Ветряная сакура

Дни, как тогда, были для Инадзумы, застывшей в скорби ее архонта, чем-то обыденным. Шторм, огромные волны, постоянные молнии, грозящиеся попасть прямо в твой дом. Человек привыкает ко всему, иногда с пугающей скоростью. Поэтому наследника одного из самых влиятельных кланов Инадзумы, мальчика которого через 10-15 лет будут бояться плохо упомянуть, вид на бушующую стихию успокаивал. Проводя свободное время, сидя на обрыве возле дома, в ливень, он пытался доказать(самому себе), что достоин, что его не пугает одиночество, грозящее ему. Ведь доверять он не сможет никому, разве что маленькой сестре. Но ее надо защищать лучше и больше всего на свете. Значит, все тяготы и трудные решения будут только на его плечах. Что-то лежит внизу обрыва, что-то чего точно не должно там быть. Мальчик вглядывается, и сразу же громко кричит всем находящимся в особняке, что нужна помощь. Позже, наблюдая за работой врача, ухаживающего за его ровесником без сознания, он внимательно рассматривает светлые волосы. Что-то новое, непривычное. Ему казалось, что перемены - страшно, ненужно. Что его жизнь уже расписана в подробностях до конца. Однако теперь Аято начнет потихоньку менять свое мнение. Тома сидит с письмом в руке, перечитывая его уже раз в десятый. Он понимает, что нужно сделать, но решиться ужасно сложно. Наконец, вздыхая, он идет просить разрешения у господина. В конверте с письма от матери лежит билет на паром в Мондштадт, как раз к Празднику ветряных цветов. Тома не видел маму уже почти 20 лет. Они обменивались письмами, после отмены указа Сакоку чаще, но конечно это не сравнится со встречей вживую. И чем дольше Тома ее откладывал, тем стыднее ему становилось. Поэтому очень быстро он предпочел вообще не думать про то, что неплохо было бы проведать родной город. Теперь же было не отвертеться. Он сам не понимал, что такого страшного было в возможности увидеться с мамой, прогуляться по местам из детства. Но казалось, что это может разрушить его жизнь здесь, которую Тома очень сильно хотел сберечь. До сих пор не признаваясь самому себе почему. Аято нравилось учить их, считай нового члена семьи, тому, что так тщательно вдалбливало в его голову множество репетиторов. Он изображал из себя строгого, шепелявого деда, что все утро рассказывал наследнику о сложной структуре политики Инадзумы. Раньше мальчик мог учиться целыми днями, слушая информацию по сто раз. Теперь хотелось побыстрее закончить, и встретиться с Томой, который стал пожалуй единственным другом молодого господина. Аято будто снова стал ребенком, которым и должен быть в двенадцать лет. Играя вместе с маленькой Аякой, эта троица была наверно самой счастливой в тогдашней стране вечности. Позже Томе разрешили находиться на самих уроках, но их обсуждения продолжились, и Тома очень любил слушать как Аято вдохновленно рассказывает о своих планах, о том как продолжит величие клана, сделает жизнь людей, которыми они опекались, лучше. Когда Аято так увлекался, было очень удобно рассматривать его утонченные черты лица. Тома не видел в этом ничего такого, вполне закономерно, что человек, которым он так восхищался, был таким красивым. Но, конечно, вслух он бы этого никогда не сказал. Так же, как Аято бы никогда не рассказал, что он нашел информацию об отце Томы, ради которого тот и пересек море, и чуть не погиб. Что его казнили, как иностранного шпиона, даже не дав оправдаться. Корабль прибывает к порту Ли Юэ. Отсюда до Мондштадта еще предстоит далекая дорога, и Аято думает, что неплохо было бы устроить прямое соединение двух стран. Теперь ведь открылось множество возможностей. Эти самые возможности и стали предлогом, почему он сейчас путешествует вместе с Томой. Хотя посмотреть на праздник города свободы хотелось больше всего. Чем ближе они приближались к месту назначения, тем быстрее стучало сердце Томы. Совсем скоро два его мира, прошлый и настоящий, столкнутся. Наконец парень выходит из повозки, подъехавшей прямо к городу, и сразу попадает в объятия матери. После этого он рыдает и не может успокоиться, пытаясь сразу рассказать все, что он пережил за очень долгие годы разлуки. Аято же слышит, как уже стареющая женщина называет Тому - Томасом. И только сейчас вспоминает, что на самом деле это Аяка переиначила имя на инадзумский лад, а сам Тома(с), смеясь, согласился так себя и представлять. Господин Камисато как всегда с улыбкой отвечает на благодарность за то, что всегда заботился о ее сыне. А внутри бушует внезапная ревность, боязнь того, что этот Томас заберет, уничтожит его Тому, что обратно в Инадзуму он отправится один. Конечно же, никто из посторонних никогда не будет способен заметить настоящие эмоции Аято, а один из немногих близких, хоть сейчас и рядом, не обращает внимание ни на что, кроме матери, и пейзажей, ветряков совсем как из детства. Этот разговор состоялся в тот же день, когда прошли похороны матери Аято. Отец скончался уже три месяца назад. Окружающие не прождали ни дня, изображая заботу, подбирались к детям, выпытывая о