Вызов

Вызова в деканат Федя, мягко говоря, не ожидал. Поводов, по крайней мере, не подавал точно. Спортсмен, комсомолец, отличник, культурно-активный образцовый студент, одним словом… Если бы ему об этом сообщили письменно, он бы подумал о том, что зав-кафедрой, а по совместительству и его научрук, решил официально объявить Немцеву о каком-нибудь очень заслуженном гранте, ну или просто приложение в очередной раз обсудить… Но сообщили устно, ещё и при всём потоке. И таким тоном, что сомнений не осталось: сейчас от Феди останутся рожки, ножки и студак. Дай бог, чтобы хоть последний остался. Повели, вопреки ожиданиям, даже не в комнатушку дирекции, а сразу к декану, в сияющий начищенными мраморными полами Административный корпус, среди студентов — ад. А там, в полном составе, собрались буквально все: декан, Федин научрук, Боровик, самый злобный препод матана на всём земном шаре, а также зам по культурной работе и очень напуганная староста их группы… Словом, все, кто собрался в прошлый раз, чтобы объявить Семёну Немцеву о том, что он всех окончательно достал своими прогулами и долгами, и теперь его наконец-то выгоняют. Было это два года назад, но вспоминалось до сих пор с дрожью. — Здравствуйте, садитесь. — быстро сказал декан и потёр большие кустистые брови, за которые его в институте звали исключительно «Брежневым». Федя сел. Староста вовремя успела сунуть ему стул, иначе сел бы прямо на пушистый ковёр. Все молчали, атмосфера накалялась. — Фёдор, вы наверняка догадываетесь, по какому поводу вас сюда пригласили? — спросил научрук, глядя на Федю так, что было понятно: Федя тут не один совершенно не в своей тарелке. — Наверняка догадываюсь. — пробормотал Федя, несколько ошалевший от такого внезапного приглашения. — И, наверняка, раскаиваетесь. — подсказал научрук. — И, наверняка, раскаиваюсь. — И, наверняка, задумаетесь об альтернативных способах заработка, особенно учитывая ваш потенциал… — И, наверняка, задумаюсь… Нет! — Федя от волнения даже по губам себя ударил. — Алексей Львович, вы же знаете, мне вот грант на приложение выдать уже пообещали, сейчас согласовывают, мне даже думать не надо, я точно знаю, чем буду зарабатывать. Программированием, вот! — Вот и славно. — декан хитро глянул на Федю, и тот вдруг успокоился — пронесло, кажется. — А, всё-таки, молодой человек, а как вас занесло на такую кривую дорожку, а? — К-какую? — Кривую, молодой человек, очень кривую. И очень нехорошо отражающуюся на репутации замечательного столичного ВУЗа, в котором вы, надо вам сказать, на очень хорошем счету, раз президентскую стипендию получаете. — Замечательного… хорошем счету… получаю. — Федя энергично закивал. — Но что за дорожка-то, и как вы узнали? — Узнали. — пробасил Боровик, от присутствия которого до сих передёргивало, хотя предметы, которые он вёл, давно остались позади, в страшных снах. — Вот, Михаил Степанович на вас пожаловался. — староста метнулась к столу, забирая из рук у декана официальную жалобу. — Что ведёте вы себя, молодой человек, очень неподобающим образом. Не мог я это проигнорировать, понимаете? Хотя вижу, что, должно быть, зря мы вас потревожили. Может, обознался Михаил Степанович, ну, знаете? — декан пощёлкал себя по шее над стоячим белым воротником. — Алексей Львович вон как вас защищает. Хороший вы студент? — Хороший. — Ну вот и славно, инцидент разрешён. — декан радостно хлопнул по столу. — Все свободны. Зря вы, Михаил Степанович, мальчика от лекций оторвали, он, небось даже конспекты пишет. Вот это было уже откровенной клеветой — конспектов Федя не вёл — руку защемляло, но слушал