Of Time And Other Irregularities

~ I. Как говорят… ~ Говорят, когда влюбляешься, время останавливается. На Земле-1610 в данном утверждении есть своя определённая доля правды. Хотя, справедливости ради, слова о «влюбленности» включаются не всегда. Не сразу. Возьмём обычный день. Опаздывая на работу, вы можете пропустить завтрак и вместо этого выпить чашечку кофе. В ближайшем киоске вы потянулись за газетой. Без вашего ведома незнакомец сделал то же самое. Ваши пальцы случайно соприкоснулись, вы ахнули, и ответом вам стала тишина, венчающая город монолитов. И есть лишь один голос, который вы можете слышать. Поздравляю, вы нашли свою вторую половинку. Это мог быть новый сосед, которому вы пожали руку. Это могла быть девушка, которой вы долгое время восхищаетесь и, наконец, набрались смелости подойти. Это могла быть официантка или кассир. Детали меняются, но правила остаются прежними. Вы соприкоснулись, ваши молекулы встретились, пусть всего на краткий миг, но вы узнали своего предназначенного, и — бац! — космические силы, ещё не до конца исследованные, решили, что вы должны по-настоящему узнать друг друга (или ещё больше опозориться). Как мило со стороны этих неведомых космических сил. Время останавливается. Обычно только на минуту или две. Вы не смогли бы измерить время без... ну, в общем, времени. Но вокруг могло быть много свидетелей, которые могли бы сделать обоснованное предположение. Среди населения в миллионы человек только треть нашла вторую половинку до своего пятидесятилетия. Учёные явно получили массу удовольствия, придумывая новые способы исследования скачка во времени, вызванного прикосновением (название вводит в заблуждение, потому что на самом деле время для всех остальных в таких случаях продолжало идти). Они брали интервью у родственных душ, спрашивали их о пребывании вне времени. Технические устройства либо не работали, либо полностью выходили из строя, поэтому им выдали песочные часы, и они записывали оценки, проводили тесты. Поступали сообщения о целых часах, потраченных остановку времени. Один, два, четыре, иногда даже шесть часов. Однако не более того. Майлз просто в восторге от того, что стал исключением из правил. ~ II. Идеал? ~ Родственные души всегда были трудной темой для Майлза. Джефферсон Дэвис и Рио Моралес — родственные души. Другие люди говорят, как им повезло — конечно, такая связь, как эта, может привести только к идеалу, а из идеальной пары получатся идеальные родители, не так ли? Ну, они любящие, они поддерживают его, да. Но иногда их любовь душила его. Удерживала, когда он хотел взлететь. Хотя он никогда бы в этом не признался, на него всегда давила их связь. Не все находят свою вторую половинку, и люди вступают в брак и без этой космической связи, но благодаря его родителям это всё казалось таким лёгким делом. Они познакомились друг с другом в раннем возрасте и с тех пор остаются вместе. Если они ссорились, то вскоре мирились, обмениваясь поцелуями и словами нежности. — Ты тоже найдёшь родственную душу, M’hijo, — обычно говорила Рио, уверенная, как нападающий мирового класса, реализующий пенальти, как будто у неё нет ни малейшего шанса на ошибку. Но даже игроки мирового класса терпят неудачу, не так ли? Иногда Майлз лежал ночью без сна и задавался вопросом, что бы сказали его родители, если бы он встречался с кем-то, кто не является его второй половинкой. Недовольное лицо его матери; точно так же она хмурилась, когда спрашивала его о домашнем задании, которое он ещё не сделал. Нервный смех его отца. Разочарование. Они бы не поняли. Зачем встречаться с человеком, с которым тебе не суждено быть вместе? Зачем тратить своё время впустую? Некоторые люди нашли свою вторую половинку в начальной школе. Некоторые даже раньше. Майлз завидует им. Им не нужно испытывать таких противоречий; у них есть уверенность; им не нужно бояться большого ужасного «Что если?». Потому что есть люди, которые не со своей второй половинкой. У кого их не было или они никогда не встречались, потому что жили в разных частях света, или лишь пробормотали приветствие, когда им следовало пожать друг другу руки, или умерли до того, как их пути пересеклись в какой-то нездоровой космической шутке. В родственных душах нет никакой логики, никаких биологических маркеров — по крайней мере, они ещё не были обнаружены. Это явление существует веками, но никто не смог его объяснить. Если на один вопрос был дан ответ, его место занимал другой, и всё ещё оставалось много открытых вопросов. Может быть, именно это Майлзу и не нравится в этом — отсутствие ясности, ощущение того, что ты как мяч в теннисном матче между Любовью и Хаосом. Для такой популярной темы научных статей это было на удивление ненаучно. Конечно, ему нравится эта идея. Должно быть приятно знать, что существует человек, который любит тебя таким, какой ты есть, который поделится с тобой тем, чем не делился никто другой, которому ты можешь доверять и который доверяет в ответ. У родственных душ более глубокая связь, чем у других пар. Они пробудили всё лучшее друг в друге. Все эти учебники и любовные романы не могут лгать, правда? Майлз хотел бы узнать, в чём заключается его лучшее качество, если таковое существует. Если вся эта тема с родственными душами уже не была его лучшим достижением. Если бы для него была возможность стать чем-то большим — найти её или его — эту размытую картину солнечного света, смеха и тепла, похожую на сон. Люди вокруг него — одноклассники, незнакомцы и друзья — находили своих родственных душ, в то время как он оставался один, это всё кажется таким недостижимым. В школе люди иногда просили прикоснуться к кому-нибудь, отчаянно желая узнать, кто их вторая половинка. Это редко срабатывало. Тем не менее, он тоже пожимал чужие руки и отстукивал кулак в слабеющей надежде. Когда он ездил в метро, зажатый между незнакомыми людьми, когда он видел кого-то своего возраста, кого-то, кто ему понравился или, может быть, мог бы понравиться, он касался тыльной стороны их ладоней, натыкался на плечи, надеялся, ждал. В итоге оставалось лишь разочарование. Он сердился. Это просто смешно. В тот день, когда Майлз решил, что это всё не имеет значения, он встретил Гвен. Единственная, кто засмеялась над его шуткой, остроумная, хладнокровная и симпатичная. Полный пакет. В классе шёл документальный фильм «Отдалённый шум», её волосы сияли серебром в свете проектора. Майлз почувствовал трепет. Что-то было между ними, он почувствовал это — искру. Он положил руку на стол и наклонился ближе, надеясь, что она протянет к нему руку, прикоснётся к нему хотя бы случайно. Этого не произошло. Но это всё-таки случилось позже, когда «техника рука-плечо» переросла в «катастрофу с волосами», когда его большой палец задел её щёку, время не остановилось. Вместо этого он в итоге поцеловал пол. Всё болело. Жужжание бритвы преследовало его по ночам. Когда стыд прошёл, и его лицо больше не казалось красным помидором, пришло разочарование. Она всё ещё нравилась ему, даже если он ей нет. Гвен нравилась ему, хоть она и не его родственная душа. Это чувство только усилилось, когда его жизнь перевернулась с ног на голову, и Мультивселенная взорвалась вокруг него, когда они воссоединились, и она сняла свою маску, назвав себя единственной Женщиной-пауком. Если она не была его второй половинкой, то тогда он и не хочет иметь родственную душу. Может быть, всё это в любом случае просто ерунда. ~ III. Любовь в Мультивселенной ~ Этому тоже есть простое объяснение. Оказалось, в разных измерениях есть разные правила родственных душ, отличных от Земли-1610. В измерении Питера у них на запястьях написаны первые слова, обращённые к ним их второй половинкой. Питер сказал: «Посмотри правде в глаза, чувак! Ты сорвал джекпот». То, что они с его второй половинкой расстались, было ещё одним доказательством того, что родственные души не так идеальны, как заставляли его верить родители, (даже не смотря на тень тоски в глазах Питера). В измерении Свина у родственных душ одно и то же любимое блюдо. В измерении Пени родственные души делили скрижали, благодаря которым они могут существовать. Единственным измерением, в котором была механика родственных душ на тему времени, было измерение Нуара: у них есть таймер, который могут видеть только они сами. Это идёт обратный отсчёт до дня смерти второй половинки. Майлз понимает, почему он тот вечно был таким подавленным. Однако в измерении Гвен нет родственных душ. Впервые она услышала о них, когда прибыла в измерение Майлза. Она была в откровенном замешательстве по этому поводу. «То есть я должна верить, что некая сила знает, с кем мне следует быть? Что, если она ошибается? Что, если ты в конечном итоге станешь несчастным из-за выбора, который ты даже не делал? О, спасибо больше высшим силам, я так мечтал сам стать причиной своей же боли, так что ли?» Майлз встал на её сторону, отталкивая от себя мнение своих мамы и папы. Это было легко. Она ему нравится. Он хочет, чтобы она оказалась права. В глубине души он надеется, что они — родственные души, и только её измерение мешает их связи. (может быть, он всё-таки романтик) Он цеплялся за эту надежду даже тогда, когда она вернулась домой и он перестал искать кого-то, кого, возможно, и не существует. Если он прикасался к другим людям, время не останавливалось. Он больше не хочет этого. Когда Гвен вошла через портал в его комнату, он воспринял это