Рукотворненько

      Луна топила в свете Великое плато, заливала серебром опушку посреди леса Духов. Зелень тут буйно цвела и шелестела, щекотала оголённые щиколотки. Мирное, блаженное уханье совы да чиркающий стрёкот сверчков, дурманный запах диких трав и ночной сырости — благодать.       Линк отставил сумку, плотно набитую латновиками. Место было хорошее, плодовитое, да и никто на Великое Плато по грибочки не поваживался. Сюда вообще до недавних пор поваживались редко, а если бы Линк не проломил затор в воротах и не сделал место доступным для любого пешехода — и подавно бы никто не ходил. Завалить, что ли, снова проход валунами?       Ночь была очаровательная. Мирно и спокойно заниматься своими делами, пока монстры спят — не чудо ли?       В самом лесу тоже было тихо и светло. Грибы находились один за другим, пару раз даже живушки попались. Ох, чего он с ними сделает, каких лесовичков налепит, только волю дай. Благостное настроение сменилось тихим триумфом, даже в уме песенка пошла по нотам.       И вдруг она прервалась. Боковым зрением Линк уловил какое-то движение в чаще, услышал шорох. Он прильнул к дереву, выглянул осторожно.       Лагерь бокоблинов был далеко, да и бокоблины спали — спать должны были. А больше тут отродясь никого не водилось.       Может, олени? Линк пригляделся: силуэтов было несколько, силуэты венчали ветвистые контуры — рога, что ещё. Он выдохнул, отпрянул от дерева, отряхнул тунику со спины, как мог, и мельком, напоследок глянул в сторону полунощных животных, думая их не тревожить сегодня и идти уже восвояси, пожалуй.       Линк понял, что ошибся, когда силуэт оленя посмотрел на него своим единственным, огромным желтым глазом. За ним — второй, третий, четвертый глаз. Олени изломались и издали истошный, леденящий душу вопль. Небо поалело, освинцевалось, по нему галопом понеслись тучи.       Мрачные руки — о, сомнений не могло оставаться — стремглав потекли к нему своей братией, облепляя жижей миазмов траву, деревья, хаотично выламываясь в локтях да в нетерпении перебирая когтистыми пальцами.       Холодный пот обездвижил его на мгновение, чтобы тут же возжечь самую примитивную и самую верную реакцию.       Не было тут рук, в панике думал Линк, до тошноты, до боли в лёгких разогнавшийся, пока бежал от много превосходящих его в скорости лапищ. Толстый дуб раскинулся перед ним спасительным объятьем — Линк заскочил на него, рывками пополз до широкоплечих ветвей у самой кроны, где обычно птицы вьют гнездо.       Когтистые пальцы едва не хватанули его за ногу, пока он полз, разогнали без того разогнанный пульс.       Вот теперь он сидел и смотрел, как новоявленные противники тщатся вскарабкаться и в оккультном бессилии водят жуткие хороводы, приглашая спуститься в смертельные объятия. Одна из рук даже кокетливо его поманила, что Линку примешало к общей тревоге ещё и мимолётное недоумение.       Бомбоцветами бы их закидать, думалось ему с досады, да лес кругом, грибочки — подожжёт всё да выломает только зазря. Бокоблинов поперебудит. Можно было и утра дождаться, когда рассвет всю работу сделает — ждать только было часов пять. Вот же дёрнуло его полуночничать!       Ну, не было их никогда, не было! И зачем им тут браться, что им тут хватать?       Руки принялись наползать своей жижей всё дальше, всё шире. Миазмы покарабкались по благородной коре его пристанища — Линк раздобыл в поясной сумке и кинул к корням грозофрукт, чтоб не буянили. Короткие вспышки озарили его вспотевшее и напряженное лицо — жижа с визгом прекратила наползать на дерево и стыдливо ретировалась.       Лунный свет. Точно. Алое марево пройдёт, и лапищи сами по себе сгинут. Даже рассвета можно не ждать — минут десять посидит, с него не убудет. Ночь сегодня шибко лунная, даже в лесу светло.       Телепортироваться он не хотел: сумка с латновичками осталась там, внизу да поодаль. Переждёт.       Природа его чаяния услышала. Природа его поняла. Кровавое небо побледнело и потемнело, крупные, тяжелые тучи залегли между землёй и луной. Морось укрупнилась, участилась, превратилась в ливень. Считая ледяные дорожки капель на лице, за шиворотом, Линк в очередной раз убедился, что природа его очень даже понимала, а потому любила ставить главным героем своих несмешных анекдотов.       Руки тоже поняли шутку и зашевелились, сначала потёрлись друг о друга ладошками в злорадном ехидстве, а теперь перебирали пальцами в предвкушении.       Линк пооглядывался, позлился. Примонтировал к щиту ракету из конвертариевой капсулы. Под оглушительный грохот его оторвало от земли, потянуло вверх; ноги ступали на пустоту, пока противники провожали его своими желтыми глазищами, лес отдалялся.       Ракета замерцала и рассыпалась мириадами зелёных частичек, обдав Линка острым запахом озона и отправив в свободное падение на долю секунды. Планер над головой развернулся расписным узором, дёрнул его вверх, от рук, крепко вжавшихся в скользкое древко, до позвоночника, так что ноги качнулись.       Линк высматривал окрестности под несметной тьмой ливня — старался, по крайней мере. Повезло: на землистой, покрытой проплешинами опушке он приметил обломок руин, достаточно высокий, чтобы не взобрались. Пока планировал туда, в напряжении смотрел за руками, которые потекли, покарабкались следом, глядя на него во все свои пять ладоней.       Ноги ступили и скользнули по мокрому покатому камню; пока сердце ухало, мокасины спасительно затормозили, дали время сгруппироваться и осесть. Переведя дух да смахнув со лба налипшую от дождя чёлку, Линк думал. Бесноватые руки были тут как тут, веселились и ждали, кучась своей кровавой, причудливой ярмарочной толпой.       Потянув из колчана сразу две стрелы да вставив их в тетиву, Линк прицелился. Правая его рука вспыхнула зелёным светом, который устремился к сумке и рассеялся по округе, озарив лук со стрелами, обернувшись бомбоцветами на каждом наконечнике. Пли.       Грохот и жар обволокли и оглушили, истошные вопли поднялись вместе с дымом; ещё две стрелы с бомбоцветами изготовились лететь — на звук уже. Новая вспышка, новая волна грохота и гари. Ещё раз и ещё.       В растоптанном дождём пепелище чернели и растворялись руки, одна за другой, за ними третья, четвёртая. Линк отставил лук, схватился за рукоять меча за спиной. Ждал, пока миазмы от останков соберутся знакомым уже, страшным и безжалостным врагом. Самой тьмой.       Дождь продолжал барабанить по затылку, темечку; струи капель исчерчивали виски, селили под кожу дрожь. Секунды стали вечностью.       Или это были не секунды. Линк нахмурился. Времени прошло порядком, где?.. Что-то тронуло его за пальцы, вязкое и тёплое. Линк опустил взгляд — и истошно заорал, и продолжал орать, когда отскочил и поскользнулся, и прекратил орать, когда земля под ним дух выбила.       Пять рук. Пять.       Он вскочил на ноги, достал пригоршню огнефруктов, жаром своим щиплющих пальцы. Как пойдут, закидает, расчистит себе дорогу. Колонна пятнистого камня высилась прямо перед ним, но никто из-за неё не выползал. Время шло, время копило в нём простуду и нервозность — времени прошло достаточно. Линк пуще прежнего нахмурился. Забыли про него, что ли?       И когда он в этом почти уверился, на покатой поверхности колонны, победно вскарабкавшись, возвысилась и распрямилась желтоглазая лапища. Вся она дрожала и подёргивалась, а потом прищурилась и обратилась к нему всей своей пятернёй, как бы говоря: «Ну что, видал?»       Надо сказать, Линк впечатлился, проникся даже уважением. Но огнефрукты уже полетели в триумфатора на трибуне, а в зацветшее коротким светом марево нацелилась ещё стрела с бомбоцветом. Ещё, ещё — бокоблины, если спали, то уже проснулись наверняка, а если проснулись, то уже смекнули, что к таким взрывам лучше не ходить.       Дождь опять рассеял пожарище, явил потемневший камень… и руку?       Чувство, овладевшее Линком в это короткое мгновение, паникой ещё не было, но было очень на неё похоже. Бомбоцветов оставалось немного, их надо было приберечь на того, другого. Нешто не попал? Так попал вроде бы, прямо в глаз целился, в такой глазище разве не попадёшь?       Линк смотрел на руку, а рука смотрела на него. Оба молчали. Дождь вокруг расшумелся не на шутку.       Вдруг рука дёрнулась на него, растопырив пальцы — Линк кинул огнефруктом на всякий случай. Рука покривилась, подёргалась, но огонь быстро сошёл — а всё остальное, к сожалению, осталось. Да что такое!       Рука опустила пальцы, ненадолго укрывая желтющий глаз. Воспряла вдруг, ткнула в него пальцем, а потом раздражительно помотала ладонью влево-вправо. Если бы Линк разговаривал с человеком, то подумал бы, что его прогоняют.       Да только это смысла не имело. Пока они тут стояли и… общались? — пока они тут стояли, время подошло уже остальной братии подтянуться. Но жижа под рукой не разрасталась, не бугрилась, не порождала новые исчадия. Линк заметил эту странность и прикидывал теперь, не оставить ли эту руку уже саму по себе да не добежать до заветной сумки, а там — телепорт, молочко, кроватка.       Крабовым шагом — который, как в семье говаривали, совершенствовался в технике и передавался у них от отца к сыну, — Линк сначала покружил вокруг колонны — рука кружилась вместе с ним, — а потом начал пятиться к чаще.       — С͌у̚аТа͜ц̇ъО̕ӹт͝ч͝Й̕! ̌! ̐!!!       Леденящий душу вопль его в самом деле остановил — чтобы Линк прихватил ещё огнефруктов и насадил их на стрелы. В пересечении древка и наконечника рука заизвивалась, таращась во всю своим глазищем, растопырив пальцы.       Линк опустил лук, в недоумении склонил голову.       Лапища, убедившись, что в неё не стреляют, опустила взгляд, подползла к выступу. Осмотрела гладкий камень, опасно согнувшись, — и вдруг соскользнула вместе со своей жижицей, сорвалась, покатилась кубарем и с гадким плеском плюхнулась сначала лужей о траву, а потом собой о лужу.       Линк пожал плечом, продолжая недоумевать. А зачем ей наверх тогда было.       Очухавшись, оклемавшись, рука уперлась в землю и с видимым трудом выпрямилась. Пальцы уже не так задорно и жутко обрамляли ладонь, да и вся она имела такой измождённый вид, будто в своей же лужице бы и прилегла.       Но этого она делать почему-то не стала. Придя в движение — Линк опять наставил на неё стрелу, — рука побрела к землистой проплешине, мимо погорелой травы, и ткнулась пальцем в слякоть. Зашевелилась с какой-то одной ей ведомой целью, прорывая бороздки.       Тьма продолжала сгущаться, вконец обнаглевший ливень уже лил прямо за шиворот, сумка с грибами где-то мокла и кисла, если её не утащили вороватые бокоблины. И лапища эта желтоглазая в любой момент могла понестись на него и удушить, или того пуще — обернуться тем, другим. И с королём демонов, вообще-то, надо было решать вопрос, не в последнюю очередь из-за таких вот приключений.       В общем, не изменив своей природе, Линк проиграл жгучему любопытству и вместо того, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, подошёл поближе. Рука не обратила на него внимания, продолжала ковыряться в слякоти.       Линк бросил семечко фонариса — распустившийся цветок обдал ярким светом пятачок земли и его удивлённое лицо.       «ПРиВе», — красовалось в круге света. Хотя громкое слово — красовалось.       Доковыряв букву «т», рука горделиво выпрямилась, опять выказывая это своё «как тебе такое, герой Хайрула».       Когда почувствовал, что челюсть всё-таки не отвалилась, Линк поинтересовался, умеет ли она читать.       —アッタリメェダコノヤロ！！！ — очередной нечеловеческий, леденящий душу визг разлился по округе.       Ну, рассудил ничего не понявший Линк, после такого бокоблины вряд ли к его сумке станут подходить.       Крепкие, но короткие думы натолкнули его на идею достать и показать руке ручку. Та энергично закивала ладонью и попрошайнически потянулась к нему, в нетерпении шевеля пальцами.       Линк осмотрелся, приметил камень, на котором можно было что-то написать. Коротким жестом попросил руку подождать, сбегал до леса и притащил оттуда веток и брёвен, склеил из них простецкий угол с крышей — чтоб было откуда бежать, если что, — и бросил пару семечек. Просушил камень вентилятором, положил туда вырванный из дневника листик и ручку, помахал руке — мол, готово.       Пока рука доползла, успел развести костерок и принялся отогреваться. Жижа от руки опять растекалась вширь, чуть не тронула ему мокасины — Линк взял от костра веточку и прижёг обнаглевшие в сухости и тепле миазмы. Рука намёк поняла, подобралась, взяла ручку и что-то застрочила.       Почерк был удивительно аккуратный — Линк почему-то ожидал рваной бумаги да каракулей.       «Прошу меня великодушно простить, — писала рука, — я не хотела вас пугать или портить вечер. Но и вы тоже, сударь, могли бы по ночам не бродить в заброшенных лесах! Ведомо ли вам, что проклятородным ручицам средь бела дня гулять негоже? Знаете ли, какие сплетни о нас потом собирают эти отъявленные прохиндеи-бокоблины?»       Линк хотел возразить, но рука ему шикнула, выставив указательный палец в знак тишины. Показала на клочок бумаги строгим учительским жестом.       Вздохнув, он забрал ручку и принялся чинить ответ.       «Я не знал, — Линк задумался над следующим словом, — сударыня. Примите мои извинения. В этом лесу я бываю уже сто лет, и ваших, — опять задумался, — приятельниц никогда не встречал».       Он думал ещё спросить, можно ли её поджечь, разобраться с фантомом и пойти домой, но тон беседы делал вопрос неуместным.       «Сто лет! Ха-ха! — написав это, рука задёргалась в пантомиме театрального смеха. — Какой вы шутник! Я знаю эти ваши хайлийские шуточки! Моя подруга, прекраснейшая ручица, тоже любит шутить хайлийские шуточки!»       Линк порадовался и за руку, и за подругу-руку, и за хайлийские шуточки, и написал, собственно, животрепещущие вопросы: почему она на него не нападает, почему ей нипочём все его приёмы.       «Как вы ещё не поняли, мой дорогой рыцарь? Кровавая матерь-луна родила меня для чего-то большего, я все эти долгие семь ночей своей нежизни чувствую, что во мне есть оно».       Что, спросил он.       «Великое предназначение».       Линк почесал дневником затылок. Написал было, что с рассветом от неё только сгустки тьмы останутся, но тут же усомнился. Может, и лунный, и солнечный свет были ей нипочём.       Таким вот странным образом они поговорили, изведя с десяток листков. Линк потом и свои реплики вырвал, чтобы потомки, когда найдут дневник в гаргантюанском скелете какой-нибудь крылатой рыбы, не сочли его больным на голову.       Оказалось, рука бродяжничала тут с прошлого кроволуния, ползала-растекалась, гуляла с другими руками с окраин плато. Когда кто-то из них по неосторожности вылезал из тени или попадал на свет и таял в забвении, она оставалась невредимой и неприкосновенной. Несколько дней этой привилегии привили ей мессианскую горделивость, которой руки с окраин уже чурались, так что ей приходилось идти на хитрости, чтобы не оставаться в одиночестве.       Живого хайлийца она видела впервые и в этом тоже углядела путеводный луч тьмы, так что теперь, несмотря на откровенное кокетство, была собой пуще прежнего горда. Линк не стал осаждать её чаянья и в какой-то момент понял, что руке всё вновь, всё причудливо и интересно. Линк также понял, что рука патологически падка на комплименты. Поэтому в свои рассказы о Хайруле и благоговейные восхищения семинощными приключениями эпистолярной приятельницы («А вы знали, сир Линк, что, если поджечь траву в ветреную погоду, можно подпалить целую опушку с бокоблинами?» — похоже, на Великом плато все развлекались одинаково) он вкраплял маленькие лукавства. Так в итоге и договорились до того, что рука, пожалуй, выше своей кошмарной, кровопийной и умерщвляющей природы, что ей вместе с великим предназначением дарована и великая ответственность перед жителями и монстрами Хайрула, и что негоже нападать на путников или выманивать своих подруг на верную погибель.       Ревали называл это правилом двух Уб. Не можешь убить — убеди. И хотя Линк уверен был, что вероятнее всего это был очередной подкол от невзлюбившего его за что-то рито, совет всё-таки пригодился. При странных обстоятельствах. Как обычно у него в жизни и бывает.       Переписка прервалась ненадолго. Рука как-то странно смотрела на яблочко, которым Линк решил закусить знакомство. Уловив смешную и странную ассоциацию с лошадьми и их костлявыми монстросёстрами, он протянул ей свой нетронутый перекус. Рука замялась, посмотрела на него умилённым — Линк поёжился — взглядом и цепанула яблоко коготками. Прислонила к глазу, потёрла, поняла, что никак так не покушает. Кинула в лужицу миазмов — яблоко исчезло в ней быстрее, чем Линк успел пожалеть о попорченной еде. Раздался жадный хруст, перемежавшийся причавкиванием, а через несколько секунд рука выудила из лужицы огрызок и протянула ему обратно. Опомнившись от удивления, Линк указал на костёр; рука метким броском отправила свои объедки догорать и посмотрела на него с некоторым заискиванием.       Пять яблок спустя рука начала вести себя странновато: глаз её немножко косил, да и сама она едва держалась на плече. Пошатываясь, рука вернулась к листику и ручке.       «Сир Линк, — почерк её стал размашистее, — мой милый дружочек. Два глаза у вас — так смешно, шуточки эти ваши, зачем вам целых два? Я вот не знала бы, что делать со вторым, куда его деть? На локоть?»       Рука затряслась, кокетливо изогнувшись в запястье, найдя своё остроумие безумно смешным, пока Линк нашёл только, что она безбожно пьяна.       Он предложил проводить её до дома — или где она обитала.       «Дом, говорите? — выписав это, она улеглась всеми своими сочленениями на камушке и красноречие выражала только движениями кисти. — Это удел оседлых, скушных монстров. Ну и што, жара или слякоть, но очень неприятно, знаете ли. Свет не убивает меня, знаете ли, но очень неприятно. Но что бокоблины. Сидят в своих лагерях, скоро корни пустят, дружочек мой, это я зявляю со всей уверенностию. Лично мне это плато уже абсолютно понятно, я как будто много месяцев прожила на мили… — зачеркнула — милле… — опять зачеркнула, — множестве плато в их фрклььььь.»       Линк забрал у неё ручку, не совсем понимая, что за слово спряталось от её опьянённого разума, не совсем понимая, понимала ли она сама, что сказать хотела. Но из наружности пожухшей в настроении собеседницы он заключил, что идти — ползти, карабкаться — ей некуда, поэтому предложил поселиться в пещере под плато, которую нашёл уже давно. Предложил он ещё и с умыслом, чтобы в святилище Рауру зеваки не заглядывали лишний раз. И, что греха таить, пещера была рядом с воротами, через которые теперь можно было на плато попасть, а всем известно, что никто свои грибные места сдавать не хочет.       Рука пожеманничала ещё для приличия, но в целом, кажется, не возражала. Бросив в огонь листочки и дождавшись, пока те догорят, Линк потушил костерок и пошёл вместе с рукой навстречу ливню, заметно поутихшему, укрощённому даже до простого дождичка. Луна брезжила в просветах облаков, от земли веяло сыростью и холодом; трава блестела среди луж и почерневшей земли. Припомнив жалобные пассажи своей новой приятельницы, Линк поинтересовался, не противен ли ей лунный свет вот такой, какой он сейчас; рука посмотрела только на него с прищуром, покачала ладошкой и продолжила своё шествие — поползновение, — упершись взглядом в камушки.       Сумка с грибами лежала на земле, никем не распотрошённая, но не на опушке, а в чаще — хорошо, что Линк выставил локатор на латновички. Похоже, кто-то всё-таки на неё позарился, но дело своё тёмное до конца не довёл. Под торжественную дробь дождя они вышли из леса и по холмистым пригоркам направились к поляне у самой стены плато, процыпав мимо видевших десятый сон бокоблинов. Рука так странно на них смотрела, что один даже во сне беспокойно заворочался; Линк треснул веточкой по пальцам, чтоб не заигрывалась в своих кошмарчиках. Ещё не хватало, чтобы кто из них проснулся.       Когда выбрались из оврага, дождь почти закончился. Луна вновь лилась по равнине, размножилась блестевшей травой и накопленными лужами. Хайрул открылся перед ними широкоплечими горами, неуёмными лесами и топями; порыв ветра дохнул величием бескрайней природы. У Линка в груди кольнуло иголочкой ностальгии.       Очередным оврагом перед ними простёрся иссохший водоём; глубокие лужи стыли в свете луны, земля переходила в слякотный ил да глину, которые уходили на глубину перевёрнутым сосудом, прямиком к затопленным некогда воротам.       Презрев уже всякую осторожность, Линк без стеснений шлёпал прямо по слякотным лужам, кое-где поедавшим ноги чуть не до колена. Он оглянулся, в очередной раз неудачно ступив: рука плыла по этим неровностям чёрным лебедем — пошатывающимся и понурым, но оттого не менее самодостойным.       Пролом в воротах смотрел на них полянкой, небольшой чащицей и руинами хайрульского посада. Линк ступил на обломки каменной кладки, миновал пролом — и наконец шагнул на твёрдую землю. Прошёл несколько шагов, но расслышал, что склизкое поползновение уже несколько секунд как прекратилось.       Рука стояла в проломе, таращась своим глазищем по сторонам, и ничего больше не делала. Линк окликнул её и поймал смущённый взгляд. Да уж, знал бы он, что мрачные руки могут оробеть от одного только вида неведомых окрестностей, почаще бы им фотографии показывал с Пураншета.       Жестом показав идти за ним, он продолжил путь, и рука поспешила следом. По дороге они обогнули несколько граней монументальной каменной кладки, являвшей рукотворную стену плато, пока не дошли до очередного пролома. Этот пролом уже уходил вниз и лунного света себе не снискал. Линк кинул семечко фонариса и пошёл внутрь. Пещера была небольшая, от стен шёл слабенький свет, и при желании тут можно было ориентироваться даже без дополнительных предметов.       Линк показал руке пещеру, убедился, что тут больше никто не завёлся, кроме извечных кусов, которых он без труда раскидал, и был уже таков, но рука тяпнула его коготками за подол капюшона. Протянула руку. Линк достал ручку и нарвал ей бумажек; они уселись возле семечка фонариса.       Рука рассыпалась в пьяных благодарностях и выпытала у него адрес для переписки. Линк на всякий случай указал общий, новодеревенский, до востребования, и прикинул, хватит ли ему терпения оттащить ультрарукой свой дом куда-нибудь подальше, если что. Он также ей рассказал, что у хайрульского посада поставили почтовый ящик — больно много там искателей сокровищ палаточничает в последнее время, — и наказал быть очень осторожной, когда будет относить туда письма. Рука заерепенилась, мол, хайлийцев не боится, но, когда узнала, что бокоблины там вместе с моблинами ходят-бродят, как-то послушно умолкла.       На том и расстались. Линк вышел навстречу бледнеющей ночи и зачинающемуся рассвету, оглянулся: из глубины пролома ему слезливо махал жёлтый глаз. Он участливо помахал в ответ. Ультрарука засветилась, его подняло в воздух и растащило на потоки света, чтобы отнести к дому и долгожданной кроватке.       Сон вышел крепкий и распрекрасный, всегда бы так спать. И минувшая ночь осталась бы для Линка странным предрассветным видением, небылицей полнейшей, если бы не набитая латновичками сумка и кое-что, случившееся потом.

