всё равно

Ещё с самого детства Жираф успел отличиться гибкостью и плавностью движений. Без труда тянулся во все стороны как резиновый и залипал каждый раз, стоило увидеть по телевизору как летают по паркету разодетые люди, замирая так красиво, что аж дыхание перехватывало. Пытался сам подражать им, внимательно следил за каждым жестом и неумело воспроизводил. Ещё с самого детства он, как одержимый, восторженно бегал в танцевальный кружок, куда записала его мать, с открытым ртом смотрел на старшие группы и мечтал однажды стать таким же. Одноклассники откровенно насмехались, выплёвывали издёвки ему прямо под ноги и с жадностью наблюдали за проступающими следами стыда на лице, а потом смеялись, всё громче и громче, когда замечали отблески слёз в уголках глаз. Со временем детский кружок сменила профессиональная школа танцев, ребяческое увлечение переросло в цель жизни. Жираф закрылся в себе и научился не замечать непонимание со стороны, зато стал подолгу торчать в студии, оставаясь до самого закрытия, повторяя одни и те же движения перед зеркалом, пока не оставался удовлетворён. Моменты единения стали отдушиной, когда никто не видел, никто не мешал, и можно было изучать себя бесконечно долго в стремлении достичь наконец эфемерного идеала. Многолетнее взращивание себя и самодисциплина. Почетные грамоты, бурные овации, приглашения на выступления в театрах, мастер-классы… Затем случилось Ничего. Пустота. Непроглядная тьма в той стороне, где вроде как должно быть счастливое будущее. И в той же стороне, как стена — просторный белый зал с огромными окнами, слепящий солнечный свет, комиссия из пяти человек, собственные мокрые от волнения ладони и дрожащие уголки губ, пытающиеся выдержать вежливо-нейтральную улыбку. — Вы не подходите нам, — говорят с радушием, которое можно ожидать от айсберга. — Нам нужны таланты, — звучит подобно пушечному выстрелу прямо в голову. На свой восемнадцатый день рождения Жираф получает отказ в зале хореографического училища и остаётся ни с чем. Как внутри, так и по жизни. Несколько часов шляется по городу как в тумане и сбрасывает настойчивые звонки родителей, а на подходе к дому долго утирает влагу с глаз. На свой восемнадцатый день рождения Жираф запирается в комнате, врубает музыку через колонки, выкрутив звук на максимум, и плачет навзрыд, лёжа прямо на полу. Сдирает кожу с рук, когда в истерике убирает все эти награды, дипломы, письма, и нечаянно режется о битое стекло из рамок. Всё то, чем он гордился — выглядит как откровенная насмешка. Будто жизнь решила поиздеваться над ним. Сам себе даёт отсрочку в один год, готовится пересдавать экзамены и параллельно подрабатывает хореографом на пол ставки. Узнаёт, что гнетущую пустоту в области сердца от осколков собственной разбитой в дребезги мечты можно заполнить алкоголем. В тумане проходят два года колледжа. Тридцать первого августа Жираф удаляет из соцсетей все фотографии, хоть как-то связанные с прошлым, оставляя несколько нейтральных, чистит свою страницу от всего лишнего, в том числе от старых знакомых из танцевальной студии. На первое сентября цепляет на себя образ весёлого парня, к которому моментально начинают тянуться люди. И из этого образа не выходит ни на минуту, как бы тошно не становилось от наигранности. Прожигает всего себя на вечеринках, впервые напивается так, что на следующий день не помнит ничего. А потом делает это снова. И снова. И снова. Слышит комплименты от самых красивых девчонок. Слышит их стоны, когда на очередной пьянке остаётся с ними наедине. Слышит их имена, постоянно разные. Постепенно женские хрупкие плечи сменяются на мужские широкие спины. Жирафу, в принципе, всё равно с кем обжиматься, кого целовать, кого просить взять глубже или двигаться быстрее. Как бы сильно он не хотел быть залюбленным, полюбить кого-то не получается никаким образом. Цепляя чей-то взгляд в толпе, внутри всё трепыхается от призрачной надежды, что вот сейчас — обязательно получится, обязательно попадётся нужный человек. Лелеет эту мысль, уже затаскивая своего-будущего-нужного-человека в тесное пространство, раздевая, целуя, лаская. А потом разочаровывается. В некрасивом смехе, в глупых разговорах, во всём