Песнь в ночи под мелодии флейты

Вэй Усянь, минутой ранее разбуженный негромким криком, еле как открыл глаза, стараясь сфокусироваться на размытом силуэте своего шиди. Он уже совершал омовение, сидя спиной к шисюну. Цзян Ваньинь был только в нижних одеждах, его ханьфу было аккуратно сложено на пустующей части кровати. И как только Усянь во сне умудрился не задеть чужую одежду? Вэй Ин замучено простонал в подушку, сил встать со столь уютной кровати не было. — Который час? — Слова он выдавил через силу. — Подходит к концу час кролика, — Цзян Чэн уже оказался у столика с зеркалом, начиная расчёсывать длинные волосы гребнем. — Вставай уже! — Голос стал раздражённым. — Скоро все проснутся. Если хоть кто-то увидит тебя, выходящим из моих личных покоев, я тебе ноги переломаю. Тот только недовольно промычал в бедную подушку, успевшую повидать множество злых взглядов того же Усяня, словно она — причина его бед. Просыпаться рано было ужаснейшей частью дня. Он даже не пытается привыкнуть. Хотя обычно именно Чэн приходит под покровом ночи в чужие комнаты, потому что ему проще вставать раньше обычного. Но высыпаться нужно не только Вэй Ину, не волнующемся о здоровом сне, так что часто наглеть не получается. И хоть в этот раз любимый проснулся раньше, а они в его покоях, Вэй Ин не злился. Всё-таки можно провести утро вместе. Их отношения — или что это? — начались несколько месяцев назад. Первым признался, — если признанием можно назвать гневную ругань и проклятья в сторону Усяня и бушующих в собственном сердце чувств, — Цзян Чэн. Он стоял злой, весь красный, размахивал руками. Это было на ночной охоте, названные братья отделились от остальной группы. Тогда Вэй Ин по обычаю выводил на эмоции своего шиди, в тот раз затронув тему отношений, дразня тем, что наследник Цзян не пользуется популярностью у девушек. Дальше лучше: Усянь начал флиртовать с ним прямо во время сражения с лютыми мертвецами. Собственно, не впервые, но почему-то в ту ночь Ваньинь взорвался, вывалив на него свои чувства, а затем гордо ушёл на поиски других адептов, напоследок сильно ударив в плечо и пнув по ноге. Оставшийся же на месте Усянь боролся с шоком, не замечая ноющей боли в плече и колене. Через несколько минут осознания его ударила ещё одна волна шока — это взаимно. Нет, конечно, всепоглощающей одурманивающей любви не было. Юношеская влюблённость? Просто симпатия? Он не был тем, кто умеет анализировать собственные эмоции, чувства и мысли. Одно знал и знает точно, он ещё не нашёл такого человека, как Цзян Чэн. То есть, не схожим характером и поведением. С ним просто было хорошо, вне зависимости от настроения вспыльчивого парня. После шока на арену к Вэй Ину вышли сомнения. В том-то и было дело, что он лишь со своим названным братом тесно общался. А, может, ему в будущем встретится человек, с которым он будет готов и счастлив разделить тропу самосовершенствования. Однако Цзян Чэна бросать не хотелось, сердце ныло при мысли о таком исходе. На следующий день после этого случая он, застав шиди в уединённой беседке посреди озера, пытался поговорить с упрямцем. Но тот упорно говорил, что он вообще-то пошутил, чтоб знал, как издеваться над наследником Юньмэн Цзян. В какой-то момент он, пребываемый в сметениях, был готов ему поверить и перевести всё в совершенно другое русло, в шутку, если бы не мимо проходящая Цзян Яньли, услышавшая брань младшего. Прикрывающий нижнюю часть лица рукав платья скрыл милую улыбку, но не коварство, прятавшееся в словах: «А-Чэн, тебе не стыдно врать?» В тот момент младший чувствовал себя преданным. И он не мог даже подумать о том, чтобы возразить цзецзе, лишь она могла остудить его пыл. Цзян Чэну оставалось только понуро опустить плечи, закрыть лицо руками, обречённо глядя из-под пальцев на Вэй Ина. А что Вэй Ин? Сперва ему хотелось посмеяться с выходки шицзе, но вид такого шиди заставил передумать. А-Цзе уже ушла. Юноша подошёл ближе, аккуратно обнимая опешившего от этого действия парня. — Я хочу попробовать… Так, не перебивай меня, — Он почувствовал как чужие руки несмело легли на его плечи. А может его просто хотят оттолкнуть. Впрочем, Вэй обнимает крепче. — Слушай, даже если бы я к тебе ничего подобного не испытывал, я никогда бы от тебя не отвернулся. Ты слишком дорог для меня. Помнишь? Ты будущий глава, а я твой покорный слуга. — Покорный? Не смеши меня, неугомонная ты обезьяна. — Эй! — Оба засмеялись, один, правда, пытался уйти от объятий, пока другой беспощадно наваливался. Так и начались их отношения. Однако понять это можно только по тому, что Вэй Усянь перестал приставать к девушкам. Всё. Ничего особо не изменилось. Вся инициатива шла от старшего. Цзян Чэн же не привык, что к нему проявляют любовь в таких количествах. Не мог свыкнуться с мыслью, что его могут обнять больше двух раз за всю жизнь. Он бежал от ласки. Неосознанно, но так и есть. У них не было ни одного поцелуя, даже в щёку. Цзян Чэну однозначно повезло, что его шисюн не просто терпелив, но его ещё и веселит это всё, его это подначивает добиться желаемой отдачи. Ходить к друг другу ночью в комнаты в тайне ото всех — идея всё того же безобразника. Уговоры были долгими, но, в конце концов, они здесь. Усянь нехотя встал, потянувшись и поправив нижние одежды, которые ему