***
— Во-первых, у тебя есть 12 часов. Во-вторых, делай, как я говорю, и не вздумай ничего менять, — сказал Лу Гуан. Чэн Сяоши на это привычно закатил глаза, но он покачал головой: — Нет, я серьёзно. Это всегда важно, но сейчас — особенно. — Да хорошо, хорошо… — В-третьих, не меняй прошлое. — И будущее. — Да. И будущее. Лу Гуан замолчал и долго смотрел на его лицо — не в глаза, а куда-то между, вглубь. И Чэн Сяоши в очередной раз задумался: а точно ли его способности распространяются только на фотографии? Как много он может сказать о нём по одному взгляду? — Не уверен, что ты это понимаешь, — наконец сказал Лу Гуан. — Да и я не могу от тебя этого ждать — ты ведь не видел последствий. Но, просто поверь мне, я их вижу. И они мне не нравятся. — Не понимаю, ты мне не доверяешь, что ли? — Чэн Сяоши глумливо сощурился. — Столько раз уже это делали, ничего страшного не случится. Я тебя всегда слушаю, ты же меня знаешь… — Вот именно. Я тебя знаю, — сказал Лу Гуан и закрыл глаза. — И это очень плохой день. Эта фраза прозвучала серьёзнее, чем Чэн Сяоши ожидал, и на мгновение он испугался, сам не поняв почему. Наваждение прошло через секунду, он моргнул и попытался вернуть сердцу спокойный темп. — А нас… в хорошие и так не вызывают, — сказал он. Лу Гуан положил руку на глаза и устало помассировал веки. — Да. А потом добавил: — У меня плохое предчувствие. — О, ты наконец-то достаточно мне доверяешь, чтобы делиться такими вещами! Спасибо, я рад, — ответил Чэн Сяоши. Он всегда был оптимистом. И немного шутом. Возможно, поэтому, когда Лу Гуан усмехнулся его словам, он почувствовал такое облегчение. — Ну всё, всё, поехали, — сказал Чэн Сяоши. — Дай пять. И Лу Гуан протянул ему ладонь.***
В магазине пахло стоялой водой и свежестью. Влажный воздух приятно оседал на лицо. Шуршала бумага, мерно гудела витрина, мелодично зазвенел колокольчик на входной двери. Чэн Сяоши открыл глаза. Цветочный магазин выглядел приятно, в нём хотелось дышать полной грудью. Чэн Сяоши посмотрел на фотографию, которую только что сделал: букет в его руке на первом плане, а на фоне ровными рядами пестреют связки цветов. — Отправь фото в последний открытый диалог. Напиши: «Красивый?» В ответ пришло два десятка восторженных эмодзи, картинка с довольным котом и легион фиолетовых сердечек. — Это двоюродная сестра. Пришли ей смайлик с большим пальцем вверх… — Хороший букет, — сказала пожилая продавщица, когда Чэн Сяоши подошёл к кассе. Она бережно взяла цветы у него из рук и стала заворачивать их в бумагу. — Три пиона, пять чайных роз. Восемь — хорошее число. Восемь — это гармония. Если восьмёрку перевернуть, получится бесконечность… Это Чэн Сяоши знал и так, но старушке всё равно уважительно кивнул. Ему нравилось это место — здесь царила атмосфера, похожая на их ателье, потому что чувствовалось, что местные сотрудники любят свою работу. Бабушка перевязала бумагу лентой и держала букет в руках, как ребёнка, пока Чэн Сяоши оплачивал заказ. — Удачи вам. Ей понравится, — напоследок сказала она. С чего вы решили, что это «она», хотел ответить Чэн Сяоши, но Лу Гуан его, как всегда, опередил. — Даже не вздумай. — Да ладно, уже и пошутить нельзя… На выходе вдруг оказалось, что это место ему знакомо. Улочка, по которой он ходил до школы — их ателье в двух шагах. — У тебя десять минут. Дорогу помнишь? — Помню, помню… Цветы пахли, казалось, на целый квартал. От этого даже голова немного кружилась. Чэн Сяоши прислушался к себе — то есть, к Мо Вэйюаню, его ощущениям. Сердце в груди трепетало от страха вперемешку с азартом. Голова была лёгкой. В это утро жизнь казалась ему прекрасной, и ничто не могло пойти не так. — Чайные розы на языке цветов означают нежность. В поэзии их часто используют как метафору первой любви, — сказал Лу Гуан. — А пионы — пожелание удачи и радости. Но количество тоже важно: три розовых пиона значат… «Я хочу быть только с тобой». Цветы вдруг показались тяжелее, чем были до этого. Солнце закрыло облако. — Это… грустно, — сказал Чэн Сяоши. — Да. — И он их так и не подарил. Лу Гуан вздохнул. — Ты здесь, чтобы это исправить, помнишь? Чэн Сяоши кивнул — получается, в такт своим мыслям. — Надеюсь, пионы притянут ей немного радости. Школа выглядела такой же, какой он её запомнил. Точность картинки на несколько мгновений даже выбила его из колеи — в реальности здание успели перекрасить. — Ты в порядке? — спросил Лу Гуан. — Абсолютно, — ответил Чэн Сяоши. — Просто… Знаешь, я помню эти рисунки на асфальте. А вон там я после уроков в баскетбол играл. И мы с тобой там познакомились! Ты не скучал по школьным годам, а? Лу Гуан не ответил. — Эй, ты тут? — Просто иди вперёд. У тебя две минуты до звонка. Букет ожидаемо привлёк внимание. На восхищённые возгласы одноклассников Чэн Сяоши под руководством Лу Гуана беззлобно отшучивался, а потом учительница, которую он когда-то систематически видел в коридорах, предложила ему вазу, и он окончательно растворился в ностальгии. Солнце снова вышло, а эмоции Мо Вэйюаня продолжили поднимать ему настроение. Время летело быстро. Есть у него такое свойство. — Сколько ещё уроков? — мысленно спросил Чэн Сяоши, переходя в другой кабинет. Букет остался в предыдущем на подоконнике, а с учительницы было взято клятвенное обещание за ним приглядывать. — Один. На нём просто улыбайся и делай вид, что тебе интересно. Никто тебя не спросит. А Чэн Сяоши замер посреди коридора. У окна стоял Лу Гуан. На полголовы ниже, в рубашке почти под цвет волос. Он придерживал сумку с учебниками коленом и что-то фотографировал через окно. — Не подходи! — чересчур громко сказал Лу Гуан из будущего, восемью годами позже сидящий на диване в их гостиной. Глядя на него шестнадцатилетнего, Чэн Сяоши представил, как во времени, из которого он прыгнул, у него ярко-голубым светом горят глаза; как он напрягся, выпрямился, сжал рукой подлокотник. — Да знаю я, знаю… И вовсе незачем так орать. — Прости, — сказал Лу Гуан. — Но это очень серьёзно. Лучше перебдеть. Ты же знаешь, что я не могу тебя контролировать. — За это я тебя и люблю! Я птичка дикая, мне нужна свобода… — Иди в класс. — Ты вообще слышал, что я сейчас сказал? Под топот ног учеников, пытающихся не опоздать на занятие, Чэн Сяоши у самой двери успел обернуться и увидеть, как Лу Гуан подхватывает сумку, оглядывается и скрывается в толпе. — Что ты там фоткал? — Не твоё дело, — ответил Лу Гуан, пожалуй, слишком быстро. Чэн Сяоши усмехнулся. — Девчонку, что ли? Ладно тебе, я ж не осуждаю… Если задуматься, то окно, у которого он стоял, выходило на… — Сосредоточься, пожалуйста. — На математике? Не, спасибо. А я сам сейчас, кстати, где? Должен быть где-то рядом… — Чэн Сяоши. — Нет, правда, где я? — Я не знаю, — сказал Лу Гуан. — Помолчи. Чэн Сяоши нахмурился. Это был тревожный звоночек — первый ли? Сколько из них он ещё пропустил? Лу Гуан редко раздражался, но сейчас прямо дышал беспокойством. И… Чэн Сяоши не верил, что хоть что-то про это фото Лу Гуан мог бы не знать. Тем более, из такого важного. — Не знаешь? А если я сейчас прямо в эту дверь ввалюсь? — Не ввалишься. — А если мы в коридоре столкнёмся? — Ничего страшного, пока вы не взаимодействуете. — А если… — Запиши формулу. На экзамене пригодится. Чэн Сяоши перестал его мучить.***
