Глубокое проникновение в кожу

Так было не всегда. Определенно не всегда. Но этот день был исключительным: исключительно жарким. В скуке всегда было что-то привычное и одинаковое. Но не в этот день. Это был самый жаркий день того лета. Я знаю это, потому что когда через несколько недель сезон закончился, этот день был зарегистрирован как самый жаркий в году. Так что ничего страшного в том, что я был таким, не было. И не было преувеличением то, что к вечеру я чувствовал себя как в аду. Хотя к тому времени у жары была еще одна причина. Это было не только на коже, это было и внутреннее пламя. Каждая частичка моего тела горела, разрываясь, разрываясь и разрываясь от любви. Я помню, как лежал на полу. Дом был пуст, и я собрал все свои принадлежности для рисования, чтобы лечь на ледяной пол, охлаждая свое тело, как ребенок. Я уже выпил три бутылки воды. Да, я до сих пор помню каждую деталь того дня. Я помню звук цикад на улице в тишине дома. Низкий звук маленького вентилятора, пытающегося охладить меня. Вентиляторы. Мы пытались экономить, поэтому кондиционер был выключен до тех пор, пока мы могли терпеть эту жару. И вот я уже не выдержал, встал, чтобы закрыть окна и двери и наконец-то охладить весь дом, готовясь провести выходные в одиночестве и холоде. Хорошо, когда ты один. Ты можешь делать все, что хочешь и когда хочешь, но я всегда предпочту быть с тобой, а не один. Помню, как, растянувшись на диване, я услышал звук мобильного телефона. Открыв сообщение, я обрадовался, как всегда, когда читал твое имя в уведомлениях. «Очень жарко, давай съедим мороженое! Я купил уже баночку и еду». Мы уже договорились, что ты приедешь домой, чтобы мы могли порисовать вместе, а то, что ты приедешь с мороженым, заставило меня улыбнуться еще шире. Я все ждал, когда пройдут секунды и ты появишься со своей широкой улыбкой. Но мне казалось, что в ожидании тебя все длится вечно. Может быть, потому, что когда дело касалось тебя, я всегда хотел, чтобы все было как можно раньше. Я считал секунды и представлял тебя. Я представлял, как ты приедешь, и я знал, что ты скажешь: «Хён приехал!», вручишь мне мороженое, и мы проведем весь день, приклеившись к полу, рисуя до усталости, а потом глядя в потолок и разговаривая обо всем и ни о чем одновременно. Возможно, слова даже не были нужны, потому что в тишине мы бы тоже разговаривали. И в какой-то момент я открою холодильник, чтобы достать клубнику, которую я купил только для того, чтобы порадовать тебя. Потом я вернусь и буду смотреть, как ты ешь ее, пачкая пальцы в красном, и удивляясь, почему у меня никогда не хватало смелости взять твои пальцы и очистить их. Я удивлялся, почему мое тело, казалось, не существует, или нет, лучше: я удивлялся, почему мое тело, казалось, не имело краев, было единым целым со всем, что тебя окружало, кроме самого тебя. И я хотел быть с тобой, Тэхён, одним целым. Одним целым, сплавленным, слитым, неповторимым, переплетенным, свернутым. Я хотел обнимать тебя за плечи, целовать до тех пор, пока ты не забудешь, что такое жизнь, смотреть тебе в глаза и вспоминать, что это все было передо мной, жарко пульсируя фейерверком красок. Видеть каждую деталь твоей радужки и играть в «соедини точки» с твоими маленькими родинками, перебирая пальцами каждое место твоего тела, покрытое ими. Я хотел каждую деталь на твоем теле. Я хотел, чтобы каждая частичка тебя касалась меня, чтобы твоя кожа горела вместе с моей на холодном полу, чтобы ты молчал или говорил, притягивая меня к себе и рассказывая все, что хотел, или вообще ничего. И когда, наконец, раздался звонок, и я открыл дверь, там был ты. Вся Вселенная замерла и сгустилась, ожидая, когда я отойду и впущу тебя, унося с собой все небо, весь океан, всю Землю, все галактики. Это был ты. Это был ты для меня, Тэхён. Ах, если бы мне довелось сказать тебе об этом. Я бы сказал тебе все эти слова и еще кучу других. Я бы излил все свои мысли вместе с поцелуями, которые я бы подарил твоему телу. И я бы боготворил тебя, как ты того заслуживаешь. — Можно