***

      Поутру Линк заглянул в Новую Деревню, даром что от дома было два шага. Давеча он их покинул в своей грибной спешке, чем возбудил приличное любопытство, а сарафанное радио Топордастроя быстро разнесло, что дома Линк не ночевал, хотя и обещался. Посему новодеревенские соседи при встрече без всякого стеснения расспрашивали, где он пропадал всю ночь. Теряясь, как суммировать своё ночное приключение, Линк уклончиво отвечал, что у него теперь появилась подруга-рука. Почему-то после этого беседа сходила на нет и его одаривали не то жалостью, не то презрением.       Будучи по натуре своей отходчивым, Линк от таких жителей достаточно быстро отходил и продолжал курсировать по центральной площади в поисках Топорды. Он припомнил, что в Пураншете завалялась парочка фотографий для его грандиозного проекта, и вот теперь не терпелось ему их показать. Ох, какие бы моблины возвысились своими деревянными тушами по округе. Он даже сфотографировал серебряного! Прямо перед тем, как грибодубиной по носу получил. Но оно того стоило! Но хорошо, что фея была в сумке.       Покуда он дошёл до Герды, чтобы поинтересоваться, куда запропастился её супруг, слух о неночевании дал круг и на второй заход уже захватил гиперболизированные отмежевания, которыми Линк имел неосторожность объясниться.       Короче говоря, Герда со своих двух метров росту смотрела на него с таким неодобрением, будто он тайком проник в герудские купальни и подглядывал там за молодыми ваай. И ещё бандитом Ига нарядился. И у стражниц походя что-то подукрал.       Её «доброе утро» застыло метафорическим остриём глефы у горла — вот какое было доброе утро.       Топорда, оказалось, был на стройке и просил его не отвлекать — важный день, не до ваяния монстрофигур.       Линк поник немножко, но его меланхолию достаточно быстро развеял летящий прямо в лицо увесистый конверт. Герда бросила крепко, Герда бросок недооценила; вина смягчила её возмущение, поселила сомнения на красивом смуглом лице.       — Вот с утра пришло. Почтальон был оживлённый, очень просил тебе отдать. Ты, что ли, денег задолжал кому? Украл что-то?       В её взгляде опять блеснула сталь. Линк задумался, не было ли у неё в роду стражниц или воительниц — хотя было бы странно, если бы не было.       Нет, сказал Линк, никому он ничего не должен, ничего он не крал. У людей. В последнее время.       — Так всё-таки крал! — будь у Герды глефа, она бы ей грозно ухнула по полу офиса Топордастроя, аккурат под последнее слово.       Крал, согласился Линк. Бананы у бандитов Ига.       — А, у этих, — Герда, поборница справедливости и новодеревенского всепринятия, от услышанного заметно повеселела. — Оставляй свой адрес в следующий раз, ладно? Этот посыльный тут всех перебудил!       Ну, думал Линк, смотря на конверт, если письмо от адресата, на которого он подумал, то Новая Деревня теперь обречена просыпаться рано.       На конверте значился тот самый адрес, который он сегодня ночью сообщил, в получателях значился сам Линк, а информация об отправителе ограничивалась горделивым «от меня».       Герда с ним распрощалась.       — Скажи своему Мене, чтобы больше так почтальонов не кошмарил! — пригрозила напоследок.       Знала бы она, думал Линк. Бедный почтальон, думал Линк. Солнцеликий проводник, последний рубеж между новодеревенским любопытством и любопытной хтонью.       К малому удивлению Линка письмо действительно развернулось длиннейшим монологом его новой приятельницы.       «Дорогой мой сир Линк! — начиналось оно. — Много времени прошло, но я нашла бумаги и перьев, чтобы вам писать!»       Где она их нашла, подумал сразу же напрягшийся Линк. Бедный почтальон.       «Как вы поживаете? Удалось ли вам поспать? Как проходит ваше утро? Надеюсь, я вас не слишком утомила своей ночной компанией».       Линк уже шёл из деревни по мосту и на этом пассаже воровато оглянулся.       Послание было долгое. Рука быстро ударилась в описание своих похождений, которые Линк косил диагоналями, а потом начала жаловаться, как ей всё в мире интересно, а сидеть в пещере скучно, хоть и прохладненько и приятненько.       К концу письма рука уже откровенно клянчила себе развлечений и недвусмысленно грозилась бродить по округе, если Линк этих развлечений ей не предоставит.       Письмо закончилось к его приходу домой. Испив молочка и крепко подумав, Линк подхватил свой любимый хайлийский капюшон и разнёсся частицами света по комнате.       В округе Хатено было пасмурно; с моря дул влажный тёплый ветер, но такой слабенький, будто вот-вот бы разразился дождь. Мельничные лопасти дрожали полотнами в хроностазисном бездвижье, пока деревня млела от бессобытийной середины дня. Спустившись с пригорка на планере прямо к мосту за панельками Стройдастроя, Линк спешился и дошёл до своего бывшего дома. До нынешнего дома Зельды.       Принцесса хоть и пропала, но цветочки любимые с собой не захватила, так что Линк ходил их поливать. Время подошло, полил и теперь, после чего двинулся к дворику, к колодцу.       Колодезное дно освещали фонарисы своим слепящим белым светом. Кабинетик Зельды стоял нетронутый, и хорошо. Под столом, в выдолбленной в камне нише, Линк нащупал и вытянул приличный холщовый мешок, тяжёлый, как камень. Открыл: пахнуло затхлой бумагой. Это Зельда хотела отдать свои книги, но никак не находила времени их пристроить. Линк как-то спросил, почему бы не отдать их в школу, но что-то она возмутилась, мол, негоже детям такое читать.       Рассудив, что там какие-то жестокие для юных умов темы, Линк больше вопросов не задавал, а теперь вот справедливо рассудил, что для монстроруки такие темы в самый раз. Пусть читает, пусть развлекается.       Не мудрствуя лукаво, Линк поднял ультрарукой мешок, а за ним полез и сам из колодца, припрятал пока что книги в доме, в кладовочке, покуда вспомнил, что хотел за сыром на ферму наведаться.       Погода сгущалась в своём предчувствии ненастья, сырость плотнила воздух. Линк обыкновенно был охоч до любой погоды, кроме грозы в поле, но ночные похождения заметно поубавили его симпатии к дождю.       По пути мимо красильни его окликнула Сенна. Деловитая, но добродушная жена хозяина по недавности взяла в привычку запытывать его вопросами: когда зайдет, когда перекрасит свой многострадальный капюшон — вишь, как истёрся! — и нет ли жалоб на планер. Пока Линк отбивался от вопросов, узнал, что им новой краски завезли, что паломники Сагоно и её всю уже истратили на свои модные штучки… и что слухи в Хайруле разносятся быстрее ветра.       — Чем бродяжничать по ночам со всякими там, лучше бы к нам почаще наведывался, — Сенна подхватила подол капюшона, осмотрела с жалостью. — Ты давай, на обратной дороге заходи, я тебе его ещё и подошью за десяток, да? Сейдж за пятнадцать подкрасит, двадцать пять, золото цена. Заходи. Договорились.       О чём они договорились и договорились ли вовсе, Линк уточнять не стал, но это словоохотливую Сенну не остановило: видно было, что истосковалась она по праздным разговорам. Из глубины красильни Линк уловил пристальный мужнин взгляд.       — Тут такое происходит, ты смотри! Что так давно тебя не было? У нас сосед завёлся…       — Отпусти уже парня, — проскрипел Сейдж; лицо его кокетливо скрывала сегодня огромная шляпка скрытоежки — хит сезона. — Дождь начнётся вот-вот, не добежит.       Сенна с видимой неохотой отпустила Линка, и он поспешил по крутым зелёным склонам наверх, мимо живописных мельниц и белоснежных домов с черепичными крышами, по каменному мостику через ручей — и выше, выше, к тропке до института.       С развилки повернув налево, он быстро дошёл до фермы. Морской воздух тут был даже гуще, чем в низинах Хатено, и по нему с особой протяжностью разносилось мычание коров с пастбища.       Из-за угла дома, от курятника навстречу шла Койин, погружённая в какие-то внутренние думы; завидев его, она встрепенулась, глянула в окно, испросить у отражения совета, прихорошилась, как могла.       — Линк! — Койин примерила свою очаровательную улыбочку. — За сыром пришёл?       Она проводила его в магазин, по совместительству бывший гостиной их дома; богатые сырные головы ломили полки, на прилавке стояли, лежали, раскинулись во всём своём великолепии куски разных мастей — и насыщенно-жёлтые, и почти что рыжие, рассыпчатые, и молодые, побледнее да упружнее, и зелёные даже, в толстых восковых кожурах, в плёночках, в посыпках, с душистыми травами, с орешками, с семечками — каких только душа испросит.       Поглотав слюны да обменяв по давней договорённости молоко на крепкий такой кусок молодого сыра, Линк раскланялся перед юной хозяйкой магазина.       — Ещё заходи, — кокетливо заулыбалась она на прощание. — Я тебе чего-нибудь припасу. И осторожнее будь! А то ходят всякие.       Несмотря на то, что ухом зацепился за её последнее пожелание, это он расслышал уже в дверях, а потому только головой качнул и был таков.       Когда вернулся к дому Зельды, начал накрапывать мелкий дождь; занятый сырным кусочничаньем, Линк только в запоздании приметил, как что-то шевельнулось во дворе, у колодца. Напрягшись, подошёл поближе, второпях дожёвывая и держа уже руку на рукояти меча.       Стоило ему ещё приблизиться, как чья-то смутная тень, силуэт буквально шмыгнул в обход дома — и через мост, и в Хатено, только и смотри, как походная накидка вьётся следом. Был этот кто-то налегке, что делал в доме — непонятно. Линк забежал осмотреться — ничего не тронули, добрался до кладовочки — книги в целости лежали, где лежали.       Вдоволь нанедоумевавшись и недоумевать уставши, он решил, что в доме Зельды и так посетителей хватает; надо будет только Симина предупредить, чтоб кто-то с детьми сюда теперь ходил — больно уж силуэт подозрительный. Но это потом. Нынче его ждали более подозрительные делишки.       Рассыпавшись снопом изумрудных искр вместе с увесистым мешком, Линк очутился в пещере. От камня за спиной разливалось причудливое сияние — вход в святилище Кёкугони. Зала уходила вверх куполом; от стен шёл сизый, слабый свет. Линк потащил книги волоком, направившись к выходу. За проломом породы по сталактитам расселись извечные кусы, видевшие свои сладкие кошмарики; нестерпимой лазурью переливалась редкая фосфолитовая порода, окружая себя островками света; с потолка вились, кустились волосистые корни да жухлая, не туда поросшая зелень. Ближе к выходу, где показалась стена чернильно-синего камня, послышались тихие, жуткие стенания. Там, в проломе, где когда-то почила пещерная пипа, Линк и обустроил пристанище своей новой приятельнице.       Там-то, к небольшому Линка удивлению, рука и была. Жижа под ней растеклась в широкий кружок, вокруг брошенного по центру семечка фонариса. Под собственные леденящие душу бормотания рука скользила по кругу, складывая пальцы в причудливые формы, так что на стенах вырастали слабые, похожие на монстров тени. Подавив в себе дрожь, Линк окликнул руку. Та устремила на него свой жёлтый глазише, растопырила ладонь.       — Л͋иͅнͅк̔!!!͝! ̆! !       Он едва удержался, чтобы не вскарабкаться по камням пролома да не прыгнуть на отвесную стену пещеры, пересидеть-переждать на потолке немного. Вечность, например.       Рука тем временем подобрала жижку под себя, знаменуя окончание заунывного рейва, и помахала ему ладошкой. Линк тряхнул головой, отбросил оторопь, затащил мешок внутрь.       Устроившись на камушке, он разложил листочки. Линк хотел было что-то написать, но рука выхватила ручку из рук.       «Вы пришли, милый мой сир Линк! Как я рада вас видеть, единственного приятного собеседника в этой глуши, в это забытой короволунием округе! Ах, сколько всего со мной приключилось…»       Понимая где-то на третьем листке, что приключения свои она уже выдумывала совершенно вразрез с присланным ранее письмом, Линк решил покамест взглянуть на книжки, которые добыл. Это быстро руку отвлекло, и она подплыла поближе, забросив письмена.       Вот что им удалось в мешке обнаружить:       Великое Бедствие и наказание;       Великое Бедствие и мир (четыре тома);       Великое Бедствие и все-все-все;       Великое Бедствие и кубок огня;       Великобедственный клуб;       Хребты Великого Бедствия.       «Да кто это такой!» — читалось во взгляде руки. Что же, через неделю из неё выйдет знатный историк Великого Бедствия, подумал Линк.       За этими книгами шли:       История Древней Печи Аккальского института в тридцати томах (тома 1, 4 и 30);       Краткая история завоеваний Герудо;       Теория сумеречной зоны;       Леммы к доказательству существования анти-Хайрула;       Методы спектрального анализа скелетов рыбоптиц;       Парадигмы программирования Высшего меча.       Рука посмотрела на него с лёгкой паникой. Что же, думал Линк, через неделю из неё выйдет или знатный учёный, или знатный конспиролог.       Мешок с книгами не думал пустеть, производил внутри своих холщовых недр следующие и следующие томики. Линк, пока читал названия, начал крепко сомневаться в своём решении, осознал, что этих следующих книжек тут чуть ли не большая часть.       Где значились такие произведения, как:       Король демонов и непокорённая принцесса;       Я стала невестой капитана рыцарского отряда;       Заветное желание отчаявшейся герцогини;       Злодей романа пленил меня, но я знаю его слабость.       Рука как-то ехидно прищурилась и выглядела уже гораздо более заинтересованной. Предчувствуя неладное, Линк продолжал разбирать книги, где обнаружил уже совсем вопиющее, среди прочего:       Король демонов и непокорённый принц;       Рыцарь и Тёмный двойник;       Принц зора не может забыть хайлийского рыцаря.       Линк нервно сглотнул. Он потянулся было сгрести хотя бы последние тома, но рука была быстрее и утопила все книжки в растёкшейся жиже. Оставив сиротливо лежать только «Историю Древней Печи Аккальского института в тридцати томах», тома первый и четвертый.       Ну, думал Линк, теперь он совершенно не знал, кто из этой руки выйдет через неделю. Потерянное поколение.       Нынче он приятельнице наскучил куда быстрее: очевидно, ей уже было не до переписок.       Стоило выйти из пещеры, как в глаза ударил догорающий день. Лоснящийся алый закат стелился по холмистым лугам Хайрульской равнины, ветер гнал свежий, прохладный воздух, перебирая шелестом пышную траву. Где-то ближе к замку крапинками бродили лошадки, а в восточных дворах, как обычно, мелькали оживлённые тени бокоблинов — опять растанцевались.       Линк посмотрел на стену плато, вспомнил свой грибной поход. Хватит с него, пожалуй. Лучше налепит лесовичков с луговичками впрок, чтобы не бояться от левра отхватить тумаков. От пяти левров.       Бросая последний взгляд на тёмное нутро пещеры и растворяясь в воздухе, Линк подумал, надолго ли отвадил любопытство монстроруки.

