Есть, о чём мечтать.

Солнце ещё грело, хотя время было к вечеру. Вера быстро стучала каблуками по сухому асфальту, прогретому за день. В столь замечательном настроении хотелось гулять как можно дольше, но дома её ждали дела, много дел! Всё-таки нужно было заняться чтением статей, да ещё хорошо бы убраться в комнате, скатерть наконец-то поменять. Снова появилась энергия и силы для всех великих дел. А всего лишь нужно было хорошо поговорить, очень приятно и спокойно. Да, она перестала злиться. Вера быстро миновала крыльцо, коридор и забежала в комнату, огляделась по сторонам. На кухне сейчас копошился кто-то из соседей, да и опять соседский сын притащил туда свой мотоцикл – не развернёшься. Поужинать можно было потом, а можно было и вообще не ужинать – один раз не страшно. Оранжевое вечернее солнце ещё попадало в комнату, но, например, под столом и у кровати было уже темно. Но это ничуть не сбивало хорошего настроения, энергия продолжала, как говорят, бить ключом, поэтому Вера схватилась за тряпку и быстро прошлась по полкам, по книгам и столу. Она действительно достала ту новую красивую скатерть и постелила её вместо надоевшей старой – одно важное дело уже сделано. Статьи подождут ещё пару часов, они никуда не убегут. Тем более, перед сном читать их было приятнее. Вера смахнула пыль с пластинок, немного переложила их с места на место, выбирая, какую поставить. И тут глаз зацепился за “Спящую красавицу”. Да, это та самая пластинка, на которой она в прошлый раз и зависла до самой ночи, ничего из намеченного не успев доделать. Но рука сама потянулась к приёмнику, чтобы включить эту сюиту. Вера опять села в то же кресло, оставив на этот раз тряпку на крае стола, а не в руке, и замерла, вслушиваясь в музыку. За окном темнело, рыжий свет потихоньку уходил из комнаты, становилось будто чуть прохладнее, стены будто сжимались. Но всё это лишь казалось, да и сейчас это её ничуть не беспокоило, становилось даже уютнее. И пока мысли Веры занимали только звуки из приёмника, но при этом в голове возникали красивые кадры из балета: стройные балерины в белоснежных юбках-пачках, сильные танцоры, поднимающие балерин в воздух, словно легких кукол, может ещё огромные тяжёлые занавесы ("фоны" их называют), обязательно украшенные золотыми плетёными шнурами… Балет всегда восхищал её. “Как жаль, что он не увидел и не услышал…” – вдруг промелькнуло у неё в голове и она тут же будто осеклась: вспомнила про него. Вера поёжилась в кресле, подобрав под себя ноги, и снова замерла, но теперь в мыслях не возникали образы прекрасных танцующих балерин, возникал кто-то другой. Кто-то вечно нечёсанный, кто-то с чёрными глазами, кто-то со шрамом на лице. Да, она уже представляла Олега и близкую беседу с ним – в прошлый раз, она о многом с ним тогда говорила, он ей много чего отвечал, но всё это – в мыслях. Когда-нибудь нужно будет с ним поговорить по-настоящему. Сегодня почти так и было, но хотелось поговорить ещё раз, ну и более близко и откровенно, наверное. Да не “наверное”, а – точно! Вера осмелилась представить сейчас Олега перед собой. Он предстал перед ней в той же застиранной больничной пижаме в выцветшую розовую полоску. По-другому ей было тяжело его вообразить: может накинуть тот серый бабий халат на плечи и подпоясать его армейским ремнём? “Нет, нет, нет, – она улыбнулась и покачала головой, – он так выглядит глупо. Лучше просто в пижаме.” И вот он стоит перед ней в полосатой пижаме, смотрит на неё грустными, но добрыми чёрными глазами и улыбается. Да, улыбку было несложно представить. Лицо у него было будто вечно чем-то отягощенное, вечно озадаченное какой-то великой думой, за исключением тех моментов, когда он откровенно дурачился (лучше сказать – придуривался!) и вот лицо его менялось тут же – улыбка меняла. Но что же он стоит просто так? Может лучше что-то скажет? Но – что? “Сегодня мы много говорили, хорошо говорили, – Вера обвела его воображаемую фигуру взглядом, – о чём хочешь поговорить сейчас?” Но она не придумала, что бы ответил ей Олег. Вживую говорить было бы приятнее, может даже завтра найдется новый интересный повод! Да и нужно будет на следующем переливании попросить медсестру выйти, чтобы никто не смущал их. В комнате совсем стемнело, только зелёная полоска на