войти? — ты засмеялся, и я сделал шаг назад, смущенный тем, что так растерялся. Я шел по твоим следам на кухню. Смотрел, как ты достаешь тарелки из шкафов, ложки из ящиков, открываешь банку и накладываешь нам мороженое. Потом убираешь банку в морозилку. — Ты молчишь. — Я покраснел, услышав это, потому что не знал, что ответить. Я всегда знал, что сказать. Я всегда знал, когда не надо молчать и не надо делать все таким очевидным, но в тот день все было по-другому. Это был самый жаркий день лета, хотя здесь уже начинало холодать. Моя кожа постепенно остывала и покрывалась мурашками, и я заметил, что ты вспотел от прогулки на солнце. Мне захотелось взять тебя за руку и побежать с тобой на пляж. Плавать в море и смотреть, как солнце отражается от каждой капли соленой воды, прилипшей к твоему телу. Прятаться под волнами, и ждать подходящего момента, чтобы плеснуть на тебя водой, чтобы мы могли начать водную войну, как повод хотя бы немного прикоснуться к тебе. — Чонгук. Я моргнул. — Мне плохо от этой жары, — сказал я, засовывая ложку в рот и чувствуя, как мороженое тает на языке и тормошит мой мозг. Мне было плохо от того, что ты не понимал, как сильно я тебя хочу. Не позволял мне быть хоть немного нормальным, а не таким странным и отвратительным. Не давал обращать внимание на окружающее, потому что ты был как магнит, обволакивая меня каждой своей улыбкой и взглядом. — Готовься, я слышал, что лето будет самым жарким за последние двадцать лет, — засмеялся ты и прошел в гостиную. Ты сел на пол, а я стоял и смотрел, как ты достаешь из рюкзака этюдник и футляр. Ты разложил ручки и цветные карандаши на журнальном столике и принялся рисовать. Мне всегда нравилось смотреть, как ты это делаешь, и я всегда хотел, чтобы ты мог использовать меня как листья под своими рисунками. Использовать мою кожу для своих эскизов, проводить свои линии и изгибы по всему моему телу. Просто используй меня, Тэхён, я могу быть чем угодно, от картины Альма-Тадема или Бугеро до статуи Микеланджело, если захочешь. И позволь мне использовать тебя вот так… — Я не смогу этого вынести, — слова вырвались у меня, и я отвел взгляд. — Я тоже не смогу, — ответил ты, даже не осознавая, что я говорю о том, что не смогу долго вынести твоих прикосновений. Мне было безумно жарко, это была не любовь, я был уверен в этом, но я мог и ошибаться. — Вчера я увидел очень красивые рисунки. — Что это были за рисунки? — Я сидел перед ним. Мои колени касались его коленей, а наши ноги были сложены под столом. — Это были татуировки. Есть люди, которые делают безумно красивые рисунки на коже, но я никогда об этом не думал. Это как иметь свой собственный музей! Потом я увидел рисунки драконов. Потом я начал рассматривать абстрактные вещи. Это были круги, линии, точки, несколько цветов. Я не знаю, что это было, но все это было красиво. — Наверное, так и было, — пробормотал я, полностью погрузившись в его руки, которые выводили след на листе. — Мне так захотелось. — Сделать татуировку? — Да. Но я имел в виду, что хочу стать татуировщиком. — А. Это было бы неплохо, ведь ты уже мастер в работе с бумагой и холстом. На коже все должно быть иначе, не так ли? — Я отставил тарелку в сторону. Она была пуста. Мне хотелось еще, но то, что ты так близко и наши колени соприкасаются, не позволяло мне отстраниться. — Я не знаю. Твое молчание смешивалось с моим. Я смотрел на свои руки. Я смотрел на твои руки. Я смотрел на твое лицо, на твои волосы с прядями, спадающими на лоб к глазам. Мне хотелось протянуть руку и убрать их. Мне хотелось в миллионный раз поцеловать тебя, но, наверное, я хотел это делать бесчисленное количество раз. Во рту пересохло, тело согрелось, пальцы босых ног скрючились. Ты взял в руки черную ручку, и слова вырвались из меня, не задумываясь, а может быть, все мое бессознательное уже спланировало каждый шаг, который я сделаю с этого момента: — Рисуй на мне. Ты поднял лицо и посмотрел на меня. — Рисовать на тебе? — Да. А ты не хочешь сделать мне татуировку? — пошутил я. Ты засмеялся так приятно, так мягко, так невинно, что все мое тело вздрогнуло. — Я хочу, — сказал ты, отступив назад и встав. Ты подошел ко мне медленными шагами и присел рядом. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я посмотрел на тебя. Полюби меня. Люби меня здесь, на полу, в постели, среди облаков, в голубом небе. Целуй меня, зови меня, обнимай меня, сжимай меня, сплетай свои пальцы с моими, запутывай их в моих волосах, шепчи мне на ухо все, что хочешь. Расскажи мне все свои секреты, все свои страхи, хотя я и так все знаю, но на этот раз расскажи мне все так, как будто я любовь всей твоей жизни, а не лучший друг. Скажи мне, что ты тоже хочешь меня. Скажи мне, кто я для тебя, кто я в твоих глазах. Поцелуй меня, обними меня, утопи меня, убей меня, люби меня, верни меня к жизни. Обними меня и позволь мне спать рядом с тобой, пока я действительно не умру. — Что хочешь, — ответил я. Ты взял мою правую руку, отчего у меня по коже побежали мурашки и появились маленькие мысленные смерти, и вытянул ее над столом. Я не знаю, зачем ты подошел ко мне. Ты мог бы остаться с другой стороны, но все это ускользнуло от меня. Ты рисовал на моей руке, но ручка размывалась на коже и расплывалась, растекаясь по полу, как жидкие чернила. Я не возражал, потому что чувствовал твои прикосновения, даже если они были не совсем такими, как мне хотелось. Я следил за каждой деталью твоих рук, запоминал каждое движение твоих пальцев. И твой взгляд. Я закрыл глаза, когда ты двинулся вверх по моим рукам и оставил на них свои следы. Изгибы, линии, мягкое соприкосновение ручки с твоей легкой рукой. Я почувствовал, как твои пальцы обхватили меня и медленно сжали. Я открыл глаза и понял, что ты уже заполнил мои руки рисунками. Я улыбнулся. Если это было так, когда ты прикасался ко мне, то я не мог не представить, каково это — чувствовать, как ты любишь меня. Я плюхнулся на пол, и твои руки отпустили меня. Я немного посмеялся. Наверное, ты подумал, что я сошел с ума. Но потом ты опустился рядом со мной и твоя ручка провела по моей шее близко к уху. Мое тело содрогнулось. Думаю, я дрожал, а ты этого даже не заметил. Я сглотнул, испытывая смертельную жажду. Ты смотрел на меня, я смотрел на тебя, мы смотрели друг на друга. Ты отвернулся, положив ручку и отодвигаясь. — Места больше нет. Все расплывается. Я не знаю. Я был вне себя от счастья. Бредил от жары, бредил от твоих прикосновений. Совершенно бредил и хотел тебя все больше и больше. Я снял рубашку и лег рядом. Потом я сказал тебе, что хочу рисунок на своей грудной клетке, и ты отвернулся. Возможно, я был слишком резок. Я пожалел об этом и не знал, что делать. Но через две секунды ты протянул руку и коснулся моей кожи. Сначала пальцами, потом ручкой. Я смотрел на тебя, пока ты рассматривал свой рисунок. Я видел твое лицо столько раз, но всегда находилась какая-то новая деталь, которую нужно было запомнить, потому что с каждым разом ты выглядел все прекраснее. Я до сих пор помню твой взгляд. Я помню твое выражение лица, когда ты терялся в штрихах рисунка. И я помню, что когда ты посмотрел на меня, ты не удивился, что я наблюдаю за тобой. Ты не сводил с меня глаз, и я не знаю, как долго мы это делали. Знаю только, что к этому моменту в комнате стало холодно. Ты дрожал от холода. Неужели было настолько холодно? А моя кожа была заморожена снаружи, но внутри я был самим Аидом. Я горел под твоими прикосновениями и от них. Твои волосы падали на глаза, а я их убирал. Мое сердце билось быстро и сильно, и я знаю, что ты это чувствовал; я думал, что ты слышишь мои мысли, думал, что ты можешь понять, что означают мои внезапные вздрагивания, то, что я вдруг задерживаю дыхание, и то, что я теряю все слова. Ты моргнул и продолжил смотреть на меня, просто смотреть на меня. Если бы я был в состоянии двигаться, если бы не боялся все испортить, я бы притянул тебя к себе и очень четко объяснил, чего я хочу. Я бы процитировал и перечислил все, что я хочу, чтобы ты сделал со мной после своих рисунков. Затем