***

      Прошёл день. За ним — ещё день. Ещё и ещё.       Новые дела, старые дела, конюшни, бандиты, драконы, воспарения в небо, падения в каверны, бокоблины да моблины, заврофосы да какуды, репортёрство, готовка, големы, грязь и морозы, мертвецы, лабиринты — Линка захватила и утянула повседневная рутина, мало оставляя времени вспоминать о приключении той лунной ночи.       Вырываясь порой из круговорота очень важных дел, Линк заглядывал в Новую Деревню и возвращался с охапкой писем и выжженным от взгляда Герды затылком. Естественно, писала ему рука, писала много, про книжки, про вопросики свои, почему да как, отчего. Линк отвечал, как умел, и сносил письма в почтовый ящик. Новой Деревни. Пока Герда к мужу на стройку поехала.       Как-то уж сложилось, что чтение книжек на руке сказалось (не сказать, что пошло на пользу), и она обросла мечтами, амбициями… и именем. Это Линк однажды понял, когда в подписи увидел слово непонятное: «Мейна».       В целом же, несмотря на редкие капризики, Линк к Мейне попривык и больше уже к переписке относился, как к странному упражнению в ведении дневника. Только дневник ещё и разговаривает. И развлечений клянчит. И заставляет думать на странные темы: почему проломы чёрные, почему миазмы красные, почему дракона четыре, когда должно быть три или бесконечное множество (ну, допустим, про дракона он бы Мейне всё равно правду не сказал).       Со временем Мейна сделалась томной и мечтательной, в пассажах её красивого почерка сквозили смутные упрёки и неизбывная тоска. Линк, мол, не понимал её, её стремления к чему-то тёмному, великому, мученически-страдательному, но обязательно счастливо разрешающемуся. То он не так ответил на невпопад брошенный вопрос (а должен был, как рыцарь в одной из её крамольных книг), то другого, неправильного оттенка Мейна нашла в своих воспоминаниях цвет его волос и глаз. И туника, видите ли, у него была не зелёная. Линк предложил надеть единственное зелёное, чем располагал — костюмчик Тингла — и наведаться с визитом, чтоб её отвлечь от смутных дум, но ответным письмом получил сообщение столь же инфернальное, сколь её манера выражаться голосом.       Вот уж действительно: душа женщины — потёмки.       Эпистолярная привычка сделала его частым гостем новодеревенской почты, так что, наверное, с ним потому и приключилась следующая странная история.       Зашед в очередной раз за письмецами, Линк разговорился с местным дедом, который сильно переживал за внучку, жившую в Хатено. Видите ли, в деревне завёлся вор-фантом, обчищающий курятники да прямо с грядок тащащий помидоры, морковки, пшеницу, тыквы. А недавно — ишь ты! — обнёс сырный магазин. И хотя в похищении тыкв Линк особого преступления не видел, покушение на сыр быстро сделало дело личным.       А какое, спросила нависшая над ними Герда, деду дело до сырного магазина, и выяснилось, что внучкой ему по троюродному брату приходится уже знакомая Койин, которая этим магазином и заправляет.       Ну, Линк долго не думал, Линк уже летел — от Герды, которая всё-таки раздобыла глефу и теперь гналась за ним пустынной молдорой, — от Герды и навстречу приключениям. С собой прихватил облачение шиика для секретных вылазок. И маску. И спицу — волосы закалывать.       В Хатено, как назло, стоял знойный, светлый до безобразия день — никаких тебе работ в тени, никаких вылазок до ночи.       Койин была порядком расстроена и напугана, слабым голоском поведала, что к ней заходил человек какой-то — не то даже человек, а тень — в накидке и сгорбившийся, смотрел-смотрел на сыры, а потом шмяк! — слепил головы четыре вместе и был таков. Койин выбежала за ним — а там никого, только головы тяжёлые катятся вниз по тропке, быстро-быстро, хрум-брум-шлёп — и в лес, за городские ворота.       Мэр по такому делу тоже пришёл, слушал и качал головой, вздыхал по-важному, по-мэровски. Уж не бокоблины ли это, спросил Линк. Они-то любят вилы со швабрами подрезать у окраин. Нет, тяжело ответил мэр, они еду не тащат. Да и где видывали бокоблинов, которые средь бела дня по селу ходят — их бы на эти самые вилы и швабры да подняли.       Линк закатал было рукава своей туники, да припомнил, что не в тунике, и устроил расследование. Опрошенные хатеновцы были едины в одном: вор не понять как выглядел, не понять зачем тащил еду, но исчезал всегда в направлении входа в деревню. Линк наведался ещё в штаб-квартиру своей агентурной сети — в школу. Ребята, в разных странных нарядах уже видевшие своего нерегулярного преподавателя, удивились мало, а малыши-шпионы рапортовали, что вора примечали только издалека — и хорошо. Плохо, что младшенькая решила на него со спины напрыгнуть и умыкнуть спицу с волос — а это, известное дело, всю конспирацию портит.       Солнце катилось к закату, Линк катился по склону на своём скейтике из тележки и щита. Началось время тайной вылазки.       Лес у Хатено встретил его знакомыми бокоблинами, швабровооруженными и тяпкообмундированными. Завидев Линка, его добрые друзья разорались на всю округу, чем заинтриговали сидевших мирными кустиками осьминосов. Этим рылатым средоточиям злобы и булыжников только того и надо было. Узнавши, что между деревьями маячит Линк, осьминосы палили по его следам праздничными залпами, да только по деревьям попадали. Деревья не оценили такого неуважения, подобрали кореньки и пошли разбираться с обидчиками, да так ветками да крупами своими размахались, что осьмионсы с тонким визгом поудирали прочь, а не совсем расторопным бокоблинам ещё и попало.       К моменту, когда луна показалась вполглазика над хатенской низиной, а Линк вышел к серебристой тропке, окружавшей руины, лес за его спиной гудел, жужжал, визжал и шебуршал звуками отборной склоки, а с окраин деревни высились вооруженные силуэты обеспокоенных таким буйным соседством хатенцев.       Продолжая свою тайную вылазку, Линк прокрался к обломкам стены, прильнул и глянул оттуда воровато. Скалы, возвышавшиеся с трёх сторон отвесными стенами, топили в тени часть опушки и всю рощицу. Потрескивал костёр, собравший вокруг себя компашку бокоблинов и моблинов.       Веселье на вершине склона их заворожило настолько, что они и про еду свою забыли, и вообще никак не двигались. Линк опрометчиво решил, что еду надо спасти, но ступил на что-то хрусткое — вот таким вот ниндзя, тщившимся стащить мясо с вертела, его и застали.       Нащупав в сумке споровик, Линк бросил его к костру, чтоб закрепить свой образ тайного лазутчика. По плану гриб от удара должен был утопить полянку в дымовой завесе, усиленной костром, чтобы можно было спокойно дальше двинуться. Непроглядное облачко в самом деле укрыло его от монстров.       Вот только облачко это было не серое, а сиреневое, и рассеялось так же быстро, как возникло. Осознав ошибку, Линк вынужден был наблюдать, как бокоблины взвыли на моблинов, моблины — на бокоблинов, те и другие схватили дубины, боколуки, орали-орали друг на друга — и ринулись мутузить.       Гвалт битвы преследовал Линка и его поход в чащу, перемежаясь взрывами и истошными криками — это моблины решили бочки со взрывчаткой покидать. Какие-то осколки прилетели в дерево, мимо которого Линк пробегал. Дерево оказалось очень агрессивным декубуком и принялось сотрясать землю яростными, быстрыми ударами своей огромной туши. Кабаны переполошились и принялись бодать деревья, лисы забегали врассыпную, задели кустики осьминосов — а по пятам Линка уже мчались озверелые бокоблины, которые позвали с собой быстроногих заврофосов.       В общем, полянка с лесом, руинами и единственным заброшенным срубом, куда Линк путь и держал (серьезно, огромная ведь загадка, где ещё может прятаться и вор, и вся ворованная еда), загудела крепче предместий Хатено. Взрывы, грохот, летящие баллистическими дугами камни и бокоблины (этих уже моблины запустили), хлёсты заврофосов, заплаты горящей травы, шальные стрелы — сруб взят был в кольцо спонтанной военной кампании, которую Линк ну никак не подразумевал, когда планировал ночную секретную вылазку.       Дверь избы с грохотом отворилась, и оттуда выбежал, в плаще да старом рыцарском шлеме, вооруженный шваброй некто. С криком «Вы ошалели, хатенцы проклятые?! Ночь на дворе!» кинулся было, да на последнем слоге икнул и замер. Зато моблин за спиной не замер и огрел его своей дубинищей.       На этот раз Линк нашёл в сумке споровик и кинул его под ноги. В два прыжка добрался до павшего воина в блаженной отключке, огрел моблина хорошенечко — и юркнул с незнакомцем в сруб, наглухо заперев дверь огромным засовом.       Затхлый, тускло освещённый сруб схоронил их от криков, кулаков и крупов. Постучавшись для проформы, преследователи через пару минут оставили затею и разошлись поспать. Линк уже давно заметил, что нынешние монстры до странного щепетильничали вокруг личного пространства.       Тишина лунной ночи сочилась из узеньких окошек, туша хозяина (жителя?) избушки мерно сопела. Линк отволок его к кровати и, валясь с ног от накатившей вдруг усталости, взялся осматриваться.       Линк помнил этот сруб совсем хлипким и ветхим, но теперь где-то даже брёвен новых сложили, а где-то подоткнули мхом да глиной зазоры в рассохшихся стенах. И через крышу лунный свет больше не сочился. Темно было — не то слово. Лампадка жгла воздух в дальнем углу — да и всё, пожалуй. Камин стоял нетронутый уже не один день.       Исследование избушки напоминало исследование каверн: наощупь, вспотыках, с грохотом, с отбитыми мизинцами на ногах — мизинчиковый обыск как раз и явил по парочке голов сыра и гигантских латных тыкв. Что же, одной тайной меньше.       Было бы. Пока нашаривал в потёмках, Линк готов был поклясться, что несколько раз пожал кому-то руки. Или чему-то. В общем, пока ноги его разрешили одну загадку, руки загадали новую.       Но, по-видимому, ни те, ни другие конечности в скрытности не преуспели, а потому когтистая рука Линка вскорости щипнула что-то крупное, мягкое и высоко взвизгнувшее.       Вместо ответного ора Линк, наученный инстинктами, шлёпнул фонарисом об пол. По глазам ударил белый пытошный свет. Отслезившись, Линк обнаружил своего испуганного спутника, точнее даже — белые космы швабры, которой ему тыкали в лицо.       — Ты кто такой? Я тебя не звал. Иди…       Линк, в уме ещё не отказавшийся от секретной вылазки, пустился в объяснения: что пришёл вызнать, что за шум поднялся на опушке, или был в округе да зашёл справиться о здоровье бокоблинов, или вовсе догонял шальную тыкву, пущенную в покатушки с самых хатенских ворот — да слова быстро проглотились, пока он взглядом бегал по убранству вновь освещённой комнатушки.       Коряги, прутья, монолитного вида деревянные конструкции увешивали стены и украшали полки, и все они имели схожий вид: предплечье, запястье, ладонь, пять пальцев, венчавшихся острыми коготками. Так что в ощущении Линк не обманулся: в темноте он действительно пожимал руки.       Повсеместный вид лапищ выключил в Линке режим лазутчика и включил что-то боевое. Пару раз он хлопнул ультрарукой по швабре, и та в силу природы своей ломкой сломалась, обезоружив опешившего руколюба.       — Стой… — Линк шагнул к нему, — да стой! Ладно, оставайся. Что надо? Что пришёл? Денег нет.       Собой вор был тощ и бледен, в беспощадном свете фонариса кожа его казалась серой, руки — жилистыми, глаза за забралом — горевшими болезненным огнём.       В охапку бы его да мэру на допрос, думал всё уже решивший Линк, но для приличия рассказал о беспокойстве его непосредственных (хотя, считая бокоблинов, все-таки несколько опосредованных) соседей. Что негоже воровать сыр и помидоры. Негоже людей пугать и негоже воровать морковку и пшеничку. Что, если бы это были только тыквы, он бы его и простил, но воды разлитой автореверсом не соберёшь.       Вор на его нотациях поник, пожух, поквёл и вдруг разразился бурной тирадой про сложности жизни в глуши, про вечный страх перед монстрами, про невообразимое одиночество. Что в Хатено он всем враг и никто его там не ждёт, что был он когда-то большой человек, а потом все его бросили, и скучно и грустно стало. Притулился себе на опушке, никого не трогал. Только от овощей хатенских отказаться не смог — больно вкусные они, недаром сюда со всего Хайрула съезжаются. Вот Линк ведь тоже приехал? Конечно, приезжий, и акцент у него нездешний, и вообще он какой-то древний.       Линк не сразу заметил, как разговор перешёл за стол, за соленьюшки, за рюмки чая да бокалы виноградного сока. Ещё минут пять собеседник костерил свою жизнь, а потом стих и серьёзно посмотрел на него.       — Меня зовут Зигмар, — говорил он плетущимся от кручины языком. — Мне тридцать три года. Мой дом находится в юго-западной части хатенской низины, где расположены пруд и руины. Я не женат. Работаю вором еды и прихожу домой не позднее восьми вечера. Не курю, но иногда выпиваю. Ложусь спать в одиннадцать часов и убеждаюсь, что получаю ровно восемь часов сна. Выпив стакан теплого молока и потянувшись минут двадцать перед сном, я обычно без проблем сплю до утра…       Разморённый беседой и чаем, только больше от этого отдыха да разговора уставший, Линк выразил одобрение стакану теплого молока. Зигмар опять стих; за забралом, которое он отказывался поднимать, сверкнул его холодный взгляд.       — Я хочу сказать, — продолжил он спокойнее и различимее, — что я обычный человек, который хочет жить спокойной жизнью.       Линк почесал затылок. Этот образ жизни он бы спокойным не назвал. Мало того, что бокоблины тут на любого с вилами кидаются, так и хатенцы ведь тоже начнут скоро.       — Много ты понимаешь, — в речь Зигмара вернулась привычная невнятность, пока тяжесть его драмы тянула голову к столу. — Как я с ними буду говорить! Никак, понимаешь. Не понимаешь.       Найди работу для начала, отвечал ему Линк, тоже клонясь шеей к столу, чтоб не терять уровня собеседника. Работа вором — не работа.       — А работа героем Хайрула — работа! — Зигмар воспрял в своей опьянелой (от горя) мощи. Но через пару секунд опять уселся. — Я ведь знаю, ты меня понимаешь, ты ведь тоже очень одинокий человек…       В суставы иголки впились: Зигмар странно и долго смотрел на узоры его ултьраруки. Линк её потихоньку со стола убрал.       Он описал Зигмару своё видение ситуации. Или его отдают мэру, а дальше — кто знает, в темницы или, того хуже, на общественное поругание. Или он больше в Хатено не буянит, становится добропорядочным соседом. Уж еды он точно на зиму напасся. Зигмар слушал внимательно, но пьяно, а потом долго молчал и долго думал.       — А с кем мне тогда говорить? Что мне делать со своим одиночеством.       Да откуда мне-то знать, думал Линк, что тебе делать со своим одиночеством. И с тысячей рук, которые ты тут пожимаешь по кругу.       С тысячей-то рук.       Чай да сок были брожёные в ту ночь, это как пить дать.       Зигмар с удивлением наблюдал, как Линк набросал ему почтовый адресок. Вот, говорит, тебе собеседник. Тоже очень одинокий. Одиночей, чем можешь себе представить. А ежели опять буянить в Хатено будешь, так лучше сразу отсюда уходи. И тыквы забери.       Зигмар молчал. Уперся взглядом в клочок бумаги. С забрала что-то капнуло на листок, плечи затряслись — горючие слёзы, крокодиловы рыдания охватили его целиком. Пустившись в покаяния, Зигмар совсем уж неразборчиво принялся его уверять, что грешной он человек, что всё он так и сделает, как Линк сказал. Что Линк спаситель, а он червь недостойный, и что-то ещё, и что-то ещё, и Линк-спаситель уже закрывал за собой дверь с другой стороны. Под луной ему как-то резко полегчало — не иначе как избавление от депрессивного общества влило обратно силы, — но всю дорогу до дома пьяные завывания Зигмара звенели у Линка в ушах.       В Новой Деревне под утро его встретила давешняя соседка да опять с ехидцей поинтересовалась, где он ночевал ночь. Линк, мучимый лёгкой головой и тяжёлыми ногами, вяло ответил, что у него появился друг-алкоголик, и уже с удовольствием наблюдал, как всяк она опешила, как плетётся у неё в голове новая сплетня.

