Language Barrier [Языковой барьер]

На пороге храма лежит труп. Они подразумевают это в самом буквальном смысле, учитывая, что Агнец ударил тварь дверью, когда пытался уйти утром. Потянув за ручку и заглянув вниз, они, к сожалению, не смогли понять, что же она там делает, но зато получили возможность узнать кое-какую ключевую информацию. Самое главное: это не кто-то из них. Это труп еретика, облаченный в характерные серые и золотые одежды Старой Веры. Так что, если говорить о загадочных трупах, то это не самый худший сценарий. Например, сегодня не нужно выкраивать время на похороны. У какого-то несчастного последователя не просто так случился сердечный приступ в невероятно неудобном месте. Они щурятся на рассветный свет и отмечают, что никто не должен был бродить в такую рань, чтобы умереть на пороге их дома. Именно это, а не мантия, отсутствие контекста или расположение, окончательно убеждает их в том, что это, скорее всего, убийство. В своей медлительности они обвинят раннее утро. И ещё в их защиту можно сказать, что в их стаде не было таких зверей, которые выходят на опасную территорию, убивают неверующих, а затем возвращают их в качестве дани. Даже самые преданные фанатики Агнца были относительно мирными. А может быть, просто трусливы. В любом случае, очистка от еретиков — это работа Ламби. И это тоже было чистое убийство. Они пинают тело, чтобы оно не мешало проходу, и оно переворачивается на спину, корчась от боли. Они с любопытством отмечают рану на груди: что-то острое пронзило сердце, причем совсем недавно, так что оно ещё даже не воняло. Кровь засохла в большим пятном на передней части одежды, но на траве её почти не было. Не было и заметного следа. Скорее всего, это не злоумышленник, и это ещё одно облегчение, как только они поняли, что такой вариант возможен. Мысль о том, что в их маленькую секту проникли, вонзила в их нутро холодный осколок страха, который тут же перерос в ярость. Они хорошо спрятаны в этой части леса, но если какая-нибудь другая секта обнаружит их и решит устроить грабеж — это будет кровавая бойня. Мысль о том, что нечто подобное может произойти во время их отсутствия, требует всего их внимания, и одинокое тело под ногами становится наименьшей из их забот. Они думают о том, как построить ворота с большим замком или, может быть, ограду. …Но сначала им, наверное, стоит разобраться с телом. Дань, угроза или что бы это ни было, оно начнет привлекать муравьев, если они этого не сделают. Нет смысла упускать хороший скелет. И, к счастью, никто не бодрствует, чтобы увидеть или услышать, как они его разделывают. Они затаскивают труп в храм, чтобы сделать свою работу в уединении.

