Шестое апреля две тысячи двадцать второго года.
Для своих родителей я был трусливым ничтожеством, эгоистичной паскудой и просто обузой. Их звали Джанет и Минхёк Кимы. Я помню, как в далёком детстве, ещё когда наша семья не была такой богатой, они рассказывали историю своей любви. На борту палубы стояла моя мама, а папа беспричинно слонялся тенью по всему строению корабля, разглядывая виды на бескрайнее море. Тогда он врезался спиной в маму, спешно пытаясь извиниться за свою невнимательность, а она, в свою очередь, оглядывала взглядом полного интереса своего будущего мужа. Тогда они и познакомились. Много общались, выпивали вместе. Встречали на этой палубе красивый рассвет. Через месяц после прибытия в Южную Корею, к себе на родину, они поженились, сыграв удивительно прекрасную свадьбу. Джанет, моя мама, тогда спешно сменила фамилию, не смотря на необязательность, и навсегда влюбилась и влюбила в себя Минхёка, моего папу. Выглядит как настоящая история любви. Так это и было ровно до того момента, как я пошёл в школу и мне впервые задали вопрос о желании учиться. Каждый день я учил что-то новое, повторял старое. Ходил я на улицу только из-за школы или из-за чего-то другого. Единственный праздник, когда мои родители не оставляли меня на попечительство няни, был Новый год. Тридцатого декабря у меня день рождения, но даже его мои родители не хотели праздновать где-то за пределами дома, ссылаясь на то, что я попрошу это вновь и забуду про обязанность учебы.***
Я помню как однажды я пришёл домой заплаканным. Мой личный водитель Джинсо-сонбэ успокаивал меня всю дорогу, говоря, что красная двойка в журнале это не беда, и в следующий раз я обязательно получу заслуженную пять. Но он не знал, что эта красная двойка в моём дневнике — это начало моего персонального ада. Я помню, как аккуратно заходил домой. Моя няня всегда встречала меня первой. Я помню её лицо возможного понимания. Она никогда ничего не говорила насчёт моих оценок и… о реакции моих родителей на них. Я помню лица гувернанток, когда я снимал с себя куртку. Я помню как протягивал свой рюкзак родителям и ничего не говорил, ведь знал, что они итак всё знают. А ещё я помню как отец взял меня за шкирку и повёл в их с мамой комнату. Как он закрывал дверь и брал длинную тонкую указку в шкафу и приказным тоном говорил снимать носки и сесть на постель. Я помню, как мои детские ноги были высечены красными полосками. Как из ранок сочилась алая кровь, крупинками спадая на мягкую перину постели. Я глотал противный ком в горле, стараясь не плакать, ведь за это я получу ещё двадцать ударов указкой по запястьям. Я выходил из комнаты заплаканным и уставшим, хромая на обе ноги. Я уходил к себе в комнату и беззвучно содрогался в тихом, разочарованном плаче. Мне было так больно, что я желал вернуться на несколько часов назад в прошлое, и никогда не отвечать на вопрос противной старой учительницы, которая видела во мне богатого инфантильного плаксу. Ей было всё равно, что я ответил правильно, она лишь желала поднять своё никому ненужное эго, отыгрываясь на невинном ребёнке. Спустя шесть лет, в средней школе, я который раз забирал идеальный похвальный лист, с отличием закончив восьмой класс. Я видел завистливые взгляды моих тупоголовых одноклассников, и то, как они закатывали глаза, смотря на меня внизу, сидя на стульях в актовом зале. Я хотел крикнуть им, что я хотел бы оказаться на их месте хотя бы на минутку. Хотел просто успокоить свой постоянный голос в голове. Я должен быть идеальным.Идеальным во всём.
