Stupid in love

Исаги стоит на пороге квартиры Баро и вроде как пытается не испытывать экзистенциальный кризис. Часики в коридоре тикают — тик-так, тик-так. У Исаги точно так же тикает сердце (ни в коем случае не бьётся), быстро-быстро, как бомба, что готовится взорвать и себя, и все ее окружение. Лучше бы она взорвалась, чтоб раз и навсегда, а потом — пустота, может быть, или рай с лупоглазыми ангелочками и заезжими песнопениями на каждое утро. Или персональный ад с Шоэй Баро во главе для всяких там Исаги Йоичи. Он проходит сквозь коридор и открывает дверь спальни. Чужая квартира стала ему как своя родная; наверное, он свою собственную обитель не знает настолько хорошо как эту — холодную и идеальную, подстать своему владельцу. Возможно, Йоичи из-за этого в себе несколько разочарован: находить себя на мысли о том, что ты просто-напросто зависим — дело неприятное. Точно такое же неприятное, как укладываться на чужое твердое плечо и прижиматься к нему всем своим нутром и бесконечной тихой любовью. Он искренне удивляется тому, что Баро его ещё из-за этого не выгнал. Он ему просто это позволяет. Если так подумать, то он Исаги вообще много чего позволяет — остальным такие вещи вроде как под строжайшим запретом находятся: сунешься в его квартиру — моментально умрёшь, положишь голову на плечо — будешь в аду на раскалённых камнях плясать, пока повторно не сдохнешь. Исаги ещё не умер и ещё не в аду, но поверьте — ментально он уже давным-давно во всем этом далеко не райском поприще пляшет. Они говорят обо всем подряд, но не о том, что может касаться их: о футболе, о каком-то спортсмене, что неудачно упал на задницу и оказался в больнице, о новой кафешке, что открылась недавно и о новом матче, что был явно сфальсифицирован. — Не, ну ты видел, как тот мудила под тринадцатым номером специально толкнул другого и ему даже жёлтой карточки за это не вписали? — возмущённо задаётся сим важным вопросом Баро, просмотривая недавний матч и указывая на моменты с этим «тринадцатым мудилой». Исаги лишь возмущенно задается вопросом «Кто, черт возьми, они друг другу?». Не так возмущённо, конечно же, как хотелось, но все же. Потому что Исаги — мальчик то умный, просто само понятие «влюбленность в Шоэй Баро» настолько непонятное и сложное, что пазлы в голове просто в никакую не позволяют себе внутри нее сложиться. Друзья? Нет. Враги? тоже нет. Соперники? Возможно. Незнакомцы? Снова не туда. Никто? Ну не до такого же! Влюбленная парочка? Сказать честно — хер его знает: все эти случайные прикосновение, странные совпадения по расписанию и, боже, эти взгляды, которыми Баро одаривает его иногда — потому что так, на кого попало, обычно никогда и ни при каких условиях не смотрят. Черт возьми, они даже целовались один раз (можно смело опустить тот момент, что это был смазанный и пьяный поцелуй. Исаги отказывается верить, что он ничего не значил). Поцелуй, к слову, был приятным. Ещё, к слову, приятно было бы поцеловаться и прямо сейчас, но это скорее было бы странно. Но Баро его целует, черт возьми. Под какой-то чересчур уж сопливый ромком и в какой-то уж слишком располагающей для всего этого обстановке. Откуда спрашивается взялся вообще этот фильм, когда они только недавно обсирали один матч? Черт возьми, Исаги, меньше летай у себя в облаках и вернись уже в реальность. И он возвращается. — Зачем? — Исаги искренне не вдупляет. Он и ошарашен, и все ещё отстранён одновременно. — Момент романтичный, — Баро лишь поднимает вопросительно бровь, мол «А что ещё надо было сделать?». Приехали. — Зачем ты меня поцеловал? — И вид возмущенный и ни черта не понимающий. — Ну так это, — Шоэй с виноватым взглядом почесывает затылок. — Разве мы не встречаемся? У Исаги пазл в голове начинает постепенно приобретать форму. По-идиотски влюблённую.