как ещё один знак того, что им суждено быть вместе — она вернулась! Она скучала по нему! Он ей нравится! Нравится... нравится ли он ей? Потом Майлз узнал, что она была с ними — с Паучьим-обществом — уже несколько месяцев, и что-то в его груди сжалось от боли. Когда они смотрят на горизонт и сверкающий город, она говорит, — В любой другой вселенной Гвен Стейси влюбляется в Человека-паука. И как и во всех таких вселенных это добром не заканчивается. В её голосе слышится печаль. Отрицание. Это дало трещину между ними, даже когда Майлз пытался подобраться ближе, — Но ведь, у каждого правила есть исключение, правда? Ты единственная, кто сказал мне, что ты не веришь в судьбу. Улыбка тронула губы Гвен. Но она отвернулась, нахмурив брови. Как бы говоря, «Да, но…». Она вздохнула, — Если у тебя действительно есть кто-то — родственная душа, я имею в виду… Я бы не хотела стоять у вас на пути. — Ты не веришь в родственные души. Гвен пожимает плечами. Она прикусила нижнюю губу и ничего не сказала. Что-то изменилось с тех пор, как они виделись в последний раз. Секреты, отражённые в блеске её глаз. Она пошевелила ногой, и Майлз испугался, что она убежит, поэтому заставил себя улыбнуться, — Эй, давай заключим пари — если я не найду свою вторую половинку к тридцати, мы притворимся, что это ты. Гвен хлопает его по плечу, — Ты сумасшедший. — Ну? — Майлз вздёрнул бровями, — Всё ещё жду ответа. Гвен ухмыльнулась, — Я подумаю. ~ Майлз так и не получил ответа. Но ему это было и не нужно, потому что он нашёл свою вторую половинку. Нашёл в тот же день. ~ IV. Мигель О'Хара ~ Мигель нравился Майлзу больше, когда он ещё не знал его, когда он был призрачным видением из рассказов Гвен — «О, он типа ниндзя-вампир, но хороший». Майлза нельзя в этом винить. Когда в вашу сторону летит урна, быстро, как пуля, человек, бросивший её, сильно теряет свой имидж «хорошего парня». С этого момента всё пошло под откос. Майлз пытался быть вежливым, а Мигель накричал на него так, словно само его существование для него — оскорбление. У него дикий взгляд человека, который никогда не спит и несёт на своих плечах тяжесть всего мира. Или, по крайней мере, просто верит в свои благие намерения. Для Майлза Человек-паук всегда был светом во тьме, героем во всех смыслах этого слова, тем, кто верит, что добро всегда побеждает зло. Но этот парень говорит так, будто они уже проиграли. Как будто они могут только лишь попытаться ограничить ущерб, который распространяется, растёт и расширяется. Как будто они все дураки, если верили, что всё может быть по-другому. Он постоянно хмурится, совсем как старый учитель математики Майлза, который любил жаловаться на молодёжь. Майлзу он не нравится. ~ И казалось, Мигелю абсолютно плевать на это. Этот придурок хочет заставить его возненавидеть самого себя, не так ли? ~ V. Время остановилось ~ Майлз не может дышать. Вокруг него нет воздуха; поезд удерживает его, устремляющегося всё выше и выше в космос. В его лёгких не осталось воздуха; Мигель надавил на него, придавив всем своим весом, а он, уж поверьте, огромен. Металл под ногами Майлза скрипит и дребезжит. И всё же он борется, сражается так, словно на кону стоит вся его жизнь. Но это ещё не самое ужасное, не так ли? На кону жизнь его отца. Отца, которого он разочаровал, который рассчитывал на него, он должен добраться до него, он должен выбраться отсюда, он должен- Ты — аномалия! Ты не должен был стать Человеком-пауком. Ты — ошибка! Голос Мигеля отдаётся эхом внутри, слова в голове перекрикивают новый поток оскорблений. Майлз протягивает руку, толкает его, ударяет по лицу. Безрезультатно. — Если бы тебя не укусили, твой Питер Паркер был бы жив. Но вместо этого он умер, спасая тебя. Он бы остановил коллайдер до того, как он взорвался, и тогда Пятна бы не существовало, и ничего бы этого не случилось! Боль пронзает Майлза, когда Мигель швыряет его в поезд, обжигающие порезы от металла покрывают всю его кожу. Майлз кричит. Небо чернеет. «Открой глаза». «Борись». Полосы ран, где его задели чужие когти, горят, словно в солёной воде, затылок пульсирует в такт биению сердца. Он пытается игнорировать эти ощущения. Отвернуться от яда, слетающего с чужих губ. И всё же от этого никуда не деться. (здесь должно быть... должно быть-) — И всё это время я был единственным, кто удерживал мир от полного краха! Майлз пытается вырваться. Мигель не сдвинулся, он как кот, сдерживающий мышь. Майлз ненавидит это. Он отчаянно желает увидеть шок в глазах Мигеля, когда тот поймёт, что он — нечто большее, чем ошибка — он хочет победить его. Тем не менее, болезненные толчки и сила хватки Мигеля останавливают его. Мигель наклоняется. Горячее дыхание касается его уха. На мгновение он видит чужие губы. — Тебе здесь не место, — рычит Мигель, — И никогда не будет. Чужие слова ранят его, как нож по сердцу. Майлз набирает в грудь воздуха, чтобы заговорить — он не уверен, что именно скажет, но он не может позволит оставить последнее слово за Мигелем. В его сознании всплывает лицо мамы. Это не может так закончиться. Майлз открывает рот. Вот тогда-то он и замечает это. Остановка. Остановка всего. Что...? Скорость поезда. Воздух, проносящийся со свистом. Отдалённый рёв машин. Голоса Гвен и Питера. Всё это исчезло. Стало так тихо, что птичий крик показался бы ружейным выстрелом. Но и птиц здесь нет. Мигель всё ещё свирепо смотрит на него, всё ещё слишком близко. Майлз вытягивает шею и мельком видит небо — не размытое голубое пятно, а неподвижное. Мирное. Он мог бы даже пересчитать верхушки небоскребов Нуэва-Йорка, если бы захотел. Желудок скручивает. Ему становится холодно. Что-то не так, совсем не так. Мигель замечает, что он перестал сопротивляться. Его хватка слабеет, но он нет отпускает его. Его глаза сузились, — Ты- Он не закончил фразу. Или, может быть, он это сделал, но Майлз не заметил. Его отвлекает покалывание в запястье, тепло, которое превращается в огонь, словно языки пламени касаются его плоти. Сдержав ругательство, Майлз высвобождает руку из хватки Мигеля и прижимает пальцы к ноющему месту. Боль исчезла так же быстро, как и появилась. Он смотрит вниз, увидит красные полосы по всей коже, разорванный костюм. Ещё один прилив дискомфорта. Дикое желание узнать, что скрывается под тканью, что вызвало эту боль, переполняет его. Это всё равно что услышать полицейские сирены. Тебе не понравится увиденное. Мигель выпрямляется. Он больше не смотрит на Майлза, с недоверием озираясь по сторонам. Его дыхание учащается, становится слишком громким в гробовой тишине. Майлз осторожно отползает назад, подтягивая ноги к телу, подальше от Мигеля. Он не выпускает его из виду. Странно, но мужчине, кажется, абсолютно плевать. «Неужели я стал невидимым?», Майлз поднимает руку. Нет, всё в норме. Может быть, прибыли другие Люди-пауки, и Мигель отвлёкся на них. «Торопись», говорит себе Майлз, «Прыгай с поезда». Он должен пробраться к «Домой-отправлялке», пока до него никому нет дела. И всё же, что-то останавливает его… Майлз поднимается. Действительно, поезд больше не едет. Он парит в облаках. Никакого движения, даже дуновения ветра. Тени самолетов зависли на горизонте. Когда Майлз смотрит вниз, он видит их — Людей-пауков, сотни и сотни из них. Застывших на середине прыжка или вцепившись в металл под собой, они выглядят как красочные инсталляции художника-футуриста. Гвен и Питер тоже там. Майлз с трудом сглатывает, встретившись с каменным взглядом Гвен. Рот Питера приоткрыт, как будто он хотел что-то сказать. Майлз хотел бы услышать его голос, умоляет об этом в клетке своего медленно впадающего в панику разума, но ничего не происходит. На их лицах столько муки, столько отчаяния, и всё же они выглядят мёртвыми, как на картине. — Нет, — шепчет он, — Это... это не... У него чесалось запястье. Он не осмеливается снять перчатку. — Что ты наделал?! Мигель вновь закричал. Майлз вздрогнул, отшатнулся — Мигель выглядит так, словно готов вцепиться в него когтями — на этот раз целясь в самое сердце. Цвет его глаз напоминает Майлзу алую кровь. — Эй, я ничего не делал! — он поднимает руки, — Я понятия не имею... Ложь. — Ты, должно быть, просто что-то сделал… Не может быть, чтобы всё это, — Мигель жестом обводит неподвижное окружение, — просто произошло само по себе. — Может быть... это злодейчик недели? Мигель смотрит на него как на идиота. Майлз даже самому себе не поверил. Может быть, потому, что в глубине души он знал- Нет. Нет, такой ход мыслей никоим образом не может привести к чему-то хорошему. Это невозможно. Должно быть другое объяснение, какое угодно, только не это. Мигель бросается на него. Чужие руки хватают его за воротник и отрывают от земли, ноги болтаются в воздухе. Майлз ахает, не желая смотреть в глаза Мигелю, но и не в силах смотреть куда-либо ещё. Во рту пересохло от волнения. Что-то внутри него только и ждёт момента, когда он больше не сможет всего этого отрицать. Мигель изучает его лицо, стиснув зубы, белые клыки искрят между его губами. Что бы он ни искал в его лице, он не может этого найти. Тени разочарования сгущаются, — Скажи мне, Майлз Моралес, скажи мне сейчас же. Почему время остановилось для всех, кроме нас? Время остановилось. — Я... Я не знаю. Он не может вымолвить ни слова. То, что он хочет сказать — неправда. Всему этому есть только одно объяснение, как бы Майлзу ни было неприятно это признавать. Мигель и раньше касался его плеча, но