Захват

Олег уехал, и Соня сверлит взглядом пятно оранжевого света от фонаря за шторой. Под щекой — колючая наволочка, бедро проваливается в щель между секциями дивана. Отвратительная постель — даже Сонина койка в детдоме была удобнее — и отвратительная квартира. А когда они с Олегом сюда заехали зимой на первом курсе, им казалось, здесь круто. Сейчас Соня заканчивает третий, и от этой квартиры тошнит. Весь последний год Олег ей написывал — мне же тут хорошо платят, давай снимем тебе что-нибудь нормальное. Его хотелось послать нахуй с такими предложениями: Соня, значит, будет отдыхать на мягкой кровати в шаговой доступности от метро, а Олег будет расплачиваться за это, работая мишенью. Соня сдерживалась и не говорила этого. Обычно. Когда он предложит в следующий раз, она, конечно, опять откажется. Когда два года назад Олег заявил, что не будет косить от армии, Соня до последнего надеялась, что он ещё передумает. Потом — что когда он вернётся, всё станет как раньше; потом — что его заявление про контракт — это такая странная шутка. Видимо, жизнь ничему Соню не учит, потому что когда годовой контракт — как теперь выяснилось, его нужно называть первым контрактом Олега — подходил к концу, она всерьёз фантазировала о том, как у них теперь всё будет хорошо. Две недели назад на вписке у знакомой знакомой Соня радостно рассказывала кому-то уже совсем незнакомому, что у неё парень военный, он вообще лучший в мире, ваши придурки с ним и рядом не стояли — так вот, он сейчас в Сирии, но на днях возвращается, он заработал денег и теперь может спокойно искать себе занятие по душе. Две недели назад она искренне верила, что так и будет, а теперь мёрзнет под толстым одеялом и не может не думать о том, что опять осталась одна. На безымянном пальце бесполезно поблёскивает кольцо. Соня поддевает его обкусанным до мяса ногтем; оно крутится тяжело, как будто металл присох к коже. Олег сделал ей предложение в феврале на первом курсе, ночью на кухне этой самой квартиры. Встал на одно колено, как полагается, произнёс речь о том, что хочет провести с Соней всю жизнь, и это звучало так, будто он долго заучивал текст и очень нервничал. Это было очень мило, Соня опустилась на пол к нему, и они так и обнимались — стоя на коленях. Сначала они хотели пожениться, как только появятся деньги хоть на какую-нибудь свадьбу, а теперь — смысл? Муж и жена должны жить вместе, а не видеться раз в полгода. Тему свадьбы они не поднимают уже давно. То, что жизнь Олега теперь там, в любом разговоре маячит на краю сознания сторожевым псом: не рычит, только пока не подходишь. Ещё они уже давно не обсуждают то, что Олег не просто где-то далеко, а на реальной войне — там, где люди умирают. Соня старается и не думать об этом, но не думать невозможно. И что, теперь её жизнь всегда такой и будет? Адски скучать по самому родному человеку, истерить от страха каждый раз, когда он долго не отвечает, неделями отходить после каждого его отъезда? А Олег будет торговать своей шкурой, пока у него не накопится столько ранений, что он перестанет быть полезен. Или пока не произойдёт то, что Соня изо всех сил старается не называть даже мысленно. Выпить бы. Алкоголя дома нет, до ближайшего магазина, где его продадут в одиннадцать вечера, топать двадцать минут по дубаку — сейчас это кажется невыполнимой задачей. А ещё ночью алкоголь дорогой. В деньги, которые зарабатывает Олег, Соня старается не залезать: на них он обменивает свою безопасность. Какая-то верящая в справедливость часть Сониного разума считает, что если не тратить деньги, то с Олегом всё будет хорошо. Если бы Олег был дома, Соня взяла бы у него в куртке сигарету — и пофиг на то, с каким трудом она на первом курсе бросала. Бы. (Сегодня утром, перед отъездом, он курил в форточку на кухне. Соня была на нервах и ругалась на дым, а сейчас думает — да пусть бы дымил где хочет, лишь бы был рядом и в безопасности). Куртка Олега, для которой сейчас как раз самая погода, убрана в шкаф, и карманы в ней вычищены. Эта мысль тянет за собой другую: в том же шкафу валяются Сонины парадно-выходные фиолетовые штаны — с той самой вписки две недели назад ещё не стиранные. А в кармане штанов лежит таблетка, завернутая в бумагу. На потоке был один парень. Его отчислили после первого курса, но к тому моменту он уже успел со всеми подружиться; Соня не может вспомнить ни одной тусовки, на которой его бы не было. Он всегда маячит где-то на краю поля зрения, и у него почти всегда есть что предложить. Иногда он предлагает Соне. В первый раз она попробовала из любопытства. Эти таблетки тогда приняли многие, им было весело, и Соня подумала — а чем я хуже? Ей понравилось. Ей вообще в тот вечер было классно, а после таблетки всё стало ярче — и мир вокруг, и её эмоции. Потом цветов и звуков разом стало слишком много, в углах стали мерещиться чудища, которые иногда превращались в милых зверьков, и Соня тянулась их погладить, а они вдруг опять отращивали гротескные клыки и пытались прокусить ей ладонь. Приятельница утащила её спать почти насильно и почти на себе — Соню шатало, как будто ей отрезали ноги и пришили чьи-то чужие. Наутро было уныло, увиденный полуволшебный мир хотелось вернуть. Но были учёба, работа, ещё скоро должен был приехать Олег — в общем, Соня забыла. И в итоге сказала себе, что больше ничего принимать не будет, — было слишком странно, слишком непредсказуемо. Через неделю она опять пошла на вечеринку и тот тип подсунул ей ещё одну таблетку. — Слушай, это же… наркотик, — тупо сказала тогда Соня. Она выросла в детдоме и видела всякое, но даже у неё где-то в подсознании было записано, что наркотики убивают. В первый раз она это проигнорировала, но сейчас стало не по себе — особенно после того, как она произнесла это слово вслух. — И что? Кофеин вот тоже наркотик, — хмыкнул тот парень. — Это ж кислота, на неё не подсаживаются. Круглый свёрток в поблёскивающих от пота пальцах обещал что-то красочное и интересное; Соня чуть поколебалась и быстро сцапала его, как будто боялась, что кто-то увидит. Отойдя в угол, она развернула бумагу и рассмотрела в полумраке маленькую белую таблетку. Та была такой лёгкой, что Соня боялась шевельнуть рукой — вдруг уронит. Ну сколько вреда может нанести такое количество? В этот момент Соню увесисто обняла, чуть не сбив с ног, бог знает откуда появившаяся Даша с истфака. Соня молниеносно свернула бумагу обратно и спрятала в карман, как преступница. Потом её бескомпромиссно напоили, и она забыла о той таблетке. Забыла до сегодняшнего дня. Наркотики вызывают зависимость и убивают. Первый Сонин трип был интересным опытом, но он надолго выбил её из колеи — а завтра ей надо быть на учёбе, строго в восемь и с рабочими мозгами. Ещё после первого раза ей снились кошмары. Наркотики — это плохо. Но ничего не может быть хуже того, как Соня чувствует себя сейчас. Она мучительно, удушающе одна — так же, как в пять лет, когда только попала в детдом. Она столько лет думала, что так больше никогда не будет, — у неё же теперь есть Олег. Надо было думать лучше. А на какую хорошую жизнь она рассчитывала? Думала, что обманет статистику о судьбах детдомовцев, что уж у них-то всё точно будет по-другому? Такие мальчики, как Олег, не то что уходят в армию — они сидят за пьяные драки. Таких девочек, как Соня, убивают на кухнях. Она встаёт и, зарывшись в кучу одежды на дне шкафа, вытягивает штаны, в которых была в тот день. На свёрток с таблеткой успели налипнуть ворсинки. Соня глотает её, не запивая, залезает обратно под одеяло и сворачивается в комочек. (Три дня назад у неё болела голова, и, придя домой после пар, она приняла анальгин и легла на диван в той же самой печальной позе. Олег лёг у неё за спиной. — Спишь? — Жду, пока таблетка от головы подействует, — прошептала Соня. Олег перекинул руку через её живот и крепко прижал к себе, и она действительно уснула.) Примерно через полчаса таблетка начинает действовать. Соня через полузакрытые веки наблюдает, как бледные вензеля на обоях двигаются и складываются в узоры, постепенно наливаются цветами. Мысли размякают и расплываются. Проходит час или минута, и Соне становится жарко и хорошо. Она встаёт и одним движением запрыгивает на подоконник, открывает окно и вдыхает свежий воздух, так глубоко, что лёгким становится больно. Пахнет морем; Соня смотрит вниз и действительно видит, как волны бьются о фундамент здания напротив, рассыпая пену. В груди как будто воздушный шарик с гелием. Соня высовывает голову из окна и смотрит, как в тёмно-зелёной глубине шевелятся неясные пятна — то ли рыбы, то ли осьминоги, соблазняющие нырнуть в прохладную воду и выяснить. Набросив на себя первые попавшиеся вещи, Соня выбегает из дома. На бетонном крыльце её