разочаровывается и моментально остывает. На языке перманентно отдаёт горечью. «От алкоголя» — повторяет из раза в раз. «От себя самого» — понимает наконец, когда снова выбрасывает в урну бумажку с чьим-то номером телефона. И это далёкое сейчас происходит, случается с ним спонтанно. Он впутывается в свои первые серьёзные отношения. Попадает, как букашка в паутину, и барахтается целых пять месяцев, каждым движением отдаляя себя от более-менее адекватной жизни. Терпит мозговыносящие истерики, закатывает скандалы сам, но при этом любит так отчаянно трогательно, как не любил никогда, и позволяет, пожалуй, слишком много. В день, когда он приходит к возлюбленной с цветами, чтобы извиниться за очередной совершенно пустяковый проступок, обнаруживает её на коленях перед собственным лучшим другом. Вторая любовь отвергает его спустя три месяца ухаживаний, десяток долгих душевных разговоров до утра, километров переписок, очаровательных улыбок и трепетных объятий на прощание. Она говорит «у меня уже есть парень», а Жираф не понимает, что тогда значило всё это. Не понимает и следующего партнёра, которого со страхом впускает в свою жизнь в надежде, что хотя бы в этот раз его сердце не растопчут. Но ошибается. Уже не плачет, когда они расстаются. В нём не остаётся сил не то, что на слёзы, даже на эмоции. Просто слушает «на самом деле я не гей», «я просто хотел попробовать», «прости, что так вышло», «но мы ведь останемся друзьями?». Уже через час удаляет контакты, стирает переписки и блокирует во всех соцсетях, а на пьянках общих друзей знакомых демонстративно игнорирует виноватый взгляд и неловкие слова. К концу последнего курса Жираф не чувствует себя живым. Продолжает существовать просто по инерции, потому что всё, что было в нём когда-то, он растерял в бесконечных попытках построить нормальные отношения. Уже с дипломом о среднем профессиональном на руках ставит родителей перед фактом: — Я переезжаю в другой город. В другом городе у него с собой небольшая сумка со шмотками и ноль идей куда теперь податься. А ещё детская мечта начать всё с чистого листа, чтобы отпустить и забыть то, что держит оковами и тянет на самое дно. Ночью он бродит по улицам, разглядывая слепящие глаза вывески. И каким-то образом его заносит в ночной клуб. Шоты улетают один за другим, и вежливый бармен всегда рядом, готовый подлить в опустевший стакан. Жираф обнаруживает себя уже на танцполе, в обнимку с кем-то. Его руки ложатся на чужое тело естественно, сами по себе, и никто, в общем-то, не возражает. Правда, гибкое тело теряется в толпе через пару треков и Жираф, уже едва различая хоть что-либо перед собой, плетётся к диванчикам у стены. Чей-то настойчивый взгляд удаётся уловить не сразу. И как только он стреляет глазами в сторону какого-то мужика, этот самый мужик встаёт со своего места и идёт прямо к нему. — Привет, — начинает диалог с улыбки. Красивой настолько, что даже как-то неприятно. — Я видел тебя в толпе… Красиво двигаешься. — Спасибо, — язык заплетается ещё до того, как он начинает говорить, но внутри всё немного сжимается. Такие люди не подходят просто познакомиться и приятно провести ночь в отеле. Такие люди — как акулы, ищут себе добычу в скоплении лёгких мишеней. — Не хочешь заработать? — Я здесь не за этим. Что «это» он имеет ввиду, думает, уточнять не надо. Мужик скалится, будто услышал смешной анекдот. Жирафу не смешно абсолютно. — Так и я о другом. У меня есть для тебя предложение, работа, если так будет проще. Ничего особенного, просто двигаться под музыку и получать за это деньги. — Стриптиз что ли? — пьяный мозг резко включается. Начинает активно работать и осознавать всё, что происходит вокруг. — Что-то в этом роде, — звучит уклончиво, и Жираф понимает, что попал ровно в цель. — Во всяком случае, вот моя визитка. Там номер телефона и адрес, если вдруг надумаешь. В его руке появляется визитка, которая сразу же оказывается у Жирафа на ладони. Незнакомец моментально удаляется и бесследно скрывается в толпе. Жираф звонит по указанному номеру через два дня раздумий. Всё равно идти некуда, а деньги улетают с бешеной скоростью. Адрес он пробил на следующий же день после клуба, как только справился с адовым похмельем. Полез