между ними были слои ткани, и только здесь, всего несколько мгновений назад, они по-настоящему… Майлз закрывает глаза, — Ты знаешь… ты знаешь о... о…родственных душах? Он буквально выдавил из себя последнее слово. Стало так тихо, что он понадеялся, что Мигель просто его не понял, хотя он знает, что тот ещё как понял. Майлз почувствовал это по тому, как он застыл, вцепившись мёртвой хваткой в ткань его костюма. По его обнажённому плечу побежали мурашки. Мигель отпускает его, так, что Майлз внезапно спотыкается и едва удержался, чтобы не упасть с края. Он поднимает глаза и видит, как Мигель изучает его запястье. Он срывает свою перчатку и издаёт сдавленный звук, нечто среднее между рычанием и всхлипом. Это кажется таким интимным, личным. Майлзу невыносимо смотреть на него. Он осматривает собственное запястье, оттянув ткань ровно настолько, чтобы взглянуть на место, которое жжётся. Там он видит чернильные линии. Тонкие, изящные — они могли бы быть даже красивыми при любых других обстоятельствах. Линии образовывают единое имя — Мигель О'Хара. — Что, эм... — Майлз прочистил горло, — Что это? — спросил он. Их взгляды пересеклись. Губы Мигеля дрогнули. «Тебе действительно обязательно спрашивать?» Он разворачивается и прыгает с поезда, сине-красное пятно скользит вдаль. После того как за ним гнались по всему Нуэва-Йорку, Майлз почувствовал себя щенком, брошенным в тенистом переулке под дождём. — Какого чёрта, чувак? — он качает головой. Тоненький голосок внутри него спрашивает, «Разве так можно относиться к своей второй половинке?» Бросив последний тоскливый взгляд на Гвен и Питера, Майлз бросается вслед за Мигелем. ~ VI. Ошибка ~ Прогуливаясь по городу, он чувствует себя так, словно исследует первый в мире музей Мадам Тюссо под открытым небом — он видит, как мальчик прыгает в лужу, всё вокруг забрызгивает грязью; подростки в мешковатой одежде танцуют под неслышимую музыку; люди смеются и машут руками; пара, застигнутая за спором о цене корзины с фруктами; официантка тянется за стаканом с пролитым чаем; мужчина в костюме бежит, чтобы успеть на летающий автобус, который не отправится, видимо, ещё довольно долго. Повсюду люди, предметы и свет были остановлены в странных позах. Каждый раз, когда Майлз проходит мимо них, он ожидает, что они сдвинутся с места, продолжат заниматься своими делами. Этого не происходит. Он входит в штаб-квартиру, оставляя позади город-призрак. Отсутствие шума действительно беспокоит его — выросший в Бруклине, он привык к гулу двигателей и шуму тысяч прохожих людей. Независимо от времени, город всегда остаётся живым. Однако здесь, сейчас, он никогда не чувствовал себя таким одиноким. Это сводит его с ума. И единственный человек, с которым он может поговорить, ну… Майлз пробыл в штаб-квартире недостаточно долго, чтобы сориентироваться, куда ему идти. По понятным причинам он запомнил дорогу к «Домой-отправлялке», именно туда и приходит, хотя он не был уверен, сможет ли воспользоваться машиной, застряв во времени — и захочет ли. Он проходит мимо Марго. Застывшей, конечно. Её сияющий виртуальный аватар красуется заплетёнными в косички волосами и улыбается своему образу. Когда Майлз приглядывается повнимательнее, она мерцает и вдруг исчезает. «Неисправности технических устройств при остановке времени», вспоминает он. Хочется надеяться, что никаких негативных последствий за этим не последует. Сколько времени (не-времени?) прошло? Разве всё не должно в скором времени вернуться к норме? Майлз подходит к «Домой-отправлялке» — роботу-пауку, мерцающему в переплетении лазеров. Неподвижный. Его мёртвые глаза смотрят прямо на него. Все экраны стали чёрными. Без особого энтузиазма он нажимает на кнопки то тут, то там и водит пальцами по поверхностям, но лампочки не включаются обратно. Он правда ждёт этого, но не может избавиться от разочарования. У него был такой хороший план. Что ж, по крайней мере, в одном можно быть уверенным: до тех пор, пока время не сдвинется с мёртвой точки, его отец остаётся живым. Счастливым и живым. Правда же? Майлз застывает на полушаге. Что, если было затронуто только это измерение? Что, если его отец сейчас идёт прямо навстречу своей гибели, а он застрял здесь с самым невыносимым, высокомерным придурком во всей мультивселенной? Откуда же ему знать? Майлз сдерживает ругательство. Ему нужно выбираться отсюда — и он не может сделать это в одиночку. — Мигель! — он обернулся, пытаясь почувствовать его через паучье-чутье. Он должен быть где-то здесь. Судя по мешкам у него под глазами и его одержимости Паутиной-Вселенных, (безусловно, лучшее название!), это здание что-то вроде его дома, да? — Мигель! — Майлз бросился бежать. По крайней мере, двери всё ещё работают. Странно видеть залы, ранее наполненные Людьми-пауками, такими пустыми. Он пытается вспомнить, что рассказывала ему Гвен, что можно найти особого для Мигеля. В кафетерий? Майлз подавляет дрожь. Он не хотел бы повторять инцидент с эмпанадой. В конце концов он добирается до комнаты, где впервые встретил Мигеля. Тогда его встретили приветливо, хотя сейчас всё вокруг кажется чем-то прямиком из книг Стивена Кинга. Кругом темнота, длинные тени по углам. Слабое сияние солнца достигает только части опущенной платформы, компьютеры выключены. — Мигель?! Ответом служит его собственное глухое эхо. Майлз вздрагивает. Из самого тёмного угла доносится голос, — Тебе не обязательно кричать. Майлз оборачивается. Прищурившись, он различает смутные очертания тела Мигеля, сидящего на полу, прижавшись спиной к стене. Его лицо спрятано в ладони левой руки. Приближаясь к нему, облегчение Майлза сменяется напряжением. Он как-то не задумывался о том, что будет делать, если всё-таки найдёт Мигеля. Он останавливается в пяти шагах от него, — Э-э... привет. Я тебя не заметил. Мигель усмехается. Майлз закатывает глаза, — Просто, чтобы ты знал, я всё равно попаду домой. Я спасу своего отца, несмотря ни на что. И мне... мне всё равно, веришь ли ты, что я Человек–паук, или нет. Я знаю, что это так. Так что, да, это ничего не меняет. — Верно. Это ничего не меняет. Хочешь знать, почему? Потому что это всё неправильно, — Мигель поднимается, как кошка, одним плавным прыжком. Гневно-красные глаза впиваются в младшего. Майлз удивлён, что из его ноздрей ещё не шёл пар, — Тебя не должно здесь быть. Нам вообще не следовало встречаться. Ты аномалия, ошибка, которую нельзя было стереть вовремя, и то, что ты здесь — всё испортило. Это вызвало нечто такое, чего никогда не должно было произойти. Родственных душ в разных измерениях не существует! Ты не должен существовать! Мигель тыкает пальцем в его грудь. Майлз отталкивает его, — Пошёл ты, чувак. Теперь это моя вина? Неужели ты думаешь, будто я хотел, чтобы ты стал моей второй половинкой? «Мне, пожалуйста, одного несчастного придурка, который не умеет контролировать свой гнев. Заставьте его презирать меня без всякой причины и избить при первом же удобном случае». Звучит как мечта, ставшая явью, не так ли? — У меня нет проблем с гневом, — прорычал Мигель. Майлз приподнимает бровь, — О, конечно. Мигель демонстративно отворачивается, быстро сжимая и разжимая кулаки. Как раз в тот момент, когда Майлз подумал, что больше не добьётся от него ни слова, Мигель говорит, — Это всё ты. Кажется, я не могу... контролировать себя рядом с тобой. Лицо Майлза вспыхивает, «Ты не мог сформулировать это как-то по-другому, а?» Мигель взглянул на него, задержав взгляд на плече, разорванном костюме, кровавых полосах, покрывающих изгибы его мышц вплоть до рук. Рубиновые капли ползли по его коже, оставляя зудящие следы. Боль становилась всё сильнее под пристальным взглядом. Майлз поморщился. Впервые на лице Мигеля мелькает что-то похожее на чувство вины. Затем, однако, всё сочувствие рассеивается. — Я остаюсь при своём мнении. Я не верю, что мы родственные души, — он буквально выплёвывает последние слова. — Это, — он указал на своё запястье, — ошибка. Я не знаю, почему это произошло, но это неправильно, и я, конечно, не меньше тебя не хотел подобного исхода, уж поверь мне. Ты ещё ребёнок. Майлз вздёрнул подбородок, — А ты старик. Они уставились друг на друга. Мигель первым отводит взгляд, — Неважно. Сейчас у нас есть проблема посерьёзнее. Как бы я ни был счастлив, что ты не можешь вернуться в своё измерение, фишка в том, что мы оба застряли в этом... в этом временном пузыре. — Мы называем это скачком во времени, вызванным прикосновением. — В этом нет никакого смысла. Время сейчас не течёт и уж точно не скачет. — Я всегда так и говорю! Мигель бросает на него мрачный взгляд. Майлз облизнул губы, — Типа, вероятно, это именно так и выглядит с точки зрения стороннего наблюдателя. Мы можем двигаться и передвигать вещи, и они останутся на том же месте, когда время вернётся. Все Люди-пауки на поезде... Гвен. Питер… — Они, вероятно, будут задаваться вопросом, где мы находимся. — Как долго длится этот скачок во времени? Желудок Майлза скручивает, — Э-э, обычно минута или две. Мигель моргает, — Я надеюсь, это просто плохая шутка, Майлз. — Ну, бывали и более длительные сроки, — заверяет его Майлз, — Самый длинный срок, известный науке — шесть часов. — Шесть часов, — голос Мигеля звучит приглушённо. Он смотрит на потолок и бормочет что-то на беглом испанском. Вздох, — Просто прекрасно. Лайла! Причудливая жёлтая леди не появляется. Мигель застывает, внезапно став больше мальчиком, чем