Но мои родители каждый день, с начала моего пубертатного периода, видели как я медленно угасаю. Пропадаю в своих мыслях. Мое лицо посерело. А детский взгляд полный озорства померк. Они хотели видеть здорового ребенка, который всегда лепечет всё, что не попадя. Тогда я и познакомился со своим «лечащим врачом» — Уильямсом Ховардом. С человеком, который первый помог мне унять голос в голове. Все мои чувства хранились глубоко под водой. В черной пустоте огромного давления. Они хранились в Марианской впадине. Я не оказывал желания улыбаться попусту. Я не смеялся от шуток. Я лишь плакал, даже если уставал от постоянной влаги вокруг глаз. Мне было все равно на противный уже мне солёный вкус слёз. Я каждый раз стирал их рукавом толстовки. Я словно пытался хоть как-то подавить в себе это чувство… ненужности. Мои родители перестали со мной общаться, ведь я не реагировал эмоционально, как раньше, на их слова. Я учился просто идеально. Я висел на доске почёта. Я был тем, на кого пытались ровнять своих детей глупые родители. Я часто проходил возле этой доски напыщенной отличной учебой учеников нашей школы. И каждый месяц видел свое лицо. И каждый год я получал похвальный лист за старания и прекрасную успеваемость. Ту противную учительницу уволили, когда я нашёл в себе смелости рассказать хотя бы гувернантке, что ответил правильно. Но перед мной никто и не стал извиняться. Отец разочарованно вздохнул, что я пустоголовый трус, раз уж я не смог сказать об этом сразу. Через некоторое время мои родители, в особенности мама, уставшая от серости моего постного лица, отправили меня к Уильямсу Ховарду. Моя мама утверждала ему, что я порчу всем настроение дома, и меня должны вылечить. Она сказала, что оплатит любые таблетки, лишь бы я улыбался всегда. Мой лечащий врач ничего не ответил. Он просто попросил оставить меня и его в кабинете. Я чувствовал тревогу от того, что я вновь остаюсь в закрытом пространстве с мужчиной. Я думал, что меня вновь «накажут» за все эмоции. Но он просто попросил меня заполнить анкету. Я подписал её, ответил на все вопросы в тесте и отдал ему. Он внимательно прочитал и убрал в сторону, начиная диалог. — Ким Тэхён, верно? — он аккуратно убрал этот листок в свой задвижной шкафчик в столе. Я еле пошевелил губами, и почти шепча, произнёс: — Да, сэр. Мои родители заставляли меня обращаться так ко всем мужчинам, старше меня хотя бы на год. А девушкам — Мисс или другие варианты. Тот же вариант с Миссис. — Я вижу, что ты довольно способный парень. Насколько ты любишь учиться? Вновь вопрос об учёбе. Мои родственники часто спрашивали у меня именно этот вопрос. — Физика. На все его вопросы об учёбе я отвечал так кратко, как только мог. Я боялся собственного тихого голоса, который разучился говорить вне школьной территории. — Итак, Тэхён. Расскажи мне о своих сновидениях. Тебе снятся кошмары? Уильямс Ховард задал этот вопрос, и я мгновенно перестал дышать. Мое дыхание будто желало хоть так закончить этот диалог. Ведь после этого вопроса в тишине комнаты, я почувствовал себя более неуютно. Я не знал, как ответить на этот вопрос. Мне часто снились кошмары, чаще всего я видел как мои родители отдавали меня в детский дом или я сбегал из дома, а позже мои родители начинали искать меня, а когда находили… — Мне снятся сны, но я часто не помню о чём они были. Я внезапно понял, что соврал ему. Я всегда записывал свои сны, и прятал свой личный дневник так, чтобы даже моя няня, Миссис Джонс, не нашла его. — Ну что же. Тогда хочу спросить у тебя одно, — он аккуратно кивнул. Его чёлка спадала на его глаза, но он не убрал её. Я молча взглотнул и готовился к новому вопросу. — Ты любишь учиться? Этот вопрос набатом застучал по голове. Нет, я не любил учиться. Я ненавидел учёбу. Я не вникал в материал. Я лишь заучивал то, что просили учителя. Мне было всё равно на то, что говорил учитель на уроках. Меня почти не спрашивали, они знали, что я всегда отвечу правильно. — Я хорошо учусь, — я отвёл взгляд. Я не ответил на вопрос. Я это