— Десять минут до спектакля, но тебе нужно быть там через три. — Не паникуй, я всё успею… Вода с обрезанных стеблей капала прямо на него. Чэн Сяоши попытался как-то это предотвратить, но она всё равно намочила Мо Вэйюаню рубашку. — Лу Гуан… — Всё нормально. У него было так же. — Он поэтому не стал подниматься на сцену? — Отчасти. Твоя задача — подняться в любом случае. Чем ближе был актовый зал, тем сильнее у Мо Вэйюаня билось сердце. Восторг смешивался со страхом: сейчас он её увидит — сейчас она его отвергнет; она будет рада — она не примет букет; она будет играть, отдавая всю себя залу, — может, у неё аллергия на цветы? Чэн Сяоши и раньше бывал влюблёнными людьми, но подростками — реже. От случая к случаю впечатления сглаживались, и он успевал забыть, какой может быть первая любовь. Сносящей голову наотмашь. Ядовитой. Пугающей до дрожи, творящей чудеса и сжигающей нервы. — Третье место в пятом ряду. Чэн Сяоши протолкнулся сквозь поток людей, упал на нужный стул и положил букет на колени, пытаясь унять в них дрожь. Пульс разогнался до бешеного темпа, тревога скрутила живот. Чэн Сяоши попытался от этого абстрагироваться, но эмоции Мо Вэйюаня начали влиять на его физическое состояние. Парень паниковал. — Чэн Сяоши, сейчас главное… Он не расслышал конец фразы. Попытался воспользоваться дыхательной техникой, но его словно не слушались лёгкие. — Что ты сказал? — переспросил он. И тут начались аплодисменты. Сейчас поднимут занавес. Она выйдет на сцену, и начнётся что-то прекрасное. Он так давно этого ждал. Она выйдет — и осветит всех своей игрой, потому что она любит своё дело. Девочка, похожая на фарфоровую балерину, приходящая в школу в разноцветных носках. Девочка, боящаяся грозы — он сам видел, как она пугалась грома. Девочка с самыми красивыми глазами, которая стесняется носить очки. — Чэн Сяоши, только… Но было поздно. Волна аплодисментов росла и охватывала ряд за рядом, а Чэн Сяоши отвлёкся на реакцию чужого тела и пропустил собственную. И всё вокруг исчезло.***
Гостиная возникла перед глазами неожиданно. Так же, как Лу Гуан с рукой у лба. В оглушающей тишине знакомой комнаты Чэн Сяоши моргнул, прогоняя с сетчатки образы прошлого. — Я только что..? — Похлопал в ладоши. Да. Он застонал и уронил лицо в ладони. Одна задача! У него была одна задача: не давать соприкасаться рукам! Ладно, чуть больше одной задачи, но всё равно… — Я идиот. — Да. Чэн Сяоши схватил Лу Гуана за рукав. — Мне нужно обратно. — Поздно. Фото использовано, — Лу Гуан покачал головой. — Значит, нужно найти другое, — попытался настоять Чэн Сяоши. И в этот момент его осенило. И Лу Гуан это заметил. И точно понял, что именно пришло ему в голову. — Лу Гуан, — сказал Чэн Сяоши, — ты же что-то снимал в тот день. Ты что-то снимал в окне. Его напарник всегда был бледным, с самого дня их знакомства. Он был обладателем того самого цвета кожи, который так ценится в Китае, считается чуть ли не главным атрибутом красоты. И всё же сейчас он умудрился побледнеть ещё сильнее. — О нет, — сказал он. Его глаза расширились в чём-то, напоминающем испуг. — Пожалуйста, — прошептал Чэн Сяоши. И Лу Гуан, вопреки здравому смыслу, не стал протестовать дальше. Впервые Чэн Сяоши задумался: он тоже это чувствовал? Эмоции Мо Вэйюаня, его боль, его страх? Видел ли он его воспоминания, крупицы молодости, прозрачную пыль счастливых моментов? Нет, вряд ли. Лу Гуан был логиком, он видел схемы, паттерны и смысл всего происходящего так же, как Чэн Сяоши видел отдельные его части. Но, если не Мо Вэйюаня… может, он чувствовал его самого? Чэн Сяоши понятия не имел, как работает их связь. Он видел её только со своей стороны, но как она ощущалась для Лу Гуана? Если он может слышать его мысли внутри фотографий, может ли он чувствовать то же, что и сам Чэн Сяоши? Эмоции и воспоминания других людей, просачивающиеся в него, в саму его сущность? Девочка, боящаяся грома. Улыбка уголком рта под школьным навесом. Пакет молока на подносе. Занавес. Звёздочки на полях тетради. Разноцветные носки. Страх. Паника. Потеющие ладони. Смех в коридоре на перемене. Вода с мокрых стеблей на его рубашке. Отражение света в её глазах. Паника. Сбившееся дыхание. Документалки в библиотеке. Она шутит, а он смеётся. Паника. Паника. Она сейчас выйдет. Паника. Пионы и чайные розы. Паника. Паника. Паника… А потом она умерла. Чэн Сяоши всё ещё был там. Здесь, в их фотоателье, он сидел на коленях у дивана, вцепившись Лу Гуану в рукав, за окном успело стемнеть, ему в глаза бил лунный свет… Но ещё он был Мо Вэйюанем, он всё ещё пытался дышать в этом зале и всё ещё ждал, когда занавес наконец поднимут. И теперь Чэн Сяоши понимал, что Мо Вэйюань им соврал. — Он винил себя все эти годы, — сказал Чэн Сяоши. Он знал это так же точно, как своё имя. — Не в её смерти, а в трусости. Он не просто так к нам пришёл, не ради интереса. Ему это нужно, Лу Гуан. Я знаю, я облажался, но для него это так безумно важно… Он понял, что держит Лу Гуана не за рукав, а за запястье, когда его рука сжалась в кулак. Лу Гуан был настолько бледным, что казался неживым. Его пульс у Чэн Сяоши под пальцами стучал рвано, быстро и нестабильно. — Это очень плохая идея, — хрипло сказал он. — Я понимаю. — Может, у меня даже не сохранились фотографии. — Я понимаю… — Мы такого раньше не делали. — Я… Лу Гуан приложил палец свободной руки к губам, непрозрачно намекая, что Чэн Сяоши сейчас лучше помолчать, а потом сказал: — Я понятия не имею, как это будет работать. Его кулак разжался, сжался снова и окончательно размяк. Чэн Сяоши видел, как от напряжения дрожат кончики его пальцев. — Дай мне несколько минут, — сказал Лу Гуан. — Мне нужно взять всю логику мира и изобрести её заново.***
