В комнате тихо

В комнате тихо, Лишь дым сигарет так же режет глаза, За окнами ветер несёт силуэты, Танцует по крышам смешная девчонка-весна С цветком в волосах и в растрёпанном платье, Наготою коленей смущая поэтов, Рисует картины из синего неба и жёлтого солнца. Смеётся… Кроули сидит у окна. Заливается весенняя заря. Он держит сигарету между чуть подрагивающих пальцев, а в его голове образы, моменты, потери и страхи. Все спокойно, но что-то в душе колышется. Колышется, прямо как эти салатовые занавески на ветру. Демон делает затяжку, слыша, как в его лёгкие входит тягучий и горький табачный дым. Он научился чувствовать каждый звук своего тела. Времени прошло слишком много. Но осталось его слишком мало. Я держу твою руку, Дыханье твоё собираю по каплям, Вдыхаю твой запах И каждый стук сердца запомню на долгие-долгие годы. Целуй меня в губы, никто не узнает, Чем мы заплатили за нашу свободу, За тонкие крылья Над головами, За тонкие крылья. А ведь крылья — не метафора. Чтобы они с ангелом были вместе, пришлось отдать очень многое. И в том числе крылья. И в том числе бессмертие. И в том числе все, что было дорого. Но ничто и никогда не было дороже, чем он. Кроули помнил этот момент, как вчера. Ангельский суд. Он и его ангел. Ангел говорил громко. Его слушали, хоть и презирали. Кроули не говорил. Он не чувствовал себя достойным вставить хоть слово между громких заявлений Азирафаэля. Ангел пытался сделать все, чтобы их, предателей, мерзких содомитов, не вычеркнули из книги жизни. И он сделал. Приговор был в разы мягче: они оба были лишены своих крыльев. Их выгнали, словно Адама и Еву, на Землю. Туда, где они стали смертными. Без права вернуться сюда после того, как жизнь оборвется. Кроули никогда ранее так сильно не чувствовал Азирафаэля. После оглашения приговора он не сдержался и крепко обнял Ангела — так крепко, что, пожалуй, мог стать с ним одним целым. Ангел пах кровью и хлебом. Кроули пах фимиамом и маслом. Они пахли друг другом. Наверное, глупо Писать откровенья на белой бумаге, Которые мне не простят, не забудут Ни боги, ни люди, ни время, ни память, Терновым венцом наградят и отпустят, И пулею вслед перекрестят. Но мне всё равно, я держу твою руку, Но мне всё равно — я держу твою руку. Но мне всё равно… Я знаю: Мы вместе. Кроули тушит сигарету. Все то, что им пришлось отдать, не измерить никакими деньгами. Никакими ресурсами. Но они смогли сохранить мир — ценой статуса и целых тысячелетий. Он взял ручку и долго думал, что ему стоит написать. Куда и кому. Для каких целей. Он хотел написать посмертное письмо заранее. Однако, нет адресатов, которым он бы хотел его отослать. Демон крепко сжал металлический каркас вечного пера. Нет, есть один. Он сложил листок пополам и непривычно аккуратно вывел: «Бог». Кроули писал долго. Писал ревностно, жадно, желая рассказать обо всем, что происходило за шесть тысяч лет. Ему хотелось, чтобы Бог прочитала это, впитав в свою непостижимую суть каждую строчку послания бедного предателя. И пусть у него больше нет никакой связи с Местом, где он родился, он знает — письмо дойдёт до адресата. И через тысячу лет За утренним кофе обнять и сказать, что люблю. Не соврать ни тебе, ни себе. Любовь – это больше, чем жизнь или смерть, Страшнее цунами, нежнее рисунка На мокром стекле… И она между нами, Она между нами. Закончив письмо, Кроули поднимается с табуретки и идёт в кухню. Оттуда пахнет кофе. Шесть шотов эспрессо в домашних условиях. В турке что-то клокочет. Уютно. Тепло. Азирафаэль сидит рядом на стуле и пьёт какао, будто бы и не замечая того, что змий здесь. У него в руках книга — кажется, «Таинственный сад» Фрэнсис Бёрнетт. Такой... Живой и настоящий. Больше не ангел, но все же родной. Кроули хочется подойти ближе, обнять, поцеловать его макушку и остаться в таком положении ещё на тысячу лет. Однако, он не учёл одного факта., Теперь они люди. Не будет ещё одной тысячи лет. Но от этого только больше хочется успеть. Успеть любить. Отлюбить. Вылюбить. Долюбить. Перелюбить. Залюбить. Все приставки и формы этого слова. Ты знаешь, мы никогда не умрём, Мы останемся солнцем над городом этим, Где люди всегда говорят о своём, Не помня, что где-то пылают планеты, Горят континенты и рушатся судьбы. Кроули больше не мог ждать. Он встал на колени, — прямо на холодный кафель кухонного пола, — и коротко обнял ноги своего ангела. Пусть им и отпущено всего несколько десятков лет человеческой жизни, он проведёт их рядом с самым тёплым, любящим и любимым существом. И они никогда не умрут — каждый кирпич, каждая молекула кислорода в Сохо запомнит их. В каждом нашем вдохе есть частицы последнего выдоха Цезаря. Значит, весь мир будет дышать их любовью. Ладонь Азирафаэля легла на макушку, легонько гладя рыжие пряди. Он понимает. А где-то по городу едет весёлый троллейбус, Куда-то спешат сумасшедшие люди И дети смеются. И воздух в движеньи. Мы смотрим на это, мы верим и любим. Мы смотрим на это в нелепой надежде, Что всё ещё будет. Всё ещё будет. Да, люди просто живут свою жизнь. Они и не знают, что может быть иначе. Они привыкли, что их век короток. Потому они так торопятся жить, творить, заводят семьи, учатся, работают. Но для бывших эфирных (и частично оккультных) существ, проживших шесть тысяч лет друг с другом, это ничто. Было стойкое ощущение, что осталось всего несколько минут на любовь. И, конечно, в сравнении со всей их жизнью, времени почти не было. Дрожащей рукой Ты снимаешь одежду, И солнце целует горячие плечи. Черчу твоё имя На каменном сердце – Мы вместе навечно… Вместе навечно. Кроули приподнимается и без слов распускает бабочку на шее Азирафаэля. Тот ничего не говорит, но кладёт книгу на стол. Времени так мало, что хочется отчувствовать каждое прикосновение. Расстегнув несколько пуговиц, Кроули исступленно целует плечи своего ангела, стаскивая рубашку все ниже, будто бы хватаясь за воздух, за запах, за прикосновение. Он был космонавтом, в баллоне которого вот-вот кончится воздух. Он боится не успеть дать все, что может дать. Азирафаэль боится не успеть показать, как много он готов принять и как щедро он готов ответить. Губы Кроули до самого конца будут иметь привкус табака и чёрного кофе. А Азирафаэль будет их целовать, наслаждаясь этим убийственным привкусом. До скончания времени. Их времени. Вместе навечно.