знал, но я не мог сказать о своём реальном отношении к учёбе. Этот лечащий врач мог запросто сказать это моим родителям, а после этого вновь последует наказание, сковывающие моё тело от страха. — Я понял. Ты не хочешь отвечать. Уильямс Ховард записал в своём блокноте что-то и аккуратно убрал его от себя. — Ты пользуешься камерой телефона? — он улыбнулся уголками губ и взглянул на мой телефон, лежащий на столе, возле меня. — Да, я пользуюсь ею. Я не фотографируюсь. Я использую лишь тогда, когда мне нужно что-то выучить в краткие сроки. Да, я сижу в телефоне. Но по секрету от своих родителей я общаюсь с людьми со всего света. Я действительно нашёл хоть что-то, что даёт мне желание быстро справиться с уроками. — Все подростки любят фотографироваться и снимать видео. Так что, прошу тебя начать записывать видео сообщения о своих днях. О том, как ты их проводил. Что ты делал. А главное, что ты чувствовал. Договорились? Каждый месяц я буду ждать тебя в своём кабинете и твои рассказы. Я скажу твоим родителям, чтобы они отпускали тебя гулять в парках и так далее. — Мне не разрешат, — я ответил это так быстро, как только мог. Я знал отрицательный ответ моего отца. Он против того, чтобы я занимался чем-то помимо учёбы. — Твоя мама хочет видеть тебя счастливым. — Я понимаю, но, — я не успел ответить, как он меня перебил. — Мы решим эту проблему. Не беспокойся. Можешь идти. Спасибо за диалог. Не забудь про видео сообщения, пожалуйста. — До свидания, доктор Ховард. — До свидания, Тэхён.***
Я был на домашнем обучении месяц, после того, как мои родители узнали, что мои оценки хотели занизить, чтобы другие ученики тоже учились ради доски почёта. Тогда мой отец пришёл в школу и устроил мозгоправку моему директору. Тот в свою очередь перестал что-либо говорить о поправках в моих оценках. Он просто называл меня гордостью школы. Я начал записывать видео сообщения, как мне было велено. Я правда рассказывал хоть что-то. Но мне было сложно сказать о том, что я чувствовал. Мои родители сразу же поехали со мной в большой торговый центр и купили профессиональную камеру. Моя мама даже обняла меня, и сказала, что будет ждать моей поправки. Мой отец лишь недовольно цокнул и оплатил своей банковской карточкой камеру. Вечером я посмотрел на выполненные домашние задания на доске, и сел за свой письменный стол. Я поставил камеру рядом с собой и включил запись.Запись первая.
Я не знаю что мне нужно говорить. Первые пять минут я молчал, но решил хотя бы поздороваться. — Я… Меня зовут Ким Тэхён. Я ученик школы под номером сто шестьдесят восемь и учащийся девятого класса старшей школы. Сегодня я побывал в кабинете своего психолога — доктора Уильямса Ховарда. Он попросил меня начать записывать такие видео сообщения о себе и … о своём дне и о своих эмоциях и чувствах. Мы поговорили о моей учебе и успеваемости. Я должен был рассказать о своих снах… но не рассказал. Я соврал ему и сказал, что забываю на утро о чем были мои сны. На самом деле мне часто снятся кошмары. Они отвратительные. Я запнулся. Я впервые говорю такие слова вслух. Мое сознание будто бы дало волю своим чувствам. Возможно, что Уильямс Ховард был прав. На следующий день я проснулся и понял, что через два часа, впервые за месяц я иду в школу после домашнего обучения. Я подъезжал в школу, сидя в машине своего личного водителя. Он подбадривал меня и просил потом рассказать о том, что будет интересного. Я впервые улыбнулся ему, но когда увидел его удивлённые глаза, перестал и вышел из машины, бросая быстрое «Да конечно и до встречи». Я помню, как заходил в класс и садился за свою парту. Я видел недовольные лица своих одноклассников и улыбающегося учителя. Они всегда были рады мне. Я как обычно доставал свои принадлежности. Через несколько минут прозвенел звонок и в наш кабинет зашёл он. Я навсегда буду и там и здесь благодарен за всё. В наш класс зашёл высокий парень, с несильно крупным телосложением. Он улыбался как крольчонок и семенил за кем-то из нашей администрации школы. Все встали