Уговори меня остаться

Я каждый ёбаный раз просыпаюсь рядом с тобой. Каждый. Блять. Раз. Даже когда даю себе обещание уйти. Даже когда молюсь и божусь больше не вестись на тебя. Даже когда вновь ломаюсь. Вот я открываю глаза. Снова ни свет ни заря из-за ноющей который год тревоги. Мне уже надоело просыпаться ночами, но когда ни снотворное, ни алкоголь, ни секс уже не помогают, все мои "надоело" перестают иметь ценность. Какая-то хмурая серятина пробивается по краю плотных штор, и я думаю, что это, должно быть, дым заволок солнце и сияющее синевой где-то вверху небо. Серятина выглядит холодно. В жаркой и душной комнате я хочу дотянуться до окна и выпустить её свежесть, вдохнуть зажатыми лёгкими, но... Это "но" придавило меня к постели своей тяжеленной рукой, раскинутой поперёк груди. Фокусирую взгляд на тату, вьющейся по предплечью прямо перед моими глазами. Красиво. И скучно. Я выучил узор давным-давно, даже под веками смогу восстановить его до деталей. Уж чересчур часто он мелькает под носом. А ты сам, нагло навалившись на меня, мирно сопишь и даже не замечаешь, что я больше не сплю. Скинуть твой вес невозможно, и тебя нужно будить, чтобы выбраться. Но я этого не делаю. Без понятия, откуда такая милость — дать тебе выдрыхнуться, не помню, чтобы отличался хоть когда-то добродетельными наклонностями. А может, это помнишь ты. Не знаю. А ещё я не знаю, почему остаюсь здесь до сих пор. Я хочу уйти. Вроде как хочу. Меня всё раздражает: занемевшее тело, духота в комнате, слепящий полумрак. И ты. Шевелю рукой и надеюсь, что случайно тыкну тебя в бок, чтобы хоть так помешать тебе. Мелочно? Да. Доставило бы твоё заспанное лицо мне удовольствие? Однозначно. Но у меня не выходит тебя зацепить. Может, это от того, что специально я не пытался, но пока ещё твоё утро остаётся спокойным. Стоит быть благодарным, вообще-то. Вытащив свою руку, сперва тру глаза. В них будто песка насыпали, какая-то ужасающая сухость, будто мой организм обезвожен. Такая же пустыня во рту, хотя я точно помню те несколько банок стылой воды, что выхлебал ночью. Ночь. Обрывки и кадры вчерашнего проскакивают у меня в голове, словно на стенки черепной коробки изнутри подсветили прожектором. Блять. Блятьблятьблятьблять. Вот скажи, зачем ты вчера появился? Для чего ты искал меня? Я не просил рыскать по городу, а потом притаскивать меня в эту квартиру. Я вообще не просил тебя ни о чём, но ты всё равно... Ты всё равно не спрашивал. Может, где-то ты знаешь меня лучше, чем я знаю себя сам, а от того и решаешь за меня какие-то мизерные, но всё равно цепляющие, вещи. Как с куклой носишься, ей богу. Я слышал, что кто-то так проявляет свою заботу, а кому-то такие проявления даже нравятся. Но я не могу понять такого отношения — твои благородные порывы загоняют меня в тиски, словно... Душат. Жмурю глаза и стискиваю зубы до боли, когда фантомом на шею ложатся руки. Твои руки. Как интересно. Сначала со скандалом и вроде-как-переживаниями отчитать меня, будто ребёнка, за то, что плевать я хотел на себя и свою безопасность, а потом придушить меня, наверняка оставив на шее следы. Это такая маленькая месть? Или я всё же настолько выбесил тебя, что захотелось отыграться? Я заслужил этого? Кожа помнит прикосновения, хотя мозг свой я хотел бы отключить к чертям собачьим. Противно вспоминать пьяный угар и дымку перед глазами, противно вспоминать дикое возбуждение и горящие отметины пальцев, мокрую подушку под головой и сбитое в ногах одеяло. Противно вспоминать, насколько это всё мне вкатило. И снова это липкое ощущение грязи на теле. Вцепляюсь себе ногтями в предплечье, силясь содрать запачканную кожу, но всё равно понимаю, что её