босую ступню тут же облизывает прибой. Пока Соня с восторгом наблюдает, как вода с шипением убегает между пальцев, над ухом раздаётся задорное карканье — рядом стоит огромная чайка и смотрит Соне в глаза, заинтересованно наклонив голову. Соня со смехом обнимает её за шею и повисает, оглядываясь; вода прибывает, забирая обратно то, что люди почему-то считают своим, и бурлящий между панельками в стороне водопад пускает тяжёлые волны. — Потерялась? — вдруг сквозь шум слышится голос. Соня поворачивается на звук — у противоположного берега на воде качается лодка с алым парусом. — Не-а! — весело кричит Соня в ответ. В лодке сидит женщина с такими же алыми губами, и ветер треплет её волосы. — Прокатиться хочешь? — улыбка у этой женщины такая красивая, что её хочется потрогать. Соня вприпрыжку добегает до лодки и усаживается в неё. Внутри — скользкая тёмная кожа и кондиционированная духота. — Меня зовут Вада Дольфовна, — говорит женщина и наклоняется так резко, что почти касается Сони голым плечом. От места неслучившегося прикосновения по коже расходится приятный жар. Соня стаскивает толстовку через голову и бросает между сиденьем и дверью. — Ну и имя, — после паузы со смешком выдаёт Соня и завороженно рассматривает Ваду — у той благородный нос с горбинкой и во рту зажата зубочистка. Вада покачивает головой под какую-то смутно знакомую мрачную мелодию, положив руку на руль. — Солнышко, кататься поедем? — весело спрашивает она, ввинчиваясь взглядом в Соню. Перед этими острыми глазами в голове откуда-то всплывает детское — нельзя садиться в машины к незнакомцам. Но это же про мужчин, нет?.. Эта Вада со странным отчеством улыбается так, как будто умеет читать мысли и поэтому знает — Соня уже давно согласна. На её кисти красиво проступают костяшки, когда она выруливает из двора. — Не боишься одна гулять по ночам? По ночам?.. Была же вода, и в ней отражалось синее небо. Соня растерянно переводит взгляд на окно — за ним действительно темнота и цветные пятна светофоров. — Я не гуляла, я… — сипло начинает Соня и неверяще замолкает: действительно, куда она шла? — Ты шла навстречу судьбе, — беззлобно хмыкает Вада, пока Соня пытается вспомнить. — Мне, то есть, — она поворачивается к Соне. От встречи взглядов пробирает мурашками, и желание спорить пропадает. Они выезжают на проспект — Соня замечает это только периферическим зрением, потому что не может оторваться от профиля Вады. — Потому что если бы не я… — тянет та, перекатывая во рту зубочистку, — Ну, представь себе картину. Ночь, темнота, и тут такая хорошенькая детка с наивными глазками. Сразу найдутся желающие, а, зайка? — последние слова она тянет почти игриво, и они не кажутся страшными. Сонины мысли занимает другое: Вада, взрослая и уверенная, считает её хорошенькой. От этого приятно так, как никогда не было от неуклюжих комплиментов сверстников. На колене вдруг оказывается загорелая ладонь и уверенно гладит через джинсы. — Схватят, а ты и пикнуть не успеешь. Зажмут ротик, прижмут к стене в подворотне, сдёрнут трусики… — задумчиво продолжает Вада, и её длинные пальцы круговыми движениями массируют бедро Сони, и то, что она говорит, — ужасно, но пусть она только руку не убирает… — Повезло, что я тебя спасла? — в полумраке её улыбка кажется вспышкой. — Повезло, — сгорая от стыда, выдыхает Соня. Вада задала прямой вопрос, и не ответить во второй раз подряд было бы непростительно. — Ну а как бы я проехала мимо. Детка, в нашем опасном мире очень важна женская взаимовыручка, — рука Вады пропадает с колена, и Соня с трудом заставляет себя не потянуться за ней следом. — Вот у тебя есть подруги? Соня бы так не сказала. У неё вообще никогда никого близкого толком не было, кроме Олега. Но Вада явно не это ожидает услышать. — Есть. — Хорошо общаетесь? Помогаете друг другу с учёбой? — Угу, — уклончиво мычит Соня, потому что уж это точно ложь: в учёбе каждый сам за себя. Она не для того пашет сутками, чтобы кто-то другой получил ту же оценку, ничего не делая. — Ночёвки устраиваете? — Да… — Соня, не выдержав, отворачивается к окну. Она на каком-то первобытном уровне чувствует: врать Ваде — это практически преступление. — Целуетесь там? — Что?… — мысли не ворочаются. Невыносимо хочется, чтобы Вада вернула руку на место. — А для чего ещё девочки собираются, мышонок, — весело говорит Вада. — Я ж тоже была подростком. Ты не пробовала? После этого глупого «что» уже не соврёшь. Соня мотает головой и краснеет ещё ярче, сама не зная, из-за чего — то ли потому, что явно разочаровывает Ваду, то ли потому, что Вада про неё предположила… такое. — В твоем возрасте самое время экспериментировать с подружками. Тебе не хотелось? — голос у Вады низкий и терпкий, как красное вино. — Все так делали. Подходишь, смущаясь, предлагаешь потрогать друг у друга грудь, а там ещё даже груди-то толком нет. И вы говорите, что это просто в знак доверия, а потом у тебя первые мокрые сны — про подружку… Как она тебя целует и лезет рукой под юбку… Соня прислоняется лбом к прохладному твёрдому стеклу и пытается угомонить дыхание. Потому что — нет, ей никогда не приходило это в голову, но теперь она хочет. Только лучше, чтобы грудь действительно была. У Вады она есть, и белая майка висит так низко, что видны края лифчика. Соня скашивает глаза на свое отражение в окне: на фоне мелькающих снаружи улиц — полупрозрачные ресницы, тонкие губы. Соня никогда не считала себя некрасивой, потому что её считал красивой Олег. Но сейчас она впервые в жизни хочет понравиться не ему — и потому оценивает себя чужими глазами: она точно не красавица. А Вада — взрослая, эффектная, наверняка при деньгах. (Когда Соне было двенадцать, её соседка по парте сохла по старшекласснику и таскала её на другой этаж, чтобы пройти мимо него в коридоре, якобы случайно. Соне за этим наблюдать было почти противно — ну понятно же, что ты для него ребёнок, ну куда тебе, ну на что ты рассчитываешь?..) Соня крепко сжимает колени — как в детстве, когда воспиталка говорила ей сесть, как девочка, — будто это уймёт жар между ног. Но Вада ведь называла Соню хорошенькой. С чего вдруг? И к чему она это сказала? Соня напрягает память — и всё равно не может вспомнить. Может, этого и не было? А что вообще было — или есть? Она же что-то приняла сегодня. Соня ловит ускользающий образ — маленькая таблетка у неё на ладони, горечь и боль, и тень страха перед тем, что будет дальше. То есть она сейчас под наркотиками? Оборачиваться становится страшно — что Соня увидит? Она пытается осмотреть салон краем глаза. Она бы никогда не села в машину к чужому человеку — значит, то, что она видит, не может быть правдой? Соня панически вглядывается в город за окном — но он выглядит настоящим. А в небе вдруг собираются в спирали фейерверки. Многослойный грохот долетает до ушей Сони с задержкой — и чуть не оглушает. — Всё же нормально? — испуганно шепчет Соня, понятия не имея, существует ли человек, к которому она обращается. — В смысле? — Эти… взрывы. Они же далеко? Вада коротко оглядывается и, не задержавшись взглядом на той части неба, которая расчерчена красным, кивает. — Там, куда мы едем, они нас точно не достанут, — после секундного молчания говорит она, и эти слова омывают Соню спокойствием. Они пересекают мост, и Соня вжимается лицом в стекло, глядя на отражение огней в воде. Шпиль крепости чёрным выделяется на фоне карминового неба. — А город? Его разрушат?.. — Да что с ним будет. В этот момент очередной взрыв бьёт по ушам так, что Соня успевает мимоходом удивиться, как в машине не повылетали окна, — а колонны Зимнего дворца со страшным треском рассыпаются. Здание в замедленной съёмке начинает обрушиваться — прямо на машину. — Чего орёшь? — прорывается через эту какофонию чей-то голос, и Соню встряхивает. Она панически оглядывается: машина остановилась, обломки стен неподвижно висят над ней в воздухе. Соня хватает воздух ртом, ища обладателя голоса, и наконец натыкается взглядом на светлое пятно перед собой — это Вада, точно, и она — единственное вокруг, что не несёт опасности. — Испугалась? — как будто мягче спрашивает та. Соня тупо кивает. — Детка. Визги же всё равно не помогут, да? — ещё один кивок. — Ну вот и всё. Соня вдруг замечает — Вада наклонилась к ней совсем близко. Ещё через секунду она чувствует её ладони у себя на плечах, и каждое Сонино плечо как будто полностью помещается в одну руку Вады. Это ощущение заземляет и успокаивает, и тело потихоньку расслабляется. Лицо Вады, Сониной сияющей в темноте спасительницы, неумолимо оказывается ещё ближе, и она целует Соню — напористо и сильно, и тут же отстраняется с неприличным влажным звуком. Хищно облизнув губы, она берётся за руль, и машина снова движется, как будто ничего не