было ужасно лень менять на специальные ночные. Применив огромную силу воли, он подошёл к столу с кувшином для омовения. Умывшись и почистив зубы, уже бодрый и почувствовавший прилив энергии парень подсел к Чэну, который всё ещё расчёсывал волосы. Он лукаво улыбнулся, устроив подбородок на чужом плече, пока его Чэн-Чэн с недовольным лицом игнорировал существование этого придурка. — А-Чэн, позволь мне сделать тебе другую причёску. Твой пучок такой же занудный, как правила Гусу Лань, — Вэй Усянь ярко улыбается, словно ему сейчас не сломают ноги за такие слова. Игнорировать дальше не получилось, Ваньинь спихнул наглеца с себя, злобно смерив взглядом Усяня. Он уже открыл рот, собираясь бранить его на чём только свет стоит, как тут же закрыл его, кажется, что-то вспомнив. Цзян Чэн не сильно, но и далеко не слабо, кинул гребень прямо в лицо Вэй Ина, от чего тот возмущённо ойкнул, потирая ушибленные лоб и нос. — Делай, что хочешь, — Цзян Ваньинь отвернулся со скрещенными на груди руками. Вэй Ин, похлопав глазами и уже забыв про желание показательно обидеться, победно ухмыльнулся. Такие редчайшие моменты лучше не упускать. Устроившись позади, он благоговейно запустил руку в волосы у затылка, спуская её по всей длине. Цзян Чэн напряжён так, будто Вэй Ин его сейчас съест. Сам он, точно завороженный, просто орудовал гребнем одной рукой, второй — наслаждался мягкостью волос. В этом надобности уже не было, до него уже спутанные пряди убрали, волосы аккуратно лежали на спине. Но не мог оторваться, ему никогда не позволяли прикасаться вот так. Ин прикусывает губу, замечая, что не дышит, а Чэн закрыл глаза, то ли от наслаждения, то ли от нежелания смотреть на довольное лицо Усяня в зеркале. Ему хотелось, чтобы пальцы запомнили ощущения. У этого момента словно есть вкус: сладкий, нежный. Вэй Ин притянул ближе к лицу кончик одной пряди. Его шиди пользовался обычным мыльным корнем, не имеющего запах, и всё равно он будто был. Запах лотоса. Насыщенный терпковато-сладкий запах. Как эфирное масло из лепестков этого цветка, которым Цзян Чэн пользовался всего несколько раз когда-то давно. Он пропитался запахом Пристани Лотоса. Он — её часть. Неотделимая, естественная, прекрасная. Вэй Ин откладывает гребень, разделил волосы на три части, начиная плести простую косу. Он, максимально сосредоточившись, старался сделать всё опрятно, чтобы ни один волосок не торчал. Названный брат наследника Цзян славился своей неряшливостью, хаос был его спутником. Сейчас он хочет по-другому. В это время Цзян Чэн несмело открыл глаза, но не сразу поднял взгляд на зеркало. В детстве им обоим иногда помогала с причёской цзецзе. Вот только когда матушка узнала, отругала троих. «Цзян Яньли, ты не прислуга заниматься подобными вещами. Цзян Чэн, ты и сам способен на такую мелочь! А ты, дрянной мальчишка, плохо влияешь на моих детей!» Ваньинь вздохнул. После он сам всегда делал себе причёску. Сначала было криво, за что снова получал упрёки матери. Конечно, он мог просить слуг, но от одной мысли о чужих прикосновениях становилось неуютно. Он скучал по тем моментам с А-Ли, — хотя она снова предлагала ему помочь, — но главное было, что не лишился её улыбок и поддержки. Пускай сестра уделяла больше внимания не ему, он благодарен ей за всё. Начав теребить ткань штанов, Чэн взглянул на отражение. Не верится, что они делят это утро вместе. Не верится, что он наконец-то получает чье-то внимание и заботу, а не холод и строгость. Они, разумеется, до этого были дружны и неразлучны, но то были шалости Усяня и ругательства Ваньиня, соперничество и дерзость, споры и драки. Сейчас иначе. И от осознания ситуации у него заалели щёки. Он нахмурился, ругая сам себя. Как он умудрился влюбиться в этого надоедливого дурака? — Готово! — Вэй Ин гордо смотрит на свои труды. Коса получилась пышная, он намеренно не делал её тугой. Передние пряди, которые обрамляют лицо, он хотел бы закрепить заколками, но под рукой нет, да и до совершеннолетия нельзя носить что-либо в волосах. Жаль. Цзян Чэн перекидывает косу вперёд. Любуется он недолго. Говоря откровенно, ему не нравится собственное отражение. Этого хватает, чтобы понять — недурно. Что он ещё понимает, так это то, что ему понравились касания шисюна. Он улыбается, чувствует руки на своей талии и откидывается назад, позволяя усадить себя на колени. И вздрагивает, когда ощущает поцелуй на затылке. Слишком много за одно утро. Ваньинь поворачивается, садясь боком, кладя голову на плечо. Он не думал начинать диалог, хотелось посидеть так, в тишине, пока не настанет время расходиться. Но Вэй Ин заговорил: — Я не думаю, что ты захочешь говорить об этом, но всё же… Это важно. Цзян Чэн, нахмурившись, ждал продолжения, однако его не последовало. — О чём? Пальцы на талии шиди сжались сильнее. — Я просто не понимаю, как можно влюбиться в меня. Нет, я, конечно, хорош и всё такое, но… Я вижу, как тебе больно, когда дядя Цзян больше уделяет внимания мне, или когда госпожа Юй ругает тебя, за то, что «сын слуги превосходит хозяина», — Он видит, как шиди напрягается с каждым словом, но продолжает. — У тебя много причин меня ненавидеть, но ты, хоть и своебразно, признался в любви. Ему в ответ тишина. Что сказать Цзян Чэну? Горячо заявить, что ни в чём он не виноват и