мужчиной, будто потерял любимую игрушку. Тихим голосом, как будто он осознавал это не в первый раз, он сказал, — Точно. Время остановилось. — Ещё известно, что случаются сбои в работе технических устройств. Но мы и так застряли здесь на довольно долгое время. Время должно возобновиться с минуты на минуту. Борясь с улыбкой, Майлз сделал какой-то неуклюжий жест, от которого ему захотелось провалиться сквозь землю. Должно быть, именно так чувствует себя комик на сцене, когда его шутка не удалась. Мигель усмехается, — Не удивлюсь, если мы застрянем здесь навсегда. Судя по твоей реакции, это ненормально даже для твоего измерения. Где-то в процессе выбора второй половинки что-то пошло не так — может быть, это из-за коллайдера, может быть, это из-за твоего глупого желания быть кем-то, кем ты не являешься, но, скорее всего, это из-за укуса паука — паука из другого измерения — повлиявшего на стабильность твоего генома, закодированного в измерении. Это сделало тебя уязвимым для внешних воздействий, и я попал под перекрёстный огонь. Он говорит спокойно, как пожилой учитель, объясняющий предмет, который его не особо интересует. Что-то в этом холодном, горьком тоне действует на Майлза так, как он сам не ожидал. У него перехватило дыхание. Когда он замечает, что его глаза горят, он сердито моргает. — Тебе просто не терпится найти объяснение, которое делает тебя просто жертвой обстоятельств, не так ли? — сказал Майлз, — А что, если ты ошибаешься, а? Что, если всё так и должно быть? Мигель замирает, — Я думал, мы выяснили, что оба не верим, что между нами что-то может быть. Я ошибся? Майлз опускает взгляд, — Нет. — Хорошо. И всё же, мы... нам, вероятно, стоит пока поработать кое с чем. Следуй за мной. — Зачем? Мигель выводит в воздухе рукой неопределённый жест, — Твои раны. Он не стал вдаваться в подробности по этому поводу. ~ VII. Шрамы ~ В штаб-квартире есть медицинское крыло — не более трёх комнат с кроватями, синими занавесками и шкафами, доверху набитыми медицинским оборудованием; более серьёзные травмы пришлось бы лечить в другом месте. Тем не менее, поскольку супергерои притягиваются к опасности, как мотыльки к свету, Майлз не сомневался, что койки всегда кем-то заняты. Однако сейчас только один Человек-паук спит в самом тёмном углу комнаты с холодным компрессом на лбу. Он похож на труп. Майлз быстро задёргивает перед собой занавеску. Несмотря на то, что комнаты белые и стерильные, как в больнице, здесь не пахнет болезнью и смертью. В воздухе чувствуется цитрусовая нотка. — Сядь, — скомандовал Мигель. Майлз подавил желание съязвить. — Что мы тут делаем? — он заломил руки, не в силах выбросить из головы лицо отца. Что, если он вернётся домой и обнаружит, что прошло несколько дней? Как он сможет простить себя? Что бы они здесь ни делали, это не казалось важным. Не таким важным, как его отец. Твои раны? Мигель не мог притворяться, что ему не все равно, не так ли? — Я уже говорил тебе. Майлз скрестил руки на груди и поморщился, когда этим действием надавил на раны на своём плече. Не очень хорошая идея, — Ты же на самом деле не... Мигель оборачивается с коробкой в руках. В нём бинты, пластыри, мази и другие вещи, которые обычно можно увидеть в кабинетах врачей и аптечках первой помощи. Он кладёт её рядом с Майлзом, — Где ты ранен? — спросил он. Майлз прищурился, глядя на него, — Во-первых, ты не врач, не так ли? Во-вторых, разве ты сам не знаешь? В конце концов, это ты сделал это со мной. Лицо Мигеля темнеет, то ли от гнева, то ли от стыда, Майлз не может сказать. Он просто надеется, что это был стыд. Он пожалел, что съязвил в ответ, когда Мигель наклонился ближе с таким пристальным взглядом, который принадлежит либо учёным, либо влюблённым. Майлз говорит себе, что Мигель осматривает раны, и так оно и есть, но он всё равно не может унять трепет своего сердца. Мигель возвышается над ним, более внушительный, чем когда-либо. Майлз не знает, куда ему смотреть, и опускает взгляд туда, где его разорванная кожа посылала в мозг жгучие напоминания о недавней схватке. К нему потянулась чужая рука — Майлз напрягся, он слишком хорошо помнит боль от этих когтей. Однако, пальцы Мигеля просто мягко коснулись его плеча. Тёплые. Майлз прерывисто выдохнул. — Не слишком глубокие, — пробормотал Мигель, — Нужно несколько швов. Если ты не будешь слишком много двигаться, всё заживёт быстро. И нет, я не врач, но некоторым вещам можно научиться, если пробыть Человеком-пауком достаточно долго. Когда воздух вокруг них стал таким жгучим и тяжёлым? Было ли это побочным эффектом скачка во времени? Майлз потёр шею, — Но я бы действительно предпочёл кого-нибудь другого... ах! Мигель хватает его за руку, сильная ладонь обхватывает её мягко, но в то же время странно нежно. Такой контраст после их борьбы. Он изучает царапины на его предплечье. Прядь волос упала ему на лоб. Майлз ловит себя на том, что смотрит на него слишком долго. — Просто сиди спокойно и не двигайся, я закончу за пять минут, — Мигель, нахмурившись, поправляет себя, — Если бы время шло. — Прекрасно, — пробормотал Майлз, переводя взгляд на потолок. Что ещё он мог сделать? Он сжал кулаки и постарался не поморщиться от прикосновения пальцев Мигеля к его воспалённой коже. Тот наносит крем, обладающий антибактериальными и антисептическими, а также обезболивающими свойствами, который вскоре превращает боль в лёгкую пульсацию. Когда Мигель начал зашивать большие раны, Майлз почти не почувствовал этого. Он не был уверен, радоваться ли этому. Боль могла бы отвлечь его от мысли о том, что из всех людей именно Мигель О'Хара лечит его. Что он прикасается к нему — на этот раз, чтобы исцелить, а не причинить боль. Майлз поклялся себе не смотреть на Мигеля во время процедуры — если бы их взгляды пересеклись, ситуация стала бы в десятки раз более неловкой. Тем не менее, он ловит себя на том, что опускает взгляд вниз, пока не видит Мигеля. Его плечо. Рука двигается, зашивает иглой раны. Кончики его волос. Его правая рука. Так совпало, что она повернута так, что видна внутренняя сторона его запястья. Чёрные линии, изящные буквы. Майлз Моралес. — Мне жаль, — пробормотал Мигель. — Ч-что? — Я сожалею... об этом, — Мигель с трудом подбирает слова, — Я зашёл слишком далеко. Ты ведь всего лишь ребёнок. Майлз почувствовал странное раздражение. Не то чтобы он не оценил извинение — даже если оно и пришло немного слишком поздно. Теперь это шрамы, которые всегда будут с ним, — Я же просил тебя не называть меня так. Немногие люди его возраста смогли бы сделать то, что сделал он. Он победил Кингпина и спас мультивселенную — да, Мигель не стал поздравлять его с этим, но он показал, что быстро учится и является хорошим Человеком-пауком (почти всегда). Честно говоря, Майлз уже не ощущает себя ребёнком с тех пор, как дядя Аарон умер у него на руках. — Ну, ты и есть ребёнок, — Мигель заклеивает зашитые раны пластырями. Майлз рад, когда он наконец отстранился, убирая свои руки. Тепло этих рук вызвало у него странные чувства. Без особой надежды он спросил, — Не мог бы ты хоть раз просто... увидеть во мне не какую-то аномалию или надоедливого ребёнка, а меня, Майлза Моралеса? Человека, у которого есть друзья, семья, своя жизнь и… и чувства. В его голове это звучало лучше. Тем не менее, не последовало ни резкой реплики, ни пренебрежительного звука, только тишина. Может быть, это уже маленькая победа. — Нет, — сказал Мигель. А может, и нет. ~ VII. Возможности ~ — Так, с этим покончили, теперь нам следует сосредоточиться на нашем нынешнем затруднительном положении. — Эй, не так быстро, — Майлз побежал за Мигелем, который быстро выходит из медицинского крыла, как студент, проспавший день экзамена, — Ты тот ещё мудак, ты знаешь это, да? Мигель продолжает идти, являя собой само воплощение упрямства. Что ж, Майлз тоже может быть упрямым. — Эй, я с тобой разговариваю! Мигель! Кто из нас теперь ребёнок, а? Мигель развернулся, оскалив зубы, — Ты — символ всего, что в моей жизни пошло не так. Сейчас даже больше, чем когда-либо. Так что нет, я точно всегда буду видеть в тебе только это. — Это? — Майлз теперь не отступит. И вообще, что Мигель сделает? Он не может напасть на него, когда они нуждаются друг в друге, чтобы вырваться из этой клетки, — Если ты говоришь о своей фальшивой семье в том другом измерении — мне жаль тебя огорчать, но это была только твоя вина, приятель. Это не имеет ко мне никакого отношения! — Дана — моя родственная душа. Не ты, — прошипел Мигель, его голос звучит по-другому. Хриплый. Отчаянный. С выражением былого ужаса в глазах, — Вот почему это всё неправильно. У меня уже есть родственная душа. Это всё просто невозможно. Майлз нахмурился, оглядывая Мигеля с головы до ног. Он не мог лгать, только не об этом. Но тогда как...? Майлз поджимает губы. Может быть, он и прав. Может быть, всё это лишь ужасное недоразумение, он сам вырыл себе могилу и обрёк мужчину тоже. Нет. — Это возможно — иметь несколько родственных душ. По крайней мере, в моём измерении. Если первая родственная душа, ну... Умерла, — Майлз с трудом сглотнул, — Что случилось с её именем? У тебя два имени на запястье или...? Если там и было второе имя, он его не заметил. Плечи Мигеля поникли, лицо приобрело болезненный оттенок. Он потёр щёки, словно пытаясь стереть воспоминания. — Нет, — его пальцы на мгновение коснулись метки души — его имени. Майлз вздрогнул, ощущение, будто