было. Только правая рука Вады снова гладит Сонино бедро широкими однозначными движениями, а Соне хочется вцепиться в эту руку до судорог и обвиться вокруг неё всем телом, чтобы Вада не смогла высвободиться, как бы сильно ни захотела. И уже не страшно видеть взрывы снаружи. Скорость будоражит, Соня открывает окно и подставляет лицо встречному ветру. — Давай быстрее! — весело кричит она, и Вада действительно ускоряется. — Нравится? — её голос прорывается через шум знакомым и желанным. Соня кивает несколько раз и, сама не зная, откуда такая смелость, тянется к Ваде, чтобы неловко чмокнуть, чуть не промазав по губам. Та смеётся тепло и удовлетворённо, а Соня чувствует себя победительницей. Она устраивает голову у Вады на плече, и на ходу держать её неподвижно не удаётся, ухо то и дело твёрдо стукается о плечо — но господи, как же классно! Они мчатся через рушащийся и грохочущий город, а Соня — счастливая, защищённая и заклеймённая поцелуем в руках лучшей женщины на планете. Её рот сам тянется к шее, втягивает горячую солоноватую кожу внутрь, и Соне хочется закричать от радости, но из горла выходит только вибрирующий низкий стон. Рука Вады немедленно скользит выше и сжимает внутреннюю сторону Сониного бедра, щипает чувствительную кожу и тут же переходит на другую сторону, минуя то место, где её прикосновения нужны больше всего. Соня тихонько поскуливает, и ей за это абсолютно не стыдно. — Уже не можешь терпеть, да? — спокойно спрашивает Вада. Соня тихо неровно угукает. — Детка, я так не слышу. — Не могу, — выдыхает Соня. — А чего бы ты хотела? Чтобы я потрогала тебя вот здесь? — рука Вады одним движением поднимается выше и через ткань хватает Соню между ног, плотно накрывает вульву и замирает, мучительно грея своим теплом и почти не надавливая. — Вот так? — пальцы вдавливаются между половых губ, и Соня остро чувствует, как в кожу впивается шов на джинсах и каждый из коротких ногтей Вады, но этого всё равно ужасно мало. Соня прижимается к этой восхитительной руке ближе — но она немедленно отодвигается на то же расстояние. — Сиди, — приказывает Вада. Остаток пути Соня проводит, замерев под неподвижным прикосновением. Внутри так горячо, что почти больно, и живот то и дело непроизвольно напрягается от не находящего выхода возбуждения, но она бы ни на что это не променяла. В пахнущем краской лифте Вада целует Соню опять, глубоко и сладко, вжимая затылком в стену, и у Сони подгибаются ноги. Она повисает на Ваде, и та почти на руках вносит её в квартиру, как невесту в первую брачную ночь. Соня опять тянется к Ваде пульсирующими губами. — Мышонок, ты в пиндостане родилась? — почему-то говорит та, сводя с ума своей близостью. — Что?.. — Разуваться будешь? Соня послушно опускает голову и стаскивает кроссовки, наступая на задники. После этого Вада берёт её под ягодицы, поднимает, заносит в спальню и сажает на край кровати. Они жарко целуются, Вада обеими руками хватает Соню за бёдра и императивно разводит их в стороны. Губы Вады перемещаются на шею, влажно целуют чувствительное место под ухом и прикусывают у ямки ключиц; потом Вада отстраняется, и Соня замечает, что Вада превратилась в наполовину драконицу с сияющими клыками и рогами — и от этого, кажется, стала только прекраснее. Вада давит Соне на плечи, заставляя лечь на спину, а потом наконец расстёгивает ей ширинку, стаскивает вниз джинсы и трусы. Она впивается клыками в тонкую кожу на бедре, как будто хочет высосать из Сони всю кровь, а затем широко лижет от лобка до входа во влагалище мягким раздвоенным языком и смотрит своими огненными глазами прямо в душу. Соня беспомощно дрожит и скулит в закушенную ладонь, пока Вада, крепко держа её за бёдра, вылизывает и обсасывает её своим невозможным горячим ртом, и скоро через всё Сонино тело проходит разрушительная волна оргазма. Соня пытается дышать, а Вада опять облизывает её клитор, и Соню от этого скручивает, как в судороге. — Какая ты быстрая, — рокочет Вада, вытирая рот рукой. Чешуйки у неё на тыльной стороне ладони переливаются золотом от зелёного до розоватого. Соня с трудом сводит превратившиеся в желе ноги и сгибает их в коленях, поднимая. Вада скидывает с себя одежду и ложится на кровать рядом с Соней, берёт её слабую руку в свою — большую и когтистую — и прижимает Сонины пальцы к своей вульве. Большей близости хочется невыносимо, и Соня подкатывается ближе, почти ложась на Ваду сверху. Перед лицом оказывается её грудь, большая и мягкая; Соня, не думая, лижет яркий сосок, на её затылке тут же оказывается вторая рука Вады и прижимает Сонину голову ближе. Вада ласкает себя Сониной рукой, пока не кончает с шумным вздохом, а потом встаёт, ходит, что-то делает — Соня толком не осознаёт, что происходит, но ей и не нужно. Проходит сколько-то времени, и они с Вадой оказываются вдвоём под одеялом, и абсолютно счастливую Соню затягивает в сон. *** Соня просыпается в полной темноте от звука сирены с другого конца комнаты. — Нафиг ты его поставил… — еле разлепив губы, бормочет она и накидывает на лицо одеяло. Тело рядом начинает возиться — и куда он собрался, ещё точно не утро… Включается свет, бьёт по глазам даже сквозь закрытые веки и одеяло. Соня недовольно мычит в подушку. — Вставай, мне надо ехать по делам, — раздаётся над головой голос. Женский и взрослый. Соня резко осознаёт, что мягкая хлопковая наволочка под её лицом явно не имеет никакого отношения к их с Олегом квартире. Переворачивается, стягивает с лица одеяло и видит, как голая тётка лет сорока со вкусом потягивается, расправляя широкие плечи. Судя по тому, как режет Сонины слезящиеся со сна глаза, они комически широко раскрыты. — Через двадцать минут я ухожу, имей в виду. Мне ждать тебя некогда, — говорит тётка, поворачивается к Соне лицом и идёт к двери. Соня торопливо отводит взгляд, но все равно всё видит. У тётки большая грудь с яркими ареолами, колышущаяся в ритме её шагов. Соня откуда-то знает — на ощупь эта грудь мягкая, плотная и очень приятная. Лицо горячеет до боли. Соня вчера трогала эту грудь — и не только руками. А тётку зовут Вада. Соня вчера села к ней в машину и послушно текла от пошлостей, которые она говорила. Вада выходит из комнаты, из-за стены почти сразу слышится шум воды. До Сони доходит — а одета ли она сама? Даже в пустой комнате снимать с тела одеяло страшно, поэтому она лезет под него рукой, молясь, чтобы пальцы наткнулись на ворот футболки. Но Соня тоже абсолютно голая. Она неверяще проводит рукой от бёдер к шее, но не чувствует ничего, кроме пупырчатой от мурашек кожи. Соня трахалась с женщиной. С абсолютно чужой взрослой женщиной, с которой была знакома час. И которая не Олег. Подступает истерика. Соня до боли закусывает губу, усилием воли выравнивает дыхание и оглядывает комнату. Её одежда свалена на паласе в углу. Соня выскальзывает из кровати, поднимает и быстро надевает вчерашние трусы.. Взгляд цепляется за что-то тёмное: у неё на бедре совсем рядом с лобком — синяк в форме двух зубастых полукружий. Стыд снова обжигает щёки — и сладко сводит живот. Это ощущение пугает. Соня хватает и натягивает джинсы, скрывая отметину. Надев толстовку, она тонет в горловине и вдруг понимает: это Олега. Старая-старая толстовка с тремя полосками, про которую Соня всегда считала, что Олег в ней как быдло, но он все равно носил — и сносил почти до состояния половой тряпки. Тёплой и приятно пахнущей половой тряпки. За спиной раздаются шаги, и Соня резко, будто её поймали за чем-то плохим, вытаскивает лицо из ворота толстовки. Вада, ничуть её не стесняясь, одевается, перекинув волосы через одно плечо, застёгивает красный лифчик. Поймав Сонин взгляд, она сверкает ухмылкой, и только тогда Соня осознаёт, что пялится — наверняка чуть ли не слюной истекает. Чтобы чем-то себя занять, она поднимает с пола и надевает носки, но краем глаза невольно продолжает следить, как Вада по одной застёгивает пуговицы на белой рубашке, будто специально наклонившись ближе к Соне. — Вещички проверь, — бросает Вада и руками взбивает волосы — на лицо ей падает несколько влажных после умывания прядей. Соня опускает голову, окидывает взглядом свою одежду, но вроде всё нормально? Разве что толстовка — Соня вдруг задумывается о том, как она выглядит со стороны, выцветшая и в катышках. Становится мучительно неловко, и Соня скрещивает руки на груди, как будто так будет не видно. — Ничего не забыла? Соня послушно озирается и обнаруживает рядом с кроватью свой рюкзак. Машинально засунув в него руку, она находит какие-то тетради и телефон. Проверяет уровень заряда — тринадцать процентов. — Детка, думаешь, я что-то спёрла? — раздаётся насмешливый голос Вады. Соня безуспешно давит порыв вздрогнуть от неожиданности. Вада стоит в прихожей обутая и в