со своих мест, и я тоже. — Доброе утро, дети. С сегодняшнего дня у вас появился новенький. До свидания. Девушка из администрации нашей школы покинула кабинет и закрыла дверь. — Здравствуйте. Меня зовут Чон Чонгук, — он осмотрел класс и наши взгляды встретились. Он замер, его голос дрогнул на его имени, но поспешно продолжил говорить, — Я буду рад общению с вами. Учитель попросил его сесть за любое свободное место. Каждая девушка в нашем классе сразу же стала убирать свой стол, думая, что новенький сядет с ним. Он просто подошёл ко мне и наклонился, произнеся: — Можно? Я заторможено кивнул и видел, как он садится возле меня на свой стул. Я решил отвернуться к доске и не смотреть на своего соседа. Но я чувствовал как смотрел на меня. Мое тело заставило меня повернуть к нему голову, и мы вновь столкнулись взглядами. Его глаза бусинки были очень милыми и темными. Мне казалось, что он действительно кролик. — Будем друзьями? — Чонгук протянул мне ладонь для рукопожатия. Моя ладонь была чуть-чуть вспотевшей от нервов, а его, наоборот, очень сухой. Он вновь улыбнулся мне и продолжил смотреть на меня. Я отвернулся и начал записывать дату и тему урока в тетради. В этот день моя жизнь очень сильно изменилась. Спустя некоторое время я вышел из школы и видел на стоянке машину своего водителя. Но Чонгук догнал меня и крикнул мне остановиться. Мы не говорили на уроках. Точнее я не то, чтобы не хотел. Я боялся что-то ляпнуть ненужное ему. Чонгук просто кивнул, когда я молчал и как-то односложно отвечал. Он не показывал недовольства. — Можно взять твой номер телефона? Он протянул свой телефон с клавиатурой набора номера. Я кивнул и ввёл свой номер телефона. Он что-то сделал в своем телефоне, наверное он сохранил и лучезарно, я серьезно, улыбнулся мне. — Пока, Тэхён! Встретимся завтра! Он убежал в другую сторону парковки и сел в черную машину. Мы учились в очень популярной школе. Точнее, в богатой. Я думаю, что здесь точно будут ребята со своими водителями. Я быстрым шагом сел в машину и поздоровался с водителем. — Привет. У тебя появился друг? — водитель Джинсо-сонбэ улыбнулся мне и завёл машину, начиная движение. Мы поехали на выезд с парковки. — Он новенький. — Я не расскажу родителям. Не переживай. Я знал об этом. Но я говорил правду, но всё равно кивнул ему и пристегнул свой ремень безопасности, закрывая глаза. Я хотел просто успокоить своё сердце, которое почему-то при виде этого парня, забилось быстрее. Домой мы приехали быстро, не попав в пробку. Я зашёл в дом и моя няня тут же подошла ко мне и забрала мой рюкзак. Я снял с себя ветровку и отдал гувернантке, которая ждала, пока я вручу ей свою верхнюю одежду. Я забрал у няни свой рюкзак. Я пошёл поздороваться с родителями, но я увидел, как они улыбаются и смотрят в гостиной на ноутбуке, в обнимку, какую-то передачу. Я не стал им мешать и просто крикнул, что я дома. Моя мама крикнула мне в ответ приветствие, в виде «Привет, сына». Я ушёл на второй этаж, в свою комнату. Я быстро выбрал тетради и взял планшет, в котором находятся все мои учебники в электронном виде, и побежал на чердак. Это было моим любимым местом. Я любил учиться здесь. Я любил просто просто проводить здесь своё свободное время. Я никуда не ходил. Ни на какие кружки. Я не учился в музыкальной школе. У нас было дома фортепиано. На нём любила играть мама. Она каждый вечер после работы садилась за него и играла классику. Я слышал шелест нот, звук стучания по клавишам и мамин тихий голос, напевающий под незамысловатую мелодию. Мой отец подходил к фортепиано, и ничего не говоря, внимательно слушал пение и игру своей жены. За полчаса я справился со всеми уроками. Это было просто. Сегодня не задавали слишком много. Так что я решил записать вновь видео сообщение. — … и вот так я познакомился с новеньким. Кстати, его зовут Чонгук. Я услышал стук в дверь чердака и поспешно встал с небольшого бордового дивана, прибегая к выходу из чердака. Я поднял дверь вверх, и открыл выход. Внизу на лестнице стоял моя