***
На следующее утро, проспавшись капитан Феб узнал о вчерашнем пари и впал в ярость, он принялся разыскивать школяра, но хитрая бестия где-то затаилась. Перед капитаном встал нелегкий выбор: либо проигнорировать этот нелепый спор или попытаться его выиграть. В случае отказа от своих слов он рисковал репутацией порядочного человека, что было крайне неприятно, ведь капитан столько вина выпил, чтобы её заработать. Во втором же случае появлялась надежда непросто доказать, что он хозяин своего слова, но и неплохо заработать. Бумагу со всеми подписями насмешливый школяр засунул за пазуху капитану, так что поутру он её первым делом и обнаружил. Промаявшись похмельем и дурным настроением полдня, Шатопер после долгих уговоров самого себя, решил попробовать. Для начала он после службы вместо визита к невесте подошёл к морильне, именуемой Крысиной норой и заглянул в окно забранное решёткой. Он увидел существо сидевшее на каменном ложе. «Вот это уродина!» — воскликнул про себя капитан, хотя и нечто вроде жалости шевельнулось в его душе. Лицо женщины было наполовину скрыто спутанными волосами, но взгляд светящийся сквозь них сосредоточился на каком-то предмете, который был не виден капитану. Женщина обнимала худые колени, подтянутые к груди и обхватила руками голые почерневшие ступни. Она слегка покачивалась взад и вперед. Фебу в какой момент захотелось плюнуть на принципы. Ну, в самом деле, легче было бы чёрта уложить в постель, чем попытать счастья с этой женщиной! Только он захотел отойти от башни, как вретишница впервые обратившая внимание на лязг капитанских доспехов, внезапно посмотрела на него. Феб растерялся, когда безумная женщина с криком: «Рауль!», прижалась к решётке. — Это ты! Ты пришёл ко мне? — её глаза широко распахнулись, в улыбке обнажились редкие зубы. — Рауль! — повторила она протягивая руку с длинными ногтями. Феб заставил себя остаться на месте, он расправил плечи. — Вы кажется, ошибаетесь сударыня, — сказал он нарочито любезным тоном. Вретишница пригляделась и напряжение резко покинуло её. Рука обмякла и как плеть свисала с решётки, глаза мгновением ранее пылавшие узнаванием, сейчас погасли. — Да, вы не он! — сказала она с такой мукой в голосе, что капитану даже стало совестно. — Но вы похожи, — она кивнула головой и немного оживилась. — Да-да, тот же рост, такие же глаза! Мессир вы похожи на солнце! От этой бесхитростной похвалы Феб воспрянул духом, что же кажется победа будет не так уж сложна. Он подошёл ближе к решётке, позволяя затворнице с восхищением смотреть на себя. Гудула накрыла рот рукой. — Вы так прекрасны! — у неё вырвался глупый смешок. — И так похожи на него! — На кого сударыня? — Феб рассматривал её, а ведь она не так уродлива как показалась ему вначале. — На моего Рауля! Виконта де Кормонтрей, — и поняв, что сказала слишком много, она испустила душераздирающий крик, после чего подобно зверю забилась вглубь своего логова. — Уходите! Не тревожьте мою душу напрасными воспоминаниями! — Но почему же, сударыня? — Феб лучезарно улыбнулся, затем поспешно добавил шёпотом. — Я приду в ночи и заберу вас, ждите меня! Послышались рыдания и капитан отпрянул от решётки. Да, было слишком рискованно, но игра стоила свеч. Ему и спать с ней не обязательно, просто он найдёт пройдоху Жеана да покажет ему, что женщина сама с ним ушла. Потом можно было вытребовать со всех те пятьдесят ливров на которые они спорили. Пока оставалось время, Феб решил проведать невесту. Конечно, не было ничего скучнее чем вечер в обществе этих куропаток: Флёр-де-Лис и её мамаши, но зато можно было рассчитывать на плотный ужин. В доме невесты Феб с неудовольствием нашёл несколько девиц, которые прибыли к мадам де Гонделорье, чтобы дождаться своей очереди отбыть ко двору. Девицы сразу же почуяли королевского зверя, они безбожно строили ему глазки и понижали голоса до волнующего воркования. Флёр-де-Лис пусть и счастливая тем, что у неё появилась компания, не могла скрыть ревности. Девицы видимо уже воображали себя при дворе в окружении галантных кавалеров и сейчас проводили испытание собственному очарованию. Но Феб, который всегда себя неловко чувствовал в окружении утонченных барышень, демонстрировал только скуку, чем тайно радовал Флёр-де-Лис. Набив брюхо пряными яствами, капитан поспешил откланяться, ему ещё предстояло забрать страшилище из башни. Флёр-де-Лис вышла на балкон, чтобы посмотреть на своего героя. Площадь внизу тонула в ранней весенней ночи, слуга с факелом вывел коня, на которого милый Феб грациозно запрыгнул. Девушка надеялась, что он посмотрит наверх и увидит её, но капитан спешил пришпорить коня, чтобы скрыться в темноте. Прозрачные слёзы задрожали на длинных золотистых ресницах.***
Пакета металась по своему убежищу, она прижимала к груди потемневший от времени башмачок — единственную память о крошке Агнессе. Почему Господь был так немилостив к ней? Чем невинное дитя заслужило такой ужасной участи как быть сожранной страшными цыганами? Стон вырвался из пересохшего горла, та которую все знали как сестру Гудулу, сжала себе горло, длинные ногти впились в кожу. Если бы она могла, то собственными руками вырвала бы из груди кровоточащее сердце! Жить столько лет в ожидании смерти и каждый день страдать от мучительных воспоминаний. Вот она видела свою малышку, такую славную, пухленькую с очаровательными ямочками на щечках! Не было ребенка лучше! Она даже грудь сосала деликатно! Будь жив отец Пакеты он бы смог написать в честь прелестной внучки милые стихи, а бабушка-златошвейка вышила бы для Агнессы самую нарядную крестильную рубашечку! Но не осталось никого, сначала Пакета лишилась родителей, а потом и единственное обожаемое дитя украли цыгане! Гудула завыла, тихо, как смертельно раненное животное, которое понимает, что жизнь покидает его. А сегодня ещё и этот красивый господин пробудил воспоминания о первом возлюбленном. Ах, как она его любила! Так, что была готова заживо содрать с себя кожу и отдать её сапожнику, пусть бы изготовил для милого Рауля пару изящных башмаков! Но красавец виконт насладившись неделю её молодостью и красотой без сожаления отпустил Пакету. — Умоляю, любимый! Позвольте остаться при вас служанкой, мне не нужно платить, я буду счастлива служить вам! — Глупенькая, — виконту уже наскучила навязчивая нежность Пакеты, но он всё равно поцеловал её в белый лоб и, сняв с себя золотой нательный крестик надел ей на тонкую шею. — Я скоро женюсь и моя жена не потерпит такую красавицу рядом. Не печалься любовь моя, и вспоминай иногда обо мне. Ах, зачем он это сказал? Зачем приковал к себе навеки ласковыми словами и этой просьбой? Ведь мог просто прогнать её поколотив, тогда бы в Пакете не сломалась бы душевная опора. Напротив, от злости она бы затвердела изнутри и не позволила бы ей упасть ещё ниже. Можно было последовать совету матушки и уехать в Париж, поселиться у дяди Майе Прадона и вести жизнь честной женщины. Но нет! Когда через месяц она увидела венчание виконта и какой-то бледной девицы, то в голове случилось затмение. Пакета дала увести себя какому-то проходимцу, который брал с довольным покряхтыванием её тело нимало не заботясь о душе. Сначала один, потом другой… Мужчины менялись с ужасающей быстротой, она им быстро надоедала, потому, что всякий раз как они покушались на неё, Пакета будто покидала своё тело. Душа её парила высоко, пока случайный любовник получал скоротечное наслаждение. За год она опустилась до смотрителя публичных домов, а после и вовсе безразлично обслуживала всех желающих. Мать рыдала, соседи издевались, а Пакета оставалась безучастной, она ходила к мессе и любила слушать священника, даже зная, что после службы ей придётся греть ему постель. Никто кроме милого Рауля не мог пробудить в ней нежности и любовного жара, а притворяться Пакета так и не научилась. Но время лечит любые раны, и вот ей захотелось любви, та первая, была запечатана глубоко в сердце, сейчас же к двадцати годам она захотела любви иной: доброй, нежной. Был один вор, который после смерти матушки открыто сожительствовал с Пакетой и она старалась изо всех сил ему угодить. Но всё закончилось, когда он её бросил и не так деликатно как виконт, а безжалостно, как умел вор. Он избил Пакету и ушёл выкрикивая проклятия. Но в ней уже не осталось ничего от человеческого достоинства, поэтому поступок своего любовника она истолковала как его законное право. Он был прав презирая её, такова была грустная действительность в которой существовала отныне Пакета. Но месяц спустя случилось чудо — она поняла, что беременна.***
За окнами послышался шорох и молодой голос позвал: — Сестра Гудула, я пришёл за вами. Пакета сглотнула и на долю мгновения ей показалось, что это был архангел Михаил, который пришёл за её грешной душой. Но затем незнакомец с легкостью вырвал скверно сработанную решётку и вновь позвал Пакету: — Поспешите, пока нас никто не увидел. Сжав одной рукой драгоценный башмачок, Пакета шагнула навстречу этому пленительному голосу. Феб помог выбраться вретишнице, после чего приладил решётку на место, рядом с ним перебирал ногами высокий конь. Капитан посадил затворницу позади себя и велел покрепче ухватиться. Пока длилась поездка Пакета не могла отделаться от назойливых воспоминаний. Точно также её катал на коне Рауль де Кормонтрей, ничего счастливее той весны и рождения Агнессы в её жизни не было. Ласковый ветер овевал двух влюбленных цветочным ароматом, густые травы волнами ходили под копытами коня. Ей тогда казалось, что если Рауль оставит её, то она в тот же миг умрёт. Но нет, не умерла! Ни тогда, когда он женился на другой, ни тогда, когда цыгане похитили Агнессу. Её тело оказалось крепче желания уйти. Сейчас прижимаясь к этому незнакомцу, Пакету накрыло ощущение ошеломляющей нереальности. Она как будто оказалась одновременно в двух местах: там в полях угодий виконта много лет назад, и здесь, сжимая одной рукой башмачок, а другой обхватив за талию молодого рыцаря.***
Феб жил один в доме, который снимал на улице Вандьер, раньше у него был слуга, но его пришлось рассчитать, после того как капитану перестало хватать на выпивку и пирушки. Да и дом он подумывал сменить на небольшую комнату, всё равно после жениться бы на Флёр-де-Лис придётся переехать к тёще. Пока же капитан широким жестом отворил перед вретишницей дверь, а сам пошёл отводить коня в сарай, который гордо именовал конюшней. Гудула с опаской вошла, внутри царил почти такой же холод как в её башне, она принюхалась, в нос ударил сложное переплетенье самых неприятных запахов. Так могла пахнуть лежанка молодого волка: смесью зверя и сырости. Феб вошёл в дом, насвистывая песенку, он предвкушал как отловит негодяя Жеана Фролло и предъявит ему доказательство своей неотразимости, а дальше выбьет из тех кто спорил свой выигрыш. — Сударыня, — капитан закрыл дверь и теперь в темноте возился с огнивом и свечой, наконец, ему удалось зажечь огонёк. — Вы пока поживёте у меня, потом я найду для вас место в одной из… — он чуть не сказал «богаделен», но вовремя осёкся, — в одной из общин для вдов. Поверьте, у меня сердце кровью обливалось, когда я увидел вас спящей на голом камне! — Я не вдова, — Пакета из последних сил пыталась сохранить остатки разума. — Мне не место среди честных вдов. — Ну, тогда сможете вернуться к себе, — Феба ничто не можно обескуражить, он с открытым выражением лица улыбнулся насупившейся вретишнице. — Зачем вам это монсеньер? — её голос звучал едва слышно. — Просто вы меня выручите, если побудете немного моей соседкой, — Феб жестом показал ей следовать за ним. Они поднялись на второй этаж и он ткнул пальцем на дверь рядом со своей спальней. — Вот здесь вы можете устроиться на ночлег, — капитан толкнул дверь. Гудула так же молча зашла в комнату. Феб поздравил себя с тем, что кажется хлопот будет совсем мало, кроткий вид затворницы ободрил его. Утром она вышла в коридор, как только услышала, что дверь в его комнату заскрипела. В свете дня женщина в своём вретище выглядела совсем нелепо, капитан чуть не засмеялся в голос. — Монсеньер, — она заговорила, опустив взгляд. — Не знаю, с какой целью Господь послал вас мне, но видимо такова его воля. — Аминь, — бодро подхватил капитан, приглаживая ус. — Но не могли бы вы мне оставить немного денег на баню и одежду? — женщина вздохнула. — В миру я не могу носить то же, что и в башне. Феб посчитал такую просьбу разумной, он выскреб из кошелька несколько серебряных монет и медь. — Вот и купите себе поесть, я буду поздно! — затем он протянул ей ключ от двери. — Не потеряйте, он единственный. И с чистой совестью, Феб отвернулся от неё, после чего напевая что-то мажорное, спустился вниз. Сегодня ему предстояло много дел, первейшим из которых стали бы поиски школяра Жеана. Но толи удача отвернулась от капитана и повернулась к Жеану, только проказника никто решительно не видел. Закончив со службой и наскоро перекусив в таверне в долг, капитан вернулся домой в дурном настроении.***
Он не сразу узнал, женщину, которая сидела у пылающего камина. Вретишница не теряла времени зря, она спрятав башмачок и накинув на голову тряпье направилась на Сите. Здесь Пакета постучала в двери Отель-Дье, объяснила кто она такая и спросила не оставляли ли какую-нибудь одежду для нищих. Добрые сестры с пониманием отнеслись к необычной просительнице. Они сумели выудить из кучи тряпья, которую ещё не разобрали крепкие башмаки и женское платье, которое на разваливалось на части. Одетая более или менее прилично, Гудула покинула стены лечебницы, поклонилась собору Нотр-Дам и отправилась на поиски женской бани. После купания она обстригла ногти и купила у старьевщика гребень. Тело зудело отвыкнув от воды и мыла, за эти годы оно сделалось особенно чувствительным к ним. Пакета на остатки денег купила заживляющую мазь и порошок от вшей у аптекаря, а у булочника хлебец. Оказавшись дома у капитана она долго вычесывала спутанные волосы, после чего присыпала их буроватым порошком, заплела в тонкую косу и спрятала под чепцом. Пакета печально смотрела на выпавшие седые волосы, кое-где на них продолжали копошиться вши. Наконец она сбросила с себя оцепенение, растопила камин и скормила огню свои седые космы. Волосы с шипением сворачивались в огне, запахло паленным. Пакета открыла окно и дверь, почему-то ей показалось, что вместе с этими волосами в прошлое уходит горечь всех нанесенных обид.***
Феб стоя на пороге моргнул, вместо страшилища в рубище появилась обычная женщина, по виду не отличимая от прочих горожанок её возраста. Вретишница почтительно встала при виде офицера, капитан успел заметить как она сжала что-то в кулаке. Он огляделся, возможно его подводило зрение, но комната выглядела явно чище. — Вы что прибирались? — он неодобрительно покачал головой. — Вы ведь почти святая, зачем вам метлой махать? — Монсеньер, — Пакета пыталась не провалиться обратно в безумие, так как красивое лицо капитана вновь живо напомнило Рауля. — Вы верно были посланы мне Господом, чтобы усмирить тот огонь, что пылал в моей груди последние шестнадцать лет. Моей благодарности не будет конца. Только скажите, что за дело у вас ко мне? — Да, сущий пустяк, — впервые за долгое время Шатоперу сделалось не по себе перед женщиной. Пакета поклонилась. — Как только я исполню свой долг перед вами, каким бы он ни был, то я вернусь к себе в Реймс. Может быть дом на улице Великой скорби всё ещё ждёт меня, — она вздохнула, потом спросила. — В кладовой я нашла только пару репок и мешок муки, это не весть, что, но я приготовила мучную похлебку. Не желаете? Феб моргнул, потом по привычке подкрутил ус и великодушно согласился попробовать варево вретишницы. Получилось не так уж плохо, видит Бог у неё в распоряжении было всего немного муки, репы и соли, которую удалось найти. А может ему просто нравилось есть что-то простое и понятное, а не трактирную еду или изыски повара мадам Алоизы? Феб не знал, но поел, а на следующее утро оставил расписку, с которой Пакета должна была пойти на мост Менял к ростовщику Муазену, чтобы от имени капитана получить два ливра на текущие расходы.***
Жеан Фролло оказался неуловимым, как бы капитан не караулил его на улице Фуар или даже не сидел засадой у любимой куртизанки школяра, тот умудрялся избегать встреч. История растянулась почти на месяц. Посетители «Золотой ласки», которые спорили в тот вечер казалось совершенно забыли обо всей истории, по-крайней мере они никак не намекали о ней капитану. Да и Феб теперь после службы как последний подкаблучник спешил домой, где его ждал горячий ужин, растопленный камин и какая-никакая компания. Он и сам не понимал чего ради не отпустит Пакету восвояси и продолжает искать Жеана Фролло. Если все обо всём забыли, то и ему упорствовать не стоило. Только вот нравилось ему мечтать о мести, да рассказывать как прошла служба молчаливой и внимательной женщине. Она ему напоминала мать, хотя покойная госпожа де Шатопер произведя на свет шестнадцать детей, едва ли выделяла его среди прочих младших сыновей. Ради неё он пытался ещё учиться, но когда пришло известие о её безвременной кончине, Феб совершенно забросил учёбу и выбрал военную службу. Он поступил оруженосцем к графу де Брильи, ему же был обязан тем, что смог стать капитаном и начать независимую жизнь. Кстати, последним подарком матушки стало письмо к её старинной подруге мадам де Гонделорье с просьбой приглядывать за младшим сыном. Так Феб стал вхож в дом мадам Алоизы и со временем сделался женихом её прелестной дочери. Все казалось шло самым наилучшим образом, только была в душе капитана Шатопера червоточинка — он не мог избавиться от тоски по дому и матери. И порой среди бурного веселья в каком-нибудь вертепе ему нет-нет да мерещилось бледное безбровое лицо, покрытое сеткой морщин, сухие ласковые руки и теплые карие глаза. И вот проводя вечера самым казалось бы наискучнейшим образом, капитан всё чаще вспоминал матушку, хотя теперь её лицо почти стертое из памяти с легкостью оборачивалось строгим ликом бывшей вретишницы. Она казалось тоже чувствовала к нему доверие, так как именно Феб стал человеком, который узнал историю Пакеты Шантфлери, рассказанную ею самой. Известие о том, что она когда-то была проституткой Феб выслушал с пониманием, собственно ничего нового, как ещё женщинам выживать? Они дарят таким как он своё тепло, за что с ними расплачиваются звонкой монетой. По-своему даже справедливо. История же с похищением тронула капитана до глубины души. После некоторого сомнения Пакета всё же показала ему своё главное сокровище — крохотный детский башмачок. — Это всё, что осталось от моей Агнессы, — сказала она со вздохом. — Если бы моя малютка была жива, то уже была бы красавицей на выданье. Вы не смотрите на меня, что я высохла от горя, в юности меня прозвали Шантфлёри за румяные щеки. А моя дочь выросла бы настоящей красавицей. Ах, мессир, такого красивого ребенка свет не видывал! Феб соглашался, потягивая коричное вино, просто приятно было послушать долгую историю у горящего очага, а потом улечься спать на чистые простыни, которые предварительно нагрели грелками.***
Визиты к невесте приходилось делать, теперь девицы из окружения Флёр-де-Лис старались его игнорировать, но и эта тактика не приносила плодов, так как капитан и правда не замечал никого. Он теперь и на ужин не оставался, а вид имел такой будто только и ждал как сбежать от своей прелестной невесты. Мадам де Гонделорье ничего не замечала, продолжала величать Феба любезным кузеном и вспоминать старину. Но эти рассказы не трогали капитана, в них не было той жизни к которой он привык, крутясь ежедневно среди людей самого низшего пошиба. Мадам де Гонделорье вспоминала въезды королей и принцев, приёмы на которых она была в молодости, красоту Агнессы Сорель. Феб отчаянно скучал, он стискивал челюсти, чтобы не разразиться самыми грязными ругательствами, ему хотелось рассыпать навоз в этом удушающем розарии. Однажды в середине марта, девчонкам вздумалось пригласить цыганскую плясунью. Но с первых же минут они объединились против той, которая, безусловно превосходила всех их вместе взятых в красоте. Феб возмутился, он терпеть не мог ситуации, когда толпа нападала на одиночку, возможно по этой же причине капитан не жаловал охоту. Девушка с благодарностью поднимала на него свои чудные черные глаза и это было чертовски приятно. К тому же её козочка явила перед всеми секрет, который плясунья пыталась сохранить. Побуждаемая Беранжерой, коза составила имя «Феб», его имя! Это что-то да значило! Флёр-де-Лис лишилась чувств, девчушка цыганочка шмыгнула вместе со своей козой прочь. Немного подумав Феб решил последовать за ней. А дальше само собой получилось договориться о свидании, которое должно было состояться в субботу на св. Евстафия.***
Сделал это Феб даже не сладострастия ради, а потому, что его начинало беспокоить то как сильно он привык к Пакете. Уже месяц он не бражничал по кабакам, а в день получения жалования просто пошёл отдавать долги и даже выделил долю на ведение хозяйства бывшей вретишнице. Когда он отсчитывал серебряные монеты, его как громом поразила мысль, что не каждый муж давал бы своей жене столько на расходы. Феба прошиб холодный пот, но он постарался не выдать себя и отдал молчаливой Пакете почти все деньги, оставив себе самую мелочь. Да, что это происходило? За этот месяц он привык видеть в нечаянной жилице образ матери, но чем больше проходило дней, тем дальше становился образ матушки. Да и не похожи они были. Пакета не смотря на годы проведенные в сыром и холодном колодце, сохранила стройность и некоторую моложавость фигуры. Лицо у неё подернутое сеткой морщин все равно не было лишено определенной миловидности. Двигалась она тихо, слушала внимательно, дом содержала в порядке. Феб мучился от странных желаний, которые в нём порой просыпались, например не смотря на всю симпатию он никак не мог забыть каким ремеслом она пробавлялась в молодости. Должно быть, она многое умеет! Здесь он пытался увести себя обратно к спасительному сходству с матушкой, но это перестало работать. С каждым днём он все больше видел в Пакете женщину. Как меняет человека платье! Как порой достаточно отмыть и расчесать даже самого последнего побирушку, чтобы вернуть ему человеческий облик! Но это пугало капитана до дрожи в области диафрагмы. Ещё немного и он бы захотел эту женщину! Да она же на восемь лет старше него, почти старуха! Желать её было чем-то неправильным, извращенным! Теперь Феб боялся приходить домой, потому, что знал когда-нибудь: он попросит, а она не откажет. Сейчас назначив свидание доверчивой цыганке он словно снимал с себя проклятье. Как бы крича: вот смотрите, я буду с юной красоткой, не помышляя об иссохших мощах! В вечер свидания он с особенной тщательностью подошёл к своему гардеробу, Пакета помогала ему, очистив куртку и освежив паром кружева. Она с улыбкой собирала его, так как знала, что он идёт к своей невесте о которой как-то упомянул вскользь. Когда Пакета повернулась к нему спиной, чтобы выйти из комнаты Феб потянул было к ней руку, но тут же сжал её в кулак!***
Как и ожидалось, вечер в доме де Гонделорье не задался. И без того взвинченный Феб, выйдя на улицу излил своё раздражение в ругательствах: — Чертово семя! К чертовой матери! Черт побери! Провалиться ко всем чертям! Пуп Вельзевула! Клянусь папой! Гром и молния! Каково же было его изумление, когда кто-то сзади коснулся локтя. Феб резко обернулся, перед ним стоял живой и невредимый школяр Жеан Фролло! — Ну и мастер же вы ругаться, капитан Феб! — сказал Жеан, касаясь его руки. — Поди к черту! — ответил капитан.— Где ты пропадал всё это время?! — Как где? — невинные голубые глаза смотрели кристально-честно. — Учился! Первым порывом Феба было задушить школяра, но тот стал ласковыми речами и звоном монет в торбе, соблазнять его утопить былые недоразумения в вине. В этот вечер капитан ощущал себя скверно, поэтому он принял приглашение школяра. Она славно покутили, но самое ужасное, что даже в разгар веселья Феб возвращался мыслями к женщине, которая ждала его дома. К её сухой, немного шелушащейся коже, к тонким пальцам, которые казалось едва касались тебя, но жгли как угли. Это отравляло веселье, Феб даже пить толком не мог. Перед семью часами он оставил Жеана Фролло в таверне, заплатив хозяину, чтобы тот приютил на ночь пьянчужку, а сам вышел в ночь. За ним кто-то шёл, Феб будучи достаточно трезв сразу заметил преследователя и когда тот меньше всего ожидал, капитан развернулся и упёр ему в живот острие своего кинжала. — Кто вы и почему меня преследуете? — спросил он силясь разглядеть фигуру в черном. — Капитан Феб у вас свидание? — раздался глухой голос. — Это не ваше собачье дело! — разозлился Феб, затем с силой оттолкнул от себя человека, тот со стоном ударился об стену. — Не смей докучать честным людям! Человек не пошевелился, первым порывом капитана было проверить всё ли с ним в порядке, но он пересилил себя. Не его беда! Сплюнув Феб широким шагом удалился от того переулка в котором разыгралась эта короткая сцена.***
Цыганка ждала его у Шатле с козочкой, она безропотно дала увести себя в грязную конуру, которую сдавала старая Фалурдель. Наверху Феб пустил в ход всё своё очарование, чтобы добиться согласия. В неверном свете лампы, ему казались смутно знакомыми черты её лица и большие, как лани глаза. Феб лаской и легким принуждением склонил девушку покориться. Почему-то она казалась ему особенно желанной. Цыганка даже не пикнула, когда он со стоном накрыл её собой и взял её стройное тело. Возможно в юности Пакета выглядела почти так же, и так же как эта девчушка отдала свою невинность тупому солдафону. Цыганка ещё больше напряглась, когда он усилил натиск, ему нравилось, что она так мужественно встретила начало своей женской жизни. Никаких слез, проклятий, только слабые вздохи, за приятное ему напряжение. Излившись он впился поцелуем в пухлые нежные губы, столь не похожие на тонкие губы бывшей вретишницы. Затем она спрятала лицо на его груди, а он рассеянно поглаживая всё ещё напряженную плоть, коснулся ладанки на её груди. Девушка объясняла, что это амулет, который должен помочь ей найти родителей. Теперь ему стало любопытно, что же скрывает ладанка. Девушка без сопротивления дала ему раскрыть зеленый мешочек, из которого Феб в бесконечном изумлении извлёк маленький розовый башмачок. Он узнал этот предмет.***
Эсмеральда была умной девушкой, хотя может быть сыграла свою роль боль от утраты невинности, но она поклялась, что никогда не расскажет матери правду о сегодняшней ночи. Она со слезами на глазах благодарила Феба, который сказал, что приведёт её к матери. Козочка бежала рядом. Пакета долго не могла поверить в чудо, затем она со страшным криком заключилась Эсмеральду в объятья. За этим последовал вихрь из поцелуев, ощупываний лица и глупого счастливого смеха. Почему-то счастливый смех всегда звучит глупо. На следующий день Феб нашёл подводу, которая направлялась в Реймс и сопровождение, также он отдал остатки своего жалования за месяц, чтобы они могли устроиться на первое время. Подвода принадлежала реймсскому лавочнику, который искоса поглядывал на Агнессу в её причудливом наряде. На прощанье Феб поцеловал девушку в лоб и та обнимая козочку с сияющими глазами поблагодарила его за всё. Затем он нагнулся и поцеловал в губы Пакету, это был обычный почти дружеский поцелуй, но Феб запомнил его на всю жизнь. Подвода заскрипела колёсами и эти две женщины навсегда покинули негостеприимный Париж.Эпилог
Феб женился на Флёр-де-Лис и был в браке относительно счастлив, ему не нравилась властность молодой супруги, но на это можно было закрывать глаза, если постараться. С Жеаном Фролло они продолжили приятельствовать, школяр всё же закончил курс и получил степень лиценциата. Брат-архидьякон нашёл ему приличную должность, так, что белокурый и симпатичный Жеан Фролло жил не зная бед. Феб продвигался по службе и к сорока годам его назначили прево Парижа на радость госпоже де Шатопер. Иногда он совершал поездки в Реймс, где наводил справки о матери о дочери Гиберто. Агнесса вышла замуж за богатого лавочника и по всей видимости нашла своё семейное счастье. Пакета жила с нею нянча внуков и часто посещая церковь, где помимо прочего горячо молилась за доброго господина де Шатопера.