***

      Прошло какое-то время — неделя ли, месяц ли, кроволуния два-три-четыре, — прежде чем Линк получил то самое письмо от Мейны. Увернувшись от стрел со стены Топордастроя, убежавши от валуна да отключив огненные ловушки, окружавшие теперь почтовый ящик, Линк читал строчки, которых ожидал, которых боялся, которые можно было бы изложить примерно так:       «Дорогой мой сир Линк!       Простите, что была так небрежна в переписке в последние недели. Пишу к вам, переполненная волнения и радости. Кажется, великое предназначение мне теперь ясно как никогда.       Хочу перед вами объясниться. Хочу, чтобы все точки были расставлены коготочками. Я встретила и полюбила другого.       Давайте будем честны, нас никогда не связывало то, что чувствует мой сердечный друг и что чувствую я. Как бьётся сердце, которого у меня нет! В какой трепет приходит моё запястье, когда мысли об этом прекрасном человеке идут от кончиков пальцев к ладони! На глаз наворачиваются миазмовые слёзы, стоит мне получить его письмо, читать слова, полные искреннего чувства. Какой слог, какие манеры! Он знает о красе ногтей и остроте коготков, как никто другой! Как вам и не снилось, мой дорогой, но я за это на вас обиды не держу. У него гибкий молодой ум, острый язык и невероятная внимательность, чего, сир Линк, вам в силу старости вашей недостаёт.       Да, он небогат, он не может прислать мне книжечек и книжечек, но разве я была счастлива? Задумайтесь, мой дорогой, была ли я хоть секунду счастлива в синекаменной клетке, в которую вы меня заточили? Воспретили выходить смотреть на луну! На солнце! На бокоблинов!       Да, сир Линк, признаюсь вам! Я тайком выходила из пещеры и продолжу это делать. Вы можете заточить мои миазмы, но мою тёмную душу вам не удержать. Мы с возлюбленным уже всё придумали: я перееду жить к нему, в живописную долину, где только луна и отвесные скалы будут свидетелями нашему тихому счастью».       И бокоблины с осьминосами.       «Но он небогат, а дорогу в долину завалило валунами, когда случился Катаклизм. Поэтому он бы и рад, но не способен принять меня в нашем райском уголке.       Мой избранник вам знаком, вы с ним большие друзья, но я не буду называть его имени, чтобы не порочить его честь! Замечу только, что, если бы узнали, кто он, вы бы уже мчались к пещере, чтобы предложить свою помощь, осыпать нас денежным и книжным благословением. И отвезти меня на северо-восток, навстречу счастью.       Вы имеете полное право это сделать и, смею ли сказать, самую настоящую обязанность. За все счастливые моменты, которые мы с вами разделили, за всё то горе, что я терпела в заточении. За вашу крепкую с Зигмаром дружбу.       А книги, так и быть, себе оставьте.       Уже не ваша,       Мейна»

***

      Зигмар был вне себя. Едва заслышал о Мейне, он заходил по комнате нервно-нервно, покусал забралом заусенец на пальце. Остановился, распрямился.       — Что, бить меня пришёл? Ломать? Ну давай, ломай!       Линк впервые видел человека, которого серьёзно подвёл и который предлагал себя за это избить.       — Не хочешь ломать? — презрительно, с надрывом усмехнулся Зигмар. — А зря.       Он склонился над столом, плеснул чаю, осушил залпом. Посмотрел на Линка.       — Да ты и сам хорош. В пещере держишь её, деспот! Как так с людьми можно поступать! — он утёр рукавом забрало. — Но нет, давай, ударь меня. Я заслужил. И ты заслужил, но и я заслужил!       Линк этого делать не хотел, но Зигмар был безутешен. Минут пять он выдерживал этот натиск, пока не надоело. Тогда он легонько стукнул шваброй по шлему; Зигмар ожидаемо ничего не почувствовал, а швабра ожидаемо сломалась.       — Хватит их бить! — вознегодовал Зигмар. — Знаешь, как трудно эти швабры у монстров умыкать?       Не труднее, чем монстрам у хатенцев, подумал Линк.       Зигмар поуспокоился, пригласил за стол (Линк отказался), пустился в многострочный монолог (это у них с Мейной было общее, не отнять), какой он недостойный, как судьба их свела, как Линк-спаситель в его глазах стал Линком-мучителем, как много общих тем для разговоров и как много счастья их с Мейной ждёт. Прекрасная его суженая — как бы он целовал ей ручки и делал маникюрчики!       Тогда уж Линк обмолвился о переезде этой самой суженой. О том, что путь в долину вообще-то валунами не завален, вопреки тому, что суженая по этому поводу знает. В тусклом свете лампадки Зигмар даже забралом побледнел.       — Нельзя! Ей никак нельзя тут быть! — он схватился бы за волосы, но только шлем поскрёб. — Как я перед ней покажусь, разве я могу? У меня за душой ни гроша, из приданого только тыквы, низкий я человек, ничтожный человечишка!       Линк уверил его, что Мейне земные богатства не нужны, такое уж она… создание. Неземное.       — Но и я ведь малодушничаю, — Зигмар театрально закинул ладонь на лоб, изогнулся. — Мы ведь друг друга знаем только по письмам. Конечно, мне не важно, как она выглядит, но вдруг… вдруг она не такая, какой я её себе представил?       Ты бы и представить не смог, подумал Линк. Но вслух сказал, что оно так и бывает, но — Линк оглянулся на лапищи, венчавшие стены избушки, — он уверен был, что Зигмар не будет разочарован.       — Спасибо тебе, — его сердечный соперник (?) поднялся и горячо пожал руку. — Иногда мне кажется даже, что ты больше жаждешь нашего счастья, чем я сам. Прости, что показал тебе эту слабость. Ты прав, Мейна достойна большего. Ты благородный хайлиец, я горд быть твоим другом.       Пока Линк думал, считаются ли их полторы попойки за доказательство крепкой дружбы, Зигмар уже достал из шкафа плохенькую швабру с хатенской этикеткой и вручил ему.       — Вот, в дорогу. Наша фамильная реликвия, доверяю её тебе, как доверяю Мейну. Да расчистит она тебе путь до моей суженой! Доставь мне её в целости и сохранности.       А не хотел ли Зигмар сам её доставить, в возмущении вопрошал он, выдворяемый дружескими тычками за порог. И чем дальше толкали, тем крепче и мрачнее Линк был в своём стремлении возлюбленных воссоединить.

***

      «Сир Линк, почему вы так странно одеты?» — первое, что начирикала Мейна при встрече.       Было на что посмотреть: ритуальный колпак, роба да поножи, измотанные руническими лентами — одеяние глубин элегантностью не блистало, но делу служило, от миазмов защищало. И лицо укрывало, чтоб путники по дороге, не дай Хайлия, не узнали.       Линк достал чудной головной убор, попросил Мейну примерить. Стоило больших трудов одолжить эту вещицу у Импы — тем более, что Пайя застукала его посреди комнаты бабушки и с великой скорбью констатировала, что, хоть и повзрослела и переросла свою к нему симпатию, Линк за свои сто двадцать лет, похоже, повзрослеть так и не смог.       Много она понимала!       Широкая шляпа старейшины Шиика, которую Импа носила в путешествиях, была по полям оторочена длинным полотном, которое могло укрыть владельца от любопытных глаз прохожих, в случае Мейны — еще и укрыть от прохожих любопытный глаз владельца.       Линк окинул её критическим взглядом. Нормально. Главное — чтоб миазмами не расползалась.       Он поднял «вуаль» — Мейна смерила его презрительным желтоглазым взглядом. Слушайся меня, сказал Линк, и я тебя довезу. Ничего не говори, никого не трогай. Поняла? Рука демонстративно отвела взгляд и коротко опустила пальцы, так что вся шляпа ему кивнула.       Они взгромоздились на телегу, собранную из досок и палок, Линк стегнул только что пойманную лошадь — и карета с главной героиней выдвинулась к главному герою, в его восточное герцогство, навстречу идиллии шебутного прихатенского леса.       Признаться, колёса он прилепил кривовато, так что ехали скособочившись да подскакивая, стоило телеге съехать с тропки или попасть на кочки.       Лошадка была что надо. Сизая, статная, серебристая грива лоснится на солнце, а какой благородный профиль! Как отвезёт Мейну, заедет в конюшню. За раздумьями, как назвать новую коняшку — Плотва или Зельда? — они чуть не переехали ослика, навьюченного пёстрыми тюками товаров, а с ним — и владельца, торговца бродячего, Савеля.       — Сир Линк! — отдышавшись, тот подбежал к телеге. — Давно не виделись! А кого это вы везёте? Красавицу на выданье?       Линк смолчал. Как он его узнал в этом инфернальном облачении? По голубому глазу?       — Вы прямо взгляда от неё не можете отвести. Хороша, должно быть, невеста! — он мечтательно вздохнул. — Ну, прикупите что-ниб…       Линк стегнул вожжами, припустил свою красавицу-лошадку галопом, чуть не задавив беднягу. Ослик им вслед злобно иакал, но звук этот быстро отдалился и стих.       И всё-таки — как назвать коняшку? Плотвы у него уже было две, а Зельды три. Но гигантскую Зельду звали Мегазельда, а Зельдина Зельда, когда вернётся Зельда, перестанет быть Зельдой — итого на деле было всего-то полторы Зельды, и то до поры до времени. Наверное, можно и догнать ещё одной Зельдой для ровного счёту.       Доехали до старого подворья. На флагштоках реяли потрёпанные королевские стяги, горделивыми дозорными сопровождали их шествие. Тут обнаружилась ещё одна досадная деталь их путешествия: дурная кобылка боялась любой тени. Стоило бокоблину шмыгнуть через дорогу — лошадь с бешеным ржанием несла их поперёк да с тропы, к монстрам. Присовокупить сюда шальную телегу, устраивавшую дрифт по любому поводу — Линк так в схватке с Ганоном не потел, как в попытках вырулить их транспорт обратно на дорогу.       Два или три раза ещё шальная коняшка повторила свою выходку, всякий раз оставляя Линка сидеть и седеть.       Только выехав на жёлтую проторенную тропку за пределами руин, Линк отпустил поводья и выдохнул. Вот же ж бояка! Конятина. Бояконятина.       По правую руку их нынешней дороги чернел-алел пролом, миазмы от него танцевали в воздухе, вились по земельке. Линк, как завидел этот ход в каверны, опасливо стал на Мейну поглядывать. И не зря: когда проезжали в самой близи, незнакомые знакомые глубины поманили её хлеще дамских романов. Из-под шляпы раздался привычный (уже) вопль, и красавица-невеста поползла было навстречу приключениям.       Поползла бы, если бы Линк не прицепил её подолом к телеге. Он бы выдохнул даже, но тут его верная Труслошадь поняла, какую пассажирку везёт, и сама уже ринулась в пролом со ржанием истового ужаса. Линк и опомниться не успел, как перестал чуять дерево под ногами и смотрел на пролом с небольшой высоты — подбросило. С чувством неотвратимости Линк спланировал на сыру землю и, пока его ели миазмы, с долю секунды наблюдал, как падает Мейна, телега и обезумевшая от всего этого коняшка.       Ультрарука вытянулась к пролому, окрасила всё чёрно-белым и заставила мир замереть. Линк направил её на телегу, активировал — и с облегчением уже смотрел, как воспаряет над проломом поклажа вместе с очень удивлённой Мейной и лошадью, состояние которой словами было описать невозможно.       Как всё приземлилось, Линк сунул лошадке покушать успокоительных морковок; Бояконятина ела, как в последний раз, будто уже никогда не поест. Кто-то потяпал его коготком по плечу: это Мейна со взглядом, полным не меньшего испуга и шока, тоже хотела чего-то покушать. Линк бросил ей яблочко — поди, хватит, чтоб нервишки отпустили и буянить не начала.       Отъехав от пролома — слава трём богиням, — шли уже спокойнее. Лошадь пребывала в блаженной апатии и плелась безмятежно, без спешки. Тропка шла вдоль реки Раздорной, которая колола огромную скалу надвое, являя горы Близнецы. Солнце клонилось к закату, деревья, валуны, скалы — всё теперь отбрасывало гигантские тени, линовало изумрудную траву, секло прозрачную воду реки; небо порыжело. По левую сторону, на песчаном берегу, Линк приметил руины Зонаи, которые сторожили големы; в паре десятков метров от них загнездились бокоблины с моблинами, ели, веселились и плясали, отгороженные самопальным заборчиком из досок. Линк старался ехать тихо, но тут уж как получалось. Вроде бы никто их не заметил, но сам он заметил кустик грозофруктов. Подумал, в путешествии пригодится, соскочил с телеги и нарвал себе плодов, рассовал по карманам.       