в интернет и с жадностью начал поглощать всю доступную информацию. Скептически рассмотрел все фотки, немного даже поразился масштабу и дороговизне как интерьера, так и цен. Так он находит свою временную работу. Временную, потому что пока не знает город, да и знакомых в местных кругах у него пока не водится. Временную, потому что это всего лишь танцы. Да, откровенные. Да, мамочке о таком не расскажешь. Но это всяко лучше, чем ничего. Временную, потому что Жираф владеет своим телом и чувствует его тонко, уже по старым рефлексам знает, как нужно повернуться, чтобы было красиво. Он тешит себя этими словами каждый день, каждую смену, когда на первых «уроках» скрывает своё волнение за каламбурами и харизмой. С высоченным каблуком он осваивается примерно за неделю. Смотрит за теми, кто опытнее, повторяет, глядя в зеркало, снова ощущая прилив чего-то забытого. Того, что получается, что действительно нравится и приносит удовольствие. Когда его впервые выпускают на «сцену», он просто двигается за позолоченными прутьями с таким же мальчишкой, изгибается, дразнит, показывает так, чтоб было горячо, но недостаточно, чтоб зрители смотрели с жадностью и горящими глазами, желая потрогать и заполучить себе. Стыда нет. Уже давно пропал где-то в заплёванных коридорах клубов. Спустя пару месяцев Жираф привыкает. Ко всему и сразу. К наглым женатикам, к старикам-извращенцам, к пьяным мужикам, которые заказывают приват и пытаются завалить прямо там же. Он даже не вздрагивает лишний раз, когда в маленькой комнатке оказывается один на один, и его с порога толкают на диван, начинают ощупывать и пытаться сорвать одежду. А потом прибегает охрана, администратор, крики-крики-крики, угрозы и разбирательства, а как итог — штраф и за шиворот на улицу. Жираф привык. Выглядеть куском мяса в чужих глазах — привык. Стоять под горячим душем, пытаясь оттереть фантомные следы прикосновений — привык. Не реагировать, когда очередной клиент перебирает с выпивкой и лезет обниматься — привык. Пересчитывать мятые купюры за смену — привык. Треть из них тратить на бухло и сигареты — привык. Смотреть похабно на стариков, чтоб сжалились и угостили — привык. Терять себя во всём этом дерьме — привык. Потом появляется Он. Просто Он, который приходит однажды, и портит вообще всё. Как минимум шаблоны, как максимум устои мира. Жираф понимает, что что-то идёт не так уже с самых первых секунд привата. Потому что не происходит ничего. Вот вообще ничего. Никакого перегара в ухо, никаких слов с просьбами или приказами сделать чуть больше. Всё слишком нормально. Включается музыка, Жираф отключает сознание, оставляет только тело, двигающееся на автомате. Играючи оттягивает одежду, закидывает голову, только под конец третьего (и последнего) трека отбрасывая в сторону блядушный топ. Он приходит снова буквально на следующую смену. Сидит в зале, угощает коктейлем и заказывает приват. И снова просто смотрит. Просто смотрит. Просто смотрит. И в следующий свой визит он тоже просто-мать-его-смотрит. Жирафа это почему-то раздражает. И отсутствие какой-либо реакции, и постное (хоть в какой-то степени и красивое) лицо. А ещё эта вычурность в одежде и дорогущих побрякушках, которые так и кричат — я богат, я могу себе позволить глазеть на смазливых полуголых мальчиков почти каждый день. Жирафу почему-то интересно. А от того он снова ударяется в безрассудство. Когда Он снова приходит к ним и привычно выцепляет из зала, Жираф спрашивает: — Не хочешь тариф подороже? И Он соглашается сразу. Улыбается так мерзко-снисходительно, самодовольно. Идет за ним к комнатам. Там Жираф позволяет себе немного побезумствовать. Прикасается чаще и теснее, седлает колени и чуть ли не трахает Его прямо там, отираясь так жарко, что встал бы даже у мертвеца. И у Него тоже встаёт, Жираф это чувствует физически. Тут же поднимается и отходит на шаг, чтобы продолжить распалять уже на расстоянии. Оголяется слишком быстро, оставляя только короткие шорты. На его теле будто клеймом остаются взгляды, подначивающие, заставляющие двигаться так, как он сам от себя не ожидал. Жираф предлагает себя, откровенно, интимно, почти умоляет взять прямо тут одним только языком тела. Когда музыка