приёмнике мелькала ярким пятном. Музыка уже давно закончилась, следовало бы либо поменять пластинку, либо поставить эту же сюиту ещё раз. Вера хотела было посидеть немного в тишине, но даже через закрытую дверь с кухни был слышен какой-то грохот посуды (или мотоцикла?) Пришлось всё-таки встать и поставить “Спящую красавицу” заново, но это всё равно было приятнее, чем звуки с кухни. Вера немного постояла около кресла и тут решилась на более смелую фантазию: теперь она представила Олега сидящим в этом кресле. И будто стесняясь этой мысли, она несколько раз отводила взгляд куда-то в сторону, но потом всё равно возвращала в прежнее положение и вот перед ней сидел Олег: согнутая рука – на подлокотнике, кулак – под щекой и улыбка. “Интересно, а настоящий – он бы поместился в это кресло?..” – Вера села чуть боком и снова подобрала ноги. Теперь она представляла, будто сидит у него на коленях. Наверное, только в далёком детстве она могла так сидеть на ком-нибудь из взрослых, ощущая себя бесконечно маленькой. Да и сейчас она будто ощущала под собой его большие ноги, настолько длинные по её представлению, что всё бедро не помещалось на сидение, и думала, насколько же она сама всё-таки маленькая. Ещё, Вера думала, как бы откинулась, как на спинку кресла, на его широкую грудь, но осторожно, чтобы не сделать больно той части живота, в которой сидела опухоль (она обязательно пропадёт!) И, как ей кажется, Олег бы разрешил немного посидеть вот так, разрешил бы даже положить голову ему на плечо. Да, Вера сейчас осмелела и спокойно представляла, как бы прижалась к его груди щекой, слушала бы его дыхание (она помнила, как он дышит, хорошо помнила), могла бы разглядеть его шрам внимательнее. Но он интересовал её не как Льва Леонидовича, например. Почему-то хотелось к нему прикоснуться, обвести пальцем по всей длине. Он точно был бы гладкий и плотный на ощупь – чистая фиброзная ткань. Она никак не могла это себе объяснить, просто – хотелось. Вера так сидела ещё долго, представляла рядом с собой Олега, ощущая себя как под большим крылом – защищённой. Она правда была бы рада, если бы сейчас вдруг каким-то волшебным образом здесь, в этой комнате, оказался этот человек, обнял бы её, окружил своими огромными руками, как одеялом. Он не внушал ей страха или тревоги, она была уверена, что Олег бы никогда не причинил ей вреда, не переходил бы на излишние вольности и грубости. Все эти мысли заставляли её улыбаться. Правда, порой на секунду ей становилось от них неловко: да о чём она думает? Да разве так можно? Она – врач, он – её пациент! Нельзя ведь о таком думать! Но было так приятно, если быть совсем честной, так здорово… Она была уверена, что перед ней, завтра в палате, а сейчас – в фантазии, был хороший человек. Тот, которого она хотела бы найти и найти пораньше – чтобы не оступаться тогда, променяв свою многолетнюю верность уже давно мёртвому человеку на какую-то грязь. И вот сейчас она чувствовала тот трепет и то тепло, давно уже забытое, именно рядом с этим человеком. Да, говорили о нём иногда кто-нибудь из нянечек: “Тот, с бандитской мордой” или “Тот, явно сидевший”. Их можно было понять – они на всякий контингент наглядеться успели и обычно люди, похожие на Олега, приносили некоторые проблемы. Олег правда приносил проблемы, но вполне терпимые, которые можно было списать на особенности характера или что-то душевное, когда, например, он улёгся на пол приёмной или долго отказывался от уколов и от переливания крови (ну это в первое время). Вера тогда думала, может он просто боится? Ну бывает же такое, не только же детям разрешено чего-то такого бояться. А потом думала, что у него просто такие странные принципы, лично ей совершенно непонятные. Ну и характер, да, такой характер. И всё это Вера готова была простить и понять, проникнувшись его судьбой, его историей. Тем более сейчас Олег соглашался на всё, даже сам просил крови ему перелить ещё! Вот это он – молодец, точно на поправку идёт! Смелая, самая смелая за сегодняшний вечер мысль ей пришла в голову: “Он поправится, обязательно поправится и… стоит с ним поговорить, стоит ему сказать”. Она, правда, позабыла уже о том, что на его вопрос о её замужестве ответила, что она – замужем. Хотя, наверное, Олег и так сам обо всём догадался.

