А сердце его глухое
молчало, меня казня....
Хуан Рамон Хименес
Эстер лежит и смотрит на потолок комнаты, выделенной ей при Академии. За окном - влажная ночная духота конца лета. Воздух такой, что еще немного, и он перестанет годиться для дыхания: слишком густой, вязкий. Ее мысли ощущаются примерно так же - они тяжелы и мешают до такой степени, что каждое поднятие грудной клетки для вдоха дается с боем. Образ погибшего брата, тень, пусть и плохо объяснимой, но ее вины за это, тревога за будущее - ее и ведающих в целом давят на Эстер. Вносит свое в ее состояние и мысль, что ее пригласили в Венецию, чтобы сделать предложение – преподавать в Академии для ведающих. А девушка совершенно не уверена, что готова к подобному, особенно после смерти брата. Находиться в комнате невыносимо. Подчиняясь порыву, Эстер вскакивает с кровати и практически выбегает на улицу. Словно пытаясь сбежать от самой себя. Улица слегка успокаивает девушку. Ночью в центре Венеции тихо. Эстер ступает на лунную дорожку и доверяет ей указывать направление. Луна всегда имела особое значение в ее жизни и никогда не обманывала. Город девушке знаком очень плохо, она была тут лишь однажды, еще ребенком. Тогда отец взял ее с собой, но в основном пропадал на каких-то советах, а Эстер в сопровождении няни много бродила по улочкам этого города на воде. Ей он очень нравился, но в памяти особо четко сохранились лишь две вещи. Величие Собора Святого Марка, который они с няней посещали каждый день. И мальчик, немного старше самой Эстер, встреченный на центральной площади. Она тогда, делая вид, что кормит голубей хлебом, кидала в них мелкие камешки. Няня стояла чуть поодаль и была увлечена беседой с молодым священнослужителем. Неожиданно над ухом девочки прозвучал мальчишеский смешок: «Прекрасная синьорина не любит этих летающих крыс?». Эстер вздрогнула и обернулась. С озорным блеском в глазах на нее смотрел опрятно одетый мальчик-подросток с очень светлыми вьющимися волосами. Он явно хотел еще что-то сказать, но вдруг резко оглянулся и нахмурился. Торопливо произнес: «Вы не из этих мест, но верите в Первозданного, я много раз видел вас в Соборе. Вот, это для вас, на новую нашу встречу,» - и вложил ей в руку что-то плоское. Эстер инстинктивно сжала ладонь, а мальчик сорвался с места и побежал. Она как завороженная смотрела ему вслед. Кулон, а именно его подарил ей мальчик, был небольшим, имел овальную форму и содержал изображение святого Марка на одной стороне и рисунок Собора - на другой. Он был из простого металла, поэтому быстро покрылся ржавыми разводами, да так, что уже ни лика святого, ни очертания Собора нельзя было разобрать. Но Эстер хранила его до сих пор в память о странной встрече и Венеции. Ноги будто сами ведут Эстер к знакомому месту. Стоило только ей осознать это, как она ощутила потребность побывать там, вознести молитву и так, быть может, обрести хотя бы тень успокоения. Не то, что бы она обычно получала ответы на свои молитвы... Это не мешало ей верить. Еще не завернув на центральную площадь, она слышит тихое пение. В этом есть что-то магическое: залитая лунным светом безлюдная улочка, то и дело серебрящаяся между рядами домов водная гладь каналов, и мелодия, доносящаяся словно с неба. Дышать становится легче. Эстер думает, что Собор, как и большинство храмов, закрывается на ночь, но, стоя перед ним, она понимает, что ошиблась. Основные врата закрыты, но небольшая дверь слева от главного портала отворена. И пение льется именно оттуда. Конечно, есть вероятность, что храм для прихожан уже закрыт, а внутри просто репетирует хор или происходит какое-то таинство. Эстер замечает пожилого мужчину, стоящего рядом со входом. При ближайшем рассмотрении тот оказывается привратником, который, видя ее удивленный взгляд, улыбается: - Доброй ночи, синьорина. - Доброй, синьор. Неужели Собор еще можно посетить? В столь поздний час. - Двери храма всегда должны быть открыты для страждущих, - он назидательно поднимает палец. - Так-то. Святой отец, да будут годы его длинными, любит так повторять. Правильные он вещи говорит, ой, правильные. Вам бы сходить на его проповедь, синьорина. В молодом возрасте так легко сбиться с пути… Его глаза горят обожанием к упомянутому священнику. Еще они немного косят, поэтому нельзя утверждать, обращается он к Эстер или какой-то другой, призрачной, синьорине, что стоит левее девушки. - Да, обязательно, - Эстер вежливо улыбается и спешит обойти мужчину, чтобы наконец оказаться под высокими сводами Собора Святого Марка. Такие места приближают верующих к Первозданному, возвышают их мысли, дарят надежду и утешение. Все то, в чем сейчас так нуждается Эстер. Она с первого шага внутри храма старается проникнуться его атмосферой, но вслед ей летит: - Вы ведь страждущая, да? Я вот сразу это понял. Девушка кривит лицо, но тут же себя одергивает. Нужно попытаться отрешиться от мирского, от эмоций, хотя бы на короткие мгновения. В