внимательно, и в общаге потом повторял, да только это его совершенно не волновало. Волновали строки, написанные на листе формата А4 каллиграфическим почерком Боровика, которого Сёма совершенно не зря назвал при всём потоке «двухметровым хуем»… Они плыли перед глазами, но отдельные слова сознание выцепляло. И были эти слова такими, что Федя готов был отсидеть в тюрьме пятнадцать суток за попытку драки. Останавливало только то, что Гольцов ждал от него сдачи третьей лабораторной, а вся группа — эту лабу сделанной, чтобы списать. *** Семён на звонок в дверь, ожидаемо, не ответил. И на телефонный тоже. Несмотря на то, что он съехал из общаги после вылета, общаться они не прекратили. Звонили, иногда в гости друг к другу ходили, Сёма даже в сквер к ним выбирался — поболтать и выпить, чаще Феди выбирался, в армию его всем потоком провожали, да и встречали — тоже, и потом… Только вот недавно перестал, когда сказал, что новую работу нашёл, за студию, предназначавшуюся после Фединого выпуска для них двоих, платить больше Федя не должен, а также, что он, Семён Немцев, работает теперь в ночь, так что до сквера доберётся только во время отпуска… И вот теперь всё это в голове у Феди складывалось замечательно. В красивую такую картинку складывалось. Федя улёгся на лежачие качели во дворе его новостройки, благо, сентябрь пока ещё горел, а не тлел, и ночи стояли тёплые, отправил сообщение «жду на качелях, надо будет поговорить» и принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону. Качели эти, надо сказать, бесили. Расположены они были так, что их перекладина шла не ровно из угла в угол возвышающихся по обеим сторонам домов. Перфекционист в его душе орал от боли. Но это было даже хорошо, потому как злость на долбанную перекладину немного заглушала злость на Сёму и Боровика, чтоб на него какие-нибудь грибники наступили. Спустя три часа Сёма сообщение только прочитал. Появились три точки: «Сёма Немцев печатает», потом пропали. Потом снова появились. «Попроси консьержку, у неё запасные ключи есть, скажи, что я потерял, потом объяснюсь» Федя начал набирать, что не станет, но потом стёр. Три точки снова вспыхнули рядом с аватаркой, где брат, как дурак, улыбался в камеру. «Не мёрзни» «Я через полчаса буду, у меня троллейбус только вышел из депо, ждал долго» Федя ругнулся и пошёл к консьержке. Та оказалась милейшей женщиной, которая пожурила «Сёму» за растерянность, похвалила стрижку и отдала ключи с брелоком в виде казана, который Федя с позапрошлого выезда привёз. В студии у Сёмы было на удивление опрятно и чисто. Только разложенный диван, одна сторона которого была завалена вещами, намекал на то, что тут живут. Федя послонялся по комнате, оправдав звание инженера, разобрался, как налить из шибко модного и явно не дешёвого бойлера себе чаю, и пошёл в ванную мыть руки. Там тоже было аккуратно, и не валялось никакой разбросанной косметики, которую Федя успел себе навоображать. Сёма явился ровно через обещанные полчаса и с порога поинтересовался: — Девушка бросила? — Да не было у меня никакой девушки. — Я думал, ты врал. — Стану я тебе врать, Сём. — Ну вот и здорово. Я руки помою, и будем разговаривать… Сумка формата «баул», которую он бросил у порога, чем-то брякнула, Сёма нырнул в ванную мимо Феди, вручив тому гитару. От немного влажных волос брата пахло каким-то приятным шампунем. — Так о чём ты там хотел поговорить? — Сёма, скрестив руки на груди, опёрся о косяк. — Меня сегодня в деканат вызвали. — О-о, а я же говорил, что мы родственники… Брежнев же всё ещё? Или поменяли? Вообще, выкладывай, чего учудил? Я ужин согрею, ты