Громкое и-го-го за спиной его уже даже не удивило. Бокоблины и големы оглянулись на звук — плохо дело. Под топот копыт Линк пустил в заборчик стрелу с бомбоцветом — обе стороны друг друга увидели, и позабыли о бренной коняшке, и погнали друг на друга с боевым кличем и боевым големным клацаньем.       Когда убедился, что за ними никто не погонится, Линк пошёл искать свою поклажу. Минут десять он носился по холмистым полянкам, шедших вдоль дороги, пока не наткнулся на объект своих поисков. Бояконятина удрала витиевато и далеко, стояла теперь в низинке сизым пятном, травку щипала.       Мейна, как встретились, подала ему бумажку — где взяла, когда успела? — и читалось там:       «Вы гнусный человек, сир Линк. Наверняка вы ещё плут и блудник! Говорят, лошадки не слушаются неверных мужей, вот я и страдаю тут из-за вас!»       Линк только головой покачал. Мейна в своём одиночестве, похоже, много титулов ему напридумывала, а теперь её распирало все свои находки облечь ёмко и единоразово. Зря силы тратила, они едва прошли полпути.       Когда вернулись на тропку к речке, смеркалось, а когда сень ущелья между Близнецами накрыла их совсем, на небосвод уже взобралась серпастая луна.       Поравнялись с путником, шедшим навстречу.       — Привет, бесштанный герой! — крикнул ему прохожий, на гриб похожий. — Надо же, опять встретились!       Да как они меня узнают, с грустью подумал Линк, вместе с тем стегнул лошадку на рысцу и почуял на себе хтонический взгляд пассажирки. Даже думать не надо было, чтоб понять, чего она подумала.       Ущелье проехали без происшествий — не считая вихры дававшей в стену Бояконятины — и очутились на залитой лунным светом равнине. Линк выдохнул: вон облачками пыхали ноздри огромной лошадиной головы — хорошо знакомой ему конюшни, а вон там белели каменные руины Хатенской заставы. Хорошо.       Нехорошо было, что Рауру своим божественным промыслом уронил огромную руину на мост Старшего Брата, делая переправу через Раздорную невозможной. Идти пришлось по мосту Младшего Брата, где речка давала дельту, где стоял родник Большой Феи. Тут было и неглубоко, и нешироко, можно было отделаться самодельной переправой.       Линк ультрарукой начал таскать доски и прилаживать их одну к другой, да ещё прилаживать, да ещё. Получилась такая матерь-доска, что её не получалось даже нормально прокрутить. Дерево давало ему по голове, навешивало подзатыльников да других ударов с тыла — неудобно. Пока он воевал с физикой и ходил туда-сюда, не заметил, как ступил на помост родника.       Большая ошибка.       Земля под ногами задрожала, вода забурлила — и потусторонний голос огласил округу, а Линка окатило фонтаном с ног до головы.       В алмазах, жемчугах и перламутрах, во всём своём гигантском великолепии, пышная формами, пышная белокурой причёской, Большая Фея Котера со стоном восхищения взвилась из своего благостного бассейна.       — А-а-а-ах! Линк! — Котера склонилась над ним, игриво подпирая гигантским пальчиком гигантский подбородок. — Как я по тебе соскучилась! Что пришёл сегодня… улучшать?       Линк оглянулся на телегу и начал было отнекиваться, что случайно наступил, что занят сильно, что не при материалах да не при деньгах — но Большие Феи чуяли рупии за пол-Хайрула.       Ладонь сгребла всего его, стиснула между мягкими пальцами, и Линка под собственный крик утянуло под воду. Что там произошло, Линк никому и никогда не рассказал бы, а то и даже не помнил, но улучшенный мундир он получил.       Котера выкинула его на поверхность, послала воздушный поцелуйчик и с восхищённым хихиканьем нырнула обратно в родник.       Линк доладил мост и поплёлся к телеге.       «Блудник! Презренный мерзавец! Ненавижу!» — расцарапано было на досках возле Мейны. Рука дрожала от негодования и гвоздила Линка злым взглядом. Он ей ещё яблочка подкинул.       Переправа далась тяжело. Переполошадь диагностировала у себя острую аллергию на творения ультраруки. Линк тянул её вожжами, развлекал анекдотами, упрашивал по-хорошему — ничего не помогало. Только гора яблок в руках как-то лошадку смотивировала — по яблочку, по шажочку они всё-таки одолели самопальный мост и ступили на твёрдую землю. Труслошадь так обрадовалась, что издала триумфальное ржание и лягнула Линка в благодарность, отправив в реку. Падая, он заметил весёлый прищур Мейны, провожавшей его короткий путь в воду.       В общем, они очутились на стороне Хатенской Заставы — наконец-то. Оставалось только её миновать, а дальше вдоль тропки, да в ущельице — и всё. Делов-то!       Шальные бокоблины, седлавшие шальных коней, заметили их не сразу. Линк грустным взглядом окинул свою сизую спутницу. Спешился, пошёл пешком, пошёл отстреливать.       Управился, когда ночное небо уже бледнело в предрассвветье.       Догнавши одного из монстров далеко по полю, Линк поглядел в визор в сторону заставы.       Эх.       Заставу заняли монстры, укрепились там кольями, да колючками, да заборами. Не Стражи, конечно, но тоже не подарок.       Линк повернул визор: к северо-западу кучились хайлийские палатки, а по тропке в направлении лагеря монстров следовало странное, но знакомое шествие: одинокий всадник со щитом, прилаженным к алебарде — полководец-знаменосец, — и толпа бравых дружинников, вооружённых по последнему слову хатенской бокоблинской моды.       В который раз вернувши блудного коня, Линк подъехал к воинам швабры и топора. Здесь решил Мейну и оставить, пока не разберётся с монстрами. В лагере-то что с ними будет.       — Сир Линк! — воззвал военачальник Хоз с высоты своего боевого скакуна. — Вы как раз вовремя! Мы решили выступить сегодня, освободить заставу! Силы наши неравны, но мы основательно подготовились!       И как долго готовились, спросил Линк, замечая, как истоптана тропа от лагеря до заставы.       — О, третья неделя пошла, — Хоз произнёс это с особой гордостью, вырисовывая на фоне рассвета горделивый профиль. — К чему готовились? К тому, что вы придёте, конечно же! Вот, отрепетировали приветствие. А ну, ребята!..       Ребята скрестили алебарды со швабрами, припали на колено, на них взгромоздились другие, третьи, образовав нестройную пирамиду.       — Спасителю Хайрула — ура! Освободителю Хатенской заставы — ура! Ура! Ура!       Бойкий хор голосов так зычно и звучно пронзил стихшую в рассветный час округу, что ответствовало ему бешеное лошадиное ржание Переполошади.       Хоть бы в реку не сиганула.       Линк потёр переносицу. Он уже хотел спать, он уже смерть как устал. Высший Меч замерцал, заголосил в утешение. Или в насмешку.       Ладно, достал Линк оружие, пошли, освободим Хайрул, освободим Заставу. Или что там вы обычно говорите.       Они быстро доковыляли до диспозиции, растянулись шеренгой. Хоз издал боевой клич — и толпа ринулась на монстров. Линк закидал бомбоцветами деревянные ограждения и поплёлся в атаку. Этому бокоблину дал по темечку, того отбросил, схлопотал по себе стрелу-две. Серебряный моблин вырос над ним из ниоткуда, махнул дубинищей, как заправский гольфист — и Линк полетел и покатился кубарем по тропинке, объевшись пыли. Фея вылетела из сумки и затюкала по лбу, по темечку, пока он в себя не пришёл. Рассветное небо бледнело рыжиной, перья-облачка ползли по нему, ещё холодному и вечно далёкому.       Обзор закрыло любопытное девичье лицо. Смуглое, огненноволосое, горделиво-герудское.       — Привет! — возвестила незнакомка, перекрикивая звуки битвы. — Тоже пришёл за наших поболеть?       А сильно похоже, что именно поболеть пришёл, хотел бы сказать Линк, но понял, что вид у него, наверное, и впрямь был нездоровый.       — Какие у нас мужчины в королевстве, — томно вздохнула она, переводя взгляд на батальную сцену: половина мужчин уже видела десятый сон в отключке. — Если бы я могла сражаться, то помогла бы обязательно! А так что я могу…       Линк поднялся, сплюнул пыли, отряхнулся, отдышался. Ещё пару лет назад герудские торговки без меча с щитом на дороге и носу не казали, а тут сделались изнеженными барышнями. Видимо, решили менять тактику обольщения.       Хоз-воевода на своём боевом скакуне стоял на приличном отдалении, размахивал знаменем и прикрикивал кричалочки с глупыми рифмами.       — Так держать, сир Линк! — отозвался он хриплым голосом, стоило им поравняться. — Их ряды редеют, мы справимся! Ребята, молодцы!       Ребята его не слышали — или притворялись, что не слышали, — потому что все уже лежали ничком, а бокоблины, обчистившие их до ниточки, пошли расходиться по своим делам.       Ладно, достал Линк конфуксию, пошёл я, освобожу Хайрул, освобожу Заставу.       Он вскарабкался на стену заставы, прошёл там тихонько до монстров — и давай закидывать несчастных сладко пахнущим, сиренево-дымным гостинцем из каверн.       Минут десять ещё бокоблины с моблинами орали друг на друга и мутузили почём зря, пока один не остался, которого Линк добил стрелой в головушку.       Всё.       Стоило пасть последнему монстру, как дружинники бодро повскакивали со своих маскировочных мест и триумфально завопили.       Линку дали сто рупий, вдогонку вручили геральдическое, знамённое, троекратное спасибо и отпустили с миром.       Поехали дальше. Немного осталось.       За заставой дела пошли глаже. Бояконятина не таранила деревья и скалы, галопом неслась только по наущению, морковок не клянчила — словом, выросла в глазах Линка до гордого звания Смелошади. Были, конечно, моментики — и какуда шальная, и корок, покатившийся на своём рюкзачище прямо к ним в повозку, и с дорожки, конечно, лошадка сбивалась, но уже не так. Но и дела уже особо не было. Линк был устал, раздражён и опустошён.       Вдоль реки Пихты до разлома-ущелья, там, щемясь и щурясь, прямо-прямо — и вот уже видно руины, и полянку, и Хатено где-то на востоке, и Камфорный пруд даже немножко блещет белеющим час от часу солнцем.       Доехали до леса, до полянки, где и было далеко и до бокоблинов, и до избушки. Линк предупредил Мейну, чтоб подождала немного, пока он Зигмара вызовет.       Наконец-то.       Зигмар на стук не ответил. Первый раз, второй. Линк его окрикнул — из-за двери послышалось вялое:       — Может, не надо?..       Я тебе дам — «не надо»! Рассвирепевший Линк дёрнул со всей ультраручной силищи за дверь, так что щеколда вырвалась да щепки посыпались; Зигмар сдавленно вскрикнул и ретировался вглубь жилища. Будто это ему поможет. Линк подхватил его за шкирку и потащил, громыхая клацающим на каждом шагу забралом шаткого зигмарского шлема. Как же он устал. Усталость его, без того невыносимая, от общества Зигмара удесятерилась. Они вышли на свет уже, когда его соперник (узник?) завопил:       — Да я не достоин, как я могу, я не могу мочь!.. Вот ты, — заговорил он спокойнее, с горячечной оживлённостью; в ярком свете дня кожа его смотрелась не то смуглой, не то пепельно-серой, — ты должен с ней быть, ты привёл её сюда, ты столько для неё сделал, она должна быть твоей невестой!       Да пойми ты, тряхнул его Линк за плечи, она отказала мне, сказала, что любит тебя. Думает, что любит тебя!       — Да она не может любить меня!       — ДА Я͠ ЛЮБͅЛ͝Ю Т͝ЕБ͝Я͝!͝ ͝! ͒!ͅ       Зигмар увидел, что к нему обратилось, испустил короткий писк — и осел на землю ничком.       Сознание потерял.