далее по списку? Или назвать причины, почему влюбился? Накричать? Вместо этого он лишь хрипло произносит: — Отец недавно подошёл ко мне, сказал, что ты в последнее время не общаешься с ним, и спросил, всё ли нормально у тебя. Усянь, ты не должен это делать, — Тема неприятная. Хочется уйти, но он льнёт ближе, этим действием успокаивая волнующегося шисюна. Но вместе с тем, Вэй Ину режет слух это «Усянь», они не только предоставлены сейчас друг другу, находясь одни в комнате, но и ещё стали ближе, чем раньше. Однако его называют вежливым, а не первым именем. — Я просто сейчас слишком часто думаю о тебе, и тут невозможно не вспомнить отношение дяди Цзяна к тебе. У меня не вяжется с ним общение, пока в мыслях крутится «за что он так с тобой?» — Его правая рука огладила спину сникшего Чэна. Тот сильно укусил нижнюю губу, смотря на свои руки. — Я не готов говорить об этом. Хватит. — Ладно-ладно, — Интонация резко переменилась на его обычную — громкую и задорную. — Сменим тему. Моему А-Чэну нравится причёска? — Ничего особенного, — Он закатил глаза, ухмылясь от вида оскорблённого Вэй Ина. — Какой ты жестокий. Личико милое, но внутри такой чёрствый, ужас. Поэтому девушки предпочитают мою компанию, — Он злорадано улыбнулся. — Вэй Усянь, — Цзян Чэн предупредительно зарычал. — Что? Правда же, — Всё не совсем так, кто-то всё же не выдерживает напора главного ученика Юньмэна. — Да при чём тут девушки?! — Он чуть отстранился, злобно глядя на другого. — Просто к слову. О! — Ох, ничего хорошего эти искры в глазах не предвещают… — Вот смотрю на тебя и понимаю… — Только попробуй продолжить, я не знаю и мне всё равно, что ты там хочешь выдать, — А вот и старый, как бы странно ни звучало, добрый-злой Цзян Чэн. Его не послушали. — Тебя принарядить и от девушки не отличишь! … … … Резкий грохот от удара двери об стену. Из комнаты вылетает смеющийся парень, за ним бежит разгневанный шиди. — Гори в Диюе, Вэй Усянь!!!

***

Горит что угодно, но не Вэй Усянь. Огонь сжигает Пристань Лотоса. Огонь забирает многое: Детство. — Ха! Да я такими темпами научусь стрелять вслепую! Хм, шиди, у тебя не найдётся лишний кусок ткани? — Да, конечно, каждый день ношу с собой! — О, прекрасно, давай сюда. — Идиот! Начинающаяся перебранка заканчивается, когда оба слышат лёгкие шаги позади. — Вы, наверное, устали. Идёмте обедать, я приготовила суп из корня лотоса со свиными рёбрышками. Двое мальчишек радостно бегут к Яньли-цзе, крича, что она самая лучшая. Близких. — Матушка, молю! Дайте мне остаться с вами! — Он никогда не говорил так отчаянно. Она никогда не обнимала его так нежно. Матушка никогда не показывала ему свои слёзы. …С отцом он даже не попрощался. Любовь. Юноши, укрывшись ото всех в комнате старшего, обнимали друг друга. Цзян Чэн, наконец, вернулся с обучения в Облачных Глубинах, откуда Вэй Ина забрали раньше. Оба скучали, но первый уже отстранялся, а другой всё никак не мог оторваться от него. Он начал целовать его щёки, лоб, нос. Чэн тут же стал вырываться, вертя головой. Ну не готовила его жизнь к этому, уж простите. — Ну чего ты такой колючий, Чэн-Чэн, — проныл Вэй Усянь, перестав целовать, но не обнимать, одна его рука лежала на пояснице, другая — на макушке, прижимая ближе. Ваньинь сдался, недовольно буркнув что-то под нос. Сейчас они должны поговорить. Об их отношениях. Время подумать было. Облачные Глубины мало способствовали этому, но заклинатели были вдали друг от друга больше полугода. Усянь предпочитал жить настоящим, нежели мыслями о будущем. Но в их ситуации невозможно было не думать о грядущем. Ведь такая любовь под запретом. Ведь Цзян Чэн — наследник ордена, на его плечи ляжет много обязанностей, одной из которых будет продолжить род Цзян. Главный ученик Юньмэна, пожалуй, никогда так долго не думал. Вэй Ин боится, что путает всё с обычной привязанностью. Он готов на всё ради друга детства. Он умрёт ради него, если то понадобится. Эта ли та самая любовь? Он знает, как легко может родиться влюблённость. Но без понятия, как из неё создать нечто большее, более крепкое и надёжное. Вэй Ин решил для себя, что если другой решит быть с ним, он поддержит, потому что сейчас его душу тянет к шиди. Так зачем жить в сомнениях и вечных раздумьях? Если ему или им обоим перестанет быть комфортно, Усянь постарается всё исправить или закончить, чтобы никто из них не мучался. И ему страшно думать, что есть вариант, где ему когда-нибудь скажут «пора заканчивать, это всё было ошибкой». — Что ты решил, А-Чэн? — Он немного отстранился, опустив руки на талию, не собираясь отпускать его ближайшие несколько дней. Чужие руки сжимаются на его плечах. Цзян Ваньинь открыл рот, захлопнул, покраснел. — Я… Вэй Усяню стоило многих усилий не засмеяться от чужой робости — брани и драки будет не избежать. — Ты понял… Ещё давно. — Не очень, — Улыбается шире, глаза светятся. — Не испытывай моё терпение, Вэй Усянь, — Кажется, молнии в этих глазах когда-нибудь действительно ударят названного брата. Старший всё же смеётся, прикрывая глаза. — Люблю тебя, А-Чэн… После он чувствует губы на своих. Румянец теперь ложится на щёки шисюна. Губы младшего неуверенно мнут чужие. Движения неловкие, невинные. В то время как чувства внутри горят, задевают сердце, от чего оно бешено бьётся, словно