Бинтованное безобразие

— У кольца нет конца, А у бездны не видно дна, Но оно все же есть, Просто мы ещё не долетели. У кого-то камнем на шее висит вина, У кого-то вера на выход в конце тоннеля… Как приятно сидеть в любимом кафе, грея руки о кружку с кофе, напевая позитивненький мотив и любуясь в окно фонарями и звездами… Во всяком случае, Фёдору это нравится. И кофе, и фонари, и песня. — Они все меня достали. Я собираюсь сейчас же пойти и повеситься — раздаётся трагический шёпот над самым ухом. Спрашивать, как этот-которого-нельзя-называть-иначе-припрется его нашёл, бесполезно. Если уж ему надо, то найдёт везде. — И что же тебя останавливает? — Достоевский хлопнул Дазая по руке, которой тот попытался внаглую стянуть со стола конфету. — Ну, во-первых, я все ещё не теряю надежды уговорить тебя умереть вместе со мной — обиженно пробурчал тот, потирая ладонь. — А во-вторых? Осаму закатил глаза. Похоже, этот черт знает Дазая даже лучше, чем он сам. Впрочем, это работало в обе стороны. — А во-вторых это всего лишь люди. Умирать из-за людей — это ж самая наибональнейшая причина! Неинтересно! Умру, когда захочу и с кем захочу, вот. А вообще… Знаешь, люди довольно заняты. Они все такие высокомерные, самоуверенные, считают, что могут почти все, дай конфету, за ними так смешно наблюдать, повёлся, и… Продолжать суицидник не смог, расхохотался. Фёдор подпер рукой щеку и поморщился. Вроде и бесит он жутко, только вот когда его рядом нет сам уже повеситься готов. Безобразие бинтованное, вот. Но и демону надоело уже строить из себе второе безобразие. В конце концов, может же и он подурачиться! Достоевский кладёт подбородок на стол и нарочито грустно вздыхает. Конфета была не последней, но все равно жалко. — Ой ты ж бедненький, конфетку отобрали, не плачь, Феденька… — Дазай, продолжая бубнить себе под нос что-то ехидное, гладит его по волосам, перебирает их… Так, стоп. Фёдор же был в шапке! Неужели он опять… Достоевский, даже не успев додумать, резко разворачивается. Взгляд медовых глаз честный-пречестный, руки упрятаны за спину, на голове… Ну конечно. — Безобразие ты. — Ага. Осаму возвращает шапку законному владельцу. Уши, правда, завязывает под подбородком. — Нуууу, ты чего дуешься? Федь, ну не обижайся… — Я НЕ ФЕДЯ, ХВАТИТ МЕНЯ ТАК НАЗЫВАТЬ!!! — Ладно, Господин Фиёдор Тараканий Полководец, я больше не буду. — Почему господин? — оторопел неФедя — Это единственное, что смущает тебя во всей фразе? — прыснул Дазай — Почему полководец, почему татаканий, зачем «Фиёдор»?! Но перекричать хохот суицидника Достоевский не смог. Ну вот опять. Доставучее ж создание! А ведь может, когда хочет, спокойно поговорить, выслушать, понять… Впрочем, Фёдору это тоже знакомо. Маска. Это когда у тебя вроде как и есть друзья, но… Они дружат с маской! Блеклой, бездушной… Это когда ты вечером приходишь домой и остервенело сдираешь её с лица, потому что противно, потому что надоело… Это когда ты притворяется своим, но в этом мире ты чужой. И понять тебя сможет только такой же чужак. Это когда все вокруг смеются и ты тоже смеёшься, но потому, что они знают о тебе все, кроме правды. Наивные. Это когда тебе необходим тот, кому можно показать себя настоящего, иначе просто не живёшь… Ему посчастливилось такого встретить. И Дазаю тоже. Но далеко не все такие удачливые. — Знаешь, ты страшное безобразие. Но мне жутко повезло, что я тебя нашёл. — Федь… Это… Признание? — Осаму опять дурачиться, но в глазах можно прочесть «Спасибо, мне тоже… " Как же здорово сидеть в любимом кафе, греть руки о кружку с кофе и говорить ни о чем или ни о чем не говорить с бесячим, но все-таки очень дорогим тебе безобразием… По крайней мере, Фёдору это нравится…