Мигель дотронулся до него, — Её имя исчезло, когда я потерял её. — Мне жаль. На мгновение воцарилась тишина. Мигель медленно произнёс, — Я никогда не должен был быть счастлив. И никто из нас. Измерение, в котором она жила, где у нас была дочь, исчезло, потому что я был так глуп, поверил, что всё может быть по-другому. Не совершай ту же ошибку, что и я. Майлз протянул руку — почему, он не знает. Но Мигель отворачивается, не заметив пальцев, которые были так близко, почти коснулись его, и это похоже на предупреждение. Отказ. Майлз отдёргивает руку, но всё ещё чувствует покалывание под кожей, слышит какое-то жужжание. «Он не заслуживает моего сочувствия», думает Майлз. Не после всего, что он сделал. Но Майлз не смог до конца убедить себя в этом. ~ VIII. Вопрос Времени ~ Часы в этой комнате сделаны в форме чайника. Они проходили мимо них по пути через комплекс — некоторые вещи вокруг сделаны из неизвестных текстур, разноцветных или серых, ярких или минималистичных, одна вещь представляет собой половинку хот-дога, а другая словно плавает в снопе искр. Все эти вещи представляют разные измерения, и все они стоят, лежат неподвижно. Майлз надеется, что это хороший знак. Признак того, что были затронуты все измерения. Или, может быть, он только уговаривает себя, потому что альтернатива может оказаться слишком страшной. Должно быть, прошло около пяти часов с начала остановки, а может и больше. Мигель отводит его в пару комнат, которые выглядят немного по-другому, как лаборатории безумных учёных с футуристическими технологиями — Майлз узнаёт квантовые компьютеры, сканеры КТ, ПЭТ и МРТ, а также различные виды ускорителей частиц — хотя он ни разу не видел, как эти устройства работают. Медицинские осмотры на различных аппаратах также не выявили никаких нарушений в организме. — Итак, что мы теперь будем делать? — спросил Майлз. Со стоном Мигель садится на белую кушетку, — Разве этот прыжок во времени не из твоего измерения? Почему бы тебе не предложить какие-нибудь свои идеи? Майлз подавил вздох, — Даже наши учёные в замешательстве относительно того, почему происходят скачки во времени. Откуда мне, по-твоему, знать... Он замолкает, жар наполняет его щёки. Плохая идея. Плохая, очень плохая идея. Мигель косится на него быстро, как ястреб, наблюдающий за скачущим зигзагами кроликом, — Я слушаю? — Нет, ничего. — А мне так не кажется. Скажи мне, о чём ты подумал. «Боже, во что я вляпался?» Майлз потёр свои пылающие щеки, — Я просто подумал о том, как мы сюда попали. Мы соприкоснулись, это послужило спусковым крючком, родственные души узнали друг друга и всё такое. Даже если это ошибка, — поспешно добавил он, — для нас здесь и сейчас это реальность. Технологии, возможно, и не помогут нам в этом, но если мы что-то и знаем, так это… ну, это и знаем. Ему всё ещё не нравится слово «родственная душа», но произносить его становится всё легче. Когда Мигель не стал смеяться, а стал слушать, хотя и прищурившись, Майлз продолжил, — Обычно родственные души ведут себя... по-разному, когда встречаются. Может быть, в этой теме с прыжками во времени есть какие-то правила, и мы им не следуем, но если бы последовали им, то могли бы освободиться. — Какие правила? Майлз тщательно подбирает свои следующие слова, — Предполагаю, что ключом к освобождению может быть что-то… связанное с прикосновениями? Выражение лица Мигеля остаётся прежним — суровым, напряжённым, с глазами пронзительными, как у хищной птицы. Он смотрит на Майлза так, словно хочет выудить подтекст этих слов из его головы и тщательно изучить. — Это, — пробормотал Мигель, — неплохая идея. Хм. Вероятно, эти слова — самое близкое к комплименту, что Майлз когда-либо получал от него. — Не то чтобы мне это нравится, — подходит к нему Мигель, — Кроме того, я уже прикасался к тебе. Я зашил твои раны. Майлз пожимает плечами, ненавидя эту ситуацию с каждым мгновением всё больше. Его кожу покалывает. Что-то не так с кислородом в этой комнате. Это же наверняка не полезно для здоровья — быть вне времени, не так ли? Он ненавидит тишину. Он ненавидит одиночество. И он ненавидит Мигеля, его негативизм и тьму внутри него, искажающую и ожесточающую его лицо, которое в противном случае могло бы быть даже красивым. «Почему ты позволил этой тьме поглотить себя? Почему ты сдался?» — Может быть, этого было недостаточно. Может, нужно что-то ещё. Мигель нахмурился, — Не мог бы ты выразиться более конкретно? Что я должен делать? Баюкать тебя в своих объятиях, пока мы не вырвемся из петли? — Нет. То есть да. Я имею в виду... я не знаю! — Майлз проглотил свой гнев, свою усталость, — Если бы я знал, я бы сказал тебе, но твоё предположение так же верно, как и моё. Мигель посмотрел на него как человек, взбешенный не из-за лжи и неуверенности, а из-за того, что ему не нравится эта правда, и все же он понимал, что она абсолютна. Майлз ждал, уже жалея, что заговорил об этом — прикосновения! Из всех вещей! Быть тронутым Мигелем — он ведь этого не хотел, не так ли? Это кажется логичным решением их проблемы, но жизнь никогда не бывает логичной. Конечно, не каждая пара родственных душ начинала свои отношения с объятий и поцелуев. Боже, неужели Мигель думает, что он предложил такое, потому что хотел...? Майлзу понадобится стакан ледяной воды, чтобы вылить его себе на голову. Истерический смех клокотал внутри него. У него мелькнула последняя мысль, странно спокойная, пришедшая из глубин его сознания, «Может быть, всё будет не так уж и плохо», когда Мигель протянул руку, тем самым заставив его замолчать. Крупная рука легла ему на шею, как кусочек головоломки, нашедший своё законное место. Тепло. Приятная тяжесть. Чужие губы на его собственных. Губы? Мигель поцеловал его, закрыв глаза и наклонив голову, с нежным нажимом, и это действие кажется таким естественным. Ему пришлось совсем немного наклониться, и Майлз обнаружил, что переносит свой вес на кончики пальцев ног, падая в чужие объятия (возможно, это у него ослабели колени). Волосы мужчины щекочут ему лоб. Майлзу хочется протянуть руку и смахнуть их или зарыться в них пальцами и никогда не отпускать. В его голове царит хаос. Он не обнаружил никакой ясности, только движения, рефлексы и постоянное ощущение того, что он делает, он действительно делает это с Мигелем- Он не знает, отвечать ему на поцелуй или нет, а потом Мигель отстраняется, и Майлзу кажется, что с таким же успехом он может умереть на месте. Все нервы в его теле сосредоточены на своих губах. Он облизал их, пытаясь избавиться от покалывания, и не мог перестать думать — не мог перестать думать о том, что это были губы Мигеля на его губах. Поцелуй. Чёртов поцелуй. — Ч-что… о чём, чёрт возьми, ты думал? Мигель не смотрит на него, — Это не сработало. — Что? Мигель щипает себя за переносицу и вздыхает. Его щёки порозовели, или Майлзу почудилось? — Это не сработало. С ещё большим гневом он добавляет, — С самого начала это была глупая идея. Я не могу поверить, что купился на это. Именно тогда двигатель разума Майлза снова взревел, и он понял, о чём говорит Мигель. Он огляделся вокруг с колотящимся сердцем и обнаружил, что ничего не изменилось. Ни звуков, ни мигания компьютеров, ни голосов. Они всё ещё застряли во времени. И Мигель снова чувствует себя несчастным. — Эй, это ты сказал, что это может быть хорошей идеей. — Я сказал, что это была неплохая идея, и теперь беру свои слова обратно, — Мигель пристально посмотрел на него, но в его глазах пробежала искра, — Это была ужасная идея. — Ну, это ты поцеловал меня, так что я не думаю, что тебе это решать. И, к твоему сведению, ты ужасно целуешься, — ложь, но Мигелю не нужно знать правду. Не то чтобы у Майлза большой опыт в этом. Мигель усмехается, — Сказал мальчик, которого никогда раньше не целовали. — Откуда тебе вообще знать? — Я, а... — Мигель издал сдавленный звук и отвернулся. Мигель начал расхаживать по комнате, старательно избегая взгляда Майлза, — Не имеет значения. Важно то, что мы всё ещё застряли в этой богом забытой временной клетке. Майлз сжимает кулаки. Он больше не может этого выносить, — Может быть, этого всего бы и не случилось, если бы ты перестал быть таким засранцем! Мигель застыл. Его плечи поникли. Голова опустилась. Он смотрит себе под ноги, как будто под ним было озеро, показывающее ему отражение чего-то прекрасного, чего он давно не видел, чего-то далёкого и в то же время близкого, недостижимого и оттого ещё более болезненного. По его телу пробегает дрожь. Это безумие, но Мигель выглядит так, словно вот-вот упадёт в обморок, он большой и сильный, а Майлз намного меньше, и всё же его инстинкты ведут его вперёд, к Мигелю, и рука Майлза ложится на его плечо. Он не совсем удерживает его — тот вовремя спохватился — но было сжатие, прикосновение, и Мигель не рухнул. Они выдохнули одновременно. — Я не... хотел... — Мигель закрыл глаза и вздохнул, — Ты не носишь временный пропуск, и всё же не проявляешь никаких признаков отторжения от этого измерения. Майлз почувствовал его дыхание на своём лбу. Слишком близко. Он сделал шаг назад, — Ну, раз время остановилось… — Нет. Если мы способны взаимодействовать со своим окружением, оно должно быть способно влиять и на нас. Так что это не имеет смысла. — Ох… Они посмотрели друг на друга, и Майлз на 99% уверен, что Мигель думает о том же, о чём и он. Что это действительно имеет смысл — Майлз может быть связан с этим измерением, если