пытается убежать от горящих эмоций. Вэй Ина пьянит поцелуй не хуже «Улыбки Императора». Хотя этому вину в последнее время сложно опьянить его, даже после пяти кувшинов. Скованность чуть отступает. Усянь прикусывает нижнюю губу Ваньиня, тот льнёт ближе, перемещая одну руку на грудь. Это их первый поцелуй. Вэй Ин может только представлять, что чувствует его шиди. Сам он, конечно, с ума не сходит, но хочется большего. Всё тело в жарких объятьях ощущает себя прекрасно, ему хорошо. От нахлынувших ощущений он вполне осознанно тянет руку к голове Цзян Чэна, чтобы распустить пучок, а его язык решает вмешаться в процесс. Чэн, сразу как почувствовал прикосновение чужого языка, в миг отстранился, весь красный и тяжело дышащий. Но он не успел остановить возлюбленного и собственные чёрные волосы легли на плечи и спину, а фиолетовая лента оказалась в ладони довольного идиота. Проказник сам не уступал в красноте, но смущения на озорном выражении лица не было особо видно. — Бесстыдник. — Ты первый полез целоваться. — Ты всё равно бесстыдник. Оба фыркнули. Усянь вернул сорвавшую ленту руку на спину, ей же перебирая локоны волос. Их мягкость приятно обволакивала пальцы. Вэй Ин встретился взглядом с Цзян Чэном, и, точно дурак влюблённый, улыбнулся. Ему ответили тем же. Вот только спустя один фэнь младшему стало неловко. Честно, ему легче ударить, чем продолжать это всё. Что он и сделал. — Ай, да ну за что?! Ещё один удар приходится по лицу. В этот раз Вэй Усянь не кричит и не возмущается. На него же вываливают град эмоций и слёз. Он тоже плачет. Пристань Лотоса пала. Огонь забрал всё. Но его жар почему-то не высушает слёзы. Их всё больше. Боли — тоже. Жаль, что кулаки не могут выбить её из тела. Удары прекратились. Началась война. Вихрь событий меняет всё.

***

Мужчина тенью заходит в кабинет главы Юньмэн Цзян, закрывая дверь изнутри. Он застывает в проходе, увидев его. Ему откровенно больно смотреть на молодого главу, горбящегося над документами и письмами от и мелких, и больших орденов. Цзян Ваньинь уже потерял юношескую нескладность: плечи стали шире, рост — выше, черты лица заострились. И всё равно он видел в нём что-то хрупкое, что не смог уберечь. Совсем юному Цзян Ваньиню, потерявшему родителей и золотое ядро, пусть и после восстановленное, пришлось взять бразды правления целым орденом, сражаться на поле боя, вести за собой армию. После окончания Аннигиляции Солнца он сражался на политической арене. Юньмэн перестал считаться крупным и влиятельным, и вдобавок новый глава является самым молодым среди остальных. Многие считали и считают, что им будет легко манипулировать. Поэтому главе Цзян пришлось чуть ли не вгрызаться за право приютить на его землях побочную ветвь Вэнь. Подкосило ли это и так шаткую репутацию? Да. Вэй Ину жаль, правда, но он не мог оставить ни в чём неповинных стариков и детей, пускай те считались врагами всей Поднебесной. В своё оправдание, Усянь может сказать, что хотел лично защищать их, уйдя из родного ордена. … Оставив там и возлюбленного. Цзян Чэн просто не позволил этому случиться. Сначала он попытался убедить мольбами. Которые здорово перепугали Вэя. Все знают, сын Пурпурной Паучихи не то что не молит ни о чём ни у кого, даже не просит. Нет, Цзян Чэн не опускался на колени перед Усянем, но его не менявшийся с начала войны грозный голос в тот момент, когда Старейшина сказал ему заявить всем о его уходе из ордена, звучал умоляюще и надломленно. Мягко. Но и Вэй Усянь был упрямым. А Цзян Ваньинь не был из тех, кто может долго держать себя в руках и быть мягким. Ему было больно, что он открыл одну из своих сторон, которую тщательно скрывал, показал себя уязвлённым. Но Усянь остался стоять на своём. Ему тоже было нелегко, сердце рвалось на кусочки. Он не мог подвергать свой орден опасности и всеобщему осуждению. Его диди и так многое пережил, чтобы терпеть ещё одни проблемы. Они поссорились. Устроили драку, инициатором которой был Цзян. Их пытался разнять Вэнь Нин, однако только когда пришла Вэнь Цин, которая запустила иглы в акупунктурные точки названных братьев, драка прекратилась. Обездвиженный глава Цзян рычал, скалился, пока заикающийся и пытающийся его успокоить Вэнь Нин нёс его к адептам Юньмэна, благо у него были на это силы, будучи осознанным лютым мертвецом. Старейшиной занялась целительница, он выглядел хуже, чем другой. Крови пустили немного, но достаточно, чтобы волноваться. Несмотря на это событие, Цзян Чэн не позволил случиться "предательству" Вэй Усяня, непоколибимо заявив на очередном совете кланов о своём намерении до последнего защищать остатки Цишань Вэнь и их покровителя. И всё же Цзян Чэну было тяжело принять их даже ради любимого человека. Свои гордость, обиду и ярость он был вынужден подавить, затоптать и проглотить. Он не переживёт потерю ещё одного близкого человека. И как только большинство глав, скрепя зубами, под напором неуспокаивающегося Саньду Шэншоу одобрило это решение, оставшиеся из побочной ветви Вэнь вместе со Старейшиной Илин спустились с горы Луанъцзан. После Цзян Чэн бился головой об стену. Теперь нужно и их кормить, обеспечивать и защищать. А ограбленная и сожжённая где только можно и нельзя Пристань Лотоса еле справлялась. Но он сам сделал свой выбор, его шисюн наоборот