Про всю логику мира он сказал в сердцах, но основной посыл Чэн Сяоши понял: дело сложное, кропотливое и не потерпит вольностей. Как говорится: одна ошибка — и ты ошибся. На следующий день решили не откладывать, и теперь Лу Гуан сидел на диване и сосредоточенно листал архивную фотоплёнку. — Я даже не помню, что фотографировал… — Ну, облака какие-нибудь… Что ещё можно в окне фоткать? Посмотри по дате, — Чэн Сяоши стучал ногой по полу, чувствуя, как нетерпение просачивается в каждую клетку его тела. А Лу Гуан вдруг замер. — Всё отменяется, — сказал он и болезненно поморщился: поздно. Чэн Сяоши уже привалился к его плечу, в очередной раз сунув нос не в свои дела. — Нашёл? — спросил он и затих. Потому что это был он, на фотографии. Чэн Сяоши собственной персоной. Взмокший, раззадоренный, с красными пятнами на щеках и горящими глазами. Почти восемь лет назад. Вот, что было видно из того окна. Баскетбольная площадка. Как же он мог забыть? — А я не знал, что ты был портретистом, — сказал Чэн Сяоши, через силу проглотив ком неловкости. Когда оцепенение сошло, прорвало плотину слов. — Ты уже тогда практиковался? Ну, в прорицании? Фоткал всё подряд, наверное, и смотрел, что там да как в прошлом и будущем. Ты поэтому так хорош? Ну, правильно же говорят, талант не пропьёшь, опыт не прокуришь! Хотя ты не пьёшь и не куришь, но даже если бы и да… Лу Гуана было невозможно узнать, и чем дольше Чэн Сяоши на него смотрел, тем больше у него развязывался язык. Через несколько секунд он уже нёс абсолютную околесицу и понятия не имел, как себя остановить, — а Лу Гуан стал пунцово-красным и стеклянными глазами уставился в стену. Заблокированный телефон лежал у него в руке и грозил треснуть, так сильно он его сжимал. — Лу Гуан, посмотри на меня, — попросил Чэн Сяоши, едва успев перевести дыхание. Лу Гуан перевёл на него взгляд. С его лицом происходило что-то неправильное: он пытался вернуть себе привычно нейтральное выражение, но получалось из рук вон плохо. Чэн Сяоши откровенно не понимал, что происходит, и все его силы уходили на то, чтобы об этом не думать. А в чём, собственно, дело? Это же просто фотка, да? Ничего особенного? Почему им сейчас так сложно смотреть друг другу в глаза? — Я даже не знал, что могу так хорошо получаться, — сказал Чэн Сяоши. — Спасибо. Лу Гуан вдохнул, кивнул и выдохнул. — Мы можем прыгнуть? — спросил Чэн Сяоши. Всё это — чем бы это ни было — может подождать. Сначала — работа. Им нужно закончить одно дело, только это дело — и они свободны делать, что захотят, думать, о чём захотят, и продолжать быть неловкими идиотами. Чэн Сяоши мысленно сдавил своё сердце в руке и приказал ему перестать так сумасшедше биться. Сейчас на это не было времени. Хотя… у них было всё время мира, разве нет? Разве не в этом сама суть того, чем они занимались? Лу Гуан долго не отвечал. А когда ответил, его голос звучал спокойно и собранно. Кровь медленно, но верно отливала от щёк, и в его глазах больше не было… паники. — Да. Но критерии жёстче, чем были раньше. Во-первых… — У меня двенадцать часов, — перебил его Чэн Сяоши, мгновенно об этом пожалев. Нетерпение никуда не исчезло — наоборот, долгие минуты, которые Лу Гуан потратил на разработку плана, возвели его в абсолют. Чэн Сяоши был сплошным оголённым проводом, всё ещё задыхающимся от бездействия. И, как бы ему ни хотелось показать, что это не так, фотография Лу Гуана выбила его из колеи. — Нет, — Лу Гуан округлил глаза. — Ты и правда не понимаешь? Обычные правила здесь не сработают. Я даже не знаю, смогу ли тебя направлять. Ты услышал хоть что-то из того, что я говорил до этого? Чэн Сяоши тупо кивнул. Мысли путались — обычное его состояние после очередного дела, очередной жизни. Но ему не хотелось откладывать это ни на минуту. А значит, нужно было слушать. — Во-первых, у тебя нет двенадцати часов. У тебя есть час, это максимум. Во-вторых, не лезь в мою голову. В-третьих, слушай каждое моё слово. Ты там будешь ходить по тонкому льду, молись предкам, чтобы вселенная вообще нам это разрешила… Чэн Сяоши кивал. Каждое движение секундной стрелки словно било его по вискам. — Если я скажу выходить — выходи. Если ты меня не слышишь — выходи. Тик. Так. Тик. Так. Тик. — И, ради всего святого, Чэн Сяоши, — Лу Гуан прикрыл глаза, — не лезь в прошлое. — И в будущее, — с облегчением откликнулся Чэн Сяоши. Казалось, прежде чем их ладони соприкоснулись, между ними промелькнула молния.***
Облачность давно прошла, и Чэн Сяоши в первую же секунду ослепило солнце. Когда он смог разлепить глаза, фотография уже улетела в недра галереи, а спортсмены на площадке поменялись местами, неотрывно следуя за движением мяча. Чэн Сяоши нашёл себя в мельтешении шорт и маек. Молодой, спортивный и симпатичный. Приятно знать, что со стороны он выглядел именно так: словно вокруг него светился воздух. — Лу Гуан? — мысленно позвал он. Ему никто не ответил. Звуки коридора мгновенно перестали иметь значение; Чэн Сяоши задержал дыхание и… — Я здесь, — сказал Лу Гуан, но что-то было не так. Словно его голос доносился к нему сквозь толщу воды. — Как… ощущения? — Странно, — прошептал Чэн Сяоши. Кажется, вслух. — Но в голову к тебе я не лезу. Не волнуйся. Он лукавил: не то чтобы он это контролировал. Когда сидишь у человека в теле, волей-неволей начинаешь его чувствовать. Что-то, как бы ты ни старался этого избежать, всё равно начнёт в тебя просачиваться. Сначала мысли похожи на конденсат: оседают каплями на стенках мозга, горла, грудной клетки. А потом стекают вниз. Копятся. Пока спустя двенадцать часов он не начинает полностью их понимать. Сейчас он не ощущал ничего похожего. Но мысли были везде. Он их не чувствовал, но стоило ему моргнуть, как они появились на внутренней стороне его век — то есть, век Лу Гуана. Они были похожи на космические туманности. Фиолетовые галактики, расползающиеся в темноте, обволакивающие его сознание, но не нарушающие границ. И кто из них двоих был под водой? Лу Гуан попытался что-то ему сказать, но вакуум проглотил начало и конец предложения, оставив в середине только пару неразборчивых гласных. — Что? — переспросил Чэн Сяоши. — Я сказал, иди в кабинет, он первый за углом, — повторил Лу Гуан. Неприкрытое беспокойство в его голосе с трудом пробивалось сквозь пустоту. Чем бы всё это ни было, твой разум прекрасен, — хотел сказать Чэн Сяоши, но вместо