есть что-то, привязывающее его к нему, сигнал или маркер, как татуировка — как имя на его запястье и родственная душа из этого мира. Мигель коснулся своих губ, так быстро, что это показалось случайностью, но Майлз увидел это и понял всю важность этого действия. Он с трудом сглотнул. Все эти грёзы наяву о том, что у будет родственная душа. Он думал, что это будет проще, но это всё действительно сложно. — Я просто не понимаю, — пробормотал Мигель, его голос мягкий, но в то же время близкий к срыву, — Почему ты? Снова эта боль в груди. Майлз стиснул зубы, — Да, прощай, чувак. Я больше не буду слушать твоё нытье, особенно если в итоге мне будет больно, меня будут унижать и я буду истекать кровью. Этого не произойдёт. Он разворачивается и уходит. Должен быть способ вернуть время в нормальное русло и без помощи Мигеля. Он ему не нужен. И всё же тишина вызывает у него желание зажать уши руками и заплакать. Мигель не стал следовать за ним. ~ IX. Возможно ~ Но в итоге он пошёл. — Майлз. Он слышит шаги позади себя. Окна перед ним большие и прозрачные, словно зеркала потустороннего мира, мерцающие на солнце. Нуэва-Йорк весь белый и сияющий, идеальное место, холодная красота и пустота. Такая же пустота, как и в коридорах, по которым они идут. Где все люди? Куда подевалась вся та жизнь, которой бурлит здание? — Майлз. — Я не хочу с тобой разговаривать, я устал слышать твой голос. Пожалуйста, помолчи, ладно? Я пытаюсь придумать, как из этого всего выбраться. — Ты можешь остановиться и послушать? Всего на минуту? — У нас нет времени, помнишь? — Чёрт возьми, Майлз! Пожалуйста! Майлз останавливается. Они стоят недалеко от того места, откуда он прибыл через портал. Лестница ведёт в гостиную с кремовыми диванами и растениями с зазубренными листьями, а также в нишу с подушками и лампой для чтения. На стеклянном столике стоит графин с водой, а рядом с ним — что-то розовое, оранжевое и голубое. Кто-то потерял свою цепочку от ключей. Майлз поморщился. У него есть всё в этом мире, и в то же время нет ничего. Что он вообще будет делать, когда они освободятся? Как он может изменить то, что высечено на сердце, когтями его собственной второй половинки? Он так и будет один против всей вселенной? Неужели Мигель никогда не перестанет преследовать его? Будет ли он удовлетворён только после того, как Майлз потеряет всё, что ему дорого? — Почему бы тебе просто не оставить меня в покое?! Слеза скатилась по его щеке. Он стёр её, отчаянно желая находиться сейчас рядом со своей семьёй, как не желал с тех пор, как ему исполнилось пять лет. — Может быть, я был неправ, — голос Мигеля звучит совсем близко. Майлз чувствует на себе его пристальный взгляд. Он невесело рассмеялся, — Ты ошибаешься во многом, но о чём конкретно ты говоришь? — О том, что мы родственные души. Это возможно, я просто не хотел этого признавать. Я не должен был винить тебя за это. — Возможно? — пробормотал Майлз, поворачивая запястье, чтобы увидеть имя, написанное на его коже, — Или ты веришь, что это правильно? На мгновение воцарилась тишина. — Последнее. У Майлза перехватило дыхание, — Что изменилось? — Я мог бы сказать, когда я поцеловал тебя… но правда в том, что я понял это, как только увидел имя на своём запястье. Казалось, ему там самое место. Как будто чего-то до этого не хватало, и теперь… пазл сложился. Мне не нравится это чувство, я его не заслуживаю. Вот почему я отталкиваю тебя. Вот почему я набросился на тебя. Мне очень жаль. Майлзу потребовалось мгновение, чтобы осмыслить сказанное. Он никогда не ожидал услышать эти слова, не от того же человека, который оставил шрамы на его плече. Майлз обернулся, наполовину уверенный, что мужчина всё ещё стоит у него за спиной. И вот он — Мигель. Его взгляд прикован к замерзшему фонтану справа от Майлза. Должно быть, это действительно утомительно — нести на себе тяжесть конфликта и сожалеть о каждой секунде своей жизни. Майлз может понять, почему Мигель предпочел лёгкий путь — тот, который позволял ему работать на износ, который не требует размышлений о том, что было и могло бы быть. (Но боль и сомнения всегда будут с нами, правда? Рано или поздно проблемы всплывут на поверхность) — Что мы будем делать, если время... не вернётся в нормальное русло? Майлз верил, что так и будет, но ему всё равно нужно спросить, чтобы подготовиться ко всем неожиданностям. Больше всего ему хочется услышать ответ Мигеля. Мигель рассмеялся, не совсем радостно, но почти… как будто тяжесть свалилась с его груди, — Может, так будет проще, чем возможная альтернатива. — Какая альтернатива? — Мы продолжим с того места, на котором остановились. Ты бежишь, а я преследую тебя. Ты попытаешься спасти своего отца, а я остановлю тебя. Во рту у Майлза привкус горечи. Он качает головой, — Я этого не хочу. Не обязательно всё должно быть так. — Ты не можешь выбирать, — сказал Мигель, — Точно так же, как и с этими метками — имя на твоём и моём запястьях — это не наш выбор. Майлз пропускает его слова мимо ушей, — Ты ведь тоже не хочешь этого делать, не так ли? Мигель хочет что-то сказать, но колеблется. Он скрестил руки на груди, — То, что я не хочу этого делать, не значит, что я не буду делать то, что должен. Горькая улыбка появилась на его губах, — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Позволить мультивселенной рухнуть, чтобы ты мог провести несколько последних дней со своим отцом? — Я не верю, что это произойдёт. — Ах, ты не веришь... — Мигель закатил глаза, — Да уж, теперь мне стало гораздо легче. — Что, если есть способ защитить мультивселенную и оставить моего отца в живых? Ты бы выбрал такой путь? Выражение лица Мигеля говорит Майлзу что-то вроде, «Да, но...», поэтому Майлз перебивает его. Он поймал его взгляд и не позволяет отвести, — Не притворяйся. Просто скажи «да» или «нет». — Да, — сказал Мигель. Майлз улыбается, одной из тех улыбок, которые даются так же естественно, как дыхание. По мере того как она растягивается сильнее, тени на лице Мигеля исчезают. Его брови нахмурились, как у химика, открывшего новый элемент, которого просто не может существовать. — Давай подумаем об этом, — говорит Майлз, — Ключевое событие, как ты сказал, что капитан полиции погибает, спасая ребёнка... — …от падения обломков здания во время битвы со злодеем. Событие ASM-90. — Да. Точно. Это ведь ты регистрировал те ключевые события, не так ли? Тебе никогда не приходило в голову, что ты, возможно, ошибся? Лицо Мигеля темнеет, но Майлз спешит заговорить, прежде чем тот успевает возразить, — Я не говорю, что это неправильно, просто говорю, что, возможно, в этом есть нечто большее, чем ты сначала подумал. Возможно, речь идёт не столько о смерти капитана полиции, сколько о том, что это событие значит для Людей-пауков и их измерения. Подумайте о событии «Дяди Бена» — для меня это был мой дядя Аарон, для Гвен — друг Питер Паркер. Но мы оба решили стать Человеком-пауком — или, ну, Женщиной-пауком — из-за этого. Различия могут существовать и без коллапса мультивселенной. — Ну, и твой дядя, и Питер умерли. — Скажи мне, что мои мысли — чушь собачья! Скажи мне, что я сумасшедший, — требует Майлз. Мигель прищурил глаза, двигая челюстью. Но он не мог выдавить из себя ни слова, — Ладно, прекрасно. Возможно, в твоих словах есть смысл. Но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. — Послушай, я... я сожалею о том, что случилось с твоей семьёй. Майлз тянется к руке Мигеля. Тот хотел отмахнуться, но Майлз настоял, он переплетает их пальцы и не отпускает. Два Человека-паука из разных измерений, которые не должны были быть связаны, и всё же, каким-то образом, они связаны, — Прости, что я сказал, что это была твоя вина. Ты не мог знать, что произойдёт, если ты останешься там. Но, возможно, это измерение рухнуло, потому что ты был счастлив, а несчастье — это ключевое событие для всех Людей-пауков. — Может быть, всё рухнуло из-за того, что ты жил во лжи. Может быть, ты никогда не смог бы быть там по-настоящему счастлив. Дана из того измерения, она не была твоей второй половинкой, не так ли? Она была лишь копией. Её дочь на самом деле не была твоей. Но это не значит, что ты не заслуживаешь счастья. Голос Майлза хриплый от всех этих долгих разговоров, но он не собирается останавливаться сейчас, не тогда, когда у него действительно появился шанс достучаться до Мигеля, — Может быть, ты должен это осознать, и подумать о своём ключевом событии. И, возможно, моему отцу не обязательно умирать, чтобы я усвоил урок, который это событие должно мне преподать. Возможно, что нам не нужно сражаться в одиночку, что не каждому нужны сверхспособности, чтобы быть героем, или что-то совсем другое. Ключевое событие Павитра, возможно, вообще не было посвящено смерти капитана Сингха. Может быть, не знаю, жизнь капитана Сингха мешает ему встречаться со его дочерью, и кому-то просто нужно сказать ему об этом, чтобы он заткнулся и поцеловал её, чтобы исправить его измерение. Тебе действительно это кажется таким уж невозможным? Мигель усмехается. И всё же Майлз заметил перемену в его глазах, мерцание — свет из темноты, — Давай предположим, что ты прав, и последствия события и то, что ты узнал о нём — более важно, чем само событие. Что, если это событие должно научить тебя тому, что люди умирают, что ты не можешь спасти всех? — Тогда... — Майлз глубоко вздохнул, — Я приму это. Но позволь мне попробовать, пожалуйста, дай мне