***

Как ему сегодня было хорошо! Даже голова к вечеру не болела – не пришлось свешиваться с койки. Вот она – сила хорошей беседы. Сегодня Вега говорила совсем легко и по-доброму, сам Олег почти светился, как новая медная пуговица, пока ему переливали кровь, даже иголку эту, как для крупного скота предназначенную, не заметил, пока Вега с ним говорила. С не меньшим удовольствием он ей отвечал непривычно высоковатым голосом, без хрипа. Свет погасили, через какое-то время прекратилось всеобщее шебуршение и ворочание на месте и соседи по палате стали засыпать. Олег не спал, он думал, снова. Этот период перед глубоким сном он хотел посвятить мыслям немного нового рода. Он думал о Веге, но чуть по-другому, не так, как раньше – думал в чуть более откровенном плане. Просто сегодня он всерьез задался вопросом: а что, если правда он решится на признание этой женщине? Что тепло и трепет в груди он сможет передать и ей? И, чего греха таить, может он сам себе разрешит не только любоваться? Ладно, Олег пока не решался представить всё. По крайней мере – он не мог себе представить Вегу никак иначе, кроме как врача, ну или хотя бы очень близкую подругу. Легко обнять, может быть даже – поцеловать! Но не более. Не мог он себе пока чего-то такого разрешить. Он находил компромисс: представлял женщину с другой внешностью, например с голубыми глазами и русыми волосами. Но на секунду-другую всё же возникало в его воображении именно её лицо и именно её милые кофейные глаза. Но он и так-то никаких пошлостей себе не позволял в таких фантазиях, считал, что давно уже перерос юношескую похабщину и страсть. Хотелось думать о чём-то более простом и гораздо более приятном. И вот Олег, набравшись внутренней смелости и внутреннего мужества, представил, что если бы смог оказаться с Вегой наедине? Но надо было представить место. "Комнат отдыха не подходит, там слишком много открытого пространства… И окна ещё эти, – он рассуждал так, будто бы всё, что он дальше собрался себе воображать, точно бы произошло, да прямо хоть завтра, – а может лучше у неё в гостях? Да, пусть будет так." Конечно, он не знал, как выглядит квартира Веги, сколько там комнат, какая мебель? Может, она вообще в одноэтажном доме живёт с маленьким огородом, обнесённым заборчиком – кто знает? "Ну ладно, где бы она ни жила, там точно есть стол, стул, много книг, которые стоят на полках, обязательно есть кровать, а может быть даже что-нибудь интересное, например – старое пианино. Может ещё висят картины на стенах, а весь подоконник заставлен цветами. Всякое же бывает в чужих квартирах или домах." Вот он что-то более-менее подходящее представил, долго не мог решить, куда сам себя расположит: за стол, у окна, а может сразу на кровати? Это бы не вызывало так много вопросов, если бы он сейчас воображал себя в гостях у кого-нибудь из старых товарищей (с которыми уже давно не общался) – там-то хоть на пол сесть можно было. А тут – на кровать к женщине?.. Пришлось собрать ещё немного мужества для этой фантазии. Ну ладно, сел. Вот перед ним стоит Вега. Чёрт, она в больничном халате! А по-другому он её и не видел… Так было намного привычнее, но под халатом у неё точно было какое-нибудь платье, ведь воротник и подол – видно всегда. Олег легко хмурился, напрягая воображение. В женских нарядах он не был силён, но Вегу хотелось представить в чем-нибудь красивом. Вот, представил: в зелёном вязаном платье с длинными рукавами. Так, а сам-то он как выглядит? Ну вот! А сам – снова в этой полосатой пижаме! Олег почти засмеялся от собственных глупых мыслей. Он так привык к своей нынешней одежде, что не мог придумать ничего другого. "Нет, ну это – стыд какой-то, – он старался не смеяться, – надо как-то получше…" Но тут Олег подумал, что в жизни почти не носил какой-то "хорошей" и "приличной" одежды. Красивой была его новая форма, выданная в армии, но и она с началом боевых действий быстро попортилась. Лагерная и ссыльная одежда тоже не отличалась особенной красотой. "А, ну в институт-то я ходил в более-менее хорошем костюме! – вдруг оживился тот, но тут же поник, – Хотя ладно, чего