этого подхватил сумку, оглянулся, вспоминая движения Лу Гуана, которые видел глазами Мо Вэйюаня, и бросил: — Не волнуйся, всё под контролем. Всё равно у него было ощущение, что эту мысль Лу Гуан услышал. Через пару мгновений Чэн Сяоши не без удивления почувствовал, что знает, что делать. Ноги сами довели его до нужной двери и посадили за нужную парту. Перед глазами внезапно всплыло имя девочки, сидящей рядом, и внешний вид тетради по биологии. Как будто Лу Гуан из прошлого его ждал. Как будто он уже тогда был готов ему помогать. Фиолетовые всполохи окружали его со всех сторон. В их пределах не могло случиться ничего плохого. Но вдруг в них вторглась новая туманность: цвета ярко-голубого льда. Это плохой день. — Лу Гуан? — мысленно позвал Чэн Сяоши. Этот новый сгусток был чужеродным. Он пришёл вслед за ним. Лу Гуан ответил обрывками фразы, которую Чэн Сяоши не смог расшифровать. Он должен был почувствовать из-за этого тревогу, но не почувствовал. Лу Гуан уже был здесь: опустив глаза, он мог увидеть его руки. И ничто не могло пойти не так. — Отвечать будет… Лу Гуан. Чэн Сяоши вздрогнул, потому что Лу Гуан напрягся. Туманности на долю мгновения вспыхнули пурпурным и тут же успокоились, а с ними и Чэн Сяоши. И тут Лу Гуан, его Лу Гуан, достучался до него через помехи. — Просто повторяй: ядро, рибосомы, лизосомы… Но голосов было два. Два Лу Гуана, два голоса в голове. И они говорили хором. — Цитоплазма, вакуоли… Чэн Сяоши повторял, глядя учительнице в глаза, а у него в голове сидело два Лу Гуана, два цвета туманностей, один — которому он доверял, второй — которому у него не было причин не доверять. И его Лу Гуан начинал злиться. — …плазматическая мембрана, — практически выплюнул он, а его подростковая версия умиротворённо растеклась по своим же туманностям. Учительница хвалила его за хороший ответ, а Чэн Сяоши не обращал на неё внимания. — Что случилось? — мысленно спросил он. — Ты меня не слышишь… и не слушаешь, — сказал Лу Гуан. — Ты слушаешь его. Чэн Сяоши чувствовал, что его ноги отрываются от школьного пола, и он уплывает куда-то в темноту. Что всё и правда будет в порядке — Лу Гуан разберётся, он знает, что делать. Всё будет хорошо. — Знаешь, что странно? — подумал Чэн Сяоши. — Я не помню тебя в этом году… Мы познакомимся только в следующем. И почему я тебя не помню? Ты же был таким милашкой… Лу Гуан откашлялся. — Мне… ты точно в порядке? Мне не нравится твой… Чэн Сяоши, не пропадай. Просто слушай мой голос. Прошу тебя. Чэн Сяоши улыбнулся уголком губ и позволил себе прикрыть глаза. — Знаешь, Лу Гуан? Мне кажется, вы оба меня гипнотизируете… И где-то в другом времени, на другом конце вселенной, в его черепной коробке Лу Гуан из будущего ударил кулаком по столешнице. — А ну подъём! Мне нужно тебя оттуда вытащить вовремя и в своём уме, ты меня слышишь? Хватит валять дурака! Если кажется, что тебя гипнотизируют, сопротивляйся, а если не можешь — выходи из фотографии! Чэн Сяоши моргнул и выпрямился на стуле. — Нет… нет, всё в порядке. Спасибо, — он выдохнул через нос. Его словно окатили ледяной водой. Фиолетовые туманности потускнели и спрятались в темноте под его веками. — Правда… спасибо тебе. Лу Гуан выдохнул, и Чэн Сяоши затылком почувствовал, как он устало откинулся на спинку дивана. — Прости, что накричал, — сказал он. — Но это опасно. Очень. И я переживаю. Надеюсь, ты всё-таки понимаешь. — О-у-у-у, как мило… — начал Чэн Сяоши, но Лу Гуан его оборвал. — Через три минуты заканчивается урок. Ты… — Кладу ручку в сумку, но тетради несу в руках. На выходе из класса пропускаю вперёд двоих человек. Сворачиваю направо по коридору… Лу Гуан, это нормально? Что я это знаю? Лу Гуан долго молчал, но Чэн Сяоши чувствовал его присутствие. Пока он думал, фиолетовые туманности загорались созвездиями в пятнах у него перед глазами. — Пока что — да. Но скоро это начнёт мешать. Тебе нужно перестать слушать его, и начать слушать меня. Потому что скоро мы начнём вносить изменения, а их он тебе подсказать не сможет. Слушай мой голос, Чэн Сяоши… Но он отдалялся. Становился тише. Надо сопротивляться, подумал Чэн Сяоши и помассировал виски. — Чэн Сяоши? — Да… я здесь. Почему ты пропадаешь? У нас какие-то проблемы со связью? Когда Лу Гуан заговорил, его голос звучал необычно. Настолько, что Чэн Сяоши снова выпрямился, стряхнув с глаз фиолетовую пелену. Потому что он… почти смеялся. — Он не хочет тобой делиться, — сказал Лу Гуан, улыбаясь, и в его словах Чэн Сяоши услышал истерику. — Какой же сюр… — Ты в порядке? Лу Гуан замолчал, а мир вокруг наполнился звуками, сместившими всё на задний план. Закончился урок. Задвигались стулья. Учебники стали захлопываться, подростки заторопились на перемену и потянулись к выходу, а тело Лу Гуана подсказывало ему, что делать, пока Чэн Сяоши безуспешно пытался ухватиться в этом гуле за своего, за самый нужный голос в его голове… В ответ на судорожный поток мыслей под веками только вспыхнула ледяная туманность. Это очень плохой день. И Чэн Сяоши почувствовал тревогу. Настоящую, сковывающую по рукам и ногам, — только тело продолжало двигаться, как ни в чём ни бывало. Потому что Лу Гуан знает, что делать… Нет, это не так. Это абсолютно точно не так. По крайней мере, не эта его версия. — Лу Гуан, — позвал Чэн Сяоши, чувствуя, как паника сжимает ему горло. …н …ши… . … Он пропустил вперёд двоих одноклассников и свернул направо. И теперь каждый шаг начал казаться ему тяжёлым, как если бы он шёл по жидкой смоле. Если ты меня не слышишь — выходи. Но у него ведь ещё есть время? Ещё хотя бы несколько минут? Он может хоть что-то сделать? Н….