***

      Предгорья Ланейру гнали вьюжный ветер прямо в планер. В редком проплешье метели перед Линком раскинулись знакомые черепичные крыши Хатено, белые стены домиков и мельниц, безмятежная зелень лугов, чтобы вновь скрыться за белой пеленой.       Щитборд ударился о снег, и его понесло дальше по крутому склону. Заврофосы-ледоплюи гнались следом, звенели морозом их опасные снаряды, но догонять Линка с горки даже им было трудновато. Добравшись до финиша, откопавши сундук и получив свои любимые пять стрел, он поехал дальше, потом пошёл, потом полетел до Хатено.       С момента судьбоносной встречи прошло уже прилично времени. Несмотря на сомнительный итог первого знакомства возлюбленных — хотя, надо признать, весьма эффектного, — парочка быстро нашла общий язык, и Линка быстро спровадили, как третьего лишнего; Мейна, конечно же, не удержалась от саркастических комментариев, какую партию Линк потерял и как, должно быть, сожалеет, но даже это не омрачило его оживления и радости. Такая-то гора с плеч! Рука с плеч.       Новости с Хатено были в основном мирные, если судить по почте в Новой Деревне, но ловушки, которыми Герда окружила ящик почтовый, заметно ограничивали Линка в доступе к информации. Впрочем, когда письма от Мейны перестали на этот адрес доходить, в чём-то жёнушка Топорды даже растаяла и раскаялась, смотрела даже порой на Линка, пригвождённого шальной стрелой к стене за шиворот, несколько виновато.       Несколько обеспокоенный, не переполошил ли такой странный союз жителей настолько, что они теперь из дому не выходили, чтоб почту отправить, Линк решил к ним наведаться.       На удивление Хатено стоял таким же мирным и славным, каким Линк его помнил. Дети бегали по тропкам, взрослые модничали-огородничали, кокко кукарекали, коровки мычали. Пошед собирать сплетни, Линк обнаружил, что воровство прекратилось, что Зигмара теперь звали по имени и поминали о нём как о добром соседе. Что тот работой деревенской обзавёлся и был теперь вхож в общественно-сплетенный круг. Даже к тому, что в шлеме всегда ходит, хатенцы привыкли — ну, не людям же в грибных шляпах его попрекать.       — Слышал, невеста у него, — протянул давний Линка знакомый, местный неудавшийся герой-любовник. — Говорят, красивая! А он её лица даже не кажет, ходит она в какой-то вуали — но это не я видел, это друг мой. А так мне что, делать нечего? Тьфу!       Линк осторожно заметил, что ничего тут делать и не надо.       — Да он ревнивец, шельмец! — тот хлопнул по столбу-грибу, у которого околачивался. — Не хочет людям показывать, это ж какая она должна быть! Другой мой друг говорит, что она прекраснее рассвета, скромнее голубки, благодетельнее даже, чем наша принцесса!       Не то слово, подумал Линк, но вслух только со знакомым распрощался и пошёл навестить Мейну с Зигмаром.       Парочка встретила его радушно. Зигмар с порога предложил было Линку соку виноградного рюмочку, но получил от Мейны бодрый подзатыльник.       В избушке было светло, чисто и тепло. Что было плохо заткнуто в его прошлый визит, теперь было прилажено да починено, тыквы и сыры сложены были аккуратными стопками, камин желтел-оранжевел и весело потрескивал. И руки, которых были грозди, толпы, которые отъедали у избушки жилого места раза в полтора, — не было теперь никаких рук.       — Мейна ругается, — с некоторой тоской заметил Зигмар, — говорит, ей жутко столько своих стылых сестриц видеть. Я ей объяснял, что это искусство… — он словил многозначительный взгляд Мейны, — но понял, что это не искусство, конечно. Бесовство, неправильно так жить.       Мейна с видом досточтимой матроны покивала ладошкой.       Расселись. Поели супчику, жаркого, попили молочка, хотели тыквенным вареньем закусить — Линк еле отбрехался — и давай говорить, о семье, о свадьбе — свадьбе?! — о жизни, вселенной и всяком таком.       Когда разговор сошёл на нет, когда разлилась сытая и довольная тишина, Мейна протянула ему листочек.       «Сир Линк, хочу вас кое о чём просить».       Зигмар посмотрел на Мейну настороженно:       — Ты уверена?.. — она кивнула. — Ну, да… Всё-таки ты нам не чужой. Да и кто, если не ты?..       В жиже возле томной и очень счастливой руки зародилось какое-то шевеление. Шевеление взбугрилось, вспенилось и замельтешило. Миниатюрные янтарики замерцали на новообразованиях, Линк в замешательстве пригляделся: пальчики, суставчики, глазики… маленькие руки? Ручата?..       «Это что такое?!» — очевидно, написано было на его перекошенном от шока лице, потому что Зигмар даже стушевался.       — Это я, мы… — он замялся и заулыбался как-то слабенько. — Ну, так получилось.       Что — получилось! Оно не могло… получиться!       — Нет, ну… — улыбка на его лице обрела силы, даже гордости какой-то. — Получилось же.       —　だれだこのやろ。ねぇおふくろ。くうっていいっすか。ころしていいっすか、- мелко, но жутко пищали ручата.       Из оцепенения его вырвала ещё одна записочка.       «Они ещё малы, несмышлёны, не знают мира, в котором им прошлось родиться, даже пока не говорят. Будьте им крёстным. Зигмар прав: кто, если не вы? Тем более, это ваша святая обязанность…»       …Линк шёл к Хатено. Встречные путники да торговцы в своих «сир Линк! Добрый…» застревали и настороженно шарахались; даже бокоблины, по своей бандитской традиции ковылявшие к нему со шваберками да вилами, в неловкости меняли курс своего ковыляния.       Уже в городе проходя мимо дома, он глянул на своё отражение в окне. Кто-то в это время имел несчастье оттуда выглянуть, и из дома раздался сдавленный вскрик. Не мудрено. Вполне можно было хатенцам простить их лёгкую невежливость.

