***
В один из дождливых дней Лёша решил, что с него хватит. Так больше не может продолжаться, не может быть чем-то нормальным. Он должен что-то изменить. Хесус проходит по коридору, опустив голову вниз и придерживая лямку рюкзака двумя руками, чтобы убрать подбирающееся волнение прямо перед тем, как его подхватывают за руки и припечатывают к стене коридора компания с Вовой. Сразу же увидев Лёшу, они спохватились и с ехидной ухмылкой с прибавленной развязной походкой направились к парню. Дело привычное, но именно сейчас после столько много времени, он снова смотрит Вове прямо в глаза. Это Семенюку не понравилось. Его приводит это в бешенство, что парень напротив не отводит взгляд, да и смотрит так жалобно, что коленки готовы подкашиваться, а руки тянуться к телу в желании защитить. Неправильно. Не должно быть так. Его не должно тянуть к тому, кто… А, впрочем, к кому? Всё это разрывается внутри старшего, и, пока его друзья что-то щебечут где-то рядом, они играют в гляделки. Один смотрит, чтобы узнать ответы гнусного отношения к нему, другой смотрит, чтобы не поддаться, не отвести взгляд, чтобы не проболтаться. Никто не хочет проиграть. По мере того, как время шло, терпение всё сгорало. Необходимо проучить того, кто посмел повлиять на Вову, усомниться в своём величии над ним. Старший берет его за шиворот и тащит в направлении класса, который остался без людей, и толкает куда-то к учительскому столу. Хесус пугается и только успевает прикрыть лицо руками, как грязный ботинок ударяет его об них, сбивая парня с ног под гул парней из той же компании. — Нагляделся? — с иронией спрашивает Вова и садится возле него на корточки. — От тебя одни только проблемы, но сейчас я постараюсь их тебе решить. Семенюк подсаживается ближе и, чуть ли не срывает с него всю одежду, представляя всё тело младшего каждому, кто находится в этом кабинете. Стыдно. Ему стыдно неимоверно. Он стоит абсолютно голый перед той же толпой ублюдков с камерами телефонов, снимающие каждые движения Вовы и каждую эмоцию Лёши. Последний же еле держится, как вот-вот разрыдаться от обиды. Семенюк сажает его так, чтобы всем было видно то, что он будет делать. Он берет его член в руки, будто с великим отвращением, но продолжает водить по нему, внимательно смотря за реакцией второго. Он дёргается, пытается выбраться, но делает себе только больнее. Вова ускоряет свои движения, что капелька предэякулята вырывается из уретры и сам он начинает рвано дышать и чуть ли не задыхаться. — Боже, да ему нравится, — смеётся кто-то из толпы. Губанов обращает на них внимание, мутным взглядом оглядывая каждого. Кто-то даже не смотрит на него, прикрываясь камерой и отворачивая голову, а кто-то, как ему показалось, готов дрочить самому себе прямо здесь и сейчас. После какого-то времени Лёша с немым криком кончает, поддаваясь всем телом вперёд и содрагаясь. Лёше противно. Противно от себя в первую очередь. Всё это время Семенюк смотрел не отрываясь, впитывая новые эмоции с чужого лица и увидев, как его воротит от всего этого, повелел всем выйти из уже небезлюдного класса. — За что?.. Вова… — жалобно поскуливает парень, прикрываясь. «Я и сам не знаю» — думает тот, но не озвучивает. — Я... я так надеялся, что ты забудешь все обиды на меня, я так ломал из-за этого голову, что же я сделал. Ты знаешь, я был так счастлив, когда ты появился у меня, но… — Хватит. Не продолжай. «Мне больно». И Лёша срывается за своей одеждой, быстро и непонятно как надевает на себя и срывается. Слёзы рвутся ручьями, сердце вырывается из груди, а голова забивается чем-то, что может заглушить воспоминания этого.***
Вова подходит к дому семьи Губановых, опять поссорившись с отчимом, но останавливается. Вокруг дома светят мегалки нескольких полицейских машин и скорая помощь. Страшно. — Добрый вечер, могу узнать, что здесь произошло? — спрашивает он у одного из полицейского. — Предположительно самоубийство. Сердце замирает. Он вбегает в дом и, найдя родителей, спрашивает, что произошло. Те смотрят на него с такой ненавистью, что словами не описать, и дают записку. Он оседает на пол и начинает читать её. «Я люблю тебя. Нет такого слова, чтобы описать все те чувства, слитые воедино в моей покрытой вечной кровью груди. Всю ту неимоверную боль и настоящее счастье, что таились во мне одновременно, когда ты драл, уничтожал моё сердце по кусочкам. В тот день ты сказал, что от меня одни проблемы, и я, как видишь, поверил тебе. Но я всё ещё люблю тебя, как и в самом начале. Не смог бы не.» Вова рыдает и не может остановится.И ещё долго грело умирающую душу тихое «я тоже люблю тебя».