л… Что? Налево! Чэн Сяоши так резко остановился, что идущий за ним одноклассник Лу Гуана в него врезался. Он пробормотал извинение, развернулся на пятках и увидел Мо Вэйюаня — в трёх шагах от себя. Три шага — это чертовски много в масштабах школьного коридора, когда за секунду до этого вы двигались в разных направлениях, а ты услышал инструкцию не с первого раза. Чэн Сяоши рванулся вперёд. Ему нужна была доля мгновения, всего один момент, и он схватил бы его за локоть, сжал пальцы до бледных костяшек и выпалил: «Мы с вами не знакомы, простите, но это же ваши цветы стоят в кабинете? Пожалуйста, подарите их ей, у вас получится…» Фиолетовые туманности вспыхнули красным. А потом он не успел. Он почти закричал, почти позвал его по имени. Алый цвет затопил его сознание, заполнил всё вокруг немым воплем. Всё не так, всё не так, всё не так!.. Значит, так себя чувствует Лу Гуан, когда он делает всё по-своему? — Твою мать, — прошептал голос Лу Гуана ему на ухо. А потом он сорвался на крик. — Чэн Сяоши, выходи оттуда! Вопль утонул в красном, и через тело Лу Гуана из прошлого словно пустили ток: его схватили за локоть. Жестокая ирония: вселенная любит ходьбу кругами. — Вот ты где, — сказал кто-то незнакомый. За последний день Чэн Сяоши успел прочувствовать эту эмоцию в разных её проявлениях. Она наполняла тело Мо Вэйюаня перед спектаклем, и разум Чэн Сяоши не смог противиться его реакции. Она вторглась в его собственные мысли считанные минуты назад, но тело Лу Гуана было спокойно, и он ничего не смог сделать. А теперь она была всюду: и в теле, и в мыслях. Паника. Чэн Сяоши запаниковал, потому что всё пошло не по плану. Потому что Лу Гуан закричал, потому что всё стало красным, потому что вселенная, и время, и… Но туманности покраснели не из-за этого, а из-за руки на его локте. Лу Гуан-подросток боялся этой руки больше всего на свете. Но взрослый не боялся, так ведь? Потому что Лу Гуан из его времени не боялся ничего. Он умел находить выход из ситуаций, которые казались безвыходными. У него никогда не дрожал голос. Чэн Сяоши доверял ему даже свою жизнь, потому что… Выходи оттуда! И что-то у него внутри оборвалось. Потому что у этой паники было три голоса. Чэн Сяоши замер. Страх сковал его по рукам и ногам, заставил оцепенеть. Он не понимал, чего именно боится, — и это пугало больше всего. — Я тебя обыскался, — сказал незнакомец прямо ему на ухо. И шум коридора сжался и поблек, словно кто-то выкрутил громкость на минимум. Чэн Сяоши слышал только своё дыхание, слишком громко бьющееся сердце Лу Гуана и чужой горячий шёпот у него — или у себя? — в волосах. — Ты идёшь со мной, — сказал незнакомец и потянул его назад. Всё в Лу Гуане било тревогу. Чэн Сяоши почувствовал выступивший на висках пот и то, как волосы на шее встали дыбом. Его бросило в холод, а сердце продолжало грохотать в грудной клетке, как будто собиралось разорваться. — Чэн Сяоши, слушай меня! — хрипло попросил Лу Гуан, но его голос снова потерялся в грохоте. Чэн Сяоши чувствовал себя онемевшим. Незнакомец тащил Лу Гуана за собой, и окаменевшее тело переставляло ноги, ведомое нечеловеческим, почти животным страхом. Сначала Чэн Сяоши увидел значок старосты. Потом в свободной руке парня сверкнул ключ. И он его узнал — столько раз видел в коридорах, на улице, в раздевалках… Его звали Гао Ливей. И он был злом. Нет, подумал Чэн Сяоши. Нет, пожалуйста, только не это… Но это были не его мысли. Не лезь в мою голову, просил Лу Гуан. Чэн Сяоши был бы рад его послушать, но память вытянула из темноты щупальца. Пульс ускорялся. Дыхание становилось тяжелее. И Лу Гуан из прошлого, едва переставляя ноги, оплёл этими щупальцами его сознание. …пожалуйста, не надо… Гао Ливей завёл его в пустой класс, закрыл дверь на ключ и улыбнулся. — Мы пришли сюда… скажем, мыть парты, так ведь? А потом протянул руку и схватил его за подбородок. И воспоминания хлынули в Чэн Сяоши, как чёртово цунами. Тетради упали на пол. — Твою мать, выйди оттуда! Хлопни уже в ладоши, Чэн Сяоши, ты опоздал! — срывая голос, кричал Лу Гуан. Но он и правда опоздал. Ключ поворачивается в замочной скважине. Первый раз. Второй. Третий. Это другой кабинет. Это кладовка. Это пустая раздевалка. Это маленький Лу Гуан, не умеющий драться, и он ниже Гао Ливея на полторы головы. Ему пятнадцать. Ему шестнадцать. Ему больно. Лу Гуан кричит и ругается на всё ателье, но его не слышит никто, кроме Чэн Сяоши, — а он не может пошевелиться. Только смотрит в глаза Гао Ливея и думает: только не опять, только не сейчас, только не снова… И это не его мысли. Воспоминания крушат всё на своём пути, оставляя только ужас. Гао Ливей. Его кожа. Его зубы. Его руки… Ночные кошмары. Паника. Слёзы на подушке. Пот. Боль. Если ты кому-нибудь расскажешь, я этого так не оставлю… Кому из нас поверят, тебе или мне?.. Опущенные жалюзи. Паника. Его ногти. Его губы. Его дыхание у него на шее. Если проболтаешься хоть словом, я превращу твою жизнь в ад… Но я уже в аду. — Выходи оттуда, — прошетал Лу Гуан в будущем. — Пожалуйста, — прошептал Лу Гуан из прошлого, и Чэн Сяоши не заметил, как начал шептать вместе с ним. — Каждый раз одно и то же, малыш… Самому ещё не надоело? — сказал Гао Ливей, и его рука сползла с подбородка Лу Гуана ему на горло. — Чэн Сяоши, пожалуйста… не смотри, — сказал Лу Гуан. И на Чэн Сяоши навалилась вся тяжесть мира. Они не изменили время. Это не результат сломанной вселенной. Он здесь, потому что ничего не получилось, и события не сошли со своей колеи. И в реальности всё было так же, как и сейчас. Это очень плохой день. У тебя есть час, это максимум. Его час закончился две минуты назад. Чэн Сяоши закрыл глаза и почувствовал, как под веками Лу Гуана собираются слёзы. Он ребёнок, чудовище… оставь его в покое… Но Гао Ливей его не услышал. И Чэн Сяоши вдруг почувствовал, что к нему вернулся контроль. Мышцы ожили, словно разрешая ему действовать. Гао Ливей огромный, но медленный. И он точно не ожидает, что «малыш» Лу Гуан владеет ушу. Один точный удар в колено подкашивает его и лишает равновесия. Ребро ладони встречается с ухом и оглушает парня на добрую минуту. Он вскрикивает от боли и неожиданности, а Чэн Сяоши толкает его в грудь ногой и валит на пол. Голова Гао Ливея с глухим стуком встречается с полом; он издаёт низкий рык и пытается подняться, но теряет ориентацию в пространстве и снова падает назад. Это даёт им фору — Чэн Сяоши хватается за ключ и рывком отпирает замок. — Ты не посмеешь, — шипит Гао Ливей. Одна секунда отделяет их от прямого столкновения — и её хватает, чтобы открыть дверь настежь. Чэн Сяоши чувствует, как время трещит по швам. Он вываливается в коридор, скользит по полу обувью, чуть не теряя равновесие, и несётся в сторону комнаты, где учителя после уроков пьют чай. Только вот… их там нет, разве не так? Потому что они на спектакле. Всё к нему сводится. Вселенная любит чёртовы круги. И он бежит к залу, потому что там люди, потому что они помогут, потому что они… взрослые. Он чувствует, что тело Лу Гуана сдаётся, и молится, чтобы он смог пробежать ещё несколько метров. Дверь маячит прямо впереди, он её видит, она совсем рядом… А сзади на него с нечеловеческой скоростью несётся Гао Ливей. Время трещит по швам, а потом рвётся в клочья. Он всё испортил. Мысли путаются и мешаются в голове, а в груди обрывается струна, и в этот момент Чэн Сяоши понимает, что всё пропало. Потому что он зовёт: — Лу Гуан!.. Но в фотоателье больше некому ему ответить.***