***

      «Заходите как-нибудь в гости. Повидать крестников. И яблочек принесите». Размашистый почерк Мейны был почти неузнаваем. Лучшей угрозы она и сочинить не могла.       Линк шёл к домику посреди руин, неся с собой гостинцы да парочку головоломок для мелкой моторики, а в себе — скверное, скверное предчувствие. Пели птички, орали бокоблины, голубое небо широкой лентой простиралось над головой. День был чудо, день только оттенял предвестие беды. Зигмара дома не было. Когда закрылась за спиной дверь, они остались вдвоём.       — オイキサマ、ナゼキタ。       …впятером.       Ручата смотрели на него из тёмных углов дома своими янтарными глазиками. Кажется, они уже порядком вымахали и теперь были ростом не со спичечный коробочек, как было до того, а с целый табурет.       — Рада вас видеть, — скрипучий, высокий, но узнаваемый и вменяемый голос оторвал его от планов телепортироваться в потолок, поразил до глубины души.       Оторопевший Линк уставился на Мейну. Та склонила ладошку набок.       — Чему вы так удивлены, сир Линк? Что я говорю? — она кивнула в сторону ребятишек.       Те, словно того и ждали, со страшным визгом наплыли на Линка, отобрали подарочки и скучились в уголке, разбирая коробочки.       — Что же, присаживайтесь, — судя по прищуру, Мейна выглядела довольной эффектом, произведенным на него. — В плечах правды нет.       Пока шли к столу, Линк усиленно размышлял. Как же она научилась говорить? Разве она могла?       — А вы меня никогда и не учили, — в её высокие нотки закрался ожидаемый упрёк. — А Зигмар научил!       Линк уже тогда понял, что это будет долгий и трудный визит, но на словах только выразил бесконечную радость за их общее с муженьком счастье.       Мейна вскинула запястье, скосила на него глаз. Мол, то-то же.       Когда расселись, ручата потянулись за яблочками на столе — Мейна на них грозно шикнула.       Она пустилась в длинный монолог — вот уж, действительно, Зигмар научил — о хозяйских делах, о деточках, о соседях — и тех, хатенских, и этих, моблинах-бокоблинах. Наевшись-напившись, ручата потекли раздирать коробки головоломок и несусветничать словами да слогами, которых Линк понять не мог, но которые казались ему сильно бранными.       Подарки не пришлись им по нраву, по всей видимости, потому что достаточно быстро руки запищали в сторону матушки, и та на своём особом жутком наречии отправила их погулять, кажется. Пока за ними закрывалась дверь, Линк уже успел об этом обстоятельстве пожалеть.       — Ну что, мой дорогой, — Мейна окинула его холодным взглядом, подцепила яблоко и уронила в лужицу; раздался зловещий хруст. — Рассказывайте, как дела.       …полчаса спустя Линк, облачившись в перчатки от одеяния глубин, сидел и под ярким светом настольной лампы подпиливал Мейне коготочки.       — …Значит, иду я по лесу, а вы знаете, как я иду — все оборачиваются! В Хатено знают меня уже, вот одна пришла, начала что-то про Зигмара рассказывать, и так, и этак. Я ей, конечно, заметила, что так невежливо делать, чужих мужей обсуждать! Что-то про то, как он ходит куда-то, пропадает почём зря, что она-то беспокоится. Но я ей и говорю, пусть бы со своим мужем и разбиралась! А она, представьте себе, сир Линк! она говорит: «Нет, помилуйте, я ведь не умею и за детьми следить, и за мужем, расскажите, как нужно, госпожа Мейна!» А я что — я и рассказала, как могу в беде оставить свою подружку!.. Ах, нет, сир Линк, тут заусенчик, аккуратнее. Вот тут лачком надо докрасить, да. Ну что за чудо! Дайте зеркальце. Да, вот так… подождите, пальцы соберу. Что за прелесть! А можете на Пураншет сфотографировать?.. Нет, давайте ещё раз. Недостаточно темно получается. Давайте вот так, только как будто я смотрю на дверь. Вот, вот! Что нужно.       Нужно для чего, спросил Линк, от получасового маникюра и фотосессии уже заметно подурневший.       — Да вот думаю, — безо всяких обиняков ответствовала рука, — как бы что-то поменять, понимаете? Рутина, милый мой дружочек, от рутины я таю, как мои сестрицы-ручицы от солнечного света. Эх, дайте яблочко…       Яблочко она взяла сама и продолжила сквозь хруст:       — Зигмар и правда куда-то всё ходит, а домой поздно возвращается, уставший. Не мила ли я теперь его сердцу? Скажите, сир Линк, разве могу я быть не мила?       О нет, вовсе нет.       — Вот-вот! Переживаю за него сердечно. Сир Линк, за вас я тоже переживаю! Но вы же понимаете. А что, если он чем-то опасным занимается? Что, если ходит играть в кости к бокоблинам?! Он, во-первых, нас опозорит, а во-вторых, проиграет наш милый дом! Или того хуже: бандитом заделался, решает что-то страшное с этими хатенцами? Вы видели их вилы?! Да ими ведь убить можно!       Убить ими можно разве что интерес к драке, думал Линк, но тоже покивал для приличия.       — В общем, сир Линк, вы должны мне помочь. Это ваша, можно сказать, святая обязанность…       Не много ли святых обязанностей для этого несвятого семейства, подумалось ему, но что Зигмар был подозрителен и что появился повод для Тайной Вылазки, Линк подметил без особой грусти.

***

      Ночь легла своей порхающей вуалью на лес у Камфорного пруда. Воцарилась благостная тишина, только издали посапывали монстры у своего извечного костерка. Линк шмыгал между деревьями, так что только шарф сверкал; шаг его был лёгок, поступь неслышна. Взобравшись на дерево повыше, он принялся в визоре следить за дорогой из Хатено.       Час прошёл, два, всё в нём занемело-затекло, Тайная Вылазка уже была признана провалом раза три, а никто оттуда не спускался, ни душеньки, ни оленя. Тогда-то лес под ним зашебуршал чьими-то шагами, человеческими даже. Сначала тихо-тихо, потом погромче да поближе. Сквозь чащу виден был только мутный, не шибко стойкий силуэт.       Вскорости он вышел на опушку, и в самом деле: Линк признал в нём извечный плащ да извечный шлем — словом, извечного Зигмара.       Шёл тот пошатываясь, не торопясь, можно даже сказать, еле ноги волочил. Не раз уже Линк подумал, что тот вот-вот клюнет носом землю, но всякий раз Зигмар являл чудо равновесия. Было темно, но при этом не оставляло впечатление, что во тьме всякий раз происходило что-то странное, когда тот чуть не падал.       И всё-таки на подходе к дому Зигмар припал на колено, а потом и вовсе прилёг. Долго не думая, Линк допланировал до него и давай осматривать: ни ран, ни потрёпанной одежды даже. Судя по сопению, тот просто спал. Линк похлопал по забралу — Зигмар слабо зашевелился и сел.       — А, это ты, — доложился он вяло, оглядываясь. — Уже утро? Тёмное утро. Доброе, получается…       И вновь его поглотила усталость — или что это было — и Зигмар прилёг обратно спать. Что-то ударилось о землю — это яблоко выкатилось из-под полы плаща. Подобрав его, Линк оттащил Зигмара к дому, отстучал по двери, чтоб забрали горе-муженька, и активировал автореверс.       Яблочко взмыло в воздух, спланировало на земельку, опять поднялось — и поплыло, пошатываясь, в сторону леса. Линк шёл за ним, в рощицу да в чащу, деревья густели над головой, тьма предрассветная зависла нехорошим предчувствием — но действие автореверса кончилось, и яблоко упало в траву, растерявши всякое волшебство. Вокруг было только тихое ничего — ни сверчков, ни светлячков, ни кабанов, ни волков. Что Зигмару делать в такой глуши? И отчего его так сморило? Ничего он тут не нашёл; стало быть, надо плотненько за Зигмаром последить.

***

      Следующий вечер Линк встретил на хатенских холмах, откуда следил за работником-Зигмаром. Вот он отвёз что-то в деревню, вот помог кому-то отнести мешки, вот — уже огородничает, полет помидорки в компании других селян.       Солнце масляной своей головой докатилось до запада, порыжело-поржавело, воздух заоранжевел, расркаснелся до пунца и начал стыть, синея. Зигмар размял спину, потянулся хорошенько, распрощался и побрёл к воротам. Дальше — в лес, полпути по тропке, а потом вдруг — прямо в чащобу, сквозь кабанов и бокоблинов, едва их минуя и ничем даже не настораживая. Линк прыгал по верхушкам деревьев, которые не особо дрыгались в безветрии (того гляди, декубук прихлопнет), и тоже своей незаметностью был достаточно горд.       Зигмар вышел из леса и побрёл зигзагами, стал осторожнее, оглядывался, останавливался, но, если и заметил своего преследователя, так виду не подал. Линк не стал его в этом начинании огорчать, поэтому пришлось сиднем сидеть на окраине верхнего леса, пока тот не решит уже куда-то свернуть.       Но всё-таки Зигмар дошёл до руин, и силуэт его скрылся в густых сумерках да каменных остовах. Линк признал это знаком, быстро туда спланировал — да в травку, да ползком, да продолжил следить.       И правда: чудом каким-то миновав оживлённую компашку бокоблинов и не взбередив их злого духа, Зигмар прокрался к чащобе, откуда прошлой ночью выходил. Совсем уже стемневшая округа была ему прикрытием, безлунным и ветвистым.       Линк в какой-то момент его всё-таки потерял из виду, а потому бродяжничал по лесу минут десять без цели и всякой радости. Безрадостность его только усилилась, когда в плотную тишину прихатенской ночи вплелись понемножку странные хлюпанья да шуршания.       Он пошёл на звук, нарастающий, неестественный, жуткий. И вот между деревьями всё-таки увидел Зигмара. Поначалу Линк не понял, что он делал, что его окружало, что именно происходило… О, лучше бы он этого и не понял! Это был бред, видение, хтоническое, циклопическое. Проще было поверить, что ничего этого не случилось, что больное, измученное воображение просто сыграло с ним злую шутку, ведь поверить в обратное, признать это действительностью — значило верную погибель, безумие! Безумие ткало эту зловещую ночь, эти страшные силуэты и образы. Эти когти, эти зловещие янтари глаз, это алое, вязкое, всюду ползущее вещество, евшее мшистые деревья и высокую траву. Тишь вокруг, преследовавшая Линка — была следствием отсутствия всякого живого существа. Здесь остались только монстры, только смерть. И Зигмар, бывший в центре этого зловещего торжества.       Зигмар, окружённый миазмами мрачных рук — на сей раз их действительно было пять — Зигмар, водивший с ними хороводы! А потом… Линка помутило от этого зрелища, он чуть не выдал себя, когда развернулся и бежал оттуда без оглядки. Ведь то, что он увидел, могло сделать безумцем любого.       Зигмар играл с ними в ладушки!

***

      — Что случилось, сир Линк?! Где он, что он? Вы его нашли?       Мейна плыла за ним беспокойной птицей, пока Линк нарезал круги вокруг избушки в глубоких раздумьях. Терпение его подруги изрядно истончалось, она уже готова была его за грудки схватить да выпытать правду. Он стрелял в неё взглядом и не мог придумать. Что сказать-то? Что после такого сказать? От одного воспоминания он бледнел и мутнел.       — Сейчас мне, что ли, туда пойти? Я в темноте хорошо вижу, найду его…       Линк остановился, наконец. Вдохнул да выложил скороговоркой: нашёл он Зигмара, да из виду потерял. Куда ушёл, зачем — надо разузнать. А Мейне — дома сидеть.       На это она, конечно, покивала покорно, но этим только больше Линка убедила: что-то почуяла, жди беды. Он давай её убеждать, увещевать, прельщать да уговаривать — не надо туда, темно да невесть кто водится, кабанчики дикие, лисички дикие, а у неё деточки, как их одних оставить? Не надо.       — Так вы бы могли с ними посидеть… — начала было Мейна, но Линк так остервенело замотал головой, что пооставила затею.       Сошлись на чём-то, кажется. Ни разу он ей не доверял, но сделал, что мог. Выиграл хоть немножко времени. Надо было с Зигмаром переговорить. Договориться. Что-нибудь сделать.       Треск веток да шелест травы вышли к ним из тишины.       — Линк? Ты что тут делаешь?       Зигмар, будь он неладен, истощённый да измотанный — ещё бы! — но в полном сознании стоял перед ними, созерцал сцену, как Мейна выгнулась вся в немой мольбе, а Линк её жарко отговаривал.       — Это что тут происходит? А, Мейна? — он смурнел да глубже хмурился.       — Ты где был?! — взвилась она.       — Работу работал, — чеканно доложился Зигмар. — а ты что тут с ним делаешь? Не ожидала, что рано вернусь?       — Рано! — ахнула та, поникнув запястьем да отшатнувшись. — Ты ещё наглость       имеешь!.       Спокойной ночи, до свиданья, Линк уже летел отсюда спать, только искорки зелёные за ним и сверкнули.