фору, позволь мне попытаться спасти моего отца. Если мне придётся узнать, что не всех можно спасти, я всё равно потерплю неудачу. Но одно можно сказать наверняка — мультивселенная рухнет, если ты попытаешься остановить меня, потому что, если Человек-паук не присутствует на своём собственном ключевом событии, как оно вообще может быть ключевым? Мигель слушает, и в последовавшей тишине его взгляд опустился вниз, туда, где их руки всё ещё сцеплены, туда, где его собственное имя украшает запястье Майлза, объявляя, что они связаны, чтобы все могли это видеть. Он вдохнул сквозь стиснутые зубы. И заговорил. — Если время пойдёт… то я дам тебе шанс спасти твоего отца. Я обещаю. ~ X. Верю ~ Какая-то часть Майлза надеялась, что, возможно, у них получилось — они нашли компромисс, они больше не враги (по крайней мере, на данный момент), так что время должно продолжаться, да? Но нет. Стрелки часов по-прежнему не сдвинулись ни на миллиметр. Когда он ловит взгляд Мигеля, который тоже смотрел на часы, Майлз понял, что надеется не только он. Это было странно обнадеживающе. — Ну, насчёт временной дилеммы… есть ещё идеи? Рука, которую держит Мигель, тёплая. Если бы он сосредоточился на этом, то всё ещё мог бы чувствовать давление его хватки и мягкость его кожи. А это неплохое чувство. Мигель не ответил. Майлз хотел повторить свой вопрос, прежде чем молчание станет ещё более неловким, когда взгляд Мигеля утратил свой отсутствующий блеск, — Да. Возможно, сейчас это лучшее, что можно сделать. Он повернулся в сторону зала, в котором Майлз ещё ни разу не был. Однако на этот раз он не приказал Майлзу следовать за ним, а остановился через несколько шагов и наклонил голову, оглядываясь назад. Брови Мигеля приподнялись, как бы спрашивая, «Ты идёшь или нет?». Майлз догоняет его, — Куда мы направляемся? Ещё одна лаборатория? — Не совсем. Лифт не работает, поэтому они поднимаются по лестнице — винтовой лестнице, которая тянется бесконечно, с окнами, похожими на иллюминаторы. Они миновали несколько дверей, которые показались Майлзу одинаковыми, хотя Мигель смог отличить их друг от друга, судя по тому, как он покачал головой. В конце концов, он воскликнул, — Вот она. Он нажал кнопку, и дверь распахнулась. Майлз следует за ним внутрь. Эта комната точно не могла быть лабораторией. Может быть, это библиотека с книжными полками в форме волн. Тут стоят диваны, достаточно большие, чтобы вместить дюжину человек, а с потолка свисают горшки с цветами и пальмами юкка. Тут так же есть компьютеры, хотя на этот раз Майлз даже не пытается их включить. Пройдя дальше, он замечает большой телевизор с плоским экраном, пару кресел, подушки и одеяла всех мыслимых и немыслимых цветов, игровые контроллеры, похожие на Xbox или PlayStation будущего, и... автомат для приготовления попкорна? — Ух ты. Я завидую, — Майлз хватает брошюру, лежавшую на столе перед телевизором, и пролистывает её. В ней собраны все самые популярные шоу и фильмы прошлого (или будущего?) за двести лет, в алфавитном порядке. Майлз с тоской посмотрел на «Матрицу», прежде чем убрать брошюру. Какая жалость, что телевизор тоже не работает. — Круто. Теперь я знаю, где встречусь с Гвен после того, как всё это безумие закончится. И всё же мне интересно, как именно это должно помочь нам вернуть время в нормальное русло? Майлз поворачивается к Мигелю, который роется в шкафу. Он вытаскивает две коробки и, держа их в одной руке, направляется к ближайшему столу, — Это и не поможет. Майлз уставился на него, поднимая брови, — Не поможет? — Ты говорил, что этому прыжку во времени рано или поздно придёт конец. Я предпочитаю верить тебе. А сейчас мы могли бы с таким же успехом найти способ скоротать время. Поскольку технические устройства — не вариант, нам придётся обойтись более старомодными средствами. Итак... — Мигель ставит коробки на стол, — Шахматы или «Скрэббл»? ~ XI. Что я выиграл? ~ Оказалось, что белый слон пропал, так что пришлось играть в «Скрэббл». Майлз сдувает слой пыли с доски, прежде чем положить её между ними и разложить свои фишки. Игра выглядела старой даже на его взгляд с Земли-1610. — Твоя бабушка хранила это в своём шкафу или типа того...? Должно быть, прошла вечность с тех пор, как он в последний раз играл в настольную игру. Когда он был моложе, его семья каждые несколько месяцев устраивала игровые вечера. Однако эта традиция сошла на нет, поскольку учёба стала отнимать больше времени, и Майлз предпочитал проводить свободное время с друзьями или дядей Аароном, либо рисовать и слушать музыку в своей комнате. — Это не моё, — сказал Мигель, раскладывая фишки на поле, — Игру принёс Питер с Земли-1938. Он всегда забывает вернуть её домой. Он закатил глаза, но в них не было раздражения. Было странно видеть его таким почти… расслабленным, таким отличающимся от того, каким он был несколько мгновений назад. Напряжение ушло с его лица. Он даже выглядит моложе. Привлекательно. Как будто серая завеса приподнялась, открывая цвета, которых раньше не было. Майлз начал с того, что поставил слово «КАРАНДАШ» на 26 баллов. Мигель продолжил с «АДЕНИНОМ», который, как он сказал Майлзу, является одним из четырёх нуклеиновых оснований, входящих в состав человеческой ДНК (за это он получил 66 баллов). Именно так Майлз узнаёт, что Мигель О'Хара имеет учёную степень в области генетики — и что он не хочет проигрывать в этой игре. Что ж, Майлз тоже не станет с ним церемониться. Он не может сказать, как долго они играли — ни часы, ни его телефон, ни какой-либо другой компьютер тоже не могли ему подсказать. Он думал, что, возможно, они закончат игру в неловком молчании, когда им не о чём будет говорить, но разговор естественным образом перетекает с одной темы на другую. На «ЛОТЕРЕЕ» Майлз рассказал Мигелю о своих трудностях в качестве новичка в «Brooklyn Visions Academy» (это принесло ему 70 баллов). Майлз узнал, что у Мигеля есть брат, с которым он почти не разговаривает, что его глаза настолько чувствительны, что он иногда носит солнцезащитные очки на улице — даже зимой, что манго — его любимый фрукт, и что он искренне ненавидит музыку кантри. Когда Майлз спросил его о том, как он стал Человеком-пауком (после того, как набрал 71 очко), Мигель заколебался. Только после того, как он поставил своё слово (БОЛЕЗНЬ на 82 балла), он сказал, — Я работал в компании, которая исследовала способы внедрения генетических кодов в физиологию человека с... неприятными побочными эффектами. Им не понравилось, когда я захотел уйти. Меня накачали наркотиками и шантажировали мной. Это не оставило мне другого выбора, кроме как самому попробовать процедуру, которую я с трудом пережил. Генетический код принадлежал пауку, и, ну… вот он я. В его голосе слышится нотка горечи. Майлз почти пожалел о своём вопросе. Амбициозный, спокойный Мигель нравится ему гораздо больше, чем озлобленный. Он криво усмехнулся, — Значит, ты больше всех нас похож на Человека-паука? Тогда, может быть, нам стоит сменить наши геройские имена? Что ты думаешь о… Человек-паук-укушенный? Мигель закатывает глаза от неудачной шутки, но Майлз увидел, как улыбка тронула его губы. Только позже он понимает, что Мигель не спорил о том, что он Человек-паук. Он ни разу не усомнился в этом с того момента на поезде. В конце концов, Майлз выиграл (с изрядной долей удачи в розыгрыше), поставив «КВАНТУМ» на 90 очков, в то время как у Мигеля всё ещё оставалось две фишки (Х и Ж). Когда Майлз кладёт свою последнюю фишку, он одаривает Мигеля победоносной улыбкой. Мигель откидывается на спинку стула, недоверчиво уставился на слово, затем на Майлза и, наконец, улыбнулся в ответ, — Поздравляю. Сердце Майлза подпрыгнуло. Какое странное чувство, — Что я выиграл? Мигель нахмурил брови. Он изучает Майлза неожиданно пристально, блуждающий взгляд задержался на его губах. Или, может быть, Майлзу снова померещилось (хотя его лицо всё ещё пылает). — Не знал, что можно что-то выиграть, — сказал Мигель. «Если бы я знал, я бы не проиграл», говорят Майлзу глаза напротив. «Скажи что-нибудь». Майлз моргнул, удивляясь, что растерял все слова. Он не мог оторвать взгляда от Мигеля, чувствовал себя привязанным так крепко, будто на нём верёвки и цепи. У него пересохло во рту. Он прочищает горло, — Мне... нужен стакан... воды… стакан воды. Мигель кивает на кулер с водой у себя за спиной, и Майлз с трудом поднимается. Его ноги как желе. Нелепо. Когда Мигель отворачивается, он делает несколько глубоких вдохов — он почувствовал себя глубоководным ныряльщиком, который вынырнул на поверхность. Лучше бы он остался под водой. Он налил себе стакан воды, осушил его и налил ещё один. Этот он пьёт медленнее. Его разум возвращает его к прошлым событиям — Мигель преследовал его, рвал когтями, ярость и боль, затем время остановилось, и всё изменилось. Отрицание Мигеля и разочарование (его страх), их бесплодные поиски. Поцелуй. Как его пальцы переплелись с пальцами Майлза. А сейчас... Что он должен делать? «Я думал, мы выяснили, что оба не верим, что между нами что-то есть. Я ошибся?» Майлз хмуро уставился на воду в стакане, наблюдая, как всплывают пузырьки. Между ними танцевали силуэты со знакомыми лицами. Гвен. Он хотел, чтобы она была его родственной душой. Правда же? Но когда он порылся в своём сердце в поисках чувств, которые знал когда-то, когда он попытался представить их, они оказались недосягаемыми. Он не может за них ухватиться. Он в