Евангелие от Гольдмана

      Небольшой бар, плавающий по волнам человеческих пороков. Красные безволосые тела цеплялись руками за корму, но быстро отлетали. Закат окропил небо, оно обратилось в фиолетовый. Всë фиолетово! А в баре находился Курт, икона в буквальном смысле. Он сделал для мира так много, что его волосы светились золотым. Его все любили. А в свои триста тридцать три года и три месяца он был на пике всего хорошего. Когда Курт улыбался, мир становился чуточку добрее вместе с ним.       В тëмном краю сине-зелёного бара тихо сидел Рене. У него в руках стакан милкшейка с мороженым и разноцветной посыпкой. Он пристально смотрел в глаза Курту, не отрываясь. Тот смотрел в ответ, и они словно играли в гляделки с послаблением. Рене тревожно тянул в себя милкшейк через трубочку, у него дыхание спëрло в тот момент, когда его взгляд не остался без внимания. Хитро прищурившись, Курт поманил его пальцем. Не успел он и глазом моргнуть, как из угла мальчик быстро переметнулся к стойке.       — Привет, — пролепетал Рене.       — Привет, — ответил Курт. — Ты выглядишь одиноко. Как тебя зовут?       — Я, м-м… Я Рене.       — Очень приятно. А это что?       Курт забрал у Рене стакан. Стеклянная ножка сияла в его руках всеми цветами радуги, словно графин с водой, через который прошли лучи света. Остатки сливочного мороженого начали таять на дне, сироп по стенкам уже размазался. Трубочка оказалась слишком пожëванной.       — Интересно, давно ли в баре подают детское меню? — Курт не отдавал стакан обратно. — Очень удручает, что новое поколение не приучается к крепким напиткам. Лишь разложение общества спасëт вас от неминуемого существования. Я вижу по твоим невинным глазам, что нрав у тебя такой же приторный и услужливый, как и у этого молочного коктейля. А по этой разноцветной стружке я вижу, что ты любитель отдать контроль над собой чему-то большему. Должно быть, поэтому ты заглядывался на меня жадным взглядом. Прости, я перебил тебя пару раз?       — Это же просто коктейль, — Рене облокотился на стойку. — А ты мне просто нравишься. Не только мне. Весь бар на тебя смотрит.       — Это не коктейль. Это сливочно-сахарно-банановая субстанция, призванная разжижить мозги нового поколения и отдалить вас от божественной мудрости. Она меняет разум представителей вашего беловолосого сословия. Титаны с высших планет лично потратили годы, чтобы выработать идеальный состав для человеческого восприятия, и заложили в него мысль о выживании. Но человек обязан стремиться умереть как только перестанет быть полезным. Коктейли поддерживают это стремление, а эта слякоть порождает отвратительную любовь к жизни и самому себе.       — Ясно.       — К тому же, я не могу «просто» нравиться тебе. Всё моё тело сконструировано так, чтобы таким, как ты, хотелось отдать мне всю свою жизнь. Я столетиями вëл за собой целые народы, и я им не просто нравился, они восхищались мной и падали предо мной на колени. Отдавать контроль чему-то прекрасному — это обычная человеческая потребность. Если ты меня видишь, ты хочешь молиться за меня и выполнять все мои приказы. Но, учитывая твою любовь к разноцветным посыпкам и детским сладостям в двадцать пять лет, тебе явно безразлично, кому отдаться. Довольно очевидно, что я лучший кандидат в сравнении с остальными.       — Да, ты мне нравишься, — улыбнулся Рене. — Но мне не двадцать пять, а двадцать три.       — Тебе может выпасть честь служить мне лично, — Курт улыбнулся в ответ. — Быть моим любовником.       — Серьёзно?! Я за! Какие условия?       — Условия великолепные. Ты живëшь у меня вместе с моим вторым любовником, заставляешь моё пламенное сердце трепетать и исполняешь любую мою волю.       — У тебя и второй любовник? — переспросил Рене уже спокойнее.       — В давние времена их было не меньше десятка, — сказал Курт. — Они составляли по большей части старинных военнопленных, и сам вождь твоего народа подарил их мне, когда я помог ему выиграть войну. Он и сам был мне любовником. А также, позволь мне сперва спасти тебя от промывки мозгов. Можешь выпить мой коктейль.       Он протянул Рене свой бокал. В нëм плескался ярко-красный коктейль бордо, от которого вверх улетали большие красные пузыри. Напиток был совсем живым, он убегал от его губ. Ему хотелось, чтобы именно Курт его допил. Рене пришлось ухватить коктейль зубами, и ему удалось сделать глоток. Оказалось слишком крепко для него. Горький привкус, да и спирт обжëг какую-то незаметную ранку во рту.       — Слишком крепко для меня, — Рене поморщился. — Я могу его не допивать?       — Напоминает мне старую историю, — сказал Курт. — Однажды верховная императрица попала впросак. Три тысячи литров вина, заготовленные для её вечеринок, утекли далеко в небо прямо в логово титанов. Обозлившись, они заявили, что уничтожат её империю и всю её семью, ведь по её вине их дом был на грани уничтожения. Ради спасения своих подданных, императрица выпила всё это вино за десять часов. Её статуя до сих пор радует свет.       — Да-да, история Лайлы Анбëргской. Я должен выпить полностью?       — Пей прямо сейчас, пока я не передумал на твой счёт.       Рене залпом опустошил бокал, не успев насладиться страданиями коктейля о потерянной любви. У него покраснело лицо. С отрыжкой из него вышел один пузырь живого напитка, который старался зацепиться за жизнь и за Курта, но он просто лопнул. Заставив молодняк опьянеть, коктейль пожертвовал собой, дабы спасти новое поколение от промывки мозгов.       Выйти из бара достаточно легко, если ты не боишься буквально ходить по головам. Однако тела замирали на месте, давая Курту пройти по себе, и издавали умилительные булькающие звуки. Им нравилось, когда он наступал на них своим кубинским каблуком. А ближе к берегу они начинали расступаться для своего ненаглядного.       Курт вëл Рене, держа его за талию. Случайные прохожие оборачивались на них и смотрели с белой завистью на нового любовника иконы. До места назначения пришлось идти уже как минимум час. У Рене уже отваливались ноги. Он словно опять пошёл на работу, снова ходил по городу с рекламными объявлениями. Так как родители развелись и оставили его без внимания и помощи, ему приходилось заниматься этим уже с пятнадцати лет. Ходить ему не очень-то нравилось.       — А мы не возьмём такси? — спросил запыхавшийся Рене.       — Великий мученик Ирвин Гас однажды четыре дня нëс паланкин на своих руках, — ответил Курт. — Без еды, без воды и по два часа сна в день. Что есть твои проблемы по сравнению с его?       — Ух…       Это была долгая дорога. А в конце пришлось пройти одну большую лестницу. Упав на колени, Рене смог расслабиться впервые за полтора часа. К тому же, сам дом будто бы поощрял стояние в нём на коленях. Так что Курт спокойно оставил его расслабиться на полу и ушёл звать своего второго любовника, мужчину, который гораздо старше Рене. Но каково было его удивление, когда стало понятно, что они оба уже знакомы.       — Что? — шокированно спросил Лесли. — Не может быть. Закари?       Услышав до странного знакомый голос, Рене медленно поднял голову. От удивления он вскочил на ноги и попятился к стене.       — Папа? — прошептал он.       — Совсем ничего не понимаю, — хмыкнул Курт. — Разве твоë имя не Рене?       — Н-ну, это псевдоним. В честь Рене Порнеро.       — Порноактриса? И в твоëм случае имя тоже будет писаться по-женски?       — Да, у меня тоже…       — Чудесно, рад, что мы разобрались, — сказал Курт. — Теперь отличный момент, чтобы заняться сексом.       Мир вокруг словно почернел. В нëм остались только трое. Ещё никто за все триста лет не мог перечить Курту, но это было нечто неординарное. Сложно согласиться с подобным указом, хотя Лесли не видел в этом ничего плохого, но его сын начал колебаться. Он медленно обернулся к двери, а затем перестал чувствовать если не всё тело, то большую его часть. Наверное, только голова и продолжила работать.       — Я не отпускал тебя, — сказал Курт, и его голос эхом разнëсся по дому. — Я никогда не отпускаю своих слуг. Как в старые времена, когда я был рабом короля Улисса Двадцатого, он до самой смерти отказывался отпускать меня. Сейчас он в Аду. Теперь же я занял его место. Иди сюда, Рене.       — Послушай его, — продолжил Лесли. — Ты никто, чтобы так себя вести. Иди сюда.       — Нет, я так не могу! — гаркнул Рене. — Я не могу переспать с отцом!       И чувство вину сию же минуту заставило его снова упасть лицом в пол.       — Извини меня, умоляю, — шептал он. — Это противоречит природе, как я могу согласиться?       — Ты невероятно много говоришь для кого-то вроде… — Курт задумался. — Вроде тебя. Поднимись с колен и иди уже в комнату, чтобы я заткнул тебе рот. Быстрее. Ночь не будет длиться вечно.       Заставить Рене действовать было не сложно. Он подошëл ко входу в комнату, склонив голову, и Курт поцеловал его в нос, подняв за подбородок. Господь создал настоящее вместилище для идей о пытках. Любви в нëм было весьма немного, но он тратил её с умом. Его поцелуи много значили, даже такие. После такого можно даже отрезать себе часть тела, которую целовал Курт, и продать за целое состояние, но никто бы не захотел продать такое.       