не очистить даже ацетоном. Стойкое чувство того, что отрава, яд, гниль забивают поры и просачиваются мне под мясо, не покидает и навряд ли покинет. Хочу в душ. Да, бессмысленно, но шум воды мог бы перебить собой шум в голове. Вообще люблю воду, даёт иллюзию чистоты и безопасности. А ещё греет замечательно. Не успеваю до конца довести свою мысль о живительной силе горячей ванны, как чувствую шевеление. Ты просыпаешься. Пф. Всё-таки тебя надо было будить самостоятельно. Я ровно смотрю на то, как начинает двигаться затёкшее тело, слышу, как становится глубже дыхание. Это всё ужасно привычно, я видел и слышал такое много раз, и не хотел бы видеть и слышать боле. Наверное. Я не понимаю, почему всё так. Почему я снова с тобой. У тебя. Почему я не где-то, где ты должен был бы меня искать, а здесь. Сплю рядом, как шавка ручная. Я упираюсь, кусаюсь, лаю, а ты всё равно терпишь все мои выходки, потому что знаешь, что это ломает. Это так блядски ломает. Вот ты приподнимаешься и туманно смотришь на меня. Моргаешь медленно, лениво. Стараюсь сделать выражение лица как можно более безэмоциональным, чтобы тебе скорее наскучило, но ты всё равно продолжаешь внимательно глазеть на меня, как на экспонат в музее. Удивительно, но ты смотрел на меня так и раньше, хотя в те годы моё лицо явно выглядело получше. Не поверю в то, что ты не уловил разницы. В каком-то гипнозе я тянусь к твоим волосам. Это тоже странное действие, но я не могу остановить свою руку. Может, это какая-то тупая привычка, может, бессознательное выёбывается. Зарываюсь в густые локоны, и на краю памяти у меня вспыхивает мысль о том, что раньше они были куда длиннее. Ты выдыхаешь довольно, лыбишься. Я всегда знал, что голова для тебя — чувствительное место. Ты ластишься к моей руке, а меня это греет, хоть и стараюсь заглушить в себе это, но — греет. Я никогда до конца не понимал, что чувствую к тебе. Сначала ты так невыносимо бесишь меня, затем — отталкиваешь, следом привязывая ещё сильнее, а вот сейчас, сволочь, топишь льды и, может быть, ненарочно, делаешь меня чуть-чуть, самую капельку счастливее. Хотя "счастливее" — слово слишком громкое для того странного вкуса на корне языка, что не заставляет мой желудок скручиваться и выблёвывать дрянь из нутра, но дарует желание попробовать это вкусное "что-то" ещё. Я чувствую себя уязвимым перед тобой. И я это ненавижу. Ненавижу быть слабым в чужих глазах. В любых глазах. А мои пальцы продолжают перебирать твои волосы. Мне нужно, необходимо убрать их, но не выходит. Тело не слушается меня, оно тянется к контакту с кем-то живым, с кем-то, кого... Ты снова перебиваешь меня, когда говоришь: — Останешься? Как глупо это звучит. Меня даже обижает то, что ты спрашиваешь это... так. Про между прочим. Будто если я отвечу "нет", тебя это устроит. Конечно, я не собираюсь оставаться тут, и если уж ты делаешь вид, что "знаешь меня", то тебе давно надо было понять, что я ненавижу оставаться. Ненавижу. Вот только в ответ на твой вопрос мои губы отчего-то шепчут "Да". "Да" — и словно это не мой голос. "Да" — словно это реально моё желание. "Да" — и словно я действительно хотел сказать именно это. "Да". Словно это не я. Ты улыбаешься. Улыбаешься странно, как будто заранее знал ответ, а сейчас услышал что-то, что объявило победу ставки в твоей голове. Опускаешься ко мне, заглядываешь в глаза крайний раз и целуешь сухими губами в лоб, да так и замираешь с поцелуем. А я, обездвиженный, выть хочу. Я хочу убежать, скрыться, мне не нравится быть здесь, мне не нравится быть с тобой. Мне не нравится моя зависимость. И когда я обнимаю тебя за шею, то понимаю, что мне уж точно не нравится себя обманывать.