Чэн Сяоши не сдвинулся с места. Рука на его горле сжалась чуть крепче, и он захрипел голосом Лу Гуана. От этого звука сжалось сердце и кулаки. Такую цену нужно платить за равновесие вселенной? Чтобы будущее осталось таким, какое оно есть сейчас, нужно, чтобы Лу Гуан через это прошёл? Он ведь ещё ребёнок, ублюдок. Чэн Сяоши не сдвинулся с места, пока ладонь Гао Ливея лезла Лу Гуану под рубашку. Бессилие — вот, что его пугало. Он был здесь, он был рядом, он всегда так хотел всех спасти… Но снова был вынужден бездействовать. Шестнадцатилетний Лу Гуан хватался за его сознание, как утопающий — за соломинку. Понимал ли он, что Чэн Сяоши у него в голове? Нет, вряд ли. Но в его мысли всё равно втекали воспоминания, а Чэн Сяоши снова не мог отказаться, отключиться, перестать это чувствовать. В первый раз он заманил его комплиментами. Сказал, что Лу Гуан — самый красивый мальчик в школе. Он был обходительным, галантным и таким… старшеклассником. Это было приятно, это кружило голову. Лу Гуан хотел ему верить. Он ошибся. Когда Гао Ливей прижал его к шкафчику в раздевалке, было поздно звать на помощь. Лу Гуан вырывался, кричал, но это не помогло — он только больше его разозлил. И тогда Гао Ливей достал нож. Во второй раз Лу Гуан попытался сбежать, когда его увидел, но он ещё слишком плохо знал здание. Гао Ливей нагнал его в тупике, повесил на мужской туалет табличку «временно не работает» и затащил его внутрь. Лу Гуан его укусил. И получил за это синяк на рёбрах и порез на бедре. В третий раз он не сопротивлялся. Чэн Сяоши чувствовал себя тряпичной куклой, брошенной на растерзание бешеному псу. Рука Гао Ливея блуждала по дрожащей коже Лу Гуана под рубашкой. От каждого прикосновения хотелось кричать. И вдруг Гао Ливей поморщился. — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты плачешь. Тогда убери от него свои лапы! — хотел рявкнуть Чэн Сяоши, но Лу Гуан сжал челюсти почти до хруста, зажмурился и кивнул. Маленький Лу Гуан, чьё прекрасное сознание теперь состояло только из страха. Гао Ливей криво усмехнулся. — Так-то. Смотри-ка, а ты учишься. Он схватил его за плечи и развернул к себе спиной, с силой вжав Лу Гуана в стену. Чэн Сяоши ощутил острую боль в скуле — удар пришёлся на лицо. Маленький Лу Гуан зажмурился и прислонился виском к штукатурке. С закрытыми глазами как будто легче. — А представляешь, мне предложили работать здесь в следующем году, — промурлыкал Гао Ливей ему на ухо. — Помощником учителя. Вот здорово: ты перейдёшь в следующий класс, а я выпущусь — и всё равно останусь здесь. Буду ждать тебя прямо на крыльце… Лу Гуан гортанно заскулил. Его созвездия вспыхнули страхом и начали гореть — сгорать, пылать, жечь всё на своём пути… пока от них не осталось только отчаяние — тёмно-синий дым. — Чэн Сяоши, — прошептал взрослый Лу Гуан. Пожалуйста… услышь мой голос. — Хороший мальчик, — сказал Гао Ливей. Хороший мальчик. Который пропускает друзей вперёд у выхода из класса, хотя на самом деле они ему никакие не друзья. Который оглядывается, ходя по коридорам. Который сегодня сфотографировал его в окне и пустил к себе в голову. Мальчик, которому Чэн Сяоши почти каждый день доверяет свою жизнь. — Прости меня, — прошептал он и свёл вместе ладони.***
Он вывалился из фотографии, пытаясь поймать дыхание, и в первое мгновение испугался, что всё-таки умудрился что-то сломать. Лу Гуана не было на месте, где он его оставил. Чэн Сяоши оглянулся и почувствовал, как его разрывающееся сердце пропускает удар. Лу Гуан сидел на полу рядом с опрокинутым журнальным столиком. Луна подсвечивала его волосы, заставляя их мерцать в темноте, но на лице лежала тень. Его невидящий взгляд остановился на листках бумаги, разбросанных у Чэн Сяоши под ногами. — Я же просил тебя… — хрипло сказал он. Продолжения не последовало. Чэн Сяоши сделал шаг вперёд и понял, что Лу Гуана трясёт. Ноги подогнулись, и он упал на колени. Мышцы ныли, словно он пробежал марафон, и отказывались слушаться, но он всё равно к нему потянулся, — а Лу Гуан дёрнулся в сторону. Чэн Сяоши замер и опустил руку. Вина тупым штопором ввинчивалась в сердце. Кожа фантомно горела от прикосновений, которые с ним не случались. Которые случились с Лу Гуаном. Он ведь тоже там был, прямо сейчас. Снова. И не мог отключиться, не мог разорвать связь, вынужденный смотреть, слушать, чувствовать. Выходи оттуда! — Прости… — прошептал Чэн Сяоши, чувствуя, что тоже дрожит. Прости, что ничего не смог сделать. Что ничего не изменил. Что не смог справиться с задачей и снова тебя подвёл. Прости, что ты за меня отдуваешься, а я, дурак, даже не понимаю, насколько тебе тяжело… — …что не вышел, когда ты сказал в первый раз. Я не смог, — в носу защипало, и Лу Гуан начал расплываться у него в глазах. — Кажется, я всё-таки влез к тебе в голову. Лу Гуан то ли кивнул, то ли покачал головой и поднёс руку к лицу, чтобы вытереть мокрые щёки. Чэн Сяоши, чувствуя, что силы его оставляют, опустился на пол рядом с ним и так же прислонился спиной к дивану. Луну закрыло облако, и на всё вокруг опустилась темнота. Чэн Сяоши не следил за временем — ни сейчас, ни когда-либо раньше; этим всегда занимался Лу Гуан. Теперь он отсчитывал секунды по его дыханию — тяжёлому, рваному, — но так и не смог понять, как долго они так просидели. Оцепенение спало, когда Лу Гуан зашевелился, и Чэн Сяоши всё-таки посмотрел на часы. — Уже поздно, — сказал Лу Гуан. — Надо ложиться. Чэн Сяоши хотел попросить его остаться, но вовремя закрыл рот. Это было бы жестоко и бессмысленно. Заговорить? Попробовать понять, что случилось в итоге? Он не будет этим заниматься. Не заставит туманности его мыслей снова стать красными от страха и не станет просить его говорить — пока он сам не захочет. Главное, чтобы он понимал, что Чэн Сяоши готов его выслушать. Лу Гуан поднялся на ноги и снова уставился на опрокинутый столик. Потом наклонился и стал собирать бумагу. Чэн Сяоши двинулся с места, чтобы ему помочь, и тут Лу Гуан заговорил, словно прочитав его мысли. — Он не вернулся в школу в следующем году. Напился летом, попытался ограбить женщину на улице — его поймали и посадили на несколько месяцев. С таким личным делом никто не стал бы брать его на работу с детьми, — привычным, ровным голосом сказал