наследстве, и оценивая несовершеннолетнего преемника. Той ночью для Аято детство закончилось окончательно. Не отворачиваясь от могилы, он дал Томе выбор. Уйти, и жить, забыв о доброте, которой его тут окружили? Или остаться, и быть готовым к тому, что руки больше не останутся чистыми. «Если я уйду сейчас, то потеряю свою верность и праведность. А отец учил меня всегда быть верным и праведным человеком... Я бы хотел сделать всё возможное для молодого господина и молодой госпожи. На пути, который вам предстоит пройти в будущем, вам определённо пригодится помощник». Ярко-красная вспышка подтвердила слова Томы, и Аято стиснул свой, тоже недавно полученный Глаз Бога, наблюдая как блондин бережно берет в руки предмет. Тогда что-то изменилось, Тома наконец полностью стал еще одним человеком, которому можно было полностью и безоговорочно доверять. И незаменимым помощником во всех делах поместья. Не зря Тома заработал репутацию “авторитета”, и хотя никто(кого не коснулась рука клана Камисато напрямую) не мог объяснить, почему нужно было бояться светловолосого иностранца, уважение к нему росло вместе с уважением к его господину. Кроме устранения конкурентов(и вы никогда не сможете узнать, что под этим подразумевается), Тома продолжал работать по дому, готовить, убирать. Как бы кто ни удивлялся, такая монотонная работа его всегда успокаивала. Также Тома заботился о брате и сестре Камисато, но если с Аякой он был ей близким другом, плечом поддержки, то для Аято однажды он сделал нечто большее. Никто из них не упоминал тот случай, как будто то был сон. Когда Аято поздно ночью вернулся с совещания, совершенно подавленный, и в то же время жаждущий показать кому-то свою власть. Тома не отказал ему даже в этом, на ту ночь становясь действительно слугой господина, ублажая его так, как он прикажет, полностью подчиняясь. Тогда ни один из них не посчитал это чем-то большим, чем услуга от подчинённого, несмотря на то, что одностороннее угождение переросло в ласки, сильные объятия, как будто кто-то из них сейчас растворится, и мимолетные поцелуи, короткие настолько, чтобы на утро нельзя было сказать, что они что-то значили. Аято правда старался не думать о той ночи, о том, что большего таки хотелось бы. И ему это удавалось, пока сейчас он не проводил время на фестивале в одиночку, наблюдая за праздником любви. Он не знал, где сейчас Тома, смотреть на признания множества парочек, когда ему казалось, что он уже потерял единственного человека, которому бы он подарил ветряной цветок… было невыносимо. Они с Томой договорились встретиться вечером в номере, где остановился Аято, и последний направился сразу туда. Тома не пришел. Спустя столько лет оказаться в городе, за которым безумно скучал, несмотря на вполне хорошую жизнь, снова увидеть мать, выслушивать ее истории, делиться своими… Тома просто потерял счет времени, и когда, запыхавшись, наконец прибежал в номер, увидел только лепестки сакуры на столе. Признание, которое он не успел принять. Тома не уехал за Аято, позволив мыслям о том, что не достоин, что господин найдет себе порядочную девушку для брака, и друг детства будет ему уже не нужен, взять верх. В Мондштадте ему было спокойно, привычно заниматься той же хозяйственной работой, но уже для мамы. Как будто все было хорошо, кроме иногда тоскующего по чему-то сердца. *** Прошло несколько лет, а может и больше, оба парня продолжали жить по разные стороны моря. Аято действительно стал достойным наследником, уверенно руководя уже в изменившейся Инадзуме. Он отточил мастерство владения собой до совершенства, поэтому когда в составе гостей из Мондштадта, которых надо было принять, оказался уже знакомый почти всем иназумцам блондин, лицо Аято изменилось всего на секунду. До самого конца визита они не сказали напрямую друг другу ни слова. Только взгляды, в которых читалось ничего для окружающих, и много для них самих. Уже стоя на пороге трапа корабля, на котором Тома должен был уплыть обратно, и окончательно оставить клан Камисато в прошлом, он услышал как кто-то бежит по направлению к нему, и вот его прижимают к себе знакомые руки. — Останься. Тома почувствовал сразу же выступившие в его глазах слезы. — Я тогда не пошел за тобой. А теперь ты меня догоняешь . Я не заслуживаю. — Это была моя ошибка, вот так бросить тебя и уехать. Нужно было поговорить, а не считать свои мысли реальностью, — ответил Аято, развернув собеседника к себе, и смотря прямо в глаза. — Я останусь, господин, если мы пообещаем, что будет вести себя как взрослые люди, и вы будете рассказывать мне о своих чувствах. — Не называй меня господином, когда мы одни. Ну, разве что ночью… — настроение Аято резко увеличилось раз во сто, и он повел Тому домой(уже снова в общий дом). *** Господин Аято так и не женился до конца жизни, по крайней мере так выглядело для обычных инадзумцев, не присутствовавших на тайной свадебной церемонии, наследство перешло к детям Аяки, а сам Аято прикупил дом в Мондштадте, куда часто ездил отдыхать вместе со своим верным помощником.