Рене даже не заметил, как оказался лежащим на кровати без одежды, а во рту у него мок его собственный ремень. Курт сидел рядом на кровати, смотрел на то, как он морщится от любого касания. А Лесли нежно гладил его.       — У тебя довольно сильные ляжки, — сказал он. — Ты бы смог раздавить ими металлическое ведро.       Их телосложения в целом были весьма схожи. Ничем не примечательные. Разве что у Лесли живот побольше и плечи пошире. Всë равно на фоне Курта и его идеального тела, голоса и черт лица они выглядели жалкими. Хотя, в любом случае, сложно быть живым и привлекательным человеком одновременно.       — Хватит корчиться, Закари, — буркнул Лесли. — Ты как будто не знаешь, что сексом занимаются люди, которые любят друг друга. А я, между прочим, твой отец. Никто тебя не полюбит, так как я.       Шмыгнув носом, Рене промычал ему в ответ, хотя ему хотелось сказать «Да что ты несëшь». Но он не сопротивлялся. Хотя ему и казалось, что отец отвратительно пахнет и выглядит, в какой-то момент он решил не сопротивляться. Довериться родителю, который не станет ранить его, по крайней мере сильнее, чем эмоционально.       Лесли делал это не ради себя. Но ему это всё же нравилось. Теперь он буквально пожинал плоды своего частичного воспитания, а также впервые за пять лет он ощущал контроль над кем-то. Рене смотрел на него со страхом и смущением в глазах, его тело дрожало от каждого касания. А самое главное, он совершенно не был способен за себя постоять, был полностью подвластен чужой воле.       — Чего ты ждëшь? — прошептал Курт. — Трахни его.       — А вы не хотите? — спросил Лесли.       — Я хочу посмотреть на это. Именно из-за вашего родства. Мне искренне нужно это увидеть. Ты же понимаешь, моя мать, Регина Гольдман, давно покинула мир. Следовательно, я уже не могу лично прочувствовать это. Не лишай меня этого зрелища.       Это всё равно было больно. Прямая кишка не заслуживала страданий, но она отдувалась за всех. Рене такое не нравилось. Тем более от крепкого алкоголя у него покраснели щëки и поднялась температура. Ему было слишком жарко. А тело Лесли было таким же тëплым, не дающим остыть, и он не улучшал ситуацию, когда тëрся грудью об грудь Рене. Вот его как раз всё устраивало. Даже глупое выражение лица сына и слюни, стекающие по его красным щекам.       Вечер едва не закончился тем, что Рене двинул кони, но обошлось. Просто потерял сознание на двадцать минут, а потом очнулся в полной темноте на том же месте. Больше у него не было ремня во рту. Оглядевшись, он заметил свечение рядом с зашторенным окном.       — Курт? — тихо позвал Рене.       — Нет, не угадал, — ответил Курт. — Моë имя Евангелие от Гольдмана. Я для тебя не меньше, чем господин Гольдман, если ты хочешь даже просто открыть рот в мою сторону. А теперь давай, выдай что-нибудь вменяемое.       — Ох, господин Гольдман… Я не уверен, что хочу служить тебе. Просто… Это! Это было аморально.       — Кто по-твоему пишет эту мораль? Перед тобой святой человек, и ты смеешь говорить ему о морали? Твоя молочная мораль с сахарной присыпкой идиотизма ничего не стоит в моём доме, а служить ты мне будешь до конца жизни. Либо твоей, либо моей.       — Так что… Ой, — Рене хотел подняться, но случайно упëрся рукой в приоткрытый рот Лесли, спящего рядом. — Так что, получается, я не уйду?       — Ты не уйдёшь, если я тебя не выгоню, — заключил Курт. — Будь уверен, я не выгоняю своих слуг. А осознанно творить беспредел, дабы позлить меня, тебе тоже не удастся, Рене. Возрадуйся тому, что ты стал одним из первых моих наложников. Ты спишь в моей кровати, разговариваешь со мной на равных…       Стоило Рене моргнуть, и он уже открыл глаза, сидя на коленях Курта под открытой форточкой.       -… и можешь трогать моë лицо.       Это было счастье. Когда Рене коснулся лица Курта, у него по венам полилось тепло. А от поцелуя, длинного и обоюдного, у него в животе буквально запел хор фей, которым дирижировал коктейль. Вот оно, мирское спокойствие, которое временно приносит облегчение, пока длится поцелуй. Затем Курт обнял Рене и прижал к себе, как младенца.       — А теперь иди спать, — прошептал он, — пока я приведу вам третьего. Нечего нам в доме надолго оставаться лишь втроëм, как адский треугольник. Но если я не вернусь до утра, Лесли накормит тебя завтраком.       — Он… — Рене хотел ответить, но осëкся. — Хорошо. Доброй ночи.       — Спокойной ночи.       Уже сидя на кровати, затаив дыхание, Рене наблюдал за тем, как Курт выпорхнул из окна, словно сова на охоте. Мимо лунного месяца, перед созвездиями титанов то и дело мелькал его золотой силуэт. Очевидно, именно этот вид будет преследовать Рене до самой смерти.