«Танец — это вертикальное выражение горизонтальных желаний» Бернард Шоу
— Кто-нибудь видел Мэттью? Пруссия судорожно пытался отыскать Канаду. Долгое время его не было видно ни на саммитах, ни на обычных собраниях. Исчез. — Кто это? Всё это невыносимо злило. От остальных не было никакого прока, никто не то что бы не видел, не помнил Мэттью. — Канада? Не помню таких. — Слепые ублюдки, вы должны помнить! Кто-нибудь…Ты его видел?
Тебе когда-нибудь хватало кислорода? Делая глубокий вдох, приходилось задерживать дыхание на каждом шаге. И разве это стоило того? Всё равно никому не было дела до того, что ты делаешь. Изо дня в день, из столетия в столетия, никому не было до тебя дела. Горящие в огне дома, поглощенная в разруху страна, и так, и только так, ты был виден. Без огня не было света, в кромешной пустоте тебя не было видно. Густой дым заполнял всё вокруг, тебе не было дела, продолжая вышагивать по невидимой линии когда-то знакомый мотив. Вспыхнувшие искры поглощали сцену полностью, люди в панике забивались у входа, убегая от огня. Детский плач отражался от стен, вбиваясь в твою мелодию, но не сбивая с ритма. — Мэттью! В нос сразу ударил дым. Красное марево полностью поглотило танцевальную аудиторию, а среди них был Канада. Уильямс остановился на крик, что звал его по имени. — Ты в порядке? — Гилберт провел руками по лицу Мэттью, проверяя наличие ран. Ничего не обнаружив, он с облегчением выдохнул. — Надо быстрее выбираться отсюда! Схватив Канаду за руку, Пруссия попытался потянуть его за собой. Но Мэттью стоял на месте. — Вальс. — Что?.. — Гилберт крепко держал Мэттью за руку, боясь упустить его ещё раз. Огонь почти полностью поглотил танцевальный зал, но в голове продолжали стоять детские крики и плачь. — Станцуй со мной. Гилберт уже не мог ясно осмыслить то, что происходило прямо перед ним. Дым уже начинал кружить голову, и, по началу, казалось, что услышанное — галлюцинация. — Мэтью! Нам надо уходить! — тело сковало от ужаса. Канада продолжал смотреть на него, не выражая никакого беспокойства. Когда-то фиолетовые аметисты перегорели и оставили от себя лишь тусклую желтизну. Канада ничего не сказал, перехватив чужую руку в свою, начиная вести. Шаг за шагом, Гилберт пытался вырваться из чужой хватки, но Мэттью был его в разы сильнее — будь проклята эта особенность американских братьев. Обойдя всю танцевальную аудиторию, Мэттью удавалось выводить их мимо всполохов огня. И всё повторялось круг за кругом, новый шаг — один большой вдох. — Мы всё равно не умрём, так ведь? Больше не было сил что-то сказать, и осело твоё тело на раскаленный пол. Хватка так и не ослабла, ты ни на секунду не хотел его отпускать. И в голове боролись две мысли, почему сознание покидало тебя, а руки так и не ослабли, будто закостенели: желание утянуть Пруссию с собой на самое дно или в последний момент вспомнить, что ты не одинок. В ответ тебя прижали сильнее, и слышал ты чужое сердцебиение, такое быстрое и только тогда стало страшно, да? Потолок обвалился. Мэттью только почувствовал, что вновь дышит. Кто ты? Ты же не помнишь, так ведь? Помнишь, как впервые мы были похоронены под завалами? И как ты продолжал пытаться спасти нас.