няня. — Тэхён, родители попросили тебя позвать ужинать. Я кивнул и вернулся к своим школьным вещам, забирая это всё. Позже я отнёс их в комнату, вместе с камерой. Я коротко попрощался в видео и спустился вниз. На первый этаж к моим родителям в столовую. Она была аккуратно совмещена с большой кухней. Мой отец любил раньше, когда я был маленький, готовить мне быстрый завтрак в виде шоколадных колец с молоком. Я сел за стол и взял ложку. Передо мной стояла моя тарелка, а на ней лежала моя порция: аккуратно уже нарезанный стейк, рядом лежал жаренный горошек с морковью. А на гарнир было пюре. В комнате витал вкусный запах. Мои родители уже ели и ничего не говорили. Это меня настораживает, ведь обычно они спрашивали меня об учёбе. — Тэхён. Мой отец перестал есть и позвал меня по имени, откладывая от себя столовые приборы. Моя мама посмотрела на меня. В её взгляде я увидел недовольство и разочарование. Неужели они узнали… — Госпожа Миён рассказала о том, что к тебе наконец-то подсел одноклассник. Кто это? Отец не отрывая глаз, смотрел в мои и я видел, как он играет своими желваками. Я не хотел отвечать на этот вопрос. Я помню, как жуткий и липкий холод, смешанный со страхом покрывает моё тело. На лбу выступила испарина, а глаза забегали по лицам родителей. — Тэхён. Отец вновь позвал меня, с нажимом проговария по слогам. Пожалуйста, не заставляйте меня отвечать. Я бы ни за что не дал сесть Чонгуку за нашу парту, даже если… Правда. — Он новенький и подсел ко мне сам. Я понял, что вновь выгляжу для родителей трусом и безвольной тряпкой. Я старался улыбаться хотя бы на что-либо от своих родителей. Но тогда я хотел позорно встать убежать отсюда к себе на чердак. — Ты решил нас предать и положить на кон учёбу? Я правильно понимаю? Какой же ты… А дальше последовало одинаковое. Каждый раз отец говорил одно и то же. Он вновь встал из-за стола и подошёл ко мне, со всей силой давая едкую пощёчину. На моей щеке тогда образовался красный, жгучий «синяк» от ладони. Он крикнул мне встать и толкнул меня, выводя из столовой. Моя мать тогда бросила, полный отвращения моему поведению, взгляд. Мой отец толкал вновь в их с мамой комнату. Он тогда закрыл дверь и я думал, что меня вновь накажут сечением пяток. Но он молча взял из шкафа розги и с нажимом сказал снять рубашку. Я ничего не говорил, я просто снял ее и встал спиной к нему. Каждый удар. Удар за ударом. Я чувствовал как сильно болит моя кожа. Я чувствовал как на новые раны отец бьёт сильнее. Меня трясло. Я тогда впервые заплакал от наказания. Я знал, что мой отец любит давать наказания, высекая спину или пятки своей указкой. Но он ровно до того момента не бил меня розгами. Из моих глаз тогда поступили слезы, и я в панике пытался их убрать с лица, незаметно стряхивая капельки, ладонью. Через полчаса моего наказания я ушёл в свою комнату. Я даже не притронулся к еде. Мой отец бросил на последок «Паскуда» и толкнул меня в спину. Я упал на ноги, и в ту же минуту получил затрещину по затылку. — В кого ты такой родился. Отвратительно.***
Ночью я записал видео сообщение, в котором говорил об ужине и об наказании. Месяц два я проходил в школу. Я всё так же сидел с Чонгуком. Моя мать сказала, что он может сидеть со мной, но если они с отцом узнают, что я общаюсь с ним, то мне и ему будет явно несладко. Мы общались. Мы очень много общались. На перемене, тихим шёпотом на уроках, в мессенджерах. Мы общались везде. Он был поклонником металл исполнителей, а я любил астрономию. Мы часто обменивались фотографиями луны или звёздного неба. Через месяц общения я рассказал ему о том, что я не могу с ним общаться. Он уверил, что если тайно, то мы справимся. Родители уехали в командировку, а это значит что где-то две недели я буду обязан сидеть дома. Я это написал Чонгуку в мессенджере. Он кинул грустный стикер кролика и попросил общаться с ним больше и не грустить. Я улыбнулся на эти слова. Я впервые улыбнулся из-за человека. Я не рассказывал Уильямсу Ховарду о Чонгуке. Я просто рассказывал, что мои кошмары