сопротивлялся этому исходу событий, хотя в конце концов смирился — если пойдёт против после всех речей главы Цзян для общественности, будет только хаос. Единственное, о чём умолчал Цзян Ваньинь от Вэй Усяня, это то, что в освобождении Вэней ему помог Ханьгуань-Цзунь, того в последствии поддержал глава Гусу Лань — Цзэу-Цзунь. Пожалуй, это было одним из решающих моментов, из-за которого он всё же одержал верх на совете кланов. Он не понимал, почему не рассказал обо всём, но не считал это таким важным, Вэй Усянь и сам знает, что Второй Нефрит в военное и после время пытался как-то помочь Старейшине Илин. Даже думать об этом не хотелось, пока в душе томятся непонятные чувства из-за Лань Ванцзи. Восстановление шло полным ходом, в котором начали учавствовать и Вэни, занимающиеся целительством. Периодически их защитник Вэй Усянь навещал каждого, дабы удостовериться, что их не подвергают гонению. В это тяжкое время было легче, когда рядом была их любимая Цзян Яньли, с ней все углы сглаживались. Но с недавнего времени она стала частью ордена Ланьлин Цзинь, став женой Цзинь Цзысюаня. На их свадьбе Вэй Ин был совсем недолго, и хотя он не стал официальным врагом и угрозой для всего мира благодаря Чэну, многие всё ещё ненавидят и боятся его. Портить столь важное для шицзе торжество он не хотел. Глубоко погрузившись в мысли, он не сразу понял, что его заметили. — Сколько раз говорить, чтобы ты сначала стучал, и только после разрешения входил? — Цзян Чэн смотрел на гостя раздражённым, но скорее больше уставшим взглядом. — Меня не слушает моя правая рука, ты разрушаешь мой авторитет в чужих глазах. — Ну, сейчас-то никто не видел меня, — Улыбнулся и подошёл ближе, усаживаясь совсем рядом. Вэй Ин, как ни в чём не бывало, легонько поцеловал в висок шиди, тот сразу повернулся к нему, недоумённо подняв брови. Они в последние годы из-за войны и её последствий даже не обнимались, что уж говорить о другой близости. Казалось, что окончательную точку в их отношениях поставила та жестокая ссора. Да, Цзян Чэн как только мог защищал Вэй Ина, но они больше не разговаривали друг с другом. Даже в присутствии Цзян Яньли, они общались с ней и только. Исключением были брань и нотации от главы. К сожалению, А-Ли не была в силах помирить их. Вэй Усяня тяготили не одни лишь их разногласия. Усянь боялся, что Чэн почувствует отсутствие потоков энергии ци, соответственно — золотого ядра. Цзян Чэн ведь уверен, что ядро ему вернула великая Баошань Саньжэнь. — Я соскучился, — Вот так просто. Он забрал кисть, зависшую над очередным документом о новом торговом пути, и переплёл пальцы с освободившейся рукой. Ваньинь, проморгавшись, уставился на него. Ему бы сейчас отругать за бестактность наглеца. Они даже словом нормально не могли обменяться до этого, если это не были упрёки от Ваньиня. И теперь Вэй Усянь вот так легко говорит подобное. Хотя верно, это же Вэй Усянь. Вздохнув, он решил отложить их раздор на потом, потому он просто уронил голову на грудь шисюна. — Я тоже… Вэй Ину же пришлось вздёрнуть подбородок, так как в него уткнулся гуань главы ордена. — Эм, А-Чэн? — Просто сними, — Он прикрыл глаза, было приятно почувствовать родное, теперь еле уловимое тепло. Когда Вэй Усянь пошёл по тёмному пути, от него стало веять холодом. Впрочем, ему всё равно было уютно, этот холод не пробирал до костей, скорее убаюкивал, хотя убитые Старейшиной Илин так не скажут. — Только не смей распускать волосы. — Поздно, — Вэй Ин убрал гуань и ленту на стол. Ваньинь закатил глаза, хотя без украшения на голове и туго завязанной летны стало легче. Ему уткнулились носом в макушку, вдыхая запах. Цзян Чэн смущённо уставился в пол. — Как… дела? — Неловко начал Цзян Чэн. — Ну как, — Энергично и весело заговорил Усянь. — Стигийскую печать я уничтожил, меня с Башни Золотого Карпа сразу выпнули, как всё закончилось. Ну хоть с шицзе дали увидеться. У неё всё хорошо, можешь не беспокоиться. А вот Совет кланов — такая скукота, ужас! — Для пущего драматизма он приложил руку на лоб. — Сейчас в планах всего-то доделать подарок ребёнку шицзе, и придумать как всем доказать, что это не я насылаю на людей проклятье ста дыр и тысячи язв. Переварив в голове быструю речь, он тоже заговорил: — Значит, не только у меня ежедневные головные боли, — Цзян Ваньинь усмехнулся. — Мне помогает вино, так что прошу простить, мне не ведомы проблемы главы Цзян, — Вэй Ин берётся за волнистые прядки волос Чэна, до этого заплетённые в маленькие косички, выпрямляя их. Цзян Чэн тяжело вздыхает, как ни крути, а атмосфера казалась навязанной. Видимо, обсуждать проблемы не в их духе. Он ещё раз вдыхает и выдыхает воздух, стараясь расслабиться и избавиться от тягостных мыслей. Наверное, нужно вести себя так, как шисюн. Когда-нибудь он смирится, что он не любимый отцом Вэй Усянь. — От вина у людей обычно наооборот бывает. — Сянь-Сянь у тебя особенный, — Заявил он тем самым голосом, когда изображал четырёхлетнего ребёнка. — О небеса, избавь меня от своей дурости… Перестань играть с моими волосами! — Пока просто предупредил, никак не двигаясь, уж слишком удобную позу он принял. Вэй Ин не хотел заканчивать свою шалость. Тем более, он действительно соскучился. Соскучился по прикосновениям и улыбке А-Чэна. Когда он в последний раз