он. — Так что, когда мы с тобой познакомились, я уже был в порядке. Он протянул ему руку — и Чэн Сяоши, схватив его за предплечье, поднялся на ноги. — Это я должен извиняться, — сказал Лу Гуан. — Не нужно было на это соглашаться. Я же знал, что это именно тот день. И тебя знаю. Ты всегда лезешь в горячие точки. Такой уж ты человек. Чэн Сяоши сильнее, чем требовалось, сжал его руку. От тона Лу Гуана что-то у него в груди обрывалось и истекало кровью. Как будто он… смирился. — Что ты такое говоришь… — Мне жаль, что не удалось подарить цветы, — тихо сказал Лу Гуан. А Чэн Сяоши кивнул, отчаянно стараясь не думать о его словах. Я уже был в порядке. — Ты знаешь, где он сейчас? — спросил Чэн Сяоши, нарушая данное самому же себе обещание не бредить Лу Гуану раны, однако тот только покачал головой. — Не видел его с выпуска. Ответ едва ли был исчерпывающим, но больше Чэн Сяоши его не мучил. Он кивнул, выдохнул, чувствуя, как отзывается болью голова, и одной рукой потянул Лу Гуана в сторону их комнаты, а второй — забрал у него стопку бумаг. — Давай спать. Завтра всё уберём.***
Мысль оформлялась долго, не хотела вариться в перегруженном мозгу. Он не мог за неё ухватиться вплоть до момента, когда голова коснулась подушки. Когда мы с тобой познакомились, я уже был в порядке. Не видел его с выпуска. Жаль, что не удалось подарить цветы. — Эй, Лу Гуан, — позвал он. Ему показалось, что Лу Гуан уже заснул, но тут он что-то промычал в ответ — тихо, но этого хватило. Чэн Сяоши в любом случае не собирался слишком долго его отвлекать. — Хочешь, побуду гадалкой? — спросил он. — Завтра утром ты скажешь, что я сошёл с ума.***
— Ты сошёл с ума, — сказал Лу Гуан. А потом, когда ирония ситуации его настигла, покачал головой. — Неплохой расчёт, но только потому, что это правда. Чэн Сяоши улыбнулся во все зубы. — Ну, это ведь всё, что у меня есть: сумасшествие, навыки ушу, пара хороших знакомых в полиции и его полное имя с адресом школы, — за долю мгновения его улыбка превратилась в оскал. — Подумаешь. Лу Гуан отпил чай из чашки, поставил её на стол и только потом сказал: — Ты правда хочешь? Снова? — Не факт, что получится, конечно, — пожал плечами Чэн Сяоши, — скажем, шанс один к ста. Или даже к тысяче. Но я готов попробовать — если ты готов. Как минимум сначала мы не теряем вообще ничего. Что скажешь? Лу Гуан молчал — беззвучная просьба дать ему подумать. А Чэн Сяоши был готов ждать. — Если это слишком, мы можем оставить всё как есть, — сказал он. — Просто мне кажется, что так будет правильнее. Понимаешь? — Ладно, — сказал Лу Гуан. А потом наконец-то поднял на Чэн Сяоши глаза. — Ты очень хороший человек, знаешь? Чуть порозовевшие щёки выдали в Лу Гуане человека, который не умеет раздавать комплименты — тем это было приятнее. Простая, казалось бы, фраза нарушила всякое равновесие, которое Чэн Сяоши выстроил у себя в голове, и он улыбнулся, почти забыв про свой следующий запланированный пассаж. — Лу Гуан. Чэн Сяоши резко подался вперёд и посмотрел ему прямо в глаза, прекрасно осознавая, насколько пафосно это прозвучит: — Ты разрешишь мне влезть в будущее?***
Мо Вэйюань уже сорок минут не мог себя успокоить. Он был прав: Ли Жэньмэй как всегда была великолепна. Ему казалось, что люди, сидящие рядом с ним, как и вообще все в этом зале, не в полной мере это понимают. Главная роль принадлежала не ей, и пока на сцене она появилась всего три раза, но каждый из них запускал по его телу легионы мурашек. И с каждым её шагом ноги всё сильнее прирастали к полу. Когда она вышла снова, справа от него кто-то захлопал, а Мо Вэйюань не смог оторвать рук от цветов — вцепился в них мёртвой хваткой, почти до спёртого дыхания и темноты в глазах. Вода со стеблей натекла ему на рубашку и брюки, и при одной только мысли о том, что ему в таком виде придётся встать и выйти на сцену… Внезапно краем уха он уловил чьи-то шаги. Прийти к концу спектакля, это надо же… Но тут ему на плечо опустилась тяжёлая ладонь. — Мо Вэйюань, братишка, не переживай, — сказал какой-то парень. — И о воде не беспокойся, на сцене не будет заметно. Просто выходишь и даришь букет. Ей понравится. Про остальных даже не думай — ты же не им цветы готовил. Этот голос он уже где-то слышал, но вспомнить, кому он принадлежал, Мо Вэйюань так и не смог. Он обернулся, но в зале было слишком темно. Парень откашлялся. — Не обращай на меня внимания, смотри на сцену. Мо Вэйюань нервно кивнул и продолжил смотреть. Это было странно, но после анонимного подбадривания дышать стало немного легче. И правда — он ведь ждал этот день, надел свою лучшую рубашку… Спектакль закончился быстрее, чем он думал. У него не осталось времени для подготовки, актёры уже начали выходить на поклон, а он снова замер. И тут тот же парень пнул его стул сзади. — Пошёл, пошёл! — зашипел он, и Мо Вэйюань подорвался с места. Аплодисменты грохотали со всех сторон, пути к отступлению не было, и он, сделав глубокий вдох, в два шага взабрался на сцену. Овации стали ещё громче, когда зрители увидели цветы, но Мо Вэйюаня это уже не интересовало. Он смотрел только на Ли Жэньмэй — она вскинула брови от удивления и рассмеялась. Вблизи оказалось, что у неё дрожат руки. — Это мне? — спросила она. Остальные актёры тоже захлопали, одна девушка с гордостью потрепала её по плечу. — Да, — едва выдавил Мо Вэйюань, глубоко вдохнул и решил наконец взять себя в руки. — Ты потрясающая. И прекрасно выступила. Спасибо! Краем зрения он заметил, что кто-то выходит из зала, но тут весь мир перестал существовать. Потому что она приняла букет.***
Вся операция заняла не больше часа: найти Гао Ливея оказалось проще простого. Капитан Сяо попросил помочь своих ребят из управления, и уже через пятнадцать минут у них был адрес. Технически, нужно было разрешение на вторжение в квартиру, но дело оформили как анонимный вызов — и, по правде говоря, не соврали. Ни Чэн Сяоши, ни Лу Гуан своих контактов не оставили. А дальше — поездка в соседний район, подъём по лестнице и громогласное: «Открывайте, полиция!» с удостоверением, приложенным к дверному глазку. — Ребят, я вам доверяю, — сказал шеф Сяо, — но мне нужны доказательства для обвинений. Чэн Сяоши хотел ответить, но Лу Гуан жестом его остановил. — Просто дайте ему увидеть меня, — сказал он. Чэн Сяоши остался в коридоре, пока Лу Гуан сидел в допросной. Он хотел пойти с ним, элементарно чтобы поддержать, но тот только покачал головой. — Я не знаю, как буду реагировать, — сказал он. — Если что, не хочу, чтобы ты это видел. Этот этап занял больше времени, чем поиск и задержание вместе взятые. Чэн Сяоши нервничал, ходил туда-сюда по коридору, купил Лу Гуану колу в автомате и уже начал думать, что в полиции сломались все часы, когда капитан Сяо махнул ему рукой — закончили. Лу Гуан вышел из допросной и сказал: — Пойдём домой. Чэн Сяоши на ходу прощался с полицейскими и жал руки. Капитан Сяо коротко и негромко сообщил: «Он признался», чтобы ему не пришлось расспрашивать Лу Гуана, и за это Чэн Сяоши был ему бесконечно благодарен. От участка они пошли пешком. А спустя десять минут молчания Лу Гуан протянул Чэн Сяоши флешку. — У нас есть доступ ко всем его фотографиям, — сказал он.***