это я… Не помню даже, какого он был цвета…" Ещё чуть-чуть подумав, он решил, что лучше так и останется – в больничной одежде, она ему как родная стала. Хорошо, определился. Вот сидит он, но может стоит о чем-нибудь поговорить? Сегодня на переливании ведь такая хорошая беседа получилась. Но сейчас Олег не мог придумать, о чём с ней поговорить. Ничего толкового в голову не лезло. Хотя, разве в такой обстановке нужно о чём-то говорить? Он знал, он точно знал, что хочет сейчас вообразить, но сам перед собой стыдился. Казалось, что соседи по палате такие фантазии тут же увидят (он не мог объяснить как, ну, – вот так! Чтением мыслей!) и потом будут на него косо смотреть. "Да что за дурь! – Олег шумно вздохнул и отвернулся ото всех к окну, – Что хочу, то и думаю!" И начал думать, воображать, чего бы он сам хотел. Он ещё не был уверен, как бы повела себя Вега в такой обстановке, но позволил себе допустить, что – достаточно свободно. “Пусть будет так, всё равно никто не узнает, – Олег укутался почти с головой, на секунду почувствовав себя, как маленький ребёнок, – всё, хватит лишнего в голове!..” Он точно знал, что разрешил бы делать с собой всё, что угодно, а разрешил бы он это только потому, что был уверен – ни Вега, да в принципе никто другой из женщин, не станут его бить, унижать, совершать что-то ещё совсем неприятное… Да, иногда он был рад быть вот таким – жалким и больным, потому что это почти всегда вызывало у женщин какое-то внутреннее желание позаботиться о нём, не навредить. Глупо, конечно, так было рассуждать о себе самом – взрослом мужике, тем более почти что здоровом. “Но Вега ж видела меня тогда на полу первого этажа? У неё точно тогда сердце должно было кольнуть и хорошо, что кольнуло! А то меня бы точно выгнали на улицу в дождь…” Ладно, он бы разрешил всё. Он знал своё тело и хорошо помнил, что его особенно радовало ещё в юности, ещё с той девушкой. Да, страсти страстями, но сейчас было бы хорошо и без них (на такие вольности он не был готов пока даже в мыслях). “Вот если бы… если бы она так подошла и я бы её обнял, – он представил это и улыбнулся, – щекой бы прижался чуть выше груди. Небритый я, конечно, но через платье не чувствуется, наверное.” Олег бы мог просидеть так долго. Было бы очень приятно ощущать, как грудь поднимается и опускается при дыхании, чувствовать тепло и запах человека. Да, Вега бы, наверное, пахла лекарствами, спиртом, и чем-то сладким – он мог только гадать, потому что настолько близко, чтобы уловить настоящий запах, он к ней ещё не приближался. А ещё, он бы обхватил её за талию и сцепил руки в замок, продолжая удивляться тому, какая же она (талия) – узкая. “А ещё, было бы здорово, если бы Вега меня погладила по голове… Нет, глупо звучит! Что я, собака какая-то? Хотя, по-другому и не скажешь. Пусть она проведёт рукой по затылку, а ещё…” Олег ещё некоторое время думал, как бы это самому себе обозвать, представить-то он – представил, а как назвать? Ну, чтобы он сам себе не представлялся лохматой псиной, которую чешут за ухом хозяева. А хотя, он вспомнил, как сам гладил и чесал Жука и как псу это нравилось. Да, Олегу бы понравилось, если бы по его затылку и шее прошлись чьи-то пальцы (да не “чьи-то”, а – Веги!) Он бы тогда точно глупо улыбался, да он и сейчас лежит и не менее глупо улыбается! Хорошо, что никто этого не видит. “А ещё, пусть по плечам и спине руками пройдёт, – одеяло как раз покрывало спину и он стянул его рукам потуже, – вот чтоб так же.” Олег вычитывал в медицинской литературе, что в теле человека есть много разных нервных окончаний, разных нервных телец, каждое – со своим названием (которые он не запомнил). Но вряд ли при создании всех этих сложных структур подразумевалось, что некоторые люди, и Олег тоже, натурально бы таяли и расплывались в дебильной улыбке, стоило какой-нибудь даме провести своей аккуратной ладошкой им между лопаток или по шее. Нет, когда ему прилетало по шее или в спину в какой-нибудь очередной драке, то ничего приятного он не ощущал, хотя вроде нервные окончания реагировали почти также. Просто он снова пытался себе