∆∆∆
И я вижу её, и я теряю её, и скорблю, И скорбь моя подобна солнцу В холодной воде. Франсуаза Саган, «Немного солнца в холодной воде»
Генерал Тал Тал всю свою сознательную жизнь старался быть собранным и решительным человеком, на которого можно положиться и чьи знания помогут стране и в трудную минуту и в радостный час. Ради процветания и благополучия своего народа он сражался мечом и разумом. И каждый день незримым шелестом мысли о ней наполняли его разум. Это было предательство не только по отношению к императору, но и по отношению к ней. Он не имел права думать об императрице, тосковать по ее отсутствию, желать ее так, как отчаянно желает пленник глотка воды. Но он думал, тосковал и желал. И не мог иначе. Иногда то, чего мы хотим и то, что мы можем никак не сходится в единое целое. Остаётся лишь упиваться частицами заведомо несбыточных надежд, каждая из которых не более ничтожной крупицы соли, растворяющейся в потоке наших деяний, как в горячей воде. Тал Тал старался присутствовать в её жизни только лишь полу-видимым и полу-невидимым помощником. Наблюдать и помогать, не подходя слишком близко, оставаясь на благоразумном и вместе с тем невыносимом расстоянии — стезя, которую он избрал и коей упрямо придерживался, вопреки зову страждущего сердца. Желание поведать о своих чувствах боролось с боязнью увидеть в её взгляде ледяную злость или, что ещё хуже, колкое равнодушие. Знать о равнодушии гораздо хуже, чем представлять его в лихорадочно бегущих строках тяжких мыслей. Хладнокровие всегда окутывало её статную фигуру, словно туман великолепную статую в саду. Тал Тал считал, что произведением искусства лучше любоваться издалека. Прикосновение человека может быть губительно для статуи. А холодный мрамор может оказаться гибельным для человека, если неосторожно порезаться его осколком. Боль от того, что последняя крупица надежды навсегда утекла в небытие, была сильнее, чем ломота и резь от раны в теле и осознания скорой, неизбежной кончины. Время текло безжалостным водопадом заключительных предсмертных минут его земного существования. Стратег Тал Тал лежал на влажной от кровопролитных рек земле, истекая кровью и глядя в безоблачное небо. Небо было таким же чистым, как и его искренние чувства к Нян, его императрице, его госпоже. Но чистота неба, как и чистота его чувств, не нужна более ни ему ни кому-либо ещё. Больше не существовать ему под одним небом с его ученицей, превзошедшей своего учителя. Он помнил каждый их разговор так же хорошо, как все прочитанные книги. Он помнил ее лицо так же, как помнил ощущение от тяжести меча в ладони. Такие воспоминания навек врезаются занозой в память. И, как не пытайся, эту занозу уже не вытащить. Она заростает кожей и становится частью тебя. Так же, как колющая боль превращается в твою повседневность. Оставаясь в глубине души восхищённым мужчиной, не смеющим показать великой госпоже своих чувств, он покидал этот мир, ни о чем не жалея. Сделав всё, что мог для этой страны, он не смел желать большего. Не смел желать чего-то для себя. Он умирал с безоговорочной и непреложной верой в свою императрицу. Эта вера, давно пустившая корни глубоко-глубоко внутри, с годами расцветала, принося плоды преданности и молчаливой причастности двух судеб друг к другу. Верить в неё — это единственное, что мог позволить себе Тал Тал. Сердце ухнуло вниз, каменной лавиной обрывая беспорядочные мысли. Одинокая слеза сожаления о безвозвратно утерянной возможности будущего с ней скатилась по его холодеющей щеке. И остановилась вместе с его сердцебиением. Он, его тоскующее сердце и зашедшие в тупик мысли обретут наконец-то долгожданный покой. Тал Тал в последний раз устало выдохнул. Нить жизни опала, словно пожухлый осенний лист с дерева. Душа вырвалась на волю, освободившись от тягостных мыслей и неизбежно, безвыходно осужденных на проигрыш чувств. Его окончательно победила не вражеская стрела, предательски пущенная в спину мятежниками, а обречённая любовь к той, кого любить он был не вправе.∆∆∆
Я всегда говорил: жизнь — это как волны в море. Одна несёт вверх, другая вниз… Франсуаза Саган, «Немного солнца в холодной воде»
Планы вереницей полезных и бесполезных измышлений заполняли голову императрицы, не давая шансов погрузиться в свои чувства. Чувства, забытые и не очень, плескались в голове стайками испуганных, крохотных рыбок и косяками мрачных, злых акул. Императрица не часто позволяла себе подумать о тех мужчинах, что пронесли любовь к ней через всю свою жизнь. К кому-то из них она чувствовала некий трепет, а к кому-то лишь жалость. О чьих-то чувствах, скрытых за ненавистью, она и не подозревала. Чью-то любовь она не могла понять и не пыталась найти той подходящего названия. Но был тот, кто однажды стремительно и беспрепятственно ворвался в душу и остался там навечно без ясных причин, без весомых и понятных аргументов, без логичных оправданий собственной слабости. Мысль о Тал Тале летела в опустошенный и уставший разум, словно бабочка, готовая опалить свои нежные крылышки в жестоко жалящем пламени свечи. Нян никогда не выказывала особого расположения к своему наставнику ни прилюдно ни при их тайных встречах наедине. Но их недолгое времяпровождение неизменно вселяло в нее уверенность в собственные силы и уважение к нему не только как к генералу и стратегу, но и как к мужчине. Только рядом с ним она чувствовала, что может свернуть горы и перелететь моря, стремясь к целям, словно выпущенная из тетивы упрямая стрела. Императрица понимала, что никогда не было, не могло быть ни единого шанса на то, что они смогут быть вместе. Но часть души, так и не познавшая той всеобъемлющей взаимной любви, о которой слогают оды и пишут стихи, наивно упивалась и этой невозможностью. Просто думать, не строя планов, о мужчине, который был далек так же, как звёзды на небе, было неслыханным предательством. Как далек он был от неё, находясь на расстоянии вытянутой руки. Сожаление бурным потоком захватывало ее мысли. Иногда даже сильной женщине хочется погрустить, излив из себя солёную горечь. Возможно, если бы боги отпустили им больше времени, она бы решилась, невзирая ни на что, поддаться не громогласному голосу разума, а тихому шелесту чувств. В последний раз сделав что-то исключительно для себя, а не для чего-то или кого-то. Но все слова о возможностях были ныне бессмысленны. Слезы сожаления ласково иссушил теплый ветер, пока императрица шла к умирающему императору. Все мужчины, любившие её, покидали императрицу. Все, кроме одного — её сына. Ради него она будет продолжать сражаться, как делала это всегда: неумолимо, вопреки всему и всем, безжалостно. Раны сожалений, навсегда запечатлённые на сердце известием о смерти наставника, продолжали упрямо давать о себе знать, не позволяя забыть и забыться. Помнить его — это единственное, что могла позволить себе Нян на протяжении многих лет. Так будет и впредь. Она будет помнить его каждый отпущенный богами день ее жизни. Годы, неумолимо отрывающие листки от древа отпущенных ей земных дней, не смогут унять печали. Помнить — это больно. Нян привыкла, что чужая и своя любовь причиняют ей тупую, тянущую боль, оставляющую шрамы. Но она выдержит, как выдерживала всегда, этот груз тоски по безвозвратно ушедшему шансу на будущее с ним. Молвят, что первая любовь незабываема. Но последняя любовь незабываема поболее. Особенно, если это — любовь, сдобренная горечью несбывшихся чаяний двух одиноких сердец.