ушли и я действительно полюбил приходить в школу. И это было правдой. В тот вечер мои родители уехали, а я решил поискать собеседника на ночь потому, что Чонгуку нужно было спать, и он сам же предложил пообщаться с кем-нибудь на некоторое время. И я, собственно, поддержал эту идею. Я познакомился с парнем из колледжа в нашем городе. Его звали Джон Бёрнер. Он был из приличной семьи. Мы общались очень часто и так много, что казалось, у нас не заканчивались темы для разговора. Чонгук, помню, тяжко вздыхал, когда я на переменах сразу же доставал телефон и отвечал Джону. Но я не реагировал на это. С Чонгуком у нас было всё просто замечательно. Я рассказал родителям, что захотел ходить в школу из-за этого человека. Мой отец был недоволен, но когда увидел, что моя мама улыбнулась, он улыбнулся тоже. Тогда они сказали, что рады видеть мои улыбки дома. Я тогда впервые за несколько лет будто окунулся в родительскую заботу.***
Чонгук часто сам ехал на своей машине и возил меня из школы в школу. Мой водитель Джинсо-сонбэ всегда улыбался, когда выходил из машины, и заходил к нам домой, ведь его «заменяли». В минутах езды до школы, я чувствовал себя комфортно с Чонгуком. Я разговаривал с ним на многие темы, а он очень много шутил и заставлял меня смеяться. Я видел его глаза бусинки, которые превращались в полумесяцы, когда я смеялся в очередной раз. А однажды мы погуляли в парке. Я тогда наплёл родителям, что хочу прочесть ментальную арифметику в библиотеке нашего города. Мама радостно улыбнулась и сразу же отпустила меня. Она хотела, чтобы я как можно больше учился вне дома. Ведь она с отцом планировала меня отпустить в Америку. Я думал, что моя жизнь действительно станет свободнее, когда я уеду из этого дома. Мы все так же общались с Джоном. Он разговаривал со мной об учёбе в колледже. Я слушал разные рассказы о нём и просто проводил с ним время. Но больше всего я любил прогулки по парку с Чонгуком. Я помню, когда он меня обнял впервые за несколько месяцев нашей дружбы. А с Джоном мы общались уже практически месяц. На самом деле я никогда не думал, что мне будет нравится кто-нибудь. Но когда я смотрел в глаза Чонгука и слышал его смех, я чувствовал как галактика моих эмоций бушевала и желала остаться подольше в этом состоянии. Я много улыбался. Мой рот иногда болел в конце дня, после смеха и улыбок из-за Чонгука. Он часто кривлялся и дурачился, мы много раз обнимались, сидя на лавочке в этом парке. Мы ели сладкую вату и болтали о разном. Моему организму было хорошо. Я чувствовал себя так, словно парю как ястреб в небесах. Однажды Джон позвал меня на вечеринку от его кампуса. Он шутливо сказал, что обидеться если я не приду. Я вновь наплёл маме, что буду сидеть в библиотеке, и возможно вернусь поздно вечером. Она кивнула и отпустила меня. Тогда стояла зима. С неба падали красивые льдинки-снежинки снега. Я замер от восторга, и смотрел как ребенок на новогоднюю ёлку. В тот вечер я впервые попробовал алкоголь. Я знал, что не могу напиваться. Но друзья Джона всячески вливали в меня дорогой алкоголь, поглаживая мою спину. В тот день и в тот вечер моя жизнь оборвалась. Я смутно помнил, как в мой рот таранил чей-то отвратительно пахнущий член. Как в мои соски толкались другие своими мерзкими членами. Я не мог пошевелиться. Мой мозг будто отказал и попросил оставить его в покое. В меня вбивался с отвратительным рыком Джон и сжимал мои бока, пока остальные трогали свои половые органы, с животным взглядом оглядывая моё тело. Я кричал от боли и нежелания. Мой голос охрип. Я закрывал глаза, когда на моё лицо попадала белесая жидкость. Через час всё закончилось. Меня бросили на втором этаже этого клуба. Внизу продолжалась вечеринка. Мой мозг сразу же заставил себя протрезветь. Я чувствовал как к горлу подкатывает истерика. Но я взял свой телефон и понял, что если не ускорюсь, то смогу прийти домой не позднее двенадцати ночи. Я умылся и хромая на обе ноги, бежал из клуба, прибегая на ближайшую парковку библиотеки. Я должен был сделать