улыбался? Усянь не может вспомнить такое даже на свадьбе А-Ли. Он соскучился по теплу. Вэй Усяня больше не греет золотое ядро. Холод сковывает, стремясь взять контроль и освободиться. Контролировать тьму — тяжело, когда она не вырывается огромными потоками, убивая врагов, сосредоточеная на их устранении. Сейчас он один на один с тьмой. Она словно скапливается в нём, потихоньку уничтожая тело и душу. Отныне его жизнь не так долга, как у заклинателей, стремящихся к бессмертию. Он не сможет разделить абсолютно все радости и горести с любимым человеком. И тропу самосовершенствовония — тоже. Отвлечься от всего этого сложно. Хотя чужие волосы малость помогают. Пропускает их между пальцев — словно в приятную прохладу озера. Вэй Ин прикусывает губу, понимая, что за следующее действие ему переломают ноги и руки заодно. Он чуть сжал локоны ниже затылка и потянул вниз. Его руку тут же перехватили, сжав запястье. — Совсем страх потерял?! — Он отстранился, но не отпустил усяневу руку. — Ты… погоди. Ты зачем мередианы запечатал? Старейшина не стал вырывать руку. Рано или поздно это дожно было случиться. Остаётся только держаться спокойно. Он сразу выпрямил спину, глядя на растерянного шиди, который нахмурился, поняв, что Усянь вовсе ничего не запечатывал. — Почему я не чувствую твои духовные силы? — Чэн судорожно проводил пальцами по запястью. — Неужели Вэнь Чжулю…? — Нет. На него резко подняли испуганный взгляд. Сердце Вэй Ина сжалось. — Тогда где твоё золотое ядро? Когда…? Почему не вернул его, обратившись к Баошань Саньжэнь? — Цзян Чэн, переживший слишком многое для подростка, чего угодно мог ждать от жизни, но не этого. Почему утаили, почему не вернули ядро тем же способом, коим предложили ему? Спокойное выражение лица шисюна вводило в замешательство. Вэй Усянь всё-таки освободил свою руку. И протянул её к даньтяню Ваньиня. Тот непонимающе проследил за движением. — Здесь. Оно здесь. У Чэна задрожали губы. Цзыдянь начал покалывать небольшими искрами. — Врёшь. — Врал, — Он хотел опустить глаза, убежать, но не позволял себе. Шиди было сложнее. — Я не знаю дорогу к наставнице моей матери. Я с Вэнь Цин всё подстроили, — Он хотел держать всё в тайне до конца жизни. Но понимал, на лжи отношения, не важно какие, не строятся. Его сильно ударили по протянутой руке до такой степени, что на руке остался красный след. Ваньинь резко встал, сделав несколько шагов назад, зло смотря на спокойного, всё ещё сидящего на полу названного брата. На самом деле внутри Вэй Усяня бушевала та же непогда, что и в глазах напротив. Но хотя бы один из них должен сохранять видимость хладнокровия. — Как ты посмел, ничего мне не сказав! — Мужчина не боялся быть услышаным — в кабинете стоят талисманы, заглушающие звуки. — И вот что ты мне теперь прикажешь делать? В ноги кланяться, когда у меня уже нет выбора, принять или отказать?! — Он с силой ударил стену рядом с полками. По ней пошли трещины. Кулаки сжались, сминая полы ханьфу. — Я никогда не стану требовать от тебя благодарности. Цзян Чэн, послушай… — Не поздновато, не находишь? — Цзян Чэн перебил, не желая слушать. Правда обрушилась на него ударом прямо в сердце. День ведь был таким обычным, даже не так, они вроде как начали снова налаживать контакт. И всё оборвали слишком резко, без капли аккуратности. Осознание плавает на подкорке разума, который отвергал реальность. А оно всё равно одержало верх, окатывая его потоком ледяной воды. — Ты ведь знал, что я ни за что не приму от тебя золотое ядро! — Цзян Чэн, — он всё ещё в сидячем положении смотрел снизу вверх. — Поэтому я и не сказал. Ты не видел себя тогда, ты не жил, ты существовал. — Только не говори, что тобою двигала жалость! Ты… Это невыносимо! — Он чуть ли не истерично схватился за волосы, он снова отступил, прижимаясь спиной к стене, тем самым становясь боком к опешившему Вэй Ину. Цзян Чэн понимает. Понимает, что без ядра не смог бы возглавить орден, он сейчас был бы на уровне рядового воина, его бы никак не воспринимали, считали бы пустым местом. Но он ненавидит, когда ему поддаются, помогают из жалости. Он всю жизнь второй, но это не значит, что ему нужны помощь или нечестная победа. Особенно, если это предоставляет Вэй Усянь. Воцарилась тишина. Усянь сжал губы в тонкую полоску. Он совершенно не думал, что его поступок можно трактовать как жалость. В то ужасное время он просто хотел вернуть Чэну нормальное состояние, чтобы тот снова держал в руках духовное оружие, чтобы гордо вёл за собой своих людей, чтобы больше не страдал. И дело было даже не в обещании, данное Юй Цзыюань защищать её сына ценой своей жизни. — Хотя чего это я, благородный Вэй Усянь не может по-другому. — А-Чэн, успокойся, давай спокойно поговорим, прошу. — Нельзя было сказать это сразу, не придумывать всю эту историю с Баошань Саньжэнь? — Он не успокаивается. Сильнее впивается пальцами в голову. Кольцо матери яростно сверкает молниями. — Ты хоть немного меня уважаешь?! — Безгранично, Цзян Чэн! — Он хочет встать и подойти. Вот только скорее всего его просто ударят, а он не сможет оказать сопротивления, когда угодно, но не в такой ситуации. — О таком и речи быть не может. — Тогда почему… Он закрыл лицо руками, ноги дрожали и только опора в виде стены не давала упасть. Названный брат никогда