ж наверняка не ел… — Из-за тебя, Сём. — попытку прошмыгнуть мимо себя Федя прервал, поймав брата за локоть. — Из-за меня? — брови у Сёмы взлетели вверх. — Как так, я же не учусь? — Наш неуважаемый Боровик спутал нас, и так впечатлился, что вызвал меня в деканат за неприличное поведение. — А, точно, было такое… — Сём… Как так вышло? — упавшим голосом проговорил Федя, которому вся эта Сёмина оживлённость начала конкретно надоедать. — Да встретились вчера… Он мне говорит: «Здравствуйте, Семён», я ему: «Здравствуйте, Михаил Степанович», там слово за слово, я назвал его двухметровым хуём, чуть по лицу не получил, ну и дальше — сам понимаешь… — Я не про это… — Федя почти рухнул на удачно оказавшийся рядом диван, утягивая за собой близнеца. — Работа твоя, Сём. Ну как так-то? — А… — вот теперь и Сёма стал мрачнее тучи. — Он так и написал, где я работаю? — Не конкретное место, но род занятий указал. — Вот же пидор мстительный. — Сёма положил обе руки себе на колени и чуть наклонился вперёд. — Да, Федь, я работаю в бурлеске. Там всё цивильно, аккуратно, ни с кем я не сплю, о чём я Боровику и сообщил, в общем… Между «здравствуйте» и «двухметровый вы хуй». Он глухо выдохнул сквозь зубы, потом попытался подняться, но Федя снова его не пустил. Прижал к себе. — Клуб «Дориан Грей», если тебе интересно. Приходи. — резко и грубо выдал Сёма. Даже сквозь футболку чувствовалось, что его бросило в жар. — Сём, я не сержусь. — Да сердишься ты. — Сёма мотнул бедовой головой. — Позорю тебя, твой образцовый облик. И вру. — Балда ты кукушкинская, вот ты кто, Сём. — В статус себе поставлю. — Сёма вырвался всё-таки из рук Феди, вскочил, отвернулся к крохотному балкону. — Ужинать будешь, или ты со мной больше даже за один стол не сядешь? — Сём… Это же не стриптиз, это же искусство, вроде как, я в тиктоке видел. Федя, всё-таки, тоже встал. Шея у брата была вся красная. Ему было так стыдно, что хотелось провалиться под землю. — Давай, ругайся. — бросил Сёма. — Да не собирался я ругаться. — Тогда воспитывай, я помню, у тебя это отлично получается. — Я не буду. — Федя всё-таки подошёл сзади и осторожно коснулся рук Сёмы. Чуть пониже того места, где заканчивались рукава мешковатой футболки. — Обещаю, слышишь? — Слышу. — Только ты мне объясни, ну как? — Без вышки в этой Москве долбаной никуда почти. Официантов хоть отбавляй, на бариста учиться надо, чтобы в одёжный попасть — учить надо больше, чем на сети и телекоммуникации. Я помыкался то там, то тут… Ужасно не хотелось тебя с квартирой этой напрягать. А потом мне как раз из клуба того написали в ВК, им голос мой понравился. И вот, в общем… — Дурак ты. — Сам знаю. — Сёма чуть наклонил голову, и Федя, воспользовавшись этим, положил голову ему на плечо. — Я, честно, поаккуратнее стараюсь, там в маске обычно. Да только этот… — Забудь ты про него. Всё уже. — Да забудешь… — Сёму передёрнуло. — Между «здравствуйте» и «в нашем клубе актёры бурлеска ни с кем не спят», было ещё «знаешь, Семён, я тебя ещё с того раза выебать хотел». — Мы его в Алуште утопим. — пообещал Федя. — Привезём в багажнике и утопим. — Было бы славно. — Сёма ощутимо расслабился в руках брата и прижался щекой к его виску. — Я с вами дикарём поеду, если отпуск дадут. Звёзды Алушты заодно выиграю… — Пусть только попробуют не дать. Сёма усмехнулся одними губами, а потом повернулся к Феде и очень крепко его обнял. — Я только спросить хотел… — Ну спрашивай. — А стебаться можно? — Ой не надо… — А если очень хочется? — Ты всё равно смешно не пошутишь, я всё слышал. — Ну я попробую… — Остановись, заклинаю тебя. — Только если