вид, что был там. И я заказал оттуда такси. Мама знала, что я в курсе о слежке местоположения заказа такси. Я быстро сел в машину и уже через десять минут был дома. Я заходил в дом и молился, чтобы от меня ничем не пахло. Никого из гувернанток не было. Уже поздно и они разбежались по комнатам, а некоторые и вовсе уехали в ближайший комплекс домов. Я принял душ и стирал с себя сухую корочку спермы. Я беззвучно плакал, дрожа в плечах и до красноты мыл губкой своё тело. Мне было противно. Мне было так противно от того, что я теперь использованный материал. Я прочитал сообщение, что оказывается мои родители уехали и я могу ходить всё равно в школу. Я вылил все свои эмоции в видео сообщение и отпустил себя. Возможно, тогда алкоголь в моей крови не ушел, но я вновь посерел и не издавал ни звука плача. Я написал Чонгуку о командировке родителей и объяснил, что я могу идти на уроки. Чонгук отправил стикер кролика с сердечком и позвонил мне. — Ты рад? Его голос был сонным. Я что, тогда его разбудил? — Ты спал… — Засыпал, но не бери в голову. Ты рад? — Сильно, — я улыбнулся ему и включил камеру. Он сделал это тоже. — У тебя синяки на коже. Я испуганно посмотрел в зеркало на своем столе и видел на плече видный … «синяк». — С родителями поругался. — Насчёт чего? — Чонгук перестал кривляться и стал серьёзным. Он так тогда красиво выглядел. Словно модель. — Ничего особенного. — Хорошо. Как дела с вечеринкой? Тебе понравилось? Точно. Я же рассказал ему о ней. — Было ужасно. Мне не понравилось и я ушёл в библиотеку. Мне правда было ужасно. Но с остальным я соврал. Я не хотел ему врать, но боялся, что он меня не поймёт и бросит… я действительно об этом думал тогда. — А с Джоном как дела? — Чонгук прочищает горло и играет желваками. Он делал это всегда, если разговор был о Джоне Бёрнере. — Я не хочу с ним общаться. Он хотел… насильно меня оставить на вечеринке. Но я сбежал быстро. Чонгук посмотрел в мои глаза и закрыл. Он томно вздохнул. — Я набью ему ебало. Я тогда успокаивал его тем, что всё хорошо. Спустя некоторое время я шёл домой после «свидания» с Чонгуком. Тогда мы впервые пошли в кино вместе. Я не был никогда в кино. Он в разгаре романтичного фильма о двух подростках поцеловал меня. Я впервые целовался. И я впервые стал встречаться с кем-то. Чонгук и я стали парой в тот день. Мы долго целовались в парке, скрываясь ото всех в большом количестве деревьев и кустов. Я сидел на его бедрах и мы целовались. Много и долго. Но после этого я шёл, скрывая довольную улыбку в воротнике куртки. В нашей стране часто сразу после снега становится тепло. Зима длиться несколько недель. От зимы у нас только снег небольшой и всё. Дальше как осенью или ранней весной. Я тогда шёл по тропинке и улыбался ещё сильнее, вспоминая как Чонгук быстро целовал моё лицо. Вдруг из-за небольшого здания выскочил Джон и подошёл ко мне. Я инстинктивно отпрянул назад. Вокруг нас не было ни души. Он резко зажал меня и заблокировал движения. Он скрутил меня и потащил к машине. Он кинул меня, сопротивляющегося в багажник и закрыл его. Тогда я паниковал, но быстро стал пинать дверь багажника, когда мы уже куда-то ехали. Я не мог её открыть. Спустя время мы остановились. Я почувствовал запах бензина и понял, что мы на заправке. Я быстро ещё раз пнул дверь, и та со скрежетом поддалась. Я повернулся и увидел, что Джон стоял в магазине и оплачивал бензин. Я сразу же побежал к жилым комплексам, попутно звоня Чонгуку. Когда тот ответил, я кратко сказал адрес и попросил поторопиться. Спустя двадцать минут, Чонгук подъехал. Машины Джона не было. Я не забыл закрыть багажник. Возможно, он думал, что я нахожусь в нём. Чонгук спрашивал у меня: — Что случилось? Я рассказал ему о том, что до меня домогались. Но я не говорил об изнасиловании. Я лишь сказал о том, что Джон был мудаком. Тогда Чонгук обнимал меня, давая выплакаться. — Я познакомился с одним человеком и вот… Я соврал ему вновь. Чонгук не заслуживал этого. Я думал, что не могу сказать правды, ведь буду выглядеть