Наливай да пей

В полуночный час вокруг них, куда ни посмотри, ни единой живой души. Дорога под ногами снегом сплошь заметена, и только чудо путникам заблудиться не даёт. Не позволяет взгляду не зацепиться за колеи от телег, незаметные почти в белом мареве. Ведёт все дальше и дальше. Дорога из ниоткуда в никуда, очередная — не первой была и не последней станет. Двое в чёрных плащах, отяжелевших от налипшего снега, бредут медленно, будто устало. Взгляды их прикованы к тусклым огонькам в окнах одинокого здания. И с каждым шагом все громче ревет свирепая метель. Заглушает тяжёлые шаги и лязг металла, под плащом спрятанного. И в реве её вой ледяного ветра — волчицы вой, злорадства в нём хватит на всех, кто был с Творцом. Злорадства в нём хватит на всех, кто рад теперь его уходу. И в небе — багровый венец Луны, глядящий на них с насмешкой меж чернильно-черных туч. Откинутый резко капюшон и злобный оскал — ей безмолвный ответ. Бесцельный, запоздалый, не меняющий ничего. Беспомощный оскал цепного пса, оставшегося без хозяина. Медичи застывает на месте, запрокинув голову к ночному светилу, и во взгляде его нет ни колкой злости, ни бушующего пламени ярости. Осталось только глубокая, чёрная обида в потемневших глазах. Уроборос подходит со спины, невесомо почти касается плеча. Осторожно стряхивает снег с красных волос, выдёргивая из оцепенения жестом, который любому другому стоил бы опалённых ладоней. Накидывает вновь капюшон, укрывая от холода. И долго-долго немигающим взглядом смотрит в тёмные глаза, сжимая руку в латной перчатке сильно, почти до боли. В чужих глазах Медичи видит такую же точно, словно собственную, обиду. В светлых глазах глубокое её море ещё более отвратительно, глубокая всепоглощающая тьма ещё более ненавистна. И кроме обиды ничего — ни света, ни жизни, ни алых бликов. Они добираются до хлипкого трактира, когда даже насмешливая лунная корона скрывается за тучами, а рёв снежной бури заглушает даже мысли. Протяжно скрипит деревянная дверь, прежде чем захлопнуться с оглушительно громким стуком от удара рукой. Медичи не просит — приказывает принести вина девчонке за стойкой, испугавшейся нежданных гостей. Та убегает куда-то вглубь, скрываясь за стеной, а Красный ангел падает на хлипкую лавку, что ближе всех к почти потухшему огню в камине. Щёлкает пальцами, заставляя пламя разгореться, взметнуться выше и громко, почти радостно затрещать на весь зал. Ноги — на стол, наплевав на приличия. Развалиться вальяжно, будто бы ему всё равно. Будто события последних месяцев — страшный сон, который закончится завтрашней зарёй. Ангел Войны сидит, закрыв глаза и мерно покачивается взад-вперёд, но плотно сжатые губы внутренние терзания с головой выдают. Уроборос смотрит осуждающе, но кривит губы в странном подобии улыбки. Ни капли радости в ней нет, да и не того пути ангел, чтобы надевать маски и эмоции подделывать мастерски. Змей складывает руки перед грудью в молитвенном жесте, больше по привычке, нежели всерьез собираясь обратиться к Творцу. Бессмысленно обращаться к ушедшему богу. Красный Ангел впервые столь бессилен и растерян. Ангел Судьбы впервые столь слеп и безмолвен. «Кто бы мог подумать, что эпоха Творца закончится так?» «Кто теперь друг? Кто — враг?» Они вновь встречаются взглядами, молча наблюдая за тем, как обида понемногу отступает, и отрываются от созерцания огненных бликов в чужих глазах лишь когда стеклянные бутылки и деревянные кружки тихо стучат о столешницу. Девчонка в страхе почти сразу убегает обратно, получив пару монет и новый приказ, а Змей под удивленным взглядом Медичи аккуратно разливает вино по кружкам и несколько мелких глотков делает, даже не поморщившись. Красный Ангел разом половину в себя опрокидывает, и почти сразу же кривится. — И это пойло — всё, что здесь есть? — Уроборос в ответ медленно кивает, отрываясь от кружки плохого вина. Заставляя Медичи громко чертыхнуться, и пламя в камине — задрожать. Пара секунд — и воплощение войны вновь прикладывается к кружке в попытках не привыкнуть, но смириться. — За то, чтобы мне повезло умереть в бою, — произносит внезапно, с сухой усмешкой. «Не так, как Творец». Уроборос молча поднимает полупустую кружку в знак согласия и отпивает еще немного. Вино гадкое на вкус, но изнутри приятно согревает, медленно расползаясь по венам до кончиков пальцев. — За то, чтобы мы узнавали своих врагов сразу, — медленно и тихо поддерживает Змей. «И не смогли пасть от рук приближённых убийц и лжецов». Медичи поднимает бровь, искоса глядит на Ангела Судьбы в недоумении. — Считай это благословением, — флегматичный тихий ответ, но странная улыбка на губах. Медичи отвечает удовлетворённым оскалом, вновь поднимая кружку. Они делают глоток, затем произносят по одной фразе. Каждое слово их — прикосновение острием меча к свежей ране. Только тупое тепло разливается свинцом по всему телу, приглушая боль. И становится немного легче смотреть друг другу в глаза. Думать о прошедшем и грядущем. Говорить. Глоток, фраза, кивок собеседника. Имена ангелов, имена богов, проклятия. Глоток, фраза, кивок. Пляшущие в камине огни. Пляшущие в головах мысли. Глоток, фраза, кивок. Слова Адама и язвительно-злобный смех Ангела Войны. Глоток, фраза, кивок. Пророчество о новом боге Северного Континента. Неверящий взгляд черных глаз. Глоток, фраза о предательстве, в горле застрявшая. Уроборос замолкает на полуслове, вдохнуть пытаясь, и продолжить приходится Медичи. Глоток, фраза. Слишком много колкой правды о пороках людей и полубогов. — За то, чтобы ты не умер за собственные слова, — Медичи в ответ заливается сухим смехом, пропуская между пальцев белоснежные пряди. «Старый мир уже разрушен, и Его идеи теперь забыты». «И миру за окном мы уже не поможем». «А разбитую веру уже не собрать». Их долгая игра не заканчивается вместе с вином. Разговор продолжается на лестнице, ведущей наверх. Скрип двери, в маленькую комнатку ведущей. Лязг, тяжелый грохот воронёных лат. Медичи падает спиной на скрипучую кровать, позволяя Змею устроиться рядом. Прохладные руки тянутся к его лицу, касаются шеи и щёк, пальцами контур губ обводят с легким нажимом. Уроборос светлыми глазами в тёмные, прищуренные от удовольствия, заглядывает удовлетворённо — в них мирно пляшут огоньки, выжегшие окончательно тяжёлую черноту. Весёлые огоньки в его собственных глазах вместе с первыми лучами рассвета отражаются. — Судьба уже расставила ловушки для нас обоих, Медичи. — Тогда пусть подавится нами обоими. Возможно, они пожалеют об этой безумной цели. Но Змей опускает голову ниже, и с согласным кивком соприкасается губами с Красным ангелом, дожидаясь нетерпеливого укуса и привкуса крови в поцелуе. Капля крови стекает по подбородку, стоит только отстраниться. — За ночную метель. Уроборос медленно кивает, с улыбкой продолжая игру. — Воитель и художник дойдут до конца, Медичи. — Это тоже твое благословение? — Нет. Пророчество.