заканчивается, Жираф едва переводит дыхание. Снова спрашивает: — Тебе понравилось? — Очень, — закусывает губу в едкой улыбке, такой хищной и плотоядной. С этой смены Жираф получает выручку с размером примерно в месячную зарплату. Какую фатальную ошибку он совершил в ту ночь, он понимает только спустя ещё один месяц. Его зовут Нео, ему за двадцать, он помешался на Жирафе и это факт. С того момента Нео становится до ужаса разговорчивым и щедрым. Заводит уже приевшуюся шарманку с тем, как он будет обеспечивать Жирафа и тогда ему не нужно будет работать тут. За приват оставляет денег раза в три больше, чем указано в тарифе. И ещё отказывается делиться им с кем-нибудь другим. Специально выгадывает смены, чтобы сразу после номера, когда все расходятся по клиентам, завладеть чужим временем. Его нездоровая одержимость откровенно пугает. Жираф мотает головой, когда в очередной раз речь заходит о встрече где-нибудь за пределами клуба. Ему уже хватило и этих встреч, и интрижек, и провальных отношений. Он кончился ещё тогда, в колледже, а сюда приехал уже пустым и разбитым сосудом, который уже никогда не сможет быть собран заново, в который уже ничего не нальёшь. Жирафу это надоедает слишком быстро. Он хочет сказать: «прекрати», «оставь меня в покое», «не приходи сюда больше», но может только молчать и снова продавать себя в привате. Потому что доход увеличивается, и Жираф наконец может позволить себе квартиру получше и поближе, может позволить себе не тратить все деньги исключительно на аренду и еду. Сумма в заначке постепенно растёт. Даже давняя мечта о новой и счастливой жизни начинает казаться не такой уж и бредовой. В один из отгулов он выбирается в город. Просто выходит на улицу ранним утром, когда все ещё спят, и ходит по району. Ближе к обеду он чувствует умиротворение, такое элементарное спокойствие и тишину в голове, что даже как-то непривычно. Впервые за долгое время он делает буквально ничего, вспоминает заново каково это — отдыхать по-настоящему, не пытаясь забыться в алкогольном опьянении. Заходит в кофейню за чем-нибудь сладким и горячим, в итоге заказывает себе обед и ещё полтора часа торчит в расфокусе, прихлебывая остывший латте и заедая кристальную чистоту в сознании сэндвичами. Тогда, наблюдая со стороны, как люди живут свою обычную дневную жизнь, Жираф думает, что хочет так же. Зависть неприятно жалит рёбра. В ночную смену к нему не приходит Нео. Зато много других желающих, так что не остаётся ничего другого, кроме как скрасить своим присутствием чью-нибудь компанию. В пять утра он вываливается наружу через черный ход, перед этим успев только сбросить каблуки и напялить кеды. Садится там же на ступеньки прямо в костюме и закуривает. Солнце только появляется из-за горизонта, и Жирафу снова хочется гулять. — Угостишь? Слышать этот голос в утренней тишине и без примеси громкой музыки странно. Неправильно. Нео появляется из-за угла, приваливается к стенке, смотрит почему-то с такой болью в глазах, хотя страдал он определённо меньше всех. Принимает сигарету из чужих рук и затягивается. Портит своим присутствием атмосферу окончательно, когда говорит идиотское и неуместное: — В дневном свете ты ещё красивее. Жираф жалеет о том, что не родился уродом. — Хватит, — терпение лопается, как воздушный шарик. — Ты мне надоел. Прекрати преследовать меня и нести эту чушь. Ты ничего обо мне не знаешь, и зачем-то лезешь со своими ебучими комплиментами каждый раз. Мне это не надо, я просто... Просто не могу. Чего ты вообще от меня хочешь? — Тебя. Я хочу тебя себе, — он находится с ответом сразу же. Жирафа тошнит. От алкоголя, от мерзких посетителей, от неудобной одежды, от себя и от Нео. Наверное, больше от себя, потому что в голову приходит сумасшедшая мысль и из горла рвётся истеричный смешок. Он хочет его. Хочет его себе. Он понятия не имеет, что из себя представляет Жираф, не догадывается о всей той грязи, что находится внутри. И почему-то хочет. Хотя почему почему-то? Жираф ведь всего лишь красивый и этого вполне достаточно для секса на один раз. А потом Нео станет уже неинтересно, он пометит Жирафа галочкой в своём амбициозном списке с позициями из милых мальчиков для траха и успокоится… Поэтому