Прогремело небо фиолетовым дождем
И со стороны город стал как сумасшедший
Как один водой залитый дом
На подоконник падает холодная сине-зеленая мокрая тень. За приоткрытой на вентиляцию форточкой хозяйничает августовский дождь и барабанит по черепичной крыше. Свежесть и сырость нагло пробираются в щелочку и расплываются по охваченной мраком комнате. Ветки с сочными зелеными листьями громко и яростно хлещут по стеклу. Где-то вдали разливаются раскаты грома и вспыхивают резкие контуры молний. В воздухе чувствуется приятная озоновая свежесть с покрывающей все вокруг белесой дымкой. На мокрой скамье валяются забытые ключи, которые рискуют покрыться рыжеватым налетом из-за беспечности хозяев. Марк чувствует, как ключицы больно впиваются в деревянную обшивку стен, едва пахнущую смолой, но не рискует шелохнуться и сдвинуться. На его плече только задремала замученная Юля. Все утро она маялась с высокой температурой и болью в теле и вот совсем недавно, пару мгновений назад смогла хоть немного отдохнуть от постоянного першения в горле. Домик на подмосковной даче окутывает темнота, отчего глаза непроизвольно закрываются сами по себе и увлекают как можно дальше от сырого августа и нагнетающей осенней хандры. Тишман пару раз уже проваливался в дремоту на несколько минут, а после резко распахивал голубые глаза и тыльной стороной ладони дотрагивался до влажного лба блондинки. В комнате постепенно вместе с темнотой начинала господствовать и прохлада, поэтому приходилось сильнее кутаться в плед и натягивать его на Юлечку. Паршута спит слишком неподвижно, что шатен с волнением прислушивается к ее тяжелому хриплому дыханию. Мужчина вновь качает головой от негодования, снова коря себя за ее болезнь. Все болячки, даже самые мелкие, он переживал вместе с ней, ни на шаг не отпускал от себя и брал лечение в свои руки, прекрасно зная, что его девочка слишком безответственно относится к собственному здоровью. Марк по праву мог называть себя личным лечащим врачом госпожи Юлеи. — Да боже, Марик, меня просто продуло вчера вечером и все, — отнекивалась блондинка рано утром, когда проснулась с больным горлом, — прекрати себя уже во всем винить! — Да не продуло просто тебя, кто ноги вчера еще промочил и шатался так полвечера, — бухтел голубоглазый, разбавляя сироп солодки кипятком и звонко помешивая чайной ложкой эту жидкость, — на кой черт я тебя послушал? — отмахивается от нее певец и напряженно трёт виски, протягивая кружку Юле в руки. — Ну хватит уже причитать, все случилось. Че уже разбираться кто прав, кто виноват? — недовольно возмущается Паршута и резко отворачивается от шатена, — я сейчас обижусь и уеду в город, а ты живи здесь один и учи всех, как надо делать, — в сердцах добавляет кареглазая, так и не повернувшись к присевшему на край кровати Марку. — Лежи уже, ехать она собралась, — усмехнувшись, укладывает девушку обратно в постель и тянется за градусником, — Юлька, ну ты в своем репертуаре, — улыбчиво шепчет Марк и всматривается в происходящее за окном. — Ну извините! — не унимается разогретая как паровоз и пыхтящая, что есть мочи, блондинка. — Все, все, успокойся, — нежно поглаживает по руке, — никто тебя не винит. Давай ложись удобнее и градусник засовывай, — подправляет подушку и с умилением смотрит на то, как кряхтящая Паршута ерзает по смявшейся простыне. Сейчас она выглядела как совсем маленькая шабутная девочка с крошечным хитреньким носиком, который та сует совсем куда не нужно и расплачивается болезнью за излишнее любопытство и детскую безответность. Пушистые некогда волосы сейчас запутались в легком несуразном пучке, откуда прядки торчали в разные стороны. От безумной жалости щемило сердце, видя, что румянец скатился с бархатных ее щечек и притаился где-то до лучших времен. Улыбка тоже выползала совсем вымученной и неестественной, когда девушка пыталась реагировать на шутки Марка, который всеми возможными способами пытался разрядить удручающее настроение в комнате. — 38,2 у тебя, — обнадеживающее сообщает Тишман, смотря на поднявшийся столбик ртути в стеклянной оболочке, — лежи, я тебе молоко с медом принесу сейчас, — нежно проводит шершавой ладонью по горячей руке. — Кошмар, — как ребенок кривится Юля и натягивает одеяло по самые уши, пытается спрятаться от ненавистного «лечебного» напитка, — я не буду это пить! — Я тебе по заднице дам, пить она не будет, — усмехается Марк, когда стряхивает градусник, — все давай, сейчас вернусь, — поддерживающее подмигивает и поднимается со стула. Нудно скрипящие половицы провожают мужчину до самой двери, после чего в комнате наступает недолгая тишина, которую нарушают скрип кровати от ерзаний Паршуты в разные стороны. Чувство глупой беспомощности съедает изнутри. Юля это ненавидит. За всю жизнь привыкла быть опорой самой себе и ни на кого не