Проблема

О многих проблемах можно забыть, разжигая горло и разум золотистой жидкостью в, запотевшем от льда, стекле и просижывая уставший зад в каком-то дешёвом баре с сомнительными закусками и посетителями. Одна и та же музыка поётся по сотый раз, уши начинают жутко болеть в громком трезвоне и неприятной пульсации, а чьи-то пьяные выкрики в углу помещения кажутся смешными, а может, и бесячими. За пару часов можно и привыкнуть. Можно забыть многое, но какого черта в женском смехе и музыке, он слышит тонкий голос и и обеспокоенное «Леон» где-то над ухом, когда на плечо словно опускается белоснежная кукольная ручка с аккуратными ноготками и ароматом чего-то приторно-сладкого вокруг. В горле першит, и Леон отпивает немного алкоголя, громко кашляя и устремляя взор куда-то за спину бармена, словно рассматривая ассортимент дальнейшей выпивки, но скудное предложение вызывает какую-то странную усмешку. Не тот бар он выбрал, чтобы забыться, но усталость накрывает с головой и оставляет после себя горькое послевкусие, в прямом и переносном смысле. Леон устал. Устал от пыляющего огня в груди и тяжёлых гормонов в голове. И почему из всех типов он выбрал милую особу с пшеничными волосами и детской улыбкой? Она как ребёнок в его глазах, но после случившегося в Испании, он не может смотреть на неё как прежде. Она взрослая, и от этого тошно. Было бы легче, сохранив она ту небольшую инфантильность в его представлении, абсурдной фантазии, но всё разбилось вдребезги, разорвалось, как хрупкая ткань по швам или как летящая пуля в мягкую плоть. Мысли стали слишком трезвыми, отчётливыми и от этого до ужаса пугающими. Ещё никогда факты не были столь невыносимо-осознанными. Мерзкая линия протекала по его мозговым каналам, затрагивала нервные окончания и схлопывалась маленькими пузырьками, полными крови и страха. И пускай кровь высохла, покрылась коркой и приобрела иную структуру, страх всё остался сырым и жидким, не принимавшим стойкую оболочку. Почему у этой фобии маленький носик и короткие волосы? Почему у этого дискомфорта серый окрас, прямо как её глаза? Леон посмотрел в тарелку сендвичей у рядом сидящего мужчины. Как только он и она прибыли домой, она попросила сладкого. Кеннеди с ухмылкой смотрел, как девушка уплетала с аппетитом шоколад, запивая горячим чаем. Жадно откусывала, слизывала языком со своих губ и пережёвывала приторную сладость, пока воздух вокруг неё не стал пахнуть десертами, пока пальцы не стали липкими от начинки и глазури. На юбке были крошки от печенья и маффинов, а через пару минут, та и вовсе стала слегка облизывать пальцы с искренним удовольствием и долей дофамина. Ей можно, она пережила много ужаса.

— попробуй, Леон! — сказала она и протянула плитку белого шоколада к его губам. На её щечках тоже были следы шоколада. Молочного.

Какой-то мужчина падает на пол и блюёт, довольно много, весь зал кричит, сотрудники ругаются и ищут средства для уборки. Леон глотнул ещё и отложил стакан, оплачивая свой заказ, проходя мимо толпы и лужи рвоты. На улице было прохладно, вечер лета прекрасен. Увы, Леон так и не напился в хлам, просто не получилось. Образ девушки звонко бил молотом по голове и отрезвлял похлеще подзатыльника. Возможно…просто, может быть, если бы она попросила его перестать пить, он, может даже, и бросит. Более вероятно. Можно предположить, он сделает многое ради неё. Больше, чем отказаться от алкоголя по выходным дням. Он даже съест тот мерзкий в своей сахарности шоколад. Если от этого она улыбнётся. — Леон! — Эшли окликает мужчину и с беспокойством подбегает ближе, хватая того за руку, — я обыскалась тебя!

И правда. Он больше не будет пить и съест с ней по кусочку пирога за чаем.