ты приблизился. Ты приблизился медленно, нерешительно, но не так сильно, как я хотел. Твой нос коснулся моего, как будто тебе нужна была эта секунда, чтобы понять, хочу ли я этого, не торопишься ли ты и не создаешь ли неловкую ситуацию. Этого прикосновения было достаточно для меня. Электрический заряд оживил меня, позволил мне пошевелить мускулами. Я взял твое лицо в руки, приподнялся на локтях и поцеловал тебя. Я поцеловал тебя так, как всегда хотел, как много раз представлял себе. Я создавал этот образ и эти ощущения во многих снах и мечтах, и ничто не могло сравниться с реальностью этого момента. Это было медленно, осторожно, наши губы просто соприкасались. Твои пальцы обхватили мои запястья и притянули меня ближе. Я чувствовал твое дыхание на себе, твою кожу на своей. Здесь стало еще жарче, чем снаружи, даже несмотря на морозный воздух. Я почувствовал, как твоя рука пробежала по моим волосам, как твои пальцы прошлись по моей груди и коснулись каждого места. Я почувствовал, как рукой ты остановился над моим сердцем. Я провел своими руками по твоим, по шее вплоть до ушей. Я снова провел ими по твоим рукам, запутавшись пальцами в твоих волосах. Твой рот приоткрылся, ты робко хотел проникнуть в меня, и я позволил тебе. И все превратилось в горячий и влажный хаос; я чувствовал тебя повсюду, ты прикасался ко мне, целовал меня, пробовал меня на вкус, чувствовал меня. Твои поцелуи переходили на мое лицо, шею, плечи и грудь. Ты положил меня на пол и остался лежать, прижавшись своим телом к моему, глядя на меня. Ты больше не двигался. Ты смотрел на меня так, как будто я был единственным живым существом, и вдруг я понял, что действительно могу смотреть на тебя. Моя кожа под твоими рисунками, мое тело под твоими пальцами, мой рот под твоим, мои глаза под твоими. Мои слова, завернутые в твои шепчущие, рубленые и бессмысленные вздохи, мольбы. Прикоснись ко мне, почувствуй меня, дай мне почувствовать тебя, обними меня, сожми меня чтобы убедиться, что ты прикасаешься ко мне. Поцелуй меня. Скажи мне все снова и снова. Скажи мое имя, скажи мое имя тысячу раз. И ты сказал. Ты произносил мое имя снова и снова, как будто оно было поэмой. — Чонгук, Чонгук, Чонгук, — повторял ты, проводя губами по моей коже, а затем по отпечаткам пальцев. Туда-сюда, по спирали, по родинкам, легкими надавливаниями или щекоткой заставляя меня вздыхать и задерживать дыхание. Ты положил голову в ложбинку на моей шее и остался там, вдыхая меня. Я обнимал тебя, сжимал, нюхал, пробовал на вкус, чувствовал твое сердце. Его руки почернели, а рисунки расплылись. Наши запахи переплелись, наши дыхания переплелись, наши прикосновения переплелись, наши ноги переплелись, наши руки переплелись, наши тела переплелись. Я не знаю, как долго мы так пробыли. Я знаю только, что внезапно наступила ночь. Внезапно наступила ночь, и тебе не нужно было идти домой. А мне не нужно было оставаться одному, мечтая о тебе, потому что ты остался. Ты остался. Смыл краску со своих рук, тела и меня. Высушил мои волосы, а я высушил твои. Потом ты лег рядом со мной, и я почувствовал твой запах. Запах, который я помнил, но никогда не мог почувствовать вблизи. Мы лежали на моей кровати и смотрели друг на друга. Кондиционер был выключен, окна открыты, тепло проникало внутрь и заполняло все вокруг. На мне больше не было рисунков, но я знал, что все они остались под кожей и не сотрутся. Они останутся там, прилипнут, и их невозможно будет стереть. Все места, к которым ты прикасался, тоже останутся там неизменными. И у меня мурашки по коже от одной мысли об этом. От одной мысли, что ты тоже это чувствуешь. Твои пальцы снова провели по моей коже, и я улыбнулся, ощутив твое прикосновение. Я тоже протянул свои, и мне показалось, что я могу провести ими по идеально вылепленной статуе. — Я не хочу спать, — сказал ты. — Я тоже, — ответил я. И даже сегодня я помню каждую деталь твоего взгляда и твоего выражения. Потому что я так долго смотрел на тебя, что сомневался, есть ли жизнь на самом деле.