***

      На следующее утро он поджидал Зигмара спозаранку прямо на дороге. Стоило тому перейти хатенские ворота, Линк хватанул его за ворот да поволок за мельницу.       — А, герой-любовничек, явился! — забрало его надменно поблёскивало в свете зачинающегося дня.       Я всё знаю, сказал ему Линк. Всё знаю и Мейне расскажу. Бросай это дело.       — Что ты знаешь? Что знаешь ты? — в голосе ещё был вызов, но и паника туда затесалась.       Что-что. Линк молчал, а Зигмар тушевался всё дальше.       — Я понял. Наклеветать на меня решил, разлучник! Нешто от зависти? Ничего в тебе святого. Так я не дамся и Мейну в обиду не дам, понял? Тьфу.       Борясь с дрожью отвращения, Линк рассказал, что видел.       — Ты, что ли, умом тронулся? — Зигмар теперь смеялся, до жути, до истерики. — Разве я могу? Да я в жизни не могу!..       Где-то Линк это слышал. Спросил ещё раз, всё ли он понял. Не собирается ли завязывать. Да ещё раз спросил. Отрицание в Зигмаре только укоренялось. В воздухе зазвенел оклик прохожих хатенцев — звали его соперника-собутыльника-собеседника поработать. Воспользовавшись этим, тот скользнул из хвата, и был таков, и весело и громко уже общался с друзьями-работниками. Линк, даже когда шёл прочь, мрачные свои мысли подкреплял эхом нарочитого смеха да говора Зигмара.       Выбора не было. Точнее, выбор был бросить всё это эксцентричное семейство, да оставить в лесу бродить руки, да оставить Зигмара бродить за руками, да оставить Мейну узнать об этом рано или поздно, прийти в ярость, расправиться с муженьком, расправиться с ручицами-разлучницами, расправиться с монстрами поблизости, с незадачливыми хатенцами, имеющими несчастье проходить ущелье, с более осмотрительными хатенцами, которые живут выше по склону, да с огородниками, да с модниками, да со школой и хорошо слаженной агентурной сетью. Так что, наверное, выбора всё-таки не было. Если уж Зигмар не хотел лишаться общества монстрорук, задачей Линка было его этого общества лишить.       Весь день он прочёсывал лес, раз или два заплутав среди трёх сосен. Подумал уже, что с ума сошёл: не было тут никаких рук, ни пальчика, ни миазмочки! Туда-сюда, вдоль да поперёк — ничего, никого! Только кабаны бодают почём зря. Что за чертовщина, где они спрятались? Были ли вовсе?       К Мейне он зашёл уже под вечер. Наказал никуда не ходить, ничего не делать, сидеть дома с деточками. Хотя громкое слово — наказал. Попросил, едва не взмолился. Хорошо-хорошо, говорила-скрипела-визжала Мейна, ничего-ничего делать не буду.       С тяжёлым сердцем покинув её да заплутав по дороге в лес, чтобы сбросить с хвоста, ежели всё-таки надумала за ним идти, Линк пробрался в чащу затемно. Снова заблудился в попытках найти обиталище мрачных рук, будто в этом лесу по-другому не бывает, и дошёл-таки до места страшного таинства уже порядком припозднившись. Зигмар был там, был весел, но не бодр, и водил хороводы, водил свои дурные хороводы.       Бомбоцветами бы их закидать — эхо далёкой, многонедельной мысли пронзило его сквозь отвращение и ужас. Наблюдая все эти ладушные непотребства, Линк выжидал. Чего бы ему Зигмар ни сделал, бомбоцветов на свою голову он точно не заслужил. Конечно, Линк был бы не прочь, чтобы горе-любовник засвидетельствовал, во что на самом деле превращается эта миазмовая жижа, когда последняя лапища в ней падает, поверженная — это бы точно его отвадило от блуждания по рукам, но и от Мейны бы тоже отвадило.       Его раздумья прервал сдавленный визг Зигмара. В слабом лунном свете тот стоял бледный, как смерть, веселье его и усталость испарились без следа, руки да шлем мелко дрожали.       Медленно выросшая из лужи миазмов, как фантом, как призрак, как призванный дух-отголосок из других миров, Мейна сверлила его презрительнейшим, прененавистнейшим, преснисходительнейшим желтооким взглядом — другим ручицам было чему поучиться.       — Что с забралом, муженёк?       Руки в её окружении взвились бешеным визгом, закривились, изломались; Зигмар осел прямо там, где стоял, без лишнего звука. Рот его открывался, да слова не выходили. Мейна высилась над ним зловещим силуэтом; миазмы вокруг неё бугрились и шипели.       Линк решил, что самое время прийти на помощь и остановить скорую трагедию, а потому кинул в гущу событий, в одну из ручиц огнефрукт. Пока все отвлеклись, спрыгнул, добежал до Зигмара и хватанул за шиворот, да давай оттаскивать. За спиной слышались страшные крики, а затылком чувствовалось, что по пятам уже несётся миазмовая напасть.       И вдруг среди всего этого неразборчивого, но до жути привычного ора прорезались вполне различимые слова:       — Сир Линк! Помогите! Прошу вас!       Он оглянулся: монстроруки взяли Мейну в плотное кольцо. В прямом смысле кольцо: подхватили друг дружку под локоть и встали в нестройный хоровод. Пять рук в противницы ей явно было многовато, хотя Линк не совсем понимал, что именно они собирались делать.       Проклянув про себя этот лес, и руки, и латновички, за которыми когда-то пошёл на Великое плато, Линк забросил Зигмара на дуб и побежал к Мейне. Стрелы с бомбоцветами подоспели к месту быстрее него, и монстроруки отступились от своего странного флешмоба. Визг стоял невыносимый, гарь мешалась с миазмами. Линк прикрикнул Мейне, чтоб уходила, пока можно, но та устремилась прямиком к нему.       — Они говорят, что хотят меня убить! — Мейна была удивительно спокойна — если о таком вообще можно было судить. — Меня убить! Вас убить! Что Зигмара вот-вот убьют.       Ничего, вообще-то, удивительного, заметил он на это, продолжая закидывать вражниц бомбоцветами, перекрикивая взрывы и визги. Мейна как-то странно на него посмотрела. Охваченные огнём, пылающие уже больше ненавистью, чем пламенем и миазмами, монстроруки с бешеной быстротой порывались в его сторону, заставляя отходить, отступать, бежать даже со всех ног. А что делать? Мейна лазать по деревьям не умела.       Пару раз когтистые лапы хватали его то за руку, то за ногу, и только удары Высшего меча как-то отбивали у них эту охоту. Сил оставалось тем меньше, чем меньше монстрорук продолжало преследование.       Последняя рука с визгом расплавилась в собственных миазмах. Линк покрепче сжал рукоять меча. Приготовился.       Миазмы стеклись, пытаясь оформиться во что-то, но опали обратно в жижицу, и эта субстанция на бешеной скорости понеслась — не на Мейну, не на Линка, вовсе мимо. В сторону куда-то, потом к дубу, потом — вверх по нему.       К Зигмару.       Ошарашенный Линк вынужден был наблюдать, как субстанция взобралась ему по ногам, охватила всего, оплела туловище, руки, даже шлем — и вспыхнула алой пылью.       Зигмар — ли? — спрыгнул на землю хозяйским движением; в руке его сплёлся из миазмов острый тонкий меч. Шлем опал с его головы, являя иссушенное, пепельное лицо; глаза горели зловещими углями, расплескались по плечам яростным пламенем его длинные волосы.       Ультрарука Линка угрожающе вспыхнула. Из перстней вылетели сгустки света, воплощаясь в Мудрецов. Сам он выхватил меч и вооружился гвардейским щитом. Несмотря на внешнюю решимость, Линк внутри себя хаотически соображал. Что с ним делать? А если его тоже бомбоцветы не берут? Плохо, плохо дело. Всегда можно эвакуировать хатенцев. Точно, ультрарукой их куда-нибудь оттащить. В Какарико можно, там много народу, весело, кокко бегают. Ну точно.       Ганон-фантом атаковать не торопился. Он вальяжно оглянулся по сторонам, в некотором замешательстве задержавши взгляд на призванном големе. Потом посмотрел на Линка. Потом на его спутницу. Медленным шагом двинулся вперёд. Мейна, несмотря на осторожные оклики, поплыла навстречу.       Фантом остановился. Смотрел на неё свысока несколько тяжёлых секунд.       А потом бросил меч, бросился на колени, упёр свою косматую рыжую голову в землю и взвыл:       — Прости меня, Мейна-а-а-а-а-а!!!       …Компания фантомов-Мудрецов, Линка и не понять как идентифицирующей себя парочки шла из леса, погружённая в тяжёлое, до тошноты тяжёлое молчание; только големные латы с каждым шагом весело, неподобающе позвякивали.       В какой-то момент Мейна перешла на неразборчивое змеиное шипение, и Зигмар (фантом?) скуксился — скуксился! Ганон! — да давай шипеть в ответ, жалобно и заискивающе. Минуты две этого шушуканья довели Линка до того, что он не выдержал и спросил.       — Знала ли я, сир Линк? — Мейна в мгновение ока сделалась дружелюбной и кокетливой. — Конечно, нет! Пока эти блудливые ручицы мне не наговорили.       — Что сразу блудливые?       — Цыц! — Мейна вздыбилась на фантома (Зигмара?), и тот стыдливо притих. — Так вот, — опять она ластилась да кокетничала, — как бы я могла вообразить, что такое может быть? Разве может быть кто-то ещё? Предназначение, понимаете, сир Линк?       Но ведь Мейна сказала, что ручицы хотят их всех убить.       — Что?!       — Да? — не обращая внимания на муженька (Ганондорфа?!), Мейна выпучила глаз да захлопала миазмовыми ресницами в жесте истовой невинности. — А я что сказала?..       Она поплыла дальше горделивой птицей, не желая, видимо, объясняться за свои коварные делишки и, очевидно, не желая иметь дела со своим изменчивым муженьком. Так что теперь шли вдвоём. Всемером, точнее, как напомнило ему клацанье голема.       — Линк, — миазмовая ручища Ганона-фантома легла ему на плечо; Линк её тактично сбросил. — Ты должен понять. Ты ведь понимаешь меня? Ну, бывает, ну, сходил немножечко, с левой рукой знакомство завёл, так сказать. Да и у тебя ведь бывало, не всё ведь правой рукой Рауру-то работать? Ты же в левой щит держишь? А тут что — ну то же самое, ну право слово, ну кровавая луна мне свидетель…       Линк окинул его самым невозмутимым взглядом, на который только был сейчас способен (а способен он был не на многое). Он смотрел на это иссушенное, озлобленное лицо, слушал этот густой бас и пытался соотнести, что ему это существо сейчас плетёт. И вообще, что Зигмар за всё знакомство ему наговорил. Если бы Ганондорф знал, какие у него бывают фантомы, то, наверное, не стал бы перерождаться. Линк решил как-нибудь записать тирады Зигмара на Пураншет, чтобы в главную артерию не с пустыми руками лететь, так сказать.       И вообще, думал он, лавируя в потоках словоохотливости Зигмара, это многое объясняет.

***

      Они встретились через пару дней. Стоял знойный вечер, рыжина солнца раскатывалась маслом по опушке да макушкам леса. Мейна была молчалива, но преисполнена спокойствия и торжества, которых Линк никогда бы ей не присудил до сего момента. Они с ней сидели на холмике у дерева и какое-то время блаженно смотрели, как у домика играют ручата, как вдалеке танцуют свои ритуальные танцы монстрососеди. Как лисичка хлестнула декубука (декубук?) хвостиком. Как кабанчик затоптал кустик осьминоса, а тот и вылез от удивления да залез обратно.       Благостный вечер, ленивый вечер.       Мейна рассказала, что, в целом, не удивлена была выходкой — да и выходом — своего ужасного суженого, что, можно сказать, вполне этого ожидала. Предсказала ещё недель за десять, ещё при знакомстве чего-то такое в нём разглядела. При переписке. Так и знала, что Линк сведёт её с каким-то сомнительным существом, чтобы избавиться.       Но ещё сказала, что уже как-то прикипела, да и деточкам нужен отец, да и вообще чего он сразу шлем не снял — такой-то видный, такой-то монстромужчина! Какие сухожилия, какой пепел в тоне, какой огонь в глазах. Ну вы видели, сир Линк? Ну, конечно, левые руки всякие на него-то и вешаются. Она-то не такая, но вы же знаете, сир Линк, эти левые руки. Вон на свою посмотрите.       Правда, такого Мейна не простит. Ни-ни, увольте. Имел, понимаете ли, смелость. Вздерзил-взбунтовался. Пусть теперь ходит, летает, левитирует и жалеет о своём поведении. До смерти жалеет!       А как ему до смерти жалеть, спросил Линк, если…       — А вот как хочет, ишь ты!.. — Мейна вдруг завизжала своим привычным нечеловеческим воем.       Это Зигмар шёл по опушке к дому. Завидев её, как-то весь возрадовался, замахал обеими руками, начал делать знаки, складывать сердечки, то ладонями, то руками целиком. Мейна-шипела-шипела, прогоняла его, таращилась, пищала, и минут через пять этого странного обмена Линк начал догадываться, что это уже больше было какими-то игрищами, нежели серьёзным противостоянием.       Зигмар что-то тоже провыл, поклонился и пошёл куда-то далече — видимо, в дом его ещё не пускали.       — Ë̋éͅh͠? ͝Mͅaji? ͝Ȩ̊aŝ̐y͝ mͅo͌o͝d͜ǫ͂?       — K̊ḯ͇m͐oȉ! ͆Ěasỵ̍ möȏ͠dǫ͝ ͅga yu̐r͂usa͝ręrǘ ͅnǫ͝ ̕wa s̚hoṳ̉g̓akų̈s͝ęi ̓m͜adē ͅḏ̆a͝ ͅyỏ ņ͝e! ͠       — Kͅyá hạ͝h͘ah̚äha! — улюлюкали ему вслед ручата — видимо, поддержать отца решили.       — В общем, — вернулась Мейна к созерцанию далёкого Хатено, — не прощаю его. Не буду. Не заслужил!       Но что она тогда делать будет, если не простит? Вроде бы сама говорила, что деточкам отец нужен.       Приятельница его посмотрела на него с заговорщицким прищуром.       — На что это вы намекаете, мой добрый друг? — её прищур с каждым словом всё больше напоминал ухмылочку. — Конечно, вы много сделали для меня. Ну, не так уж много, но что-то сделали, что греха таить. И что, с того вы рассчитывали на мою взаимность? Бедняжечка мой бедный. Нет, сир Линк. Я вас не люблю.       Да и я вас, выразил он без слов, как только мог, да и словами уже готов был подкрепить.       — Ничего не говорите. Не могу ответить на ваши чувства ко мне, слишком много вы мне причинили горя.       О Хайлия, дай сил этому скромному рыцарю, твоему покорному слуге.       — Но дом наш всегда для вас открыт, — Мейна покачала ладошкой. — Не то чтобы я жажду вас видеть. Просто Зигмар очень к вам привязался. И деточки так полюбили!..       Линк смотрел на деточек, рвавших траву и дико визжавших, распугавших всякую живность вокруг себя вплоть до сверчков и декубуков, смотрел на разбегавшихся по лесу кабанчиков и лисичек, которые, очевидно, драпали от переполненного любовью к семье Зигмара, прикидывал, как скоро надо тащить этой семейке новые гостинчики и как много может тащить ультрарука на случай, если его адрес всё-таки раскроют или Зельда вернётся и узнает про книжечки, прикидывал, хватит ли рупий от продажи лесовичков с латновичками, чтобы покрыть моральный ущерб за эти монстроприключения, но в целом думал, что, возможно, не так всё плохо и разрешилось.       Сошло с рук.