объяснить, почему это могло ему так нравится, но не мог, не получалось. Может, умных книжек недостаточно читал? “Опять отвлёкся, потом подумаю об этом. А вот, если по пояснице?.. – его как иголками кольнуло от такой идеи, – да, тоже было бы хорошо. Но не дальше! И так от уколов всё болит.” Было что-то необычное в человеческом теле, и Олег это сам за собой ещё давно заметил, что, если гладить поясницу, то появляется странное желание вытянуться и будто вытянуть и поднять невидимый хвост. Он знал, что у людей когда-то был хвост, что сам копчик является его остатком. И иногда он думал, как бы было человеку с ним сейчас неудобно: кто угодно мог тебя за него схватить и уже не убежишь так легко, ну или в драке его поломать – было бы очень больно. Так, что-то он опять задумался не о том! Время подумать, а что бы он сам сделал? “Хочу её попросить распустить волосы, интересно, какой они длины. Женщины всегда по-разному выглядят с собранными и распущенными волосами. Думаю, она бы не отказалась это сделать. Уверен, что они были бы мягкие, не то что мои – ежом.” А ещё, он бы наконец-то коснулся её острых плеч – ладони лежали бы, как чересчур большие погоны на мундире, а ещё – провёл бы по изящным рукам, зажав потом её пальцы в своих. Отдельным удовольствием было бы сравнивать разницу в размере, разницу в коже, да много в чем разницу. А потом он бы, как и хотел тогда, когда Вега осматривала его прикроватную тумбочку, дотянулся до её шеи и обвёл пальцем выступающую косточку. “Остистый отросток седьмого шейного позвонка”, – сам себе выговорил Олег то, что прочитал в книге. И он точно знал, что никогда бы ему руки даже не повело сомкнуть около её шеи – никаких излишних страстей – только провести пальцами настолько нежно, насколько он умеет. “Подрастерял я навыки, конечно. За последние годы я руками в основном касался только чьей-нибудь наглой морды и то – только кулаком. Нужно вести себя осторожно, конечно.” А ещё Олег думал, что с удовольствием бы поцеловал Вегу. Но не так, как это было с Зоей: во-первых, глаза бы он точно не открывал, а во-вторых, поцеловал бы он легко – одними губами. Ну и тоже – может быть даже специально мимо её губ, или в щёку, или в шею. Только никаких зубов! Да, укусить бы он мог (он даже так делал когда-то в период короткой бурной юности), но не хотел, только не Вегу. С ней, как с цветком, как с бабочкой никакие грубости ему не представлялись возможными. Нельзя никак мять, никак кусать, никак дёргать, иначе цветок – завянет, а бабочка – больше не взлетит. “И я бы… я б не раздевался, не до такого будет, наверное. Что на меня смотреть? На уродливый шрам на брюхе? Да и чего там она не видела? Уже не раз наблюдала меня в одних штанах, ничего интересного там нет. Пусть лучше так – в одежде…” У него, конечно, промелькнула мысль: “только если она сама не попросит”, но за неё тут же стало как-то неудобно. Нет, наверное, не попросит. И Олег ещё долго думал о том, что ему сполна бы хватило простой вот такой ласки. Именно от этой женщины и именно той ласки, которую дать может только она. Ему было бы приятно, спокойно и не стыдно её принимать. Ну подумаешь – взрослый уже? Подумаешь – сидевший? Подумаешь – морда распорота? Тоже ведь хочется чего-то человеческого и душевного. Чтобы касались, чтобы гладили (опять, как собаку, но как иначе назвать?), чтобы любили. Этого же так не хватало все эти годы! Было только: зубы – на пол, руки – на стол, собрался – и вышел вон! А с этой опухолью вообще вдруг стало не до жизни человеческой. “Я ж правда умирать собирался, а теперь вот лежу, мечтаю о таких вещах, – Олег вдруг перевернулся на спину и раскрыл одеяло, его обдало прохладным воздухом, – хорошо, что теперь есть, о чём мечтать.” Он, уже засыпая, думал о том, что точно был бы рад прикосновениям к груди, к животу, даже к той части, на которой был шрам. Ну только если очень аккуратно, не давя. Вега бы точно не сделала больно, она понимает, как сделать лучше. Но сперва нужно было поговорить с ней, а о чём поговорить – найдётся. Но это всё будет завтра или послезавтра, переливать кровь точно будут ещё раз.