Только выйдя за дверь зала, Чэн Сяоши позволил себе снять капюшон. Он хотел исполнить что-то вроде победного танца, но поморщился, увидев себя в зеркале. В нём отражался Гао Ливей — с ярко-жёлтыми радужками глаз. — Получилось, — просто сказал он. Им очень повезло: шансы на успех были мизерными, и всё-таки нужную фотографию удалось найти. Запрос был специфический: она должна была быть сделана в промежутке между тем, что этот урод сделал с Лу Гуаном, и завершением спектакля. Окно в пятьдесят шесть минут. И кто бы мог подумать, что Гао Ливей делает селфи не меньше пятнадцати раз в час. Полчаса в этом теле были практически пыткой… зато Мо Вэйюань подарил Ли Жэньмэй цветы. И даже Лу Гуан, который всё это время по большей части молчал, оживился на волне успеха. — Почему ты ещё не вышел? — спросил он. Чэн Сяоши хмыкнул. — Даже не знаю, кем ты меня посчитаешь: героем или мудаком, — сказал он и двинулся в сторону ближайшего открытого класса. — Но если ты не дашь мне это сделать, я расстроюсь. Да, это не гуманно, да, мы его уже почти посадили и все дела, но при задержании я ему так и не врезал. И меня коробит, хоть убей, что он не ответит за это ещё восемь чёртовых лет, так что можешь меня осуждать, но… — Не буду, — сказал Лу Гуан, давно понявший, к чему он клонит. — Будущее от этого не изменится. Только палец ему не сломай. Чэн Сяоши криво усмехнулся, остановился рядом с учительским столом и снял один из ботинков. — За тебя, — отсалютовал он в воздух невидимым бокалом, а потом со всей силы зарядил по ножке стола мизинцем ноги и хлопнул в ладоши за секунду до их столкновения.***
— Твою мать! — громогласно заорал он, приземлившись в ателье. Его тут же подхватил Лу Гуан, и, скорчившись в три погибели и осыпая всё на свете бранью, Чэн Сяоши услышал его тихий смех у себя под ухом. — Прости, прости, — сказал Лу Гуан. — Просчитался? К тому моменту причитания Чэн Сяоши тоже переросли в смех. Он с закрытыми глазами упал на диван, боком почувствовал, что Лу Гуан опустился рядом, и позволил облегчению накрыть себя с головой. Неужели это закончилось? — Я сам виноват, что такой идиот, — сказал он. — Ты не идиот, — покачал головой Лу Гуан. А Чэн Сяоши открыл глаза и не без радости заметил, что Лу Гуан выглядит гораздо лучше. С ареста Гао Ливея прошла неделя, и чуть ли не призрачная бледность, первые три дня не сходившая с его лица, наконец-то канула в Лету. Теперь, растрёпанный и с отпечатками смеха на щеках, он выглядел… счастливым. И Чэн Сяоши невольно вспомнился мальчик, снимающий баскетболистов из окна. И один конкретный баскетболист, вокруг которого, если верить глазам этого мальчика, светился воздух. — Ну надо же, — сказал Чэн Сяоши, пристраивая голову на спинке дивана, — а я-то думал, ты считаешь меня безнадёжным. — Не говори глупостей, — сказал Лу Гуан, — а то я могу передумать. Чэн Сяоши думал поговорить об этом как-нибудь потом… но идеального времени не бывает, да? А это, если честно, казалось почти идеальным. И ему не хотелось бы, в случае чего, винить себя за трусость всю оставшуюся жизнь, как Мо Вэйюань. — Лу Гуан, — позвал он. Тот вскинул брови. — Ты ведь не ради практики меня тогда фотографировал, да? Он почти сразу понял, что ему напомнили чувства, испытанные в первые минуты после прыжка. Трепетание в груди, щекотная лёгкость в животе, ощущение, что ты делаешь что-то незаконное, потные ладони. Он видел мир глазами десятков влюблённых людей, и всё это давно было ему знакомо. Лу Гуан покачал головой. Скрывать не было смысла: невозможно обмануть человека, который был у тебя в голове. К тому же… Чэн Сяоши всё-таки надеялся, что они и без этого были достаточно близки, чтобы Лу Гуан мог быть с ним честен. — Нет, — сказал Лу Гуан. — Думаю, это и так было понятно. — Надо же, — повторил Чэн Сяоши. Он чувствовал себя странно: как будто ступил на непривычную, чужую территорию, но по какой-то причине не ощущал дискомфорта. Лу Гуан слегка покраснел. Видя, что ему тяжелее, Чэн Сяоши улыбнулся. — Ну, восемь лет прошло. Ты, наверное, уже понял, что не такой уж я и крутой. Подростковая влюблённость бьёт в голову, кажется самой важной вещью в жизни, а потом быстро проходит, стоит только узнать человека поближе и как следует разочароваться. Чэн Сяоши подумал об этом с терпким жжением в горле. Жаль. Но так работает жизнь. В него можно влюбиться на пару месяцев за неплохую игру в баскетбол, но на этом всё. На самом деле, Чэн Сяоши просто шут, а по-настоящему любить его не за что. Не за красивые же глаза. Тем более Лу Гуану, в котором есть всё на свете. У которого в голове чёртов бескрайний космос. Который умный до ужаса, заботливый, спокойный даже в ситуациях, когда кто угодно бы сорвался, которого можно изучать в университетах искусств… Но ход мысли Чэн Сяоши споткнулся о его взгляд. Лу Гуан смотрел на него, словно не понимая, что он только что сказал. — Я передумал. Ты идиот. Чэн Сяоши открыл рот и снова его закрыл. — То есть, ты до сих пор… Лу Гуан поджал губы и кивнул, а потом выдохнул нервный смешок. — Прости. Я думал, это очевидно. — В тебе нет ничего очевидного, — сказал Чэн Сяоши. Он так и не понял, кто из них первым сократил дистанцию, кто первым прошептал: «Можно…?» и кто ответил: «Да». Поцелуй обжёг их обоих, пустил по ним ток, выбил почву из-под ног и дыхание из лёгких. Чэн Сяоши взял лицо Лу Гуана в ладони, а тот остановил руки в сантиметре от его волос. — Что такое? — спросил Чэн Сяоши. — Всё хорошо? Или это снова плохая идея? У Лу Гуана в глазах рождались галактики и росли звёзды. И пока Чэн Сяоши всё ещё не верил в своё счастье, он покачал головой, подался вперёд и сказал за мгновение до того, как они снова соприкоснулись губами: — Самая лучшая.