Туман самообмана

      Какучо всё ещё испытывал что-то похожее на чувство стыда, глядя на то как Санзу прогибается под руками Рана и при этом заваливается на него самого, ища опоры. Мужчина знал, о чём думает каждый из их тройки, и при этом успевал отвлекаться на ненужный моральный хлам вроде чувства вины перед тем, кто владеет его сердцем… и всеми остальными частями тела, включая разум.       Он трахнет Санзу, представляя на его месте Изану.       Он трахнет Санзу, который представляет на его месте своего любимого Майки.       Он собирается согрешить с людьми, готовыми пойти на самообман, раз уж он у них общий.       — Выпьешь ещё мартини? — спросил Санзу, поднимая взгляд до Какучо, пока Ран спустился к его шее. — Ты выглядишь напряжённым.       Какучо сам дотянулся до стола, где стояло несколько бутылок в окружении множества полупустых или почти пустых стаканов, и взял тот, где жидкости плескалось больше всего, в полном неведении — что это вообще такое и насколько ему будет плохо ближе к утру, если градус напитка окажется ниже нужного.       — Всё-таки Изана не такая шлюха как ты, — проговорил Ран, уводя свои руки под пояс брюк Санзу.       — Это мешает твоему образу? — без особого удивления спросил тот, растекаясь по Какучо, что наконец вошёл в их игру.       Вместо ответа Ран перестал лапать его зад и потянул штаны вниз, чтобы освободить себе больше пространства для выхода похоти.       «Только посмотрите на нас, — мысленно усмехался Санзу, помогая раздевать себя и сверху и снизу. — Три жалких шавки, что отчаялись получить ласку от хозяев, и теперь готовы утонуть в самообмане друг с другом».       — Точно ли ты думаешь про Изану? — не мог не поддеть он, когда заметил, что Ран отдаёт больше внимания правой стороне его тела, словно сцеловывая несуществующий узор татуировок на коже, пролегающий от запястий до лодыжек, подобно его собственному. Но отзеркаленный.       — А если и нет, то что с того? — отразил усмешку мужчина, сменяя поцелуи укусами.       Санзу сжал зубы от такого перехода с ласки к боли. Ему пришло в голову, что Майки бы вёл с ним себя именно так. Грубо. Властно. Беря своё так, как ему будет угодно.       В тон Рану, Какучо обжёг Санзу со спины липкой нежностью, уводя сознание мужчины в пульсирующий туман от контраста чужих действий. Теперь хотелось ластиться к новому партнёру, раскрываясь больше, цепляться за руки и плечи, томно выдыхая на ярких моментах. Однако ж с Раном эти выдохи превращались во вскрики и шипение.       Боже!       Санзу болезненно замычал, жмурясь до цветных кругов перед глазами. Если уж этот свин в своих мечтах собирался оприходовать младшего братика, то мог действовать хотя бы немного аккуратнее! Санзу был согласен и на малую часть ласки, которой тот круглосуточно одаривал своего ненаглядного Рин-Риндочку.       — Я думал, ты растянут, — небрежно оправдал вспышку боли мужчина, отчего Санзу пробило на нервный смех. Его действительно принимали за шлюху! Какой позор. Никто не подумал о том диссонансе, что обычно испытывает мужчина, мечтающий оказаться под кем-то, но слишком гордый для этого. Никто не подумал о том, что Санзу мог хранить себя для Майки, готовый при надобности истечь кровью, но доказать свою непорочность.       Суки.       Ран видел его злой взгляд, но не собирался как-то на него реагировать, продолжая движения, пусть и сменив слепой напор осторожным покачиванием, раз уж напоролся на целку. Санзу попытался забыть о нём и перевёл взгляд выше, до Какучо, который старался разглядеть в его чертах что-то знакомое от его любимого лидера. Туманный взгляд, где ещё не хватает похоти, но слишком много невыплеснувшейся любви.       — Поцелуй меня, — отгораживаясь от того, что происходит с нижней частью его тела, Санзу провёл ладонями вверх по рукам Какучо, заклиная и гипнотизируя второго партнёра. — Поцелуй.       Давай, Какучо.       Отвлеклись.       