некотором смысле наблюдает, как они исчезают. Может быть, они начали исчезать ещё до того, как она прошла через портал. (В конце концов, он любил память о ней больше, чем её саму) — О чём ты думаешь? Майлз напрягается. Он залпом допивает оставшуюся воду и выдавливает из себя улыбку. Мигель стоит всего в шаге от него, на расстоянии вытянутой руки, достаточно близко, чтобы дотронуться. Майлз покачал головой, — А, да ничего. Ничего важного. Просто, эм, я покинул своё измерение ещё ночью. Я очень устал, думаю, мне стоит вздремнуть. В конце концов, нас ждет суперзлодей, а? Его ухмылка исчезает. Он притворно зевнул, избегая взгляда Мигеля, — Ты знаешь, где...? ~ XII. Родственные души ~ Мигель отводит его в комнату для гостей. Она похожа на гостиничный номер — чистый, без всего того, что наполняет комнату жизнью: пятен от кофе, фотографий в рамках, гирлянд, сделанных своими руками, пустых пакетов из-под чипсов, наполовину сгоревших свечей и лужиц воска. Тут стоит кровать размера «queen-size», аккуратно заправленные голубые простыни, письменный стол в паре со стулом и платяной шкаф. Казалось, им не часто пользовались — с другой стороны, Майлз предположил, что не у многих Людей-пауков есть причины оставаться здесь на ночь. Для него это не имеет большого значения, главное, чтобы кровать была удобной. И она действительно удобная. Майлз бросился сверху и со вздохом зарылся в матрас. Это всё равно что лежать на перьях. Если бы он мог закрыть глаза без необходимости действий, он, возможно, смог бы наконец привести в порядок свои мысли и выйти из состояния вечного напряжения. Лампочка мигнула. Майлз нахмурился, прежде чем понял, что это Мигель приглушил свет. Как мило с его стороны. В последнее время он на удивление мил. — Да, такое бывает. «О», Майлз смутился, «Я сказал это вслух?» Он взглянул вбок, туда, где у полуоткрытой двери стоит Мигель, будто не не уверен, уйти ему или остаться. Он отрегулировал освещение едва заметными движениями. — Что ж, это правда, — сказал Майлз, — Если бы ты был таким же с другими, ты бы нравился всем больше. И Питер Б. не стал бы смеяться над тобой. — Он не... — начал Мигель, прежде чем резко остановиться. Он вздохнул. Это было достаточно громко, чтобы заглушить звук захлопывающейся двери. Он закрыл дверь. Майлз почувствовал, как сердце забилось где-то в горле. Почему он закрыл дверь? — С чего ты взял, что я хочу всем нравиться? Майлз обдумывает этот вопрос, — Каждый хочет всем нравиться. Это заложено в нашей ДНК. Ты должен знать это как эксперт по генетике. Эволюционная теория и всё такое. Мы не можем жить в одиночку, нам нужны другие, чтобы выжить. Это... должно быть, довольно грустно — отгородиться от всех. Долгое мгновение не было слышно ничего, кроме тихого дыхания. Майлз начал задаваться вопросом, не вышел ли уже мужчина из комнаты, когда послышались шаги. Медленные, осторожные. Как будто Мигель крадётся по скрипучему полу. Он садится на край кровати, и это, наверное, не удобно, потому что матрас сильно прогибается под его весом. — Майлз, я хочу сказать ещё кое-что напоследок… И потом я оставлю тебя в покое. Тебе не обязательно отвечать. Просто послушай. Ладно? Он говорит осторожно, подбирая правильные слова. Как будто он не хочет быть здесь, но всё же стал бы драться, если бы кто-то посмел заставить его уйти. Майлз парализован. Он уставился в потолок и задаётся вопросом, происходит ли это всё на самом деле, не сон ли это. О чём вообще мог говорить Мигель? Что могло его так взволновать? Мигель резко вздохнул, — Свои решения, я принимаю нелегко — я делаю то, что, по моему мнению, является лучшим для всех людей в мультивселенной, даже если решение не самое приятное. Я не говорю, что никогда не ошибаюсь, но возможно… может быть, я обошёлся с тобой несправедливо. Майлз не смог подавить усмешку. Какое откровение. — Нет, не «может быть», — поправил себя Мигель, — Я точно знаю, что сделал неправильный выбор, и мне жаль. Ты не выбирал быть укушенным тем пауком, ты не знал, что он принадлежит другому измерению. Если он укусил тебя, если сейчас ты здесь, так хорошо справляешься тем, чем тебя обременила судьба... тогда возможно, в мультивселенной нет ошибок. Возможно, она более устойчива, чем я предполагал. Я постараюсь найти лучшее решение, наиболее близкое к хорошему, не позволяя своим личным предубеждениям вмешиваться. И я хотел бы хотел решить все проблемы с тобой, а не бороться против тебя. Ещё один вздох, — Я знаю, что ты обижаешься на меня, и у тебя есть для этого все основания, и я знаю, что я не… то, чего ты хотел… в роли родственной души. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь стать ею для тебя. Я уже многое пережил, а ты так молод, и, боже мой… Мигель продолжил бормотать по-испански, прежде чем прочистить горло и сказать, — Я пытаюсь сказать, что нам сейчас не нужно принимать никаких окончательных решений. Ты можешь закончить школу и жить своей жизнью, и, возможно, у тебя будет девушка или даже две. Я не хочу, чтобы ты думал, что ты мне что-то должен только потому, что моё имя у тебя на запястье и время для нас остановилось, хорошо? — Однако, если через несколько или даже больше лет, предполагая, что мультивселенная не рухнула, ты обнаружишь, что хотели бы меня видеть как… родственную душу… Я готов попробовать. Это всё, что я хотел тебе сказать. Он поднимается. Матрас едва заметно подпрыгнул. — Мигель, — Майлз заколебался, слово так и вертится у него на языке, — Спасибо. Шаги, ответа нет. Майлз выпрямился как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мигель тянется к двери. Это пробудило что-то внутри него, прилив настойчивости, чувство осознания того, что у тебя есть, только тогда, когда ты вот-вот это потеряешь. Он не хочет терять. Он не знает, какого будущего хочет, но он не хочет вот так отпускать Мигеля. — Ты бы... не хотел бы ты остаться? — Майлз нерешительно улыбнулся, — Кровать достаточно большая для нас обоих. Ты, должно быть, тоже устал. Хмурый взгляд Мигеля (и без того мрачный) потемнел. Он не смотрит ему в глаза. Чтобы показать, что он не шутит, Майлз подползает к правой стороне матраса и хлопает по пустому месту рядом с собой, — Я, конечно, не заставляю… Мигель бросил взгляд на потолок и вздохнул. Несколько мгновений спустя они лежат бок о бок на свежевыстиранном белье (в стиральном порошке чувствуется запах ванили), Мигель на спине, Майлз свернулся калачиком рядом с ним. У них есть два одеяла, и сама кровать достаточно большая, чтобы между ними осталось место. Тем не менее, каждый раз, когда кто-то из них двигается, ощущается лёгкая дрожь, и Майлз чувствует тепло Мигеля, исходящее сквозь слои ткани; оно странно успокаивающее. Он не один. Мигель больше не хочет с ним бороться. Майлз может попытаться спасти своего отца — и он чувствует, что у него действительно есть шанс сделать это. (И, возможно, в итоге он выиграет ещё больше) Закрыв глаза, Майлз оборачивается в последний раз. Он водит пальцами по матрасу, пока не находит руку Мигеля. Она напряжённая, потная. Майлз почувствовал, как он отстраняется, и сердце в его груди болезненно подскочило. Однако затем пальцы Мигеля разжались и переплелись с его пальцами, удерживая его за руку с нежным одобрением. Вот так они и заснули. ~ XIII. Как всё заканчивается ~ Майлз просыпается от звука шагов и покалывания своего паучьего-чутья. Он отпускает руку Мигеля, резко вскочив, уже почти готовый противостоять любой угрозе, прокравшейся в его спальню. Только это не его спальня. Точно. — Ч-что? — приглушённый голос Мигеля донёсся из-под подушки. Майлз случайно пнул его, когда спрыгивал с кровати (хотя, учитывая инцидент с эмпанадой, в этом была некоторая поэтическая справедливость). Майлз подходит к двери, охваченный волнением. Там были... он слышит- — Голоса. Я думаю... Мигель, мы сделали это! Или, ну, на самом деле мы ничего не делали, но время снова идёт! Он посмотрел на часы на стене (у этих часов заячьи ушки). Прошло полчаса — более чем достаточно для того, чтобы другие Люди-пауки заметили, что они с Мигелем больше не борются на поезде. Большинство из них, вероятно, искали их в городе, но некоторые вернулись. (Гвен и Питер тоже? Майлзу не терпелось увидеть их снова, услышать, как они разговаривают и смеются, тёплые, трепетные и живые) Дерьмо. Ухмылка Майлза дрогнула и погасла. Они всё ещё охотятся за ним, не так ли? Он поворачивается к Мигелю, который сидит на краю кровати и расчесывает пальцами свои взъерошенные волосы. Прядь упала ему на глаз. Он сдувает её обратно. Несмотря на всю ситуацию, Майлзу он ещё никогда не казался таким красивым, как сейчас. Когда их взгляды пересеклись, лёгкая улыбка тронула губы Мигеля, говорящая, «Что бы ни случилось, я готов» Майлз открывает дверь, — Тебе, наверное, следует сказать им, чтобы они не брали меня в плен. На лице Мигеля появилось виноватое выражение, — Точно. Извини. Он пересёк расстояние до Майлза, и они вместе вышли из комнаты. ~ XIV. Счастье ~ Идея Майлза была одновременно правильной и неправильной. Его отец не умер, но изменения всё равно произошли (и, возможно, они произошли из-за несостоявшейся смерти, потому что он знал об этом и предотвратил это, и, возможно, это и было ключевое событие). Однако то, что произошло потом, было чем-то таким, чего он не мог предсказать (по крайней мере, до встречи с Мигелем), и всё же в конце концов всё обошлось. Впереди ждёт счастье. Для них обоих. ~