уже через час Жираф стоит под душем в номере отеля. А за дверью его ждёт Нео. Ждёт момента, когда жертва покажется на глаза и её можно будет растерзать. Снова тянет посмеяться, на этот раз от мысли, что умереть сейчас было бы неплохо. Жираф не церемонится и выходит из душа абсолютно голым, с каплями воды, стекающими по телу, оставляя за собой мокрые следы. Ему всё равно. Мягкое одеяло под спиной и тяжёлое тело сверху — это всё так привычно, будто и не было этого почти годового периода без спонтанных половых связей и разбитых сердец. Мокрые поцелуи по мокрому телу, удивительно осторожные. Нежные прикосновения к коже, ласковые слова на ухо. У Жирафа ничего не ёкает и не отзывается, хотя раньше — безусловно — он бы завелся с пол оборота от одного только поцелуя в шею. Единственное, на что его хватает — перевернуться и впечататься лицом в подушку, чтобы не видеть ничего. Нео растягивал его долго, постоянно спрашивая всё ли хорошо, изредка затыкая рот поцелуями в спину. Жирафу по-прежнему всё равно. У него между ног не жарко и не влажно, только прохладная смазка. Когда Нео проникает одним слитным движением, кроме чувства растянутости не приходит ничего. Встреть он его хотя бы два года назад — уже бы кончил и продолжал бы исходиться стонами и криками. Трахается Нео хорошо, Жираф знает в этом толк, помнит все свои опыты с парнями и готов заявить с уверенностью. Сравнивает, и по итогу присуждает твёрдую десяточку. Уходит Жираф тоже спонтанно. Дожидается, когда Нео закончит и сваливает в душ, где оставил одежду. — Погоди, — тот появляется в дверях ванной, загораживая путь. — Мы можем поговорить? — О чём? Ты своё получил, а теперь отстань. — Пожалуйста, дай мне шанс… Он давал слишком много и вторых и третьих шансов, и постоянно ошибался. Наступал на одни и те же грабли, упрямо верил, что чудо случится, но ничего не было. У Нео чуть ли не слёзы на глазах, он сгребает Жирафа в объятия, говорит-говорит-говорит. Умоляет поверить ему хотя бы раз. Жирафу Всё Равно — Сколько мы с тобой знакомы? Месяц? Полтора? И всё это время я просто крутил перед тобой задницей за твои же блять деньги. Ты не знаешь меня, ты не знаешь ничего о моей жизни, я просто продавал тебе услуги. Между нами нет и не может быть ничего общего. — Позволь узнать тебя. Хочешь начнём всё заново? Без стриптиза, без всего. Попробуем по нормальному. Отбрасывая чужие руки, Жираф сбегает прочь. Перешагивает по несколько ступенек, чуть не падает, но продолжает спускаться стремительно, подальше от этого безумства. В голове эхом отдаются чужие слова. Он пробегает так до соседней улицы, заказывает такси, и до дома едет с неприятным осадком в горле. Горячая вода в душе не помогает, как раньше. Его вдруг накрывает волной осознания, что он только что сделал. Дышать становится трудно, словно шею сдавило чем-то колючим. Он истерично трёт кожу там, где Нео его целовал, до красноты, до крови, которую смывает практически кипяток. В глазах и в переносице начинает щипать, и Жираф позволяет себе эту слабость. Скатывается по стене на пол, но не плачет, лишь тупо пялится в кафель, обхватив себя за плечи. Ха-ха, сил нет даже на слёзы. Это смешно, его жизнь — комедия, и он — главный герой, чертовски глупый, посмешище и позорище, над которым смеются все, даже он сам, от обыкновенной безысходности. Три дня выходных проходят смутно. Из постели Жираф практически не вылезает, а телефон, уже разряженный, так и лежит в кармане ветровки. На четвертый он увольняется. Собирает по квартире свои немногочисленные вещи, выбрасывает всю косметику, и берёт билеты до дома. Там снова играет на публику, но уже не строит из себя шлюху на глазах у женатиков, а делает видимость успешной и счастливой жизни перед родителями. В танцевальной студии его встречают с удивлением. Половина из тех, кого он знал, ушли, остались только несколько хореографов, которые с радостью берут его к себе. Он снова подрабатывает на пол ставки, вспоминает о своём пыльном дипломе и ходит по собеседованиям ежедневно. Загоняет себя в очередной вакуум, вновь примеряя на себя маску обычного человека. Он не знает кто он на самом деле, уже давно перестал пытаться узнать ответ на этот вопрос. Ему уже давно всё равно.