Войди в нашу игру.       Всё будет хорошо.       Тебе будет приятно.       В таком деле можно обойтись без спешки. Просто отдаваясь друг другу так, как отдавались бы тем, кого по-настоящему любят и желают. Лакомясь обманом друг друга так, как и до́лжно псам, мечтающим о хозяйской руке.       Губы накрыли губы, забирая чужой воздух и отдавая взамен свой. Почти что искусственное дыхание. Они ведь в самом деле сейчас спасают друг друга, пусть и весьма извращённым способом.       На периферии сознания мелькнула мысль о том, что Какучо вовремя отрастил волосы, чтобы сотворить из себя более достоверную имитацию Майки. Почти такие же мягкие, как в мечтах. Санзу зарывался в них пальцами, заставляя нагибаться к себе, не отпуская для смены позиции, пока не насытится, пока ему не поддадутся и не забудутся в нём самом.       Горячий язык прошёл от плеча до горла, умудрившись сплясать жгучее танго на пылающей коже. Санзу поддался течению танца, поднимая ногу вверх и закидывая её за спину Рану. Ласковый поцелуй сменился жадным. Мужчина вымещал на Санзу своё возмущение за то, что ему дали меньше внимания, чем он заслуживал; меньше, чем дал бы ему Риндо, будь он в самом деле тут. Братья всегда растворялись друг в друге, пусть и не имея физической близости на таком уровне.       Санзу бы мог спросить: почему? Может быть и Какучо было интересно, как же так вышло, что они ещё ни разу не согрешили? Для всех было бы само собой разумеющимся, если бы в одно прекрасное утро парочка Хайтани вошла в общий зал, покрытая засосами и синяками от губ и рук друг друга. Но нет. Этого так и не произошло, хотя оба буквально поедали глазами друг друга и метали молнии в тех, кто пытался их разлучить. Извечные Шерочка с Машерочкой, танцующие в паре без баб. И ни разу не переспавшие.       Нонсенс.       Ран мог бы ответить, превратив их секс в очередной круг боли и жалоб на жизнь; мог бы сказать о страхах, заставляющих его каждый раз в последний момент идти на попятную, не доводя до греха. Но сейчас у них был выплеск эмоций через язык тела, а не ума, потому никто ничего не спрашивал и никто ничего не объяснял.       Пускай все разговоры о плюсах и минусах отношений инцеста или друзей детства будут темой далёкого завтра, которое наступит в неопределённом потом. Сейчас слишком тесно для раздумий: им троим едва хватает места в маленьком мирке Present Continuous, кончающимся за пределами кровати.       — Ещё, — выдохнул Какучо, растекаясь горячим воском по спине Санзу, когда тот инстинктивно сглотнул, не выпуская чужой член изо рта. Его руки только что не прожигали дыры на коже, но это было куда приятней, чем стальная хватка на бёдрах, не дающая уйти от грубых толчков.       Санзу терялся между манящим огнём и тяжёлым железом — двумя составляющими его дорогого Майки, воплощёнными сейчас в двух мужчинах, раскачивающих его тело вперёд-назад. Он бы возмутился, но дыхания хватало лишь на то, чтобы не подавиться чужой плотью на особо глубоких толчках. Он бы утонул, захлебнувшись либо спермой, либо своими собственными слюнями, если бы его время от времени не поднимали, заставляя принимать более-менее вертикальную позицию для поцелуя.       Солёный вкус на языке и жаркое хлюпанье в заднице извещало о смене позиций. Санзу цеплялся руками за чьи-то плечи, пока его тело тряслось на волнах от оргазма. В глазах не было темно, но мозг отказывался обрабатывать поступающие в него образы, отчего Санзу не сразу понимал, почему лежит на спине, боку или животе и под кем из двух.       Может оно и к лучшему; то, что даже происходящее в короткий миг настоящего стало ускользать от воспалённого внимания — так он думал.       Новая волна дрожи пронеслась по телу, стоило минутной пустоте снова заполниться большой горячей твёрдостью. Чужой язык припал к губам, когда лицо мужчины оттянули вверх для ещё одного поцелуя.       