не поддавался своему шиди и тот был благодарен, ведь тогда победа становилась слаще, пускай отец не хвалил, а мать говорила, что можно было и лучше. Что сейчас пошло не так? Цзян Чэн не должен представлять это, но видит перед глазами отца, который поражается жертве сына Вэй Чанцзе и Цаньсэ Саньжэнь, и он восхваляет его, говоря, что тот смог достичь невозможного, как гласит девиз Юньмэн Цзян. Видит матушку, принимающую эту жертву как должное, но она разочарована в сыне, который "позорно" лишился ядра. А ещё Яньли, которая наверняка бы кинулась к А-Сяню спрашивать, как тот пережил пересадку и как он себя чувствует. Никто бы не спросил, в порядке ли сам Цзян Чэн, потому что это не надобно: золотое ядро вернули, физически он полностью здоров, так зачем переживать за него. Он пытается сдержать слёзы. Рвано выдыхает. И его поражает ещё одно осознание. Он ведь сам рискнул собой, спасая шисюна, отвлекая отряд Вэнь на себя. И можно ли теперь считать его собственную жертву… напрасной? Неоправданный риск, из-за которого люди могли лишиться наследника клана Цзян. И в итоге спас его именно Вэй Усянь. Впрочем, неважно. Вернись он в прошлое, Чэн бы не изменил своего выбора, из-за которого на его груди появились отвратительные шрамы. Он убирает руки, поворачивая голову в сторону незнающего что сказать Вэй Ина. Цзян Ваньинь всматривается и видит человека, тоже изменившегося из-за ударов судьбы. Война тоже оставила на Вэй Ине след. Его ауру оплетают нити тёмной энергии. Для Поднебесной он Старейшина Илин, способный одним движением продемонстрировать всю свою мощь и власть, покорить кого угодно. Иногда Цзян Чэн забывает об этом, видя перед собой всё того же веселящегося придурка. Он пережил не меньше, чем Ваньинь. Он всё-таки не смог сдержать слёз. Не желая их показывать, он в один шаг вернулся к столу, быстро забрал ленту с гуанем, и спешно, почти бегом, вышел из кабинета, ненамеренно хлопнув дверью. Правильно или нет сейчас убегать от проблемы, было плевать. Вэй Усянь, закрывая глаза ладонью, завалился спиной на пол, нервно выдыхая.

***

Тихая вёздная ночь в обители лотосов смотрелась гармонично, так же, как наполненный суетой шумный день. Тёмный заклинатель сидел на краю пирса, свесив ноги. Пальцы блуждали по флейте, не зная, какую играть мелодию. В голове то пусто, то все мысли мельтешат, не находя себе места. Сознание воспроизводило в ночной тишине звуки прошлого, словно ветер никак не мог унести детские крики и образы давно ушедших. Рука будто сама поднялась, сильно ударив по голове. Раньше было проще. Раньше. Раньше шицзе пела им колыбельные и песни. Пытаясь достать из воспоминаний хоть одну песню, Усянь напевал — мычал — примерный мотив, постукивая чэньцин по щеке, красная кисточка покачивалась в такт. Мелодия, точно тьма, пленяет и завораживает. Тихая, успокоивающая, лёгкая. Позади послышались шаги, но музыка не думала даже дрогнуть, продолжая безмолвную историю. — Представь, что мир как будто сон. Вэй Ин еле сдержался, чтобы не подпрыгнуть, впервые услышав, как поёт родной голос. Он был неуверенным, пытающимся подстроиться под ритм. — Здесь люди могут до звёзд достать, Попытайся, никто не смеет прогнать вон, — Уже смелее, но всё так же тихо. — Посмеют — я за тебя порву даже знать, — Усянь ухмыльнулся тому, как была пропета эта строчка: нежно, но решительно. Это же Цзян Чэн. Его голос не столь мелодичен и мягок, как у Яньли. Но он не грубый и не чёрствый. Слова легко слетают с уст, чувствуется светлая печаль в них. Спокойная радость, искренняя забота, эфемерная тоска. Они оба наслаждаются. — А пока невозможного не достиг ты, Знай, наши озёра — зеркала, Лотосы — прекраснейшие звёзды, — Слова на миг затихли, уступая на время шелесту музыки. Ваньинь сел рядом, смотря на небо, не на него. — Буду рядом, тебя душа моя избрала… Чэньцин отложена в сторону. Её владелец посмотрел на профиль человека, чей силуэт обведён контуром серебряного света луны. — Мне кажется или последняя строчка звучит по-другому? Ох, ты такой романтик, — Улыбнулся во все зубы он. Цзян Чэн повернул голову к нему, изгибая бровь. Вэй Усянь смахнул всё веселье с лица. Верно, сейчас не лучшее время для шуток. — Я без понятия, с чего начать разговор, — Цзян Чэн мнётся, крутит на пальце цзыдянь. Вэй Ину же хочется пошутить про то, что чудо, что он вообще решил поговорить практически сразу. Но молчит. Разговоры по душам не были их постоянной вещью в жизни. — Я никогда не поблагодарю тебя за ядро. Вэй Усянь почти до крови кусает губы. — Ты меня ненавидишь, — Скорее утверждение, чем вопрос. — Нет. Да и с тебя хватит, — Чэн не перестаёт возиться с кольцом, хмуря брови и не смотря на шисюна. — Вся Поднебесная тебя проклинает, мои проклятья дело лучше не сделают, — Пауза длилась долго. — …Ты, наверное, устал. Собеседник фыркнул. — Ты же знаешь, я не тот, кого заботит чужое мнение. Снова пауза. — Нет, правда. Мне плевать. Возможно, я отчего-то и устал, но мне не хочется думать об этом… А-Чэн, — Он поварачивает голову, надеясь, что ему посмотрят в глаза. — Я лишь боюсь, что из меня выйдет ужасный защитник, — Делиться своими переживаниями он не планировал. Ни с шицзе, ни с Вэнь Нином и Вэнь Цин, ни с шиди тем более. Вот только он видит, как Чэну тяжело далось принять его ложь. Цзыдянь искрит молниями, глаза не в силах скрыть творящийся внутри хаос из обжигающей смеси эмоций. Сможет ли он вынести ещё недоговорки от возлюбленного? Является ли он таковым сейчас для Ваньиня? Чэн вдруг засмеялся, так и не решаясь встретиться взглядами. — Ты издеваешься? Ты и ужасный защитник? Ты благородно защищал девушку в пещере черапахи-губительницы, сам же убил этого монстра, ты значительно продвинул ход войны, защищаешь вэньских псов, "воскресил" Вэнь Цюнлиня, — Он рвано выдохнул. — Ты отдал мне своё ядро и ты не сломался, в отличие от меня, — Кольцо от чего-то затихло, спина сгорбилась. — Цзян Чэн. — Иногда я думаю, что мне следует брать с тебя пример. Не потому, что отец так когда-то говорил, — Усянь напрягся, Ваньинь слишком редко заговаривал о родителях. — Но я ничего не могу с собой поделать. У меня в приоритете репутация, орден, и только близкие люди. Я не умею помогать всем подряд, я не умею чем-то жертвовать, я не… — Хватит, — Он схватил его за ладонь, крепко сжимая. — Посмотри на меня. Цзян только больше отвернулся, однако не стал вырывать руку. Вэй вздохнул. — Ты отстоял права Вэней, защищаешь меня, хотя это как раз таки погубно влияет на орден, — Больщой палец гладил тыльную сторону ладони, остальные всё ещё крепко сжимали, боясь, что тепло уйдёт и оставит навсегда. — А что, если я скажу, что порой жалею об этом решении, даже несмотря на то, что Вэнь Цин и Вэнь Цюнлинь спасли нас когда-то, — Голос холодеет. Вопрос вырывается раньше, чем его успели обдумать. — Тогда почему ты помог? — И только потом рот захлопывается, осознавая сказанное. Не успев более ни о чём подумать, Цзян Чэн резко обернулся. — …Потому что я люблю тебя, — Надломленно, нехотя. В сердце острой тонкой иглой воткнулось непонятное чувство, распространяя его по венам. Оно ощущалось тяжёлым, но таким приятным. Усянь от странного всполоха чувств не смог вымолвить и слово. — Я скажу один раз, переспросишь — ноги переломаю и утоплю здесь же, — Он вдохнул и выдохнул, глядя на поражённого, складка меж бровей слегка разгладилась. — Я рад, что ты есть в моей жизни. Ты и цзецзе — моя опора, благодоря которой я всё ещё на плаву. Я тебя не ненавижу. Потому что ты не виноват в том, что отец не любил меня, в том, что матушка была так строга, в том, что сильнее меня, в том, что ты просто хороший человек. Если бы тебя не было рядом со мной, жизнь была бы уже не той, — Он сглотнул, решаясь на следующее откровение. Несправедливо, если только тайны Усяня вскроются. — Если бы было не так, стал бы я отвлекать на себя отряд Вэнь, в итоге потеряв золотое ядро и получив шрамы от дисциплинарного кнута… Вэй Ин застыл, прокручивая в голове услышанное. Неужели… Глаза широко распахнулись. Горло пересохло. — Так вот оно что, — Хриплый голос будто был сам не свой. Затем на лице расползлась неестественная улыбка. — А сказал, что не умеешь жертвовать, — Он и не заметил, что их пальцы переплелись. Мысли были заняты тем, что он всё-таки плохо справлялся с защитой шиди. — Я не знал исход событий, думал, что у меня всё получится. Что вышло, то вышло, — Он пожал плечами, на мгновение отвёл взгляд и снова вернул. И глаза уже были ясные. Улыбка сбросила всю фальшь, становясь нежной. Всё налаживается. — Два героя снова вместе? — Усянь лукаво наклонил голову на бок. Им предстоит ещё о многом поговорить, но день, как и последние годы впрочем, выдался сложным. Передышка не помешает. На лице напротив заиграли те же эмоции. — Конечно, А-Ин. Усянь зашёлся в кашле. — Как ты меня назвал?! — Он подпрыгнул, оказываясь на ногах. — Верни мне моего А-Чэна! Мой А-Чэн меня бранит и называет "Вэй Усянь, я переломаю тебе ноги", — Нет, правда, до этого Чэн даже не называл его по родовому имени, а тут такое выдал. В мыслях почему-то пронеслось, что даже шицзе называет его не А-Ином, а А-Сянем. Тот закатил глаза, поднимаясь и вставая прямо напротив другого. — Хочешь, буду гулем тебя называть, — Руки скрещиваются, стараясь придать грозный вид, пока в глазах предательски пляшут смешинки. Вэй Ин только посмеялся, наконец, чувствуя себя ни чем необременённым. Отсмеявшись, он озорно посмотрел на нахмуренного Ваньиня. Он подался вперёд, заведя руки за спину, наклонился и счастливо заговорил: — Примирительный поцелуй? Его тут же ударили по голове. — Ай! — Вэй Ин отступил на пару шагов, держась за макушку двумя руками. Он жалостливо глянул на любимого. — Если у нас так постоянно будет, этот шисюн умрёт от несправедливости и глава останется без прекраснейшего помощника. И от этого рассмеялся уже Цзян Чэн. — Идём спать, сейчас всех разбудишь своими воплями. Вэй Усянь тем не менее продолжил возмущённо причитать, поднимая чэньцин с земли. И неожиданно почувствовал горячее прикосновение губ к своей щеке. Он, часто моргая, смотрел в удаляющуюся фигуру, облачённую в фиолетовое. — Эй, А-Чэн, подожди! — Опомнившись, Вэй Ин побежал за ним. Радость приятно наполняла сердце, но она не смогла вытеснить другое чувство, скребущее всё естество. Всё же он недоговорил, сказав, что боится лишь того, что не сможет всех защитить. Может, скоро он расскажет, что боится рано оставить этот мир и возлюбленного. Цзян Чэн не глупый — знает, что век тёмных заклинателей без золотого ядра краток. Возможно, они что-нибудь придумают.