станцуешь. — У тебя денег таких нет. — Мне скоро грант выдадут. Ну или, может, по-родственному проходку обеспечишь? — Федь… — Сёма уткнулся куда-то ему в ключицу и засмеялся. — Ты ведь потом только сильнее ржать будешь. Знаю я тебя… — А ты так станцуй, чтобы у меня язык отнялся. — Федя опустился на диван и посмотрел на него снизу вверх, заметив, что азарт в глазах близнеца всё-таки вытесняет стыд. — Тогда сиди. — Сёма сел перед ним на корточки, зачем-то взял его руку в свои и доверительно сообщил. — А лучше ляг, а то упадёшь. И вышел в прихожую, за баулом, а потом скрылся в ванной. Пока он одевался, Федя успел задремать. Так что появление вышло, как нельзя, более эффектным. Приглушённый свет в комнате мягко обрисовывал точёную фигуру брата. На нём были какие-то почти неприлично облегающие штаны, рыже-черно-белая рубашка, впротивовес штанам, явно оверсайз, глаза были подведены чёрным, а вокруг правого расходилась белая флуорисцентная спираль. — Алиса, включи минус «Le parole lontane». — вкрадчиво проговорило неземное существо. — Вот ты мажор… — Тихо, а то я собьюсь. Из колонки полился тихий гитарный перебор. Федя подтянул к себе ноги и на всякий случай обнял подушку в виде какого-то длинного кота. Сёма чуть приподнялся на носках — только сейчас Федя заметил, что он был босой. Тот, кто на экзаменах в актёрский назвал их «крокодилами в пуантах», сейчас бы подавился. Откуда в Сёме взялась эта грация, Федя так и не понял. Движения близнеца завораживали. Федя облизнул разом пересохшие губы, а Сёма посмотрел прямо на него и запел. Его низкий голос обволакивал. Непонятные слова на мурлычащем итальянском отчего-то особенно сильно трогали, когда их пели именно так, нежно, как будто именно ему. И было неясно, чего добивается брат, но Федя готов был отдать ему это просто так. Федя неотрывно следил за танцем Сёмы, не мешавшем ему петь. Дыхание от медленных поворотов и прогибов не сбивалось. Он улыбался и казалось, ещё немного, и он оторвётся от пола. Скользящим донельзя медленным шагом он приблизился к Феде, наклонился, прогибаясь, и снова отступил в глубину комнаты. Федя крепче обнял подушку. Кажется, в бурлеске было что-то про раздевание. Но Сёма не торопился. Дразнил, то проводя по шее, то по бедру, то по пуговицам рубашки. А Федя… Федя чувствовал, что плывёт. От этого выступления казалось, будто он не в квартире у брата, а где-нибудь в Америке, в зрительном зале двадцатых годов прошлого века. И что на нём не бомбер с эмблемой культ-актива, а пиджак и котелок, и этому неземному юноше нужно срочно помочь отсюда выбраться. Всеми деньгами мира помочь. Чтобы танцевал и пел он только для него одного. Сёма сжалился и что-то незаметное дёрнул на своём костюме, так, что тот упал с него сразу весь — и рубашка, и штаны, остались только стразы, рыже-чёрно-белые, до этого незаметные под одеждой. Они тянулись по телу причудливыми линиями, спускались от шеи по груди к животу, и переходили в такие же украшенные стразами боксёры, а потом струились дальше по худым ногам, почти до самых пальцев. Сколько он это клеил, было неясно, но Феде почему-то очень хотелось, чтобы наклеил он именно сейчас, а не пришёл так домой. Но вместе с тем, это не выглядело пошло, скорее нежно, в приглушённом мягком жёлтом свете они лишь чуть-чуть посверкивали. Сёма повернулся спиной, опустился на колени, как-то невероятно сильно прогнулся и ласково посмотрел на Федю из-под полуопущенных век. Музыка закончилась. — Язык отнялся? — усмехнулся он, собирая колени вместе и оборачиваясь к брату. — Да у меня всё отнялось… Сём, вот теперь я злюсь. — Я думал, тебе понравится. — его плечи едва заметно сгорбились. — Понравилось — не то слово. Ты почему не говорил, что так умеешь? — А как бы я тебе это сказал? Федь, такое дело… Я работаю в бурлеске, это не стриптиз, я ещё и пою? — Даже так лучше, чем через деканат. — Ну прости… — Сёма повернулся полностью. — Пожалуйста, я, честно, ну… — Сём, ладно тебе. Поговорили и хватит. Мне понравилось. Ты такой красивый, что… — Что ты всё равно болтаешь. — А делать-то что ещё? — Да не знаю я… Сёма обнял себя руками, сел, подтянув к себе колени. — Сём, я правда не знаю, что говорить. Красиво очень. — Ладно, я пойду смоюсь, а ты всё-таки разогрей нам ужин. — как-то скомканно пробормотал Сёма. — И перестань Коллайдера мять, он ни в чём не виноват. — Да подожди ты со своим ужином. — Я не ел с шести. — Вот, похудеешь как раз. Ещё красивее будешь. — Да что ты пристал? — Обнять тебя хочу очень. — А вот этого не надо. — Сёма подался назад, но ноги подобрать не успел, и Федя наконец понял, в чём причина. — Испачкаешься, я же весь в клее, в подводке этой… Как потом объясняться будешь? — Да объяснюсь как-нибудь… — Федя соскользнул на пол и быстро пресёк Сёмину попытку к бегству, обхватил руками колени и осторожно, но твёрдо развёл его ноги в стороны. Теперь ощущалось, что стразы наклеены на какую-то ткань в мелкую сеточку покрывавшую всё Сёмино тело, а не прямо на голую кожу Сёма отвернулся, залился краской, дёрнулся. — Актёры бурлеска не спят с клиентами? — тихо спросил Федя. — Если вы клиент, то идите вон из моей квартиры. Я брата позову, он вас в чёрном море утопит, а я на вашей могиле и спою и спляшу… — Сём, ну что ты несёшь, я не клиент. — Нормальная реакция организма, адреналин там, дофамин… Ты смотришь ещё так… — Сёма упорно на него не глядел. — Сам знаешь, как это бывает. — Знаю — то же самое сейчас. Сёма вспыхнул, но Федя сам был не лучше. Даже приглушённый свет положения не спасал. — Сём, скажи, и я отстану, а то правда уже в непонятно что это скатывается… — Нет-нет-нет. — Сёма обхватил его за руки, внимательно вглядываясь в лицо. — Ты правда не издеваешься? — Не… Не думаю. Тонкая сеточка под Федиными пальцами чуть смялась от его движения. Кожа у него была горячая, чем ближе к паху, тем горячее. И эта чертова сеточка ужасно мешала. Сема завозился, но уже не пытаясь сбежать, а устраиваясь поудобнее. Федя прикоснулся к разгоряченной коже над резинкой боксеров, тронул ниже, но быстро понял, что сеточная конструкция требует инженерной мысли, он вопросительно посмотрел на Сёму. Тот встрепенулся, завертелся, потянулся к воротнику, расстегивая незаметную молнию. Стразы последний раз блеснули, и он вывернулся из сеточки, оставаясь совершенно обнаженным. Так было даже лучше. Потому что теперь видно было, что это — точно Сёма. Сияющий недоступный юноша остался запутавшимся где-то в этой сеточке, и там же где-то рядом с ним запутался толстосум в котелке. И они были в двадцатых годах этого века, ночью, в квартире-студии. — Какой же ты красивый… Сема благодарно улыбнулся одними уголками губ, а потом — не то, чтобы поцеловал, а скорее клюнул Федю в переносицу. — Ты тоже красивый. — Я так, как ты, не умею. — Да я тоже не умел. Научили… Его ещё чему-то научили. Он больше не стеснялся своей наготы. Только Феди немного, но страха в этом не было. Таким он ни в институте, ни после армии не был… Федя повел пальцами по груди, Сема вздрогнул, но не отстранился, пальцами чуть стиснул руки брата, не отпуская от себя, не останавливая. Федя наклонился к нему, коснулся тут же раскрывшихся тонких губ, провел по нижней языком. Сема зарылся обеими руками ему в волосы, чутко отвечая на поцелуй, приподнимаясь на коленях. Федя поймал его член в кольцо пальцев, Сема судорожно выдохнул ему в рот, весь напрягся, сжался. Федя провел по всей длине, пальцем качнул яички. Сдавил кольцо чуть сильнее. Сема повел плечами, посмотрел как-то так, что стало ясно: всё правильно. Он сам потянулся к краям футболки Феди, поднял так, что она скаталась под мышками и широко лизнул поперек груди, от одного соска к другому. Левый шершаво облизнул, сжал губами. Федя, сам не ожидавший от себя подобного, застонал и бесполезно двинул бедрами вверх. Сёмина вечно растерянная улыбка показалась улыбкой инкуба, нашедшего подходящую добычу. Он потянул вниз джинсы Феди вместе с бордовыми боксерами. Теплая рука необходимо коснулась уже давно стоящего члена. Они синхронно придвинулись друг к другу, и все, что было дальше, казалось безумием. Пол почему-то оказался сбоку, под щекой, но было не холодно и уже совершенно все равно, потому что они были рядом, сплетенные в дрожащий от возбуждения клубок, окутанные разделенным на двоих разрушительным необходимым удовольствием. *** — Вставай, тебе на пары. — Сёма бросил в него скомканной футболкой. — Я не хочу. — Федя свернулся в клубок, обнимая Коллайдера. — Хорошо у тебя тут. — Вставай, вылетишь… — Сам же никуда не пойдешь. — Мне только к шести. — Сёма широко зевнул и уселся на диване рядом, всё ещё голый и ужасно довольный, как будто сытый. Федя вдруг осознал, что совершенно не помнит, как именно оказался не на полу, а на диване. Кажется, они потом открыли вино и Федя кому-то звонил. — Я ещё высплюсь… Хотя режим ты мне, надо сказать, сбил. — Себе ещё сильнее. — Это не оправдание. — Я собираюсь прогулять. — доверительно объявил Федя. — Запомни этот день, как день великий. — Я запомню, но по другой причине. — Слушай, а то, что было… — Если ты сейчас скажешь, что это на один раз, я тебя сфотографирую и в беседу потока отправлю. — Я скажу, что это ты. — Вредина. Федя перевернулся на другой бок и демонстративно обнял Коллайдера. — Так Федь… — Сём, если ты не против съехаться, я переезжаю из общаги завтра. — пробормотал Федя. — Потому что сегодня я никуда идти не собираюсь. — Ты смотри, ночь вместе, а уже командует… — Ну, судя по твоему доходу, из нас двоих у меня роль содержанки. — Ага, впервые в мире: программист приносит меньше денег, чем стриптизер… Хреновая реклама твоего этого «уйти в айти». — Ты артист бурлеска. — Я бросить собираюсь, Федь. — Сема лег рядом с ним. — Ну, когда-нибудь… Когда придумаю, куда уходить. Я ведь Шарп ещё помню и Джаву через Гугл… — Мне грант дать собирались на приложение. — Федя зевнул, глядя на близнеца. — Найдем, куда припахать. Если подучишь — возьму на полставки. На целую не могу, ты уже не из нашей шараги. — Было бы славно. Сема приподнялся на локтях и аккуратно поцеловал Федю в лоб. — Спи, ладно уж… Но выспаться им не дали. Где-то часа через два раздался телефонный звонок. Высветившийся номер старосты не предвещал ничего хорошего. — Федь, тебя в деканат вызывают. — сообщила она. — Да что им от меня надо? — Так Боровика за неподабающее образу преподавателя поведение выгоняют… Там профбюро такую бучу подняло, все общежития с утра с петициями обегало. Не отмажешься. — А я-то тут при чем? — А ты главный свидетель. И пострадавший… Федь, доброе утро, я понимаю, что ты там страдаешь, но давай сюда быстро. И вообще, жалоба от твоего имени. — Ого. — А я тебя отговаривал. — довольно заметил Сема, но по нему было видно, что отговаривать он и не старался. — Давай, поехали, бог любит троицу, мне надо его в третий раз правильно назвать…