куртке, вертит в руках ключи. Втиснув ноги в кроссовки, Соня за ней выходит в черноту подъезда. На улице Вада садится в машину. Раздаётся щелчок от блокировки дверей, и она уезжает, шумно газанув. Соня прислоняется к стене, толстовкой вытирая с неё пыль, и открывает карты на телефоне. Она в одном из спальных районов на севере. До ближайшего метро двадцать минут пешком, а до его открытия чуть меньше часа. Идти надо по прямой, поэтому она убирает телефон, чтобы не тратить заряд, и бредёт к выходу из двора. С чего-то начинает кружиться голова; здания вокруг Сони то теряют чёткость, то куда-то уплывают. Земля под ней вспучивается горой. Соня смотрит под ноги, чтобы не упасть, и всё равно чуть не наступает на хвост уличному коту. Тот недовольно мяукает на неё и начинает карабкаться на вершину горы, Соня наблюдает за его удаляющейся спиной — шерсть такая неоново-оранжевая, что кажется почти розовой. Утренний — или ещё ночной? — воздух пускает дрожь по телу, но Соня старается это игнорировать. Ещё во рту стоит противный привкус после сна, влажные от пота и бог знает чего ещё трусы холодят промежность. Соня очень хочет домой, помыться и чтобы её обняли. Вместо этого она ждёт открытия метро, шатаясь по округе в темноте и наблюдая, как мир вокруг сереет по мере отцветания последних галлюцинаций. *** Соня тычет ключом в скважину, но дверь с тонким скрипом приоткрывается сама. Естественно. Ещё бы Соня в своём вчерашнем состоянии её заперла. Внутри гуляет сквозняк. Как в трансе, Соня заходит в комнату, закрывает распахнутое настежь окно и только потом догадывается оглянуться на стол. Ноутбук на месте, а больше воровать у неё нечего. Она снимает и оставляет на полу джинсы, спиной вниз падает на неубранную холодную простынь. На виски давит от недосыпа. Через полтора часа начинается первая пара. Из зеркала в ванной смотрит испуганное создание — затопленные красным белки глаз, измазанные полустёршейся чужой помадой губы; от вкуса зубной пасты на голодный желудок подташнивает. Соня кладёт в рюкзак ноутбук, накидывает поверх толстовки куртку и выходит из дома. Продавщица в круглосуточном “Магните” равнодушно скользит взглядом по Соне, когда та открывает и залпом проглатывает купленный энергетик, едва услышав “Оплата прошла, спасибо за покупку”. Соня сейчас наверняка выглядит как раз как человек, от которого можно ждать чего-то такого. В лекционке Соня притуляется на последнем ряду и занимает соседний стул рюкзаком. Уравнения на доске расплываются, и она начинает жалеть, что купила только один энергетик. К концу лекции она задрёмывает, неудобно прислонив голову к пачкающей волосы мелкой белой крошкой стене. В туалете на перемене — очередь, как в Эрмитаж на выходных. Соня пялится в зеркало, пока ждёт, и всё равно почему-то подпрыгивает от неожиданности, когда ей в ухо вдруг говорят: — С кем бухала? — Даш… — морщится Соня. Она не любит, когда к ней подкрадываются и когда лезут в её дела, но Даша приняла решение с ней дружить и от своей цели не отступится. — Да я серьёзно! — возмущается та, бесцеремонно приваливается к стене посреди очереди. — А вообще горжусь тобой — среда всё-таки. Она права — Соня ни разу за свою студенческую жизнь не пила накануне учебного дня. Зато теперь вот принимала наркотики. — Да я просто не выспалась, — бормочет Соня. — Я вижу! — ржёт Даша, в отражении зеркала выразительно глядя Соне не в глаза, а как-то ниже. Соня раздражённо следует за её взглядом — и застывает. На стыке плеча и шеи, наполовину закрытый воротом толстовки, обличающе синеет засос. Даша хмурится и громким шёпотом спрашивает: — Твой ж уехал, нет? — Так он вчера и уехал, — после паузы выдавливает Соня — чистую правду. — Всё равно не догоняю, это ты всю ночь плакала или вы всю ночь ебались. — Даша отрывается от стены и без очереди проскальзывает в только что освободившуюся кабинку, оттуда громко продолжает: — Опять всё обоссано, ну что за люди… Так вот, и если ебались, то от души поздравляю, а если ты плакала, то честно — я понимаю, что ты влюблена и так далее, но он же не последний пацан на планете… — Даш, ты без очереди зашла, — прерывает Соня. Если бы она сама так попробовала, её бы точно выволокли и отругали. А у Даши ничего — прокатило. — Ты же мне заняла. И ты об этом подумай, ладно? Быть женой декабриста — звучит прикольно, конечно, но в реальности… — раздаётся шум смыва. Даша выглядывает из кабинки и кивком зовёт Соню внутрь. Соня мотает головой. Даша настойчиво повторяет кивок. Даша идёт к раковинам, а Соня заходит в кабинку, и её никто не останавливает. *** Дома после пар Соня падает спать, а когда просыпается, на часах два часа ночи и в животе тянет от голода, но разум впервые за последние сутки ощущается чистым. Пока варятся макароны, она залезает на подоконник на кухне и прижимается спиной к прохладному стеклу. Завтра — сегодня? — первой парой физ-ра, её можно пропустить, но после неё контрольная по предмету, про который Соня так и не поняла, чему на нём учат, и надо постараться подготовиться. Ещё нужно снять показания счётчиков, и связаться с Олегом — он же уже, наверное, доехал, и довести до ума вторую главу курсовой, и… А сутки назад были пачкающие помадой губы, горячие руки у Сони на бёдрах и мурашки от затылка до ступней. Соня закрывает лицо руками. В свободном от вещёств и усталости мозгу безапелляционно грохочет — она совершила ошибку. Зачем, ну зачем?.. В горле собирается всхлип. Вокруг никого нет, но по какой-то детской привычке Соня зажимает рот кулаком — и передние зубы больно клацают о кольцо. Соня всхлипывает так сильно, что чуть не давится, и вгрызается в костяшки пальцев, потому что она виновата. Потому что в тот вечер она должна была пореветь и лечь спать, или отвлечь себя учёбой, или отпидорить весь дом, хотя она ненавидит уборку, или собраться с силами и дойти до ларька, где можно купить водки, и нажраться как свинья дома, в безопасности и одиночестве, а утром прийти на пары с опухшим от слёз лицом и получить от всех окружающих заслуженное сочувствие — “так у неё парень где-то в горячей точке, это пиздец…” — и не скучать сейчас по этой чужой женщине со странным именем, хотя с их встречи успело пройти всего часов двадцать. На секунду внутри загорается мысль о том, что, может, ничего и не было и Вада была такой же галлюцинацией, как море и взрывы? Она тут же гаснет. Соня мокрой рукой тянет вниз резинку пижамных штанов, обводит пальцем тёмную отметину на бедре, до боли вдавливает в кожу ноготь. Всё было. И Соня никогда не сможет это исправить. Она размазывает по ладоням слёзы и сопли, пока макароны не довариваются, и продолжает плакать, пока трёт сыр. Жёлтый кусочек в её пальцах уменьшается с каждым неровным движением, и перед глазами на долю секунды вспыхивает картинка: Соня с силой проводит чувствительной кожей ладони по тёрке, добавляя на вершину горки сыра в миске порцию ошмётков плоти. От этого образа приходит тень странного облегчения. Соня моргает и через несколько секунд отодвигает от себя тёрку. Слёзы останавливаются, только когда Соня уже домывает посуду. Надо умыться холодной водой, но вместо этого она усаживает своё бестолковое тело за стол и больными от сухости глазами смотрит на слайды к завтрашней — или сегодняшней, чёрт знает, как это правильно назвать — контрольной. Белый прямоугольник экрана расплывается в нечитаемое бесформенное пятно. В качестве компромисса Соня закрывает ноутбук, но не выключает, а потом опять укладывается в постель. Тут же накатывает новая порция всхлипов — на этот раз почти сухих. А как хорошо было засыпать, когда Сониной ступни касалась чужая, в волнах тепла от самого притягательного в мире тела. Когда каждая Сонина мышца была обессилена и выпотрошена оргазмом, когда голову заполнял уютный наркотический туман и ни о чём не надо было переживать, потому что что бы ни случилось, Вада всё уладит. *** Соня застревает в какой-то странной реальности, одновременно похожей и непохожей на её обычную жизнь. Она заваливает контрольную и договаривается о пересдаче — сначала ты работаешь на зачётку, а потом зачётка на тебя, — перекидывается с одногруппниками пустыми разговорами о преподах и погоде, трясётся в метро в час пик, зажатая между чужими куртками и рюкзаками. Но какой-то частью сознания, которую никак не удаётся угомонить, она раз за разом возвращается мыслями к той странной и страшной ночи, когда ей было так хорошо, как никогда до этого. От мысли, что всё это было на самом деле, становится не по себе. И очень хочется ещё. Сонин взгляд чуть ли не впервые в жизни притягивает стенд с косметикой за окном “Улыбки радуги”. Она крутит в руках помады; красная завораживает так же, как в детстве завораживали туфли на каблуке, оставленные воспитательницей, — померяй, вдруг тебе будет как раз? Соня мажет пробником по ладони. Красный на её бледной коже смотрится неуместно и вызывающе. Она покупает лиловую и дома размазывает её по губам перед зеркалом. Помада ложится неровно, на кажущихся теперь жёлтыми зубах остаётся цветной след. Ничего красивого. Соня мочит салфетку и трёт ей рот до боли. В пятницу она выходит из вуза и успевает пройти метров десять, а потом хиленький дождик разом превращается в ливень. Соня прячется в арке, суёт руки в карманы куртки и поджимается. Кто-то из соседей по несчастью протягивает ей сигарету; не думая, Соня её принимает. Оказывается, её руки отлично помнят, каким движением надо закрывать зажигалку от ветра, когда прикуриваешь. От дыма по телу растекается расслабление, но это совершенно не то же самое. Соня спиной чувствует вибрацию, перекладывает сигарету в левую руку и неловко скручивается, чтобы вслепую достать из рюкзака телефон. На экране безжалостно высвечиваются имя “Олег” с эмодзи фиолетового сердечка и смазанная фотография, где они с Соней стоят в обнимку, улыбаются на фоне гигантской новогодней ёлки на Дворцовой. Секунд десять Соня пялится на фотографию, и со стороны, наверное, абсолютно очевидно, что у неё сейчас происходит внутри, но какая разница? Глубокая затяжка с отвычки царапает горло, и Соня молча поднимает трубку. — Алло, ты тут? — после паузы звучит голос Олега — невыносимо знакомый. Соня бесцветно угукает. — Я доехал, в общем. Хотел ещё вчера позвонить, но я ж не особо выбираю… В целом у меня всё нормально. А ты там как? — Нормально, — как эхо, повторяет Соня. Когда Олег там, возможности позвонить у него выпадают редко, и Соня понимает — ими надо пользоваться. Рассказывать про службу Олег особо не может, да и не хочет её этим грузить, поэтому обычно говорит в основном Соня. Олег говорит, что его это радует — слушать про её повседневную жизнь. Повисает молчание. Еле слышное дыхание Олега из трубки звучит почти интимно. От этой интимности хочется спрятаться. — Слушай, я вообще тут занята, — жалко сочиняет на ходу Соня. — Прости, но серьёзно сейчас не могу говорить. Давай потом созвонимся? Она точно знает — Олег сейчас непонимающе хмурится. — А что ты делаешь, если не секрет? — осторожно спрашивает он. Раньше она всегда находила хотя бы десять минут, когда выпадала возможность пообщаться как нормальные люди, а не эсэмэсками с лимитом в 80 символов. — Да по учёбе, короче. Начну объяснять — ты уснёшь, — нервно хихикает Соня, запоздало понимая — Олег точно понимает, что она врёт. — Я тебе напишу сегодня, хорошо? — и чувствует, что точно не сегодня. — Реально надо бежать. Прости. — Ладно. Но если вдруг что, ты мне сообщай, хорошо? — Угу. — Ну давай тогда, целую, — настороженно говорит Олег. Соня жмёт на “Отбой”, оглядывается на вход из арки. Там всё ещё льёт. Она приваливается к стене. Позорище. Перед сном в этот же день до Сони вдруг доходит: Олег сказал, что у него в целом всё нормально, а в тот момент она даже не обратила на это внимания. Стыдом окатывает от макушки до пят. Не давая себе времени передумать, Соня пишет Олегу. Я, 23:11 Ты сказал, что все нормально в общем и целом Что-то не так? Теперь, когда эти слова написаны, они серьёзно напрягают. Олег на войне, и за Олега страшно, но кроме опасности есть ещё куча всего, что может портить ему жизнь — снабжение, командование. Я, 23:13 Я же за тебя переживаю. Ждать быстрого ответа особого смысла нет, поэтому Соня почти панически откладывает телефон и ложится спать. Олег, 6:46 все ок Олег, 6:46 просто ну это же армия Олег, 6:53 я все таки ещё раз спрошу. у тебя точно все хорошо? мне кажется ты странная какая то Соня видит уведомления сразу, как просыпается, но читает только за завтраком, собравшись с силами. Дочитав, раздражённо вздыхает. Они перебрасываются этим дурацким вопросом, как теннисным мячиком. Я, 9:39 Если у меня были проблемы, я бы тебе ещё с первого раза сказала. Рядом с сообщением загорается “Отправлено”, и тогда Соня вдруг смотрит на него другими глазами. Оно написано таким тоном, будто его писала не она и не Олегу. Я, 9:39 Прости Соня гипнотизирует глазами экран телефона, пока не появляется отметка “Прочитано”, но Олег молчит. Я, 9:51 Блин реально прости пожалуйста Куча всего сразу происходит, я на нервах Олег, 9:53 тогда почему не расскажешь в чем дело Соня почти слышит его тон — мягкий, но каменно-настойчивый. Ей всегда было трудно хранить от Олега секреты. От мысли, что Олег может узнать секрет, который Соня скрывает сейчас, болезненно скручивает в животе. Я, 9:54 Мне пора идти Соня молниеносно переворачивает телефон экраном вниз и роняет голову на сложенные на столе руки. Ужасно. Ужасно. Вот бы сейчас, как три дня назад, залипать на разноцветные галлюцинации вместо переживаний о настоящих проблемах. *** Соня преодолевает четыре пролёта заплёванной хрущёвской лестницы секунд за пятнадцать, перескакивая через ступеньку. От нервозности почему-то подрагивают руки — и внутри зудит необходимость торопиться. Через пару часов после нелепого разговора с Олегом Соне написала Даша — меня тут, мол, позвали бухать вечером, пошли со мной. Сначала Соня хотела отказаться — видеть никого, особенно Дашу, не хотелось. А потом решила — хуже всё равно не будет. Пока Соня думала, Даша — видимо, для дополнительной мотивации — расписала подробный список, кто там будет и с кем из них у неё какие отношения. Но цель у Сони вполне конкретная — накидаться и перестать думать. Просто делать это на тусовке будет не так уныло, как дома в одиночестве. Тем не менее, список она прочла внимательно. Тот парень, который предлагает всем кислоту, там будет. Металлическая дверь из подъезда скрипит, Соня тут же с хлюпаньем наступает в лужу и пачкает джинсы. Пофиг. Она вылетает на улицу — и краем глаза замечает что-то, чего здесь быть не должно. У детской площадки, как видение, каким-то образом просочившееся в реальность, сияет в свете из окон знакомая черная машина. Чуть не споткнувшись, Соня замирает. Басы из машины ритмично стучат по ушам. За рулем сидит Вада, откинув голову на спинку сидения. Соню притягивает к машине, и после секундной паузы она легко стучит костяшками пальцев по окну. Стекло выскальзывает из-под её руки, опускаясь. Вада широко, громко улыбается. — Садись, — просто говорит она. её режущий низкий тембр посылает дрожь по спине так же, как и в первую встречу. Соня послушно тянет дверь на себя и усаживается в темном салоне. Вада сейчас ещё красивее, чем Соне помнилось. И несмотря на то, как от предвкушения внутри всё поджимается. — Секунду, — бросает Вада и почему-то выходит из машины. Соня беспомощно наблюдает через окна, как она открывает багажник и вытаскивает оттуда что-то большое. Потом Вада снаружи открывает Сонину дверь: — Двигайся на середину. Соня слушается, и там, где она только что сидела, оказывается не до конца заполненный ящик с пивом. Вада захлопывает дверь и садится за руль. Вытаскивает из бардачка швейцарский нож, блескучим лезвием по очереди открывает две бутылки. — За понижение градуса, — усмехается Вада, картинно подняв бутылку, и делает большой глоток. — Ты тоже бери, я для кого открывала. Соня планировала сегодня пить что-то покрепче — но это было до того, как Вада снова приехала за ней. Соня отпивает из второй бутылки, и горечь пива обжигает пищевод. — Давай ещё, — командует Вада, хватает донышко Сониной бутылки и поднимает, заставляя пить ещё. Соня с удовольствием глотает пиво, глядя Ваде в глаза поверх коричневого стекла. Они сидят почти вплотную, и Вада так интимно поит её с рук, и сегодня Соню снова ждёт что-то невероятное, потому что Вада захотела ещё раз с ней встретиться. — Умница, — Вада убирает руку только тогда, когда Соня выхлёбывает бутылку, кажется, до половины. Тут же наклоняется и крепко целует; Соня обнимает её за плечи так крепко, как будто тонет. От размазываемого вокруг губ пива кожу чуть стягивает. — Спасибо, — тихо говорит Соня, и это её первые слова за эту их встречу — потому что ей действительно больше нечего сказать. Спасибо, что ты здесь, что позволяешь пить вместе с тобой, что ты хочешь меня, хвалишь и целуешь. Рука Вады пролезает Соне под футболку так уверенно и распаляет так быстро, как будто они две были созданы друг для друга. Соня через ткань берёт эту руку и тянет выше. Вада хищно хватает её за грудь и сжимает, серединой ладони болезненно-сладко растирая сосок. Соня с наслаждением прикусывает её за нижнюю губу, а потом заставляет себя отстраниться. Вид Вады с недвусмысленно размазанной помадой и растрёпанными Сониными руками волосами хочется сохранить в памяти на всю жизнь. — Мы будем… здесь? — заставляет себя проговорить Соня. Она отрывает взгляд от Вады и смотрит в окно — они всё ещё на парковке во дворе её дома, и окна в машине точно не тонированные. — А ты не хочешь? — с шальным блеском в глазах отвечает Вада, и мысль, что она сейчас такая из-за Сони, сводит с ума и пускает волну жара по животу. — Значит, давай на брудершафт. Вада оплетает руку Сони вокруг своей, они берут по бутылке. — И до дна, — предупреждает Вада, и они пьют. Соня чуть не давится, Вада глотает пиво как воду из подрагивающей в руке бутылки — и до Сони доходит, что Вада определённо пьянее, чем была бы с полулитра пива. Ну и что, блять, с того? Они целуются, не расцепляя локтей, и Соня тут же пытается ногтями сковырнуть крышку со следующей бутылки. Вада смеётся Соне в губы и помогает. Соня выпивает вторую бутылку почти залпом, несмотря на сопротивление горящего горла. Перед глазами постепенно начинает приятно плыть. Вада берёт Соню под ягодицы и приподнимает, тянет на себя. Соня с удовольствием садится к ней на колени. Вадино горячее бедро давит между ног именно так, как нужно, и Соня, не сдерживаясь, трётся об него — вперёд и назад. Ладони Вады настойчиво массируют Сонины ягодицы и бёдра. — Пожалуйста, — просит Соня. Она ждёт и почти жаждет, чтобы Вада её помучала, но та расстёгивает Соне ширинку и залезает под трусы, с нажимом проводит по вульве всей ладонью; Соня вздрагивает, как в судороге, и прижимается ближе. Вада засовывает руку дальше, указательным и средним пальцами проникает внутрь до костяшек и гладит глубоко внутри, а большим трёт клитор, и Соня как никогда быстро чувствует, как внутри поднимается волна оргазма. Вада находит её губы и глубоко целует, и Соня кончает у неё на коленях, поскуливая ей в рот. — Так сильно хотела кончить? — усмехается Вада, но Соня не разбирает смысла её слов, купаясь в отголосках оргазма. Соня роняет голову Ваде на плечо, стискивает её бока бёдрами — и плевать, что неудобно, зато они настолько близко, насколько это физически возможно, и рука Вады продолжает тепло давить Соне на клитор, пуская по телу мелкие электрические разряды. — А теперь давай слезай. Вада отодвигает ничего не соображающую Соню от себя, одновременно раздвигая колени, и та оказывается на полу под рулём. Соня тупо смотрит, как Вада приподнимается, расстёгивает и стягивает до лодыжек джинсы. Смотреть на неё полуголую стыдно, но не смотреть невозможно, и Соня жадно разглядывает широкие бёдра, мягкий низ живота под футболкой и дорожку волос на лобке. Вада развязно съезжает вниз на сидении, заключая Соню между своими бёдрами, и сверкает улыбкой: — Приступай, солнышко. От мысли о том, чего Вада от неё ждёт, внутри опять становится горячо. — Я не умею, — всё же признаётся Соня. — А я научу. Вада опускает руку на затылок Сони, гладит, как котёнка, а потом бескомпромиссно тянет её голову к своему паху. Нос и губы оказываются прижаты к влажному и солёному. Соня осторожно лижет, преданно глядя Ваде в глаза сверху вниз — то ли оттого, что хочет как можно ярче чувствовать, с кем она сейчас, то ли просто это единственное из всего, что видно с её ракурса, на что можно смотреть без смущения. — Реально не умеешь, — беззлобно смеётся Вада. — Я думала, ты кокетничаешь. Затапливает неловкость. — Говори, что мне делать, — говорит Соня, едва не задевая губами розовую кожу. — Открой ротик, язык не высовывай. Не помнишь, как я тебе делала? Соня помнит, и от вспыхнувшей в голове картинки снова простреливает возбуждением — после оргазма острым, а не томительным. Но в тот момент ей было не до слежения за техникой. А Олег ни разу не вылизывал её. Раньше у Сони даже мыслей ни о чём таком не было — а сейчас обжигает обидой: он бы ни за что не стал, даже если бы она попросила, у него же понятия. Мысли расплываются, но Соня слушается и размыкает губы, прижимается ртом к клитору и ведёт по нему языком. Вада одобрительно вздыхает и сильнее давит Соне на голову. Осмелевая, Соня обводит языком выход во влагалище, широко лижет до клитора. Вкусно. — А теперь по клитору, — говорит Вада через несколько минут каким-то особенным голосом. Соня сосредотачивается на этой точке — и Ваду выгибает. Соня продолжает греть её своим ртом, пока она тяжело дышит, кончая, и от гордости за то, что это сделала она, кружится голова. — Ты способная, — выдыхает Вада, и Соне становится ещё лучше, а возбуждение усиливается почти до боли. Она тянет руку вниз — теперь же можно? Вада, увидев это, приподнимает уголки губ в улыбке. — Чего ты как сиротка? Залезай ко мне. Соня, не думая, возвращается на колени к Ваде и прислоняется грудью к её груди. Мелькает сожаление, что там их разделяет три слоя ткани. — Давай разденемся? — предлагает Соня. Вместо ответа Вада тянет её футболку вверх. Соня поднимает руки, высвобождаясь; сама Вада не раздевается, но Соня не возмущается. У Сони в трусах знакомо оказывается горячая рука. — Только кончила, а тебе уже опять надо, — довольно говорит Вада. — Ты готова дать мне даже на парковке перед собственным домом, да, детка? Соня на секунду застывает, потому что она забыла. В затуманенных мыслях всплывает — ещё не ночь, кто угодно может пройти и увидеть… Она пытается повернуть голову к окну, но Вада властно ловит её за подбородок. — Ты сейчас со мной, и смотреть будешь только на меня. И если кто-нибудь увидит, что ты в машине голая скулишь на коленях у женщины, то это только справедливо: пусть все знают, чтó ты представляешь из себя на самом деле, — Соня действительно скулит. От слов Вады страшно и невыносимо хорошо. — Что ты ходишь со своим кольцом и притворяешься приличной девочкой, а на самом деле хочешь лизать едва знакомой женщине возраста твоей матери, сидя на полу под рулём, как шлюха у дальнобойщика, — на этих словах Соня кончает, долго и мучительно, потому что Вада права — на самом деле Соня хочет только её и, кажется, всегда хотела, даже когда ещё не знала об этом. Потом они рядом лежат на липнущем к потной коже сидении и шумно глубоко дышат. Вада закуривает, заполняя густым дымом весь салон. Краем сознания Соня отмечает, как удачно, что у Вады странная машина с цельным диванчиком вместо водительского и пассажирского кресел. Вместо всех остальных мыслей — счастливая каша и желание целоваться. Соня тянется к Ваде, но та отворачивает голову. — Своё не ем, — комментирует Вада. С небольшой задержкой до Сони доходит — у неё до сих пор солёный привкус во рту и кожу от кончика носа до подбородка влажно холодит. Вытираться не хочется. — Тебе небось утром вставать? — А? — Давай, одевайся, — Вада похлопывает Соню по предплечью. Соня, как в трансе, садится — движение отдаётся сладкими спазмами внизу живота — и вытаскивает из-под их тел свою футболку, скрученную и пропитанную пóтом. Натягивает и застёгивает сбившиеся до колен джинсы, находит между ящиком с пивом и дверцей свою сумку. Поводов остаться больше нет. Соня нерешительно берётся за ручку двери. — Увидимся? — с плохо скрытой надеждой спрашивает она. — Ага. Соня выходит из машины и на мягких ногах бредёт к своему подъезду, краем глаза всё равно сквозь лобовое стекло глядя на Ваду. Она лежит в позе однозначной посторгазменной расслабленности, художественно разметав по сидению светлые волосы и пуская дым, как героиня холста, по которому до неприличия отчётливо видно — автор картины спит со своей музой и до одури в неё влюблён. *** Соня долго не может уснуть — ночь проходит в мечтах о следующей встрече. Наутро сосредоточиться на домашке не получается. Когда Соня пялится в окно вместо ноутбука, телефон вдруг пиликает: Даша, 11:40 ты меня кинула и теперь я страдаю от похмелья одна Следом приходит стикер, где котёнка трясет и корёжит от злости. Даша, 11:42 серьезно почему ты не пришла Обычно Соня не любит прямые вопросы — это вторжение в личное пространство. Но сейчас он почему-то не раздражает. Я, 11:43 Расскажу - не поверишь. И почти хочется, чтобы Даша выпытала правду. То ли похвастаться, то ли просто поделиться. Имеет же Соня право раз в жизни просто рассказать подруге о том, что у неё были встреча с классным человеком и классный секс? Даша не разочаровывает. Даша, 11:43 РАССКАЖИ Даша, 11:43 тогда прощу Я, 11:44 Ну допустим у меня было свидание Даша, 11:46 пиздец Даша, 11:47 у меня ноль слов серьезно Соня вслух хихикает. Лишить дара речи Дашу — это редкое достижение. Даша, 11:48 а с твоим солдатом что?? Соня отвечает абсолютно честно, не задумываясь: Я, 11:49 Да ничего Тянет упасть на кровать, обнять колени и захихикать, как в фильме про подростков из нулевых. *** Соня живёт своей обычной жизнью — но каждый раз, когда она выходит из дома или подходит к нему, у неё всё внутри сводит от предвкушения. Скоро Вада снова приедет к ней — Соня это чувствует. Порой в автобусе или на лекциях вдруг вспоминаются её прикосновения, и Соню чуть не скручивает от возбуждения. С ней такого не было с пятнадцати лет. Готовясь к следующей встрече, она читает в интернете про техники кунилингуса — и ей не стыдно. Она хочет знать, как лучше всего доставить удовольствие обожаемому человеку. Чего в этом может быть грязного? Дней через десять звонит Олег, фиолетовое сердечко, счастливые улыбки под новогодней ёлкой. Соня поднимает трубку без робости. Олег извиняется, что долго не было возможности позвонить, а Соня молчит о том, что даже не заметила этого. — Как у тебя дела вообще? — звучит почему-то виновато. — Хорошо, — честно отвечает Соня. — А почему у тебя такой голос? — Сонь, я… блин. Я понимаю. Я опять уехал, и ты на меня злишься. Соня прислушивается к себе: да, какая-то её часть всё ещё на него злится. Другая её часть чувствует себя виноватой, но первая затыкает ей рот: а нечего было уезжать. Потому что — да, у Сони был секс с другим человеком и планируется ещё. Но разве не это происходит, когда парень и девушка больше двух лет проводят порознь? Олег сам… предатель. — Но давай откровенно поговорим, — угрюмо продолжает Олег. — Деньги нужны. А я ни на что толком больше не годен. Вот ты — я же знаю, у тебя есть амбиции. Ты захочешь запустить собственный проект, тебе будет нужен начальный капитал, — оправдывается, как будто сам себя уговаривает. На секунду мелькает мысль — надо рассказать Олегу всю правду. Ему будет больно, а ещё, может, он всё бросит и приедет. Эта идея исчезает так же быстро, как появилась. Голос Олега опять ощущается как игла, впивающаяся под ноготь, и чем дольше они разговаривают, тем становится хуже. А поднимая трубку, Соня была уверена, что ей теперь всё равно. — Ты вообще цел? — прерывает она, потому что смысла спрашивать, в безопасности ли он, нет по определению. — Да, — но они оба знают, что это может измениться в любой момент. Чем Соня заслужила это — в каждом “я в порядке” слышать “пока что”, быть окольцованной обязательствами и всё равно постоянно одной? Она опять врёт про дела, чтобы скорее закончить этот звонок; Олег прощается расстроенным голосом, и его жалко, но разговаривать с ним — невыносимо. После разговора в голове раздрай. Чтобы успокоиться, Соня закутывается в одеяло и мастурбирует, представляя Ваду. Вот бы ещё принять кислоты — для полного релакса. *** Дни идут, а Вада не появляется. Сначала Соня скучала по ней сладко и томительно — а теперь становится всё страшнее, что она не вернётся. Она сгрызает ногти до мяса и через боль грызёт дальше. Через восемнадцать дней после их последней встречи Соня возвращается домой в девять вечера, нагруженная учебниками в рюкзаке, и во дворе ей мигает фарами знакомая чёрная “Волга”. Соня запрыгивает внутрь, не пытаясь убрать с лица улыбку. — Привет, мышонок, — она получает приветственный поцелуй в щёку, совсем рядом с уголком губ. — У меня для тебя подарок. У Вады в руке — маленькая таблетка, похожая на конфету. Соня проглатывает её за секунду, и Вада покровительственно обнимает Соню за плечи правой рукой. Вада снова привозит её к себе домой и снова роняет на кровать. По потолку и лицу Вады расплываются концентрические узоры. Соня целует её, как будто не сможет дышать, если отстранится, и Вада лезет к Соне в штаны и заставляет кончить без трения, только сжимаясь на её умопомрачительных длинных пальцах, а потом Соня опять ей отлизывает — насколько она может судить, на этот раз значительно качественнее. Потом Вада накрывается простыней и достаёт из тумбочки пачку сигарет. Соня подкатывается к ней под бок, устраивает голову у неё под ключицей, и они по очереди затягиваются от одной сигареты. Соня зачарованно наблюдает, как дым, выходя из их ртов, собирается в классические картины — смесь “Последнего дня Помпеи” и чего-то Босховского. В ванной у Вады — бордовая плитка, как в сериале про богатую жизнь из нулевых. Соня идёт в душ, а Вада залезает к ней, бесцеремонно отодвинув шторку, и они опять дрочат друг другу под струями воды. После Вада возвращается в постель, а Соня замечает своё отражение в зеркале: она румяная от щёк до живота, удовлетворённая и кричаще счастливая. Олег бы охуел, если бы увидел. А что он думал? Что она будет бесконечно ждать его и плакать? Соня хохочет от этой мысли и поднимает вверх средний палец. По росистой траве Соня, периодически теряя равновесие, добегает до спальни и падает прямо на Ваду, продолжая тихонько хихикать. Вада ловит её в объятия. — Чего ржём? — Соня прыскает ей в шею ещё сильнее. — Мышонок, мне так щекотно, — Соню спихивают на другую сторону кровати. — Я подумала про… — пытается объяснить Соня, но не может перестать смеяться. — Короче, есть один парень. — Ни хуя себе заявления, — весело отвечает Вада. — И я, знаешь… Я как-то всегда думала, что вот мы вместе, а значит, у нас любовь. — И что? — А щас как-то… — Соня отодвигает свою подушку и растягивается по матрасу. Смех куда-то исчезает. — Блять, — завершает беспомощно. — И что у вас с ним сейчас? Соня долго рассматривает, как движутся цветные разводы по потолку, а потом наконец выдавливает: — Он меня бросил, — звучит жалко. — Ему же хуже, — Вада опять закуривает. — В смысле… уехал. А я что, ждать его должна? — Не должна, конечно. — И он звонит мне и нудит, и лезет со своими вопросами, а я должна отчитываться. После этих слов почему-то начинает сосать под ложечкой. — Так и пошёл он нахуй, — легко говорит Вада. — Мы с шести лет вместе, — тихо отвечает Соня. Глаза влажнеют. — Ты радуешь мою внутреннюю педофилку, — в голосе у Вады — улыбка. — Что? — переспрашивает Соня, пытаясь совладать с голосом и не разреветься. — Порно с малолетками, — поясняет Вада таким голосом, будто всё очевидно, но Соня всё равно не понимает, к чему она это говорит. — Я так боюсь за него, — вылетает из Сони вместе с шумным всхлипом. — Но он так заебал, понимаешь? Думаю о нём — и тошнит. — Ты больше в него не влюблена, — просто говорит Вада, и это звучит страшно. — Но я думаю о том, что он в этой мясорубке, и мне… блять, умереть хочется! — Детка, давай без оров, — морщится Вада. — Тебе не насрать на него как на человека, и что теперь? Так часто бывает у бывших. Это не значит, что ты должна нарожать ему детей и помереть с ним в один день. — Он для меня важен, — бормочет Соня. — Если б ты его любила, ты бы была здесь? Соня молча пялится в потолок, и слёзы стекают в уши. — Люди расходятся, от этого никто не умирал, — Вада говорит это так спокойно, как будто всё действительно в порядке. Потом она тушит остаток сигареты об пепельницу у себя на груди, убирает её и, ногой достав до выключателя на стене, тушит свет в комнате. — Спокойной ночи, мышонок. Соня подтягивает к лицу подушку и глушит в ней свои судорожные вздохи. Грудь распирает от чего-то неизвестного и нового. Вада считает, переживать не надо, — а у неё точно больше опыта. С чего Соня вообще взяла, что раз они с Олегом подружились в детстве, то им суждено прожить вместе всю жизнь? Зачем ей ждать из армии Олега, когда хорошо ей здесь и сейчас — без него? Стараясь поменьше шуметь, Соня вслепую лезет в свой рюкзак, валяющийся на полу у кровати. Я, 12:27 Давац расстанемся Я, 12:27 Серьезно Я, 12:28 Я тебя бросаю Последний всхлип превращается в нервный смешок, и Соня зажимает рот руками. По телу волнами расходится облегчение — она понятия не имела, что была настолько напряжена. Телефон вибрирует. Олег, 12:29 ты пьяная? Соня ржёт в голос сквозь пальцы, и Вада слабо ударяет её — сладко-полусонным движением, тёплой рукой по голому боку. Я, 12:29 Если бы Соня убирает телефон, ложится и тут же засыпает, ступнями и плечами соприкасаясь с женщиной своей мечты. *** Просыпаться у Вады — теперь знакомо и приятно. На этот раз Соню никто не будит, и она долго нежится в горячих прямоугольниках света из окна под шум воды из ванной. Потом Соня слышит звук шагов на кухню, встаёт и, накинув футболку, следует за ним. Вада, одетая в тонкий халат, сыплет растворимый кофе в чашку с зернисто отпечатанным львом. Соня успевает сделать к ней три радостных шага, а на последнем вспоминает, чтó она вчера сделала, и останавливается. Вада лениво поворачивает голову к Соне, откидывая волосы за плечо, и приподнимает бровь. — Я его бросила, — выпаливает Соня, глядя куда-то себе под ноги. — Кого? — рассеянно переспрашивает Вада, опять отворачивается и гремит ложечкой, размешивая кофе. Олега. Всю Сонину жизнь одно его имя было исчерпывающим описанием его роли в её жизни. В горле откуда-то комок, и Соня молча поднимает правую руку. Вада удостаивает её коротким взглядом и широко усмехается. — Вот и умница. Соня смотрит на кольцо, пока глазам не становится больно от бликов. Наверное, теперь его надо снять, и она, поколебавшись, делает это. Пальцу становится прохладно и странно. Соня крутит кольцо в руке. — Не выкидывай, лучше сдай в ломбард, — советует Вада. — Это серебро, — тихо говорит Соня. — Серебро тоже должны принять. — Я реально его бросила, — одновременно произносит Соня, сама почти не веря. Вада цокает языком, поворачивается к ней и шумно отпивает из чашки, прислонившись к гарнитуру. — Ты хотела его бросить? — Да, — честно отвечает Соня после секундного промедления. — И в чём проблема? — Мы очень давно вместе, — звучит глупо. — Ну сколько? — Пять лет с первого поцелуя. Вада фыркает. — У меня зимней куртке семь. Смотри, у тебя всегда есть два варианта: плыть по течению или брать свою жизнь в свои руки. Ты можешь хныкать, что вы кучу лет вместе — хотя честно, мышонок, я курю дольше, чем ты живёшь, так что на самом деле это всё хуйня, — так вот, ты можешь теперь всю жизнь теперь провести с пацаном, который тебе не нравится, или жить и кайфовать без него. И ты сделала правильный выбор. От слов Вады вдруг разом становится легче — с такой точки зрения Соня об этом не думала. У неё внутри потихоньку поднимается тёплая гордость за себя. Соня — хозяйка своей жизни. Она довольно хмыкает. Вада споласкивает чашку, с дребезжанием ставит её в сушилку для посуды. — Я уезжаю через десять минут, так что одевайся, — говорит Вада, не оборачивайся. — Хотя я бы на твоём месте всегда в таком виде и ходила, — выходя из кухни, Вада легко хлопает Соню по заднице, голой под тонкой тканью футболки. *** Вечером, естественно, звонит Олег — что, все враги России уже убиты? Соня, не думая, сбрасывает, но он звонит опять — приходится взять. — Нормально разговаривать будем? — хмуро говорит Олег вместо приветствия. Он так с детства — всегда, когда недоволен, набычивается и хамит. — О чём? — Сонь, ты издеваешься? — он почти кричит, а он никогда не кричит. — Что за хуйня происходит? Соня поджимается и плотно закутывается в одеяло. Она в своей постели, а чувствует себя так, будто ей снова десять, она на физ-ре и знает, что вышибала каждым броском целится только в неё. — Я уже сказала всё, что должна была, — бесцветно говорит Соня. — Что сказала? Мы расстаёмся, подробностей не будет? — Да. Олег беспомощно вздыхает. — В чём проблема по-человечески объяснить, что у тебя происходит? Раньше Соня могла рассказать ему что угодно — знала, он приложит все возможные усилия, чтобы её понять. А потом Олег в одно лицо решил, что его призвание — это сдохнуть от пули моджахеда, а Соня пусть как хочет, так с этим и живёт. — В чём проблема просто от меня отстать, — без вопроса в интонации бурчит Соня. — Сонь, ты серьёзно будешь делать такие заявления? — Олег реально заводится, и Соня невольно чуть отодвигает телефон от уха. — Мы, блять, без пяти минут женаты. И ты ни с того ни с сего заявляешь, что мы расстаёмся, а я, видите ли, заебал звонить? — Олег глубоко вдыхает, и Соня почти видит, как он сейчас сжимает и разжимает кулаки, жуёт нижнюю губу, стараясь успокоиться. — Я вижу, что у тебя сейчас… я не знаю, какой-то сложный период. Может, у нас сейчас сложный период. Но такое бывает, это не повод расходиться. “Может, у нас сейчас сложный период”. Никаких сложных периодов не было, пока Олег не свалил. “Это не повод расходиться”. Почему? Потому что так сказал Олег? Почему он решает за них двоих? Какого хрена он всегда всё решает за Соню?! — Я тебе изменяю, — выплёвывает Соня и на секунду сама пугается, а потом её захлёстывает торжество. Что, приятно, когда предают и бросают? Олег затыкается, а Соня продолжает, уже со вкусом: — С женщиной. — Сонь, ты… — голос у Олега опустошённый и почти жалобный. — И я люблю её, — это вылетает по инерции. Соня жмёт на отбой — а потом осознаёт, чтó она сказала. А ещё то, что это чистая правда. Потому что да — она любит Ваду и из всех людей в мире хочет быть только с ней. Соня больше пяти лет была уверена, что любит Олега, готова и даже хочет быть женой, которая ждёт его дома и притворяется, что кончила, чтобы он не расстраивался, — а потом Вада перечеркнула это всё за три встречи. И Соня не оказалась бы в постели у другого человека, если бы любила Олега. Соня не оказалась бы в постели у другого человека, если бы Олег выполнял всё то, что наобещал в ту ночь, с обручальным кольцом в вытянутой руке вытирая коленями линолеум у них на кухне. Этой ночью она спит беспокойно. *** Вада бродит по строительному магазину: её дом — её крепость, и в идеале хочется сделать ремонт мечты. В реале она переделывает квартиру по чуть-чуть каждый отпуск, насколько хватает времени и денег, — и всё равно, блин, приятно. В этот приезд в город она уже ничего больше толком сделать не успеет — но помечтать-то можно? Она фотографирует артикулы нескольких вариантов паркета в спальню, в том же торговом центре закупается продуктами и выезжает домой с чувством удовлетворения. А дома её ждёт сюрприз: у входа в подъезд стоит, косолапо прижав друг к другу мыски кроссовок, та девочка. Соня. Началось всё очень рутинно: пару месяцев назад Вада скучала на базе рядом с Тиясом и присмотрела, кем себя развлечь. Она этого мальчика раньше не видела, и он ей понравился: он был выше её, симпатичный личиком и такой — по-умилительному тестостероновый. Мальчик не дал ей даже после того, как она пообещала организовать ему повышение. — У меня есть невеста, — сказал он и задавил совершенно идиотическую улыбку, демонстрируя обручальное кольцо. Что ж там за королева, которой не изменишь даже ради карьеры? Вада заинтересовалась и прошерстила ВКонтакте мальчика. Ответ её разочаровал: королевы не было, была сутулая девочка без сисек и задницы. Детская любовь, бессмысленная и беспощадная. Повидаться с невестой захотелось все равно. А тут как раз выпал отпуск, а невеста была как раз из Питера. В общем, Вада вычислила по фоткам и имени, где она живёт, и приехала караулить. То, как легко возлюбленная рядового Волкова захотела Ваду, даже льстило — а вообще-то Ваду таким обычно не удивишь. Утром Вада уехала по делам — отпуск отпуском, а полулегальную часть её работы никто не отменял — и забыла про эту Соню. Галочка стоит, гештальт закрыт — ну и бог с ней. Но через пару дней Вада выпивала с другом, и ему в самый разгар веселья позвонила жена — и он поплёлся домой. А Вада не алкашка, чтобы бухать в одиночестве. Она вспомнила про Соню — девушку солдата, которую до Вады никто никогда не учил плохому. В конце концов, человеку такого статуса, как у Вады, прямо-таки положено иметь грязный одополый секретик. На второй раз девочка ей даже понравилась. У Сони на лице было написано большими буквами — мне и хочется, и колется, и я сделаю что угодно ради тебя. На этот раз Соня была не обдолбанной — и это было большим упущением: в их первую встречу она так забавно всего боялась. Вада сделала об этом мысленную пометку, а потом, ну — потом она стала перекладывать плитку в ванной, и тут уже не до Сонь, это дело долгое и грязное. Для третьей встречи Вада постаралась — купила девочке кислоту; она даже подумала, не взять ли и себе, но в итоге не стала — она себя не на помойке нашла, чтобы жрать такую дрянь. Третья встреча была классной, даже несмотря на то, что на этот раз девочку вштырило послабее, а лучшей её частью стали слёзы Сони — ах, то ли люблю своего придурка, то ли нет. Вада с лёгким сердцем дала своё благословение на распад этой ячейки общества. А теперь Вада подходит к мнущейся у серой металлической двери Соне, чувствуя, как по лицу расползается улыбка. — Забыла что-то из вещей? — лукавит Вада. Соня действительно оставила на обеденном столе своё обручальное кольцо. Вада его прикарманила, при случае не поленится и занесёт в ломбард — вдруг там что-то посерьёзнее серебра, да и вообще деньги лишними не бывают. — Нам надо поговорить, — сообщает асфальту под своими ногами Соня. — Значит, поговорим, — соглашается Вада и открывает перед ними дверь в подъезд. В квартире Соня скромно прислоняется к стене в прихожей, нервными движениями несколько раз поправляет волосы. — Ну? — спрашивает Вада через открытую дверь в кухню, сгружая пакеты с продуктами на стол. Соня шумно вдыхает и выдыхает. — Я люблю тебя, — наконец произносит, а потом поднимает голову и с вызовом смотрит на Ваду этими своими светлыми глазами, как главная героиня советского фильма про пионеров-героев. Быстро она. Вада усмехается и задумывается. У неё до отъезда в Сирию ещё почти неделя. Полноценно заняться паркетом она точно не успеет, дела по серой части её работы она уже решила — ну чем-то же нужно заполнить оставшееся время отпуска? Эта Соня интересная — вроде подросток подростком, но какая-то надрывная, несчастная сексуальность в ней есть. И она всегда под рукой, всегда на всё согласна. Вада оставляет на столе пакеты, поднимает взгляд на Соню и сверкает улыбкой: — Я тебя тоже, мышонок.