Соборе практически пусто. Во всяком случае Эстер видит лишь одну женщину, что сидит на первом ряду скамеек и погружена в молитву. Пение канонов продолжает раздаваться под сводами, но хор пуст. Одиночество для Эстер сейчас то, чего она жаждет. Она садится в самом углу, недалеко от исповедален, где в такое время ее точно никто не потревожит. Закрывает глаза. Душа ее тянется к Творцу, молит его о помощи, об утешении. - Это же я, я должна была погибнуть, а не мой брат. Почему меня не было рядом? Почему я до такой степени ушла в себя, в работу, что допустила подобное... - сама того не замечая, Эстер шепчет это. - Не нам судить, дитя, кто должен умирать, а кто жить. То воля Первозданного, и мы должны ей подчиниться. На долю секунды ей кажется, что этот голос звучит в ее голове. На эту же долю секунды ее захватывает восторг, что наконец Первозданный не только внемлет ее молитвам, но еще и отвечает. Однако потом Эстер понимает, что очень вряд ли он произнесет подобные слова. Рядом с ней кто-то стоит. Девушка поднимает взгляд. У него острый нос и столь же острые пронзительные глаза. Правильные черты лица и длинные практически белые волосы. Его нельзя назвать красивым, но он приковывает внимание. - Я напугал вас, синьорина? Прошу меня простить, но я не мог не откликнуться на подобные слова. Чувство вины опасно. Хоть подобное вторжение священника в личное пространство нежеланно для Эстер, его голос завораживает. Но следующие его слова заставляют напрячься: - Хотя такая, как ты, вполне заслуживает муку и пострашнее. - Простите, но что вы себе позволяете? – Эстер слишком шокирована. Он отвечает будто невпопад: - Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Богом всякий, делающий это, и за сии мерзости изгнаны они будут… Священник смотрит в глаза Эстер, и этот взгляд достает до самой ее души, выворачивает ее самые сокровенные тайны. Его слова точно чеканные монеты, что падают с глухим звоном вокруг ведающей, клеймя предательницей рода людского. Его тон - холодный, размеренный, не терпящий возражений, сжигает могильным льдом ее изнутри. Девушка пытается ответить: - Но то, чему нас учит... - Милосердие и прощение - это ложь, мое милое дитя. Да, красивая, но ложь от этого не становится правдой. Вот как ты. Красивая, но такая гнилая. Он внезапно слегка наклоняется, резко хватает Эстер за подбородок, вынуждая задрать голову: - Владеющие магией думают, что подобны Ему. Верно, ведьма? А я вот верю в то, что есть деяния, за которые нужно гореть в геенне. Без шанса на прощение. Эстер хочет бежать, но все тело немеет. Дыхание вырывается из груди с трудом, грудь сдавливает страх. «Он не может знать, не может,» - бьется мысль. Но страшно даже не от действий этого человека. Страшно от того, что кажется: бог, бог, в которого она верит, которого она ищет, никогда не будет готов ее принять. - Интересно, как в такой гнилой душе могла поселиться вера в Первозданного? Ты мне обязательно расскажешь, как и многое другое, - его хватка становится мягче, но эта мягкость обманчива - за нею прячется хлыст. - Наша встреча неслучайна, сам бог желает, чтобы я помог тебе очиститься. Ведь Первозданный милостив. Для таких, как ты, есть один путь очищения. И ты его прекрасно знаешь, дитя. Я помогу, обязательно помогу... И ты примешь мою помощь с благодарностью как истинно верующая. Эстер давится криком, дергается и распахивает глаза. Она лежит на скамейке в Соборе, а над ней склонился обеспокоенный привратник. - А вы это.... Как бы не обидеть... Ну, припадочная что ли? Нужен врачеватель? Почему-то от слова «врачеватель» Эстер прямо воротит. Сама толком не поняв, что с ней произошло, она отвечает: - Нет, все в порядке, просто душно стало. Ее голос звучит хрипло, будто она его сорвала. - Или святое место так подействовало на вас? - продолжает гнуть свою линию сторож. - Может, вы, это... Того, в общем. Стесняться нечего. Наш преподобный - специалист по изгнанию бесов. Эстер едва сдерживается от комментария, что она тоже. Голова гудит. - Нет, благодарю за беспокойство. Я сейчас выйду на воздух. Эстер, к своему же удивлению, весьма легко поднимается со скамьи. Головокружения нет, разум чист, хотя голова ощущается странно. О недавнем обмороке свидетельствует слабость во всем теле да испарина над верхней губой. Собор, за исключением их двоих, абсолютно пуст. Стихло пение, одинокая женская фигурка пропала. Эстер неуютно. Она медленно бредет вдоль рядов скамеек, провожаемая недоумевавшим сторожем, но вдруг останавливается. Она ощущает, буквально физически, еще чье-то присутствие в Соборе. И направленный на нее взгляд еще одной пары глаз. Она оборачивается. Эстер лежит на полу Собора. В голове мечется мысль, что раньше она не была подвержена обморокам. Тем более по паре раз на дню. Но не это сейчас волнует ее больше всего. Эстер предпочла бы видеть над собой потолок. Но его загораживает склонившийся над ней священник с жесткими прозрачно-голубыми глазами.