✧✧✧

Спустя несколько часов, с испачканным комплектом одеяний еретика, засунутым за кафедру, Ламби заканчивает свою утреннюю проповедь. Наличие такого количества занятых умов в непосредственной близости всегда дает им хорошую возможность просканировать культ, чтобы получить некий общий обзор событий: прежде всего, подтвердить веру, поскольку именно для этого Корона подходит лучше всего. Но им нравится пытаться выявить и другие примечательные события. Любые обиды, беспокойства, которые могут иметь отношение к более важным вопросам. Своевременное решение этих вопросов позволяет им выглядеть на высоте. Сегодня они как бы сканируют окружающую среду в поисках конкретной информации, которая может оказаться в центре внимания. Их проповедь идет практически на автопилоте, когда они ищут в толпе, позволяя океану сознания омывать их. — Я голодный. Интересно, будет ли на кухне вариться суп… — Моя одежда плохо пахнет? Она потная? О, ягненок, надеюсь, никто не заметит… — Ламби сегодня выглядит хорошо… — Святое место всегда так спокойно по утрам… — Фу, кто-то воняет потом… Сразу видно, что ничего необычного. Ни малейшего намека на то, что кто-то слышал что-то неладное прошлой ночью. Они оглядываются по сторонам в поисках кого-нибудь, кто, казалось бы, находится в каком-нибудь бедственном положении, испытывает дискомфорт или чувство вины, но ничего подобного не находят. Некоторые из них скучают, и Ягненок на это не обращает внимания, но сегодня они более или менее не спешат. Завтра они займутся чем-нибудь более ярким. — Лидер такой пушистый. Разве это кощунство, когда хочется немного помять его мордочку? — Хах. Звуки существовали до появления ушей. Звуки чертовски стары. Цвета тоже. …Существуют ли цвета, которые не видят глаза? — Нос чешется. …Это была хорошая царапина… Да, у них ничего не получалось, и теперь они думали о запретных цветах за пределами земной тверди. Корона принимает на себя основную часть психической агонии. Тем не менее, они полагают, что это более или менее подтверждает, что эта маленькая убитая посылка не была какой-то угрозой или заговором против них. Но кто-то должен был её оставить, и они прочитали здесь почти все мысли. Почти. Они смотрят в сторону и без труда находят среди пушистых, коричневых и блестящих чешуек, знакомый темный силуэт. Нариндер всегда умел привлечь их внимание. Большинство последователей восторженно смотрят на ягнёнка или, по крайней мере, стараются казаться внимательными. Но Ламби часто находит Нариндера, который с любопытством наблюдает за толпой. Он помогает читать проповеди и с интересом следит за тем, какое внимание Ламби привлекают те или иные слова, тона или идеи. Их стиль руководства совсем не похож на его собственный, и он признается, что находит новизну в их подходе к завоеванию преданности более тонкими средствами, чем железный террор. Ему нравится наблюдать, что работает, а что нет. Новые идеи восхищают его. Это одна из тех черт в нем, которые заставляют их так беспомощно любить своего мужа. Их соотношение сил делает практически невозможным для них быть равными, и оба в основном смирились с этим. Но Ламби не видел причин, по которым они не могли бы попытаться хоть немного приблизиться к этому, теперь, когда они почти уверены, что он не ненавидит их и всё, что они отстаивают, с мстительным, сокрушительным пылом. В конце концов, компромиссы — краеугольный камень любого удачного брака. И поэтому Ягненок никогда не читает его мысли. Тот факт, что они не пользуются всеми преимуществами, которые у них есть, всё время, кажется, сбивает его с толку, но это — детские шаги. Он ловит их взгляд и устанавливает зрительный контакт с небольшой улыбкой, едва заметной за вуалью. Они слышат, как их собственная улыбка прокрадывается в их голос, прежде чем они ее почувствуют. — И так вся жизнь, на все времена, однажды будет возвращена в Красную Корону, — заключают они, и слушатели в свою очередь бормочут молитву. Ламби закрывает книгу с последним приглушенным стуком, давая сигнал общине расходиться и начинать день. Паства расходится по своим делам, торопясь или не торопясь — это их прерогатива. Все, кроме того, кто ждет их, как и всегда. Они снова спускаются с помоста, чтобы присоединиться к нему, и приветствуют его поцелуем в щеку. Он издаёт забавный смешок, и едва заметное напряжение, вызванное выступлением, покидает их плечи. — Привет, — улыбаются они. — Ты оставил на моем пороге мертвого еретика? — Да, — подтверждает он без малейших колебаний. — Хорошо. …Могу я спросить, почему? Он совино моргает, хотя они совершенно уверены, что именно они должны быть в большем замешательстве. — Не удобнее ли иметь все детали для сбора прямо здесь? — спрашивает он в свою очередь, и они с недоверчивым фырканьем рассматривают этот вопрос. — …То есть, да, в полном теле гораздо больше костей, чем в том, что я обычно набираю в спешке, — соглашаются они. — Но я не думаю, что таскать трупы неверующих было бы идеальной регулярной практикой. Он фыркает. — А почему бы и нет? Вы все равно их убиваете. Не похоже, что ваши последователи не знают об этом. И они являются легким источником мяса. — Повторюсь, мы не занимаемся каннибализмом. — Ты так думаешь? Это был даже не твой последователь, — с недоверием произносит он, и Ламби поворачивается, чтобы больше не вступать в спор. — Я считаю, что небольшое отстранение от того, чем я занимаюсь, необходимо для культа, — хмыкают они. — Чистые кости — это одно. Но они всё равно как-то брезгливо относятся к насилию и трупам прямо перед ними, верно? — Несмотря на все мои усилия. …По поводу трупов, — уточняет он, когда они переглядываются. Они предположат, что он говорит о дележке, потому что супружеское доверие. — Наши последователи должны чувствовать себя здесь в безопасности, Нари, — Ламби кладет руку ему на плечо и ведет его к выходу вместе. — Как будто все эти кровопролития и богохульства не могут доставить их сюда, а мои усилия — это просто неясные вещи, которые я делаю для их же блага там, снаружи. Это полезно для веры. — …Хм. Если вы в этом уверены. — Да. Они счастливы и заняты здесь — зачем им задаваться вопросом о том, чего они не видят там? — они одаривают его улыбкой, которая кажется слишком большой. Во рту слишком много зубов, которые не должны помещаться. Он не может не ответить, кажется, что за всем этим скрывается маленький проблеск обожания или гордости, который читается Короне, как питьевая преданность. