Другой

Свежесть воздуха, что разливался на Кавказе, просто поражала. До того было спокойно и хорошо в тот вечер. Облака слегка подернули вечернее небо своей дымкой, однако на горизонте был виден краешек грозовой тучи. Алое солнце понемногу скрывалось из глаз за горами. А вот и величавый Эльбрус! Он, как титан, возвышается над степями бескрайнего Кавказа. Он - хранитель этого святого и бранного места. Его снежная шапка, как корона, подчеркивает его статус среди других таких же высоких гор. По бескрайним степям скакали люди. Кони вставали на дыбы, покрывались пеной от долгого и быстрого бега. людям было все равно, лишь бы подальше убраться от этого места. Черкессы били своих коней, в то время как русские казаки догоняли их, настигая недругов с каждой секундой. Погоня окончилась. Один из казаков поднял с земли черкесскую шашку. - Эх! Вот что за народ такой? Шашки есть, да не стреляют-с! - с насмешкой говорил Печорин, коим и являлся человек. - Да кто ж их поймет, бусурманов этих! Воры, да и только! - сказал другой казак, замахнувшись на черкесса прикладом, отчего кавказец вздрогнул и отскочил, что-то бормоча по-своему. - Помилуйте, уважаемый! А ведь какое оружие делают наши недруги? Да если такое каждому пешему и конному дать, то и отпору никто из врагов нам задать не сможет! Печорин слыл человеком мечтательным и ветреным, чего он не скрывал от соратников и других людей. Все его существо привлекало девушек, но они его не интересовали. Молодая кровь его желала не любовных приключений, а обычных развлечений, чего он в отношениях не видел. Максим Максимыч много раз говорил Печорину, что нехорошо так глумиться над девушками, ибо это не по-людски. - Дорогой друг, ты не понимаешь, что за услада для молодого человека - развлечение и потеха! - отвечал на укоры Григорий Александрович. - Да видел ли ты, друг мой, чтоб юноша так высокомерно к девушке относился? Печорин только рассмеялся: - Милый мой! Все другие мне не чета! Я другой! И на меня не похож никто, кого бы ты не назвал! Я повторюсь еще раз и не устану повторяться: я другой! Максим Максимыч всплеснул руками: - Да как же... Ты... Да ты себе жизнь угробишь с такими-то размышлениями! Печорин разозлился не на шутку. Он топнул ногой. Его всегда скучающие или резвящиеся глаза налились кровью и неподдельной злостью. - Да кто ты такой, чтоб учить меня жизни!? Отец или брат!? Я не намерен слушать твои наставления, ибо они для меня значения не имеют! Григорий Александрович развернулся и ушел. Его подметки стучали по камням, когда-то давно упавших с отвесных скал. Прекрасное голубое небо заволокла огромная тяжелая грозовая туча, вылезшая из-за горизонта, как из убежища. Максим Максимыч стоял на месте, не двигаясь и ничего не говоря. Соленые слезы текли по его бледным морщинистым щекам. Он не мог ничего сказать Печорину, потому что знал - это его выбор и, зная натуру Григория Александровича, он этот выбор не поменяет. Никогда...