рассчитывать. Марк пытается сломать эту тенденцию и доказать светловолосой, что ей совершенно не нужно тащить все на себе. Ему безумно хочется, чтобы кареглазая всегда помнила, что у нее рядом есть Марик, который в лепешку разобьется, только чтобы она не взваливала обязанности и проблемы на свои и без того хрупкие плечи. А сейчас глупый летний дождь скосил ее и заставил пролеживать бока в этой дурацкой кровати с больным горлом и соплями. От ненависти к собственной беспечности сердце сжимается в маленький клубочек и от глубокого вздоха раскрывается обратно, отдаваясь едким ударом в груди. Одинокая горячая слезка, удавом, медленно и мучительно ползет по раскрасневшемуся лицу, оставляя после себя щиплющий соленый след. Юля задирает голову как можно выше, чтобы глаза, ставшие самой настоящей чашей, не опрокинули весь поток скопившихся эмоций за последнее время. Одиночество длится совсем недолго: на пороге вновь появляется темная макушка, а после и сам мужчина с огромной кружкой, откуда выплывает пар и растворяется в сыром воздухе. Тишман аккуратно присаживается рядом с ней и с серьезным взглядом протягивает молоко. Блондинка безмолвно отодвигается, не скрывая искреннего недовольства и следов самобичевания. Марк безмолвно подсаживается к ней еще ближе и вновь тянет руку. Кареглазая тоже продолжает играть в молчанку, с прищуром смотря на реакцию мужчины. На лице артиста устраивается абсолютное спокойствие: он прекрасно знает, что выиграет эту битву, поэтому не тратит даже сил на уговоры вредной девочки. Хотя непросохший след от слезы на ее щечке больно щемит душу и вызывает непреодолимое желание прямо сейчас схватить ее в охапку и прижать к себе. Юля закусывает нижнюю губу и чуть наклоняет голову в бок, пытается поиграть с Марком. Голубоглазый с усталостью закатывает глаза и не отодвигает кружку, хотя рука уже ужасно устала и чуть ли не трясется от напряжения. Он непреклонен. Паршута решает брать противника жалостью и пытается выдавить из себя остатки слез, после чего драматично отворачивается к стене и зарывается под одеяло с головой. Вылезти обратно заставляют резкий стук кружки о стол, от которого часть молока разливается по клеенке, а после скрип двери, также резко захлопнувшейся за вылетевшим оттуда Мариком. Юля понимает, что перестаралась. Становится страшно стыдно. Руки сами тянутся к стакану и вливают его содержимое в рот. Она кривится, но все-таки проглатывает приготовленное, между прочим, с любовью лекарство. Резвость вместе с вредностью испаряются моментально, оставляя ее один на один с очередным гложущим чувством вины. В потоке размышлений и переживаний Паршута засыпает под влиянием высокой температуры. Естественно, никакой обиды на утренние капризы не было: Марк прекрасно знал, какой несговорчивой бывает Юлька, когда что-то идет не так, как хочется ей. Свободной рукой Тишман аккуратно поглаживает ее по голове, медленно выпутывая пальцами свалявшиеся между собой пшеничные пряди. Сбивчивое хриплое дыхание не дает покоя шатену. Ему совсем не хотелось, чтобы его кареглазая любовь собрала весь букет неприятных последствий после вчерашней прогулки. Погода словно понимает его внутреннее напряжение и всецело поддерживает это настроение, продолжая пригибать тонкие ветви деревьев резкими порывами ветра. От мыслей, которые словно змеи кровожадно заползли в голову и тормошили и без того напряжённое сознание, отвлек лающий кашель под самых ухом. Девушка во сне буквально захлебывалась в нем, жадно хватая воздух ртом. От такого непроизвольно не проснуться просто не получиться, поэтому на Тишмана вновь серьёзно устремился взгляд тонкой щелочки измученных карих. Марк с трепетом проводит рукой по ее пересушенным жестким губам, словно пытается стереть оттуда самую настоящую пустыню. Медленно ладонь перемещается на мягкие покрасневшие щечки и слипшиеся ото сна веки, еле приоткрытые из-за головной боли. Лоб блондинки продолжает полыхать жаром, порождая новую волну усталости и лихорадочного обморока. — Ну чего ты? — хрипит Юля, замечая сбившиеся в кучу темные брови и слегка поджатые в недовольной улыбке губы. — Я-то ничего, а вот ты… прямо-таки не очень, — нервно трет переносицу и прижимает девушку к себе еще ближе, поглаживая ее теплую спину, — приподнимись-ка, нурофен где-то под тобой, — легка усмешка вылетает у Марка, который одной рукой пытается нащупать блистер с таблетками. Паршута ни капельки не сопротивляется, словно кукла болтается туда-сюда в его объятиях. Скорее всего, она даже не особо понимает, что происходит из-за затуманенного сознания. Силком ей вкладывают в рот таблетку и заливают водой, после что-то очень сладкое и нежное напевают под ухо тихо-тихо, будто это самая сокровенная тайна только для них двоих.Выйти из кино и махнуть по этим лужам
И не думать ни о чём опять