Пальцы прошли сквозь волосы, окончательно портя Рану укладку. Мужчина раздвинул чужие губы и вошёл так, словно теперь собирался трахнуть Санзу языком, не имея возможности вставить. Когда чужая ладонь опустилась на его плечо, то он по-привычке скинул её с себя, пригвождая к постели. Санзу не расщедрился даже на имитацию попытки вырваться, блаженно промычав в поцелуй то ли от так нужной ему грубости, то ли от того, что Какучо перестал его щадить, нарастив темп. Если Ран брал грубо и глубоко, то этот действовал по наитию, не бросаясь из крайности в крайность. Санзу не чувствовал боли, но и не собирался ёрзать и умолять ускориться, пылая в гневе от невозможности подойти ко второй феерии из-за неуместного беспокойства, как часто бывает в первый раз у парочек.       Вторая рука соскользнула вниз в нестерпимом желании отдрочить себе так, чтобы Какучо пришлось хватать подпрыгнувшего Санзу до тёмных пятен синяков на коже.       — Ох, боже, — теперь это было не шипение, а блаженство. Выгибаясь, Санзу сжал рёбра Какучо коленками, продолжая напоминать собой живую змею, пойманную в тиски. Ран сдавил зажатую руку сильнее, то ли в действительности, то ли в своей больной фантазии слыша опасный скрип кости, что вот-вот выйдет из сустава.       Чьи-то руки прошлись по животу, размазывая белёсые капли до тонкой блестящей плёнки, что позже засохнет и будет слегка зудеть и тянуть, пока Санзу не доползёт до ванны или душа.       Если бы на месте Санзу сейчас был Изана, Какучо кончил бы по второму разу без передышки. Слишком уж обольстительно в тот момент выглядел мужчина, что распластался под ним, исходя жаром, потом и похотью.       Будь на месте Санзу Риндо, Ран бы первым делом выдернул его из-под другого мужчины, а затем, впившись в распухшие губы, погнал по новому кругу, не давая очухаться от пережитого оргазма.       Никто из них не стал себе в этом отказывать. Даже сам Санзу, приложившийся лицом к чужому бедру прямо возле паха. Задыхаясь и плавясь, он позволил слезящимся глазам уронить на горячую кожу пару слезинок, пока его рука водила по члену, давая одновременно и отдых и заряд к новому оргазму партнёра.       — Пожалуйста, — попросил Санзу, думая о том, как Майки сейчас берёт его сзади, почти бережно обхватив одной рукой под животом и второй через грудь за плечо, чтобы их тела, питаясь жаром друг друга, начали то ли сливаться, окончательно преображаясь в единое целое, то ли просто потеряли последние крохи разделяющей пустоты, что отдавалась болью всякий раз при мыслях о недоступности самого желанного в мире.       Ран поцеловал плечо, задев кожу зубами. Не став глушить мимолётное желание оставить метку, он сдвинул волосы Санзу в сторону с шеи и прильнул к ней, вытягивая новый стон и просьбу непонятно о чём едва слышным шёпотом.       Просветление у Санзу пришло на небольшое время лишь тогда, когда ему протянули стакан с водой и долькой лимона. Кое-как убрав с лица налипшую чёлку, мужчина привёл в порядок дыхание и выпил всё, заглушив тянущее чувство жажды, что преследовало его какое-то время после проглоченной спермы. Отодвинувшись и поставив стакан, он вернул себе сидячее положение, смаргивая влагу с ресниц и бросая несколько быстрых взглядов во все стороны, чтобы вернуть зрению фокус.       Как же… душно.       Сильная рука надавила меж лопаток, заставляя опуститься до коленно-локтевой. Мужчина криво улыбнулся Какучо, успевшим съехать под него, от чувства обманчивого превосходства на краткий миг. И сам же лёг на него с кошачьей грацией, самостоятельно отогнав себя от ведущей роли. Сейчас он лишь резиновая кукла для двух переполненных порочными мыслями титанов, что ни за что не отдадут ему право доминировать.       Подобно Майки.       Да… Так он и хотел.       Дыхание оборвалось на середине выдоха.       Санзу спрятал лицо в изгибе чужой шеи, сжав в кулак простыни, когда напряжение ниже спины дошло до критической точки.       — Убью-ю-ю, — он скрипнул зубами, чувствуя себя грешником в неистовой молитве о сохранности телесной сущности. Кроткий поцелуй в висок не поменял его намерений, но дал повод попытаться отвлечься от новой боли, вызванной дурной инициативой психа за спиной. — И тебя тоже.       Какучо то ли предпочёл сделать вид, будто не разобрал обещания скорой расправы над ним, то ли действительно не расслышал, ни на миг не изменившись в лице и принимая на себя чужую злость и обиду за действия Рана, что приняли форму болезненно глубоких поцелуев с укусами. А вот тот то ли прекрасно расслышал чужие перешёптывания, то ли мысленно пошутил в неподходящий момент, но факт остаётся фактом: до Санзу таки донеслось его снисходительное хмыканье.       Высокомерный ублюдок.       Самообман фантазии дал трещину, ведь в концепцию секса с Майки никак не умещался второй член. Если только командиру не придёт в голову сломать Санзу, используя игрушки достаточно большого размера, чтобы мужчина скулил под ним, подобно провинившейся собаке, как скулит сейчас под Раном, что постепенно начал входить во вкус, смакуя чужую боль как редкий сорт вина.       Санзу ни в коем случае не жаловался — нет. Он прекрасно чувствовал собственную эрекцию, что тёрлась о живот Какучо. Но это не отменяло его желания насадить Рана на шампуры, чтоб он на своей шкуре прочувствовал это болезненное ощущение твердой заполненности, пронзающей живот насквозь.       Какучо под ним осыпал лицо мужчины многочисленными поцелуями, сходя с ума от дикой узости и крышесносного трения плоти о плоть. Его руки опутывали ломающееся от смеси боли и удовольствия тело на пару с руками Рана, не позволяя Санзу выскользнуть от их давящего экстаза. И ведь тот всё равно пытался уползти, хватаясь за простыни, царапая чужие грудь и плечи, пока не сдался, выбившись из сил.       Отдаваться на волю двух колоссов, что не щадили его, вытрахивая душу с кишками на пару. Да уж… Санзу оставалась только тяжело дышать, хватаясь за Какучо, как за спасательный круг, и шептать ему угрозы на пару с проклятиями в ухо.       О да, он обязательно убьёт их обоих.       Нашинкует!       Как только доберётся до своей катаны.       Сволочи.       Боже, как хорошо!       Настрогает, как капусту.       О Господи, ещё!       Накачает опиумом и будет отрезать по маленькому кусочку, как в старые добрые времена казни изменников.       Только попробуйте остановиться сейчас и точно умрёте!       Пока не снимет всё мясо с костей, оставив голые скелеты для морской могилы.       Пик удовольствия настиг его как раз в этот момент, закрепляясь в памяти как оргазм на чужую смерть в присутствии светлого образа Майки. Рассудок Санзу действительно был повреждён до стадии невозврата.       Все тела сковало судорогой, заставляя впиваться конечностями в плоть друг друга до ярких синяков, что сойдут ещё не скоро и будут напоминать о том, что было между ними.       И ведь они на самом деле запомнят это во всех красках даже без напоминаний, пусть и по большей части образно. Вспышками оргазмов, запахом пота, алкоголя и вкусом спермы на губах во время поцелуев.       Запомнят для того, чтобы в следующий раз не пить так много, как в этот, ломая стену морально-нравственных «нельзя» куда быстрее и без помощи высоких градусов.       Запомнят для того, чтобы безбоязненно обнажать уязвимые участки гниющего нутра в компании себе подобных, которым плевать на чужое страдание, пока они погружены по самую макушку в собственное.       Лучше уж туманная дымка похоти самообмана, чем хлёсткая пощёчина в реальности за то, что посмел возжелать то, чего не должен.       Лучше уж так, чем совсем никак.       «Поцелуй меня».       «Отдайся мне».       «Возьми меня».       Так скажет кто-нибудь из них, обращаясь не к тому, кого физически видит перед собой, а кого рисует воображение. И виток порочного круга пойдёт по новой, даря мучительное наслаждение и сладкую боль.