посмешищем, раз не смог дать отпор. Чонгук кивнул и просто поцеловал меня, сказав, что все люди кроме его родителей и меня — мрази. Я тогда впервые сказал, что люблю его так сильно, словно готов просто жить с ним в одной квартире и любить каждый день в неделю. Чонгук улыбался мне и целовал моё лицо. Я попросил его высадить меня возле новой мне библиотеки и он уехал. Я заказал такси и приехал к себе домой. Я успокоился и заставил себя улыбнуться гувернанткам и няне. Они тоже улыбались. Я знал, что они шепчутся о том, что рады наконец тому, что я испытываю эмоции. На записе очередного видео сообщения я говорил, что мои родители должны приехать через два дня. Я решил, что расскажу им о Чонгуке и о изнасиловании, и возможно, об попытке изнасилования. А о втором я не был уверен, ведь я не знал, что должно было случиться со мной. В этот день мои родители приехали. А на следующий день я и они сидели в гостиной. Я рассказал обо всём. Но не сказал лишь об отношениях с Чонгуком. Я объяснил им, что хочу быть с ним другом и так далее. Что хочу общаться с ним как друзья. Я рассказал о том, что меня изнасиловали. Я сказал, что познакомился с одним парнем и он позвал меня на вечеринку. И тогда меня изнасиловали. И что три дня назад меня попытался похитить этот же человек. Мои родители молча слушали меня. Они ничего не говорили. Я думал, что, возможно, я получу выговор, но меня поймут и помогут посадить Джона Бёрнера за решётку. Но моя мать резко встала и заломала мои руки. А мой отец стал бить мне пощёчины и взял небольшую указку возле шкафчика. Они лежали по всему дому. Папа так сильно бил меня по всему телу. Я не чувствовал уже ударов, как меня резко отбросили к батарее. Я ударился головой, но услышал громкий голос моего папы: — Тупая блядь! Потаскуха! Это ты виноват в том, что тебя изнасиловали! Неблагодарная мразота. Моя мама тоже бросала едкие слова в мой адрес, крича о том, чтобы я немедленно извинился перед ними за свои идиотские поступки. — Почему ты ходил на вечеринку? Почему ты врал нам? Почему ты заставил этого Джона тебя похитить? Я слышал, как мои родители кричали в унисон эти вопросы. Я лишь тихо произнес: — Прошу прощения… В моё горло тогда словно влили свинец. Родители ушли из зала, но напоследок мама произнесла: — Лучше бы у нас с отцом был другой сын. И лучше бы ты сдох. Я слышал как они уходят из дома. Как хлопнула входная дверь. Я медленно поднялся наверх в свою комнату и посмотрел в отражение своего лица. Я смотрел на свои запястья. Я видел, что в маленьких ранках сочилась кровь. Я плакал. Я так сильно плакал, что думал, что потеряю сознание. Но я не терял.«Я отвратителен».
Это стучало набатом по моей черепной голове. Я кричал от этой мысли. Но я резко перестал кричать и записал видео сообщение. Это было моё последнее видео сообщение в жизни. Я записал о том, что случилось со мной в этот день. Я рассказал всё. Но я не забыл записать отдельно Чонгуку. Я помню, как пошёл в гараж, найдя автомобильный трос. Я помню, как поднялся на чердак. Мое сердце бешено колотилось. Я помню, как забрался на небольшой стул и сделал шажок. Я написал Чонгуку, что был рад быть ему тем, кто дарит улыбку. Моё тело весело на протяжении двух часов, пока Чонгук не пришел после тренировки и не приехал ко мне домой. Он и его родители зашли в дом. Он искал моё тело. Я уже лежал на полу, трос оборвался от натяжения. Он был сам по себе хлипким и не надёжным. Небольшая палка упала вниз. Я валялся холодным и мертвым на полу, когда Чонгук вбежал на чердак и бросился ко мне. Его тёплое тело пыталось согреть и привести меня в чувства. Почему ему никто не сказал, что это всё зря? В мой дом приехали родители и полиция. А скорая забрала моё тело. Криминалисты долго пытались отодрать Чонгука, который кричал и плакал на разврыд. Он любил меня так сильно. За несколько месяцев мы любили друг-друга действительно как соулмейты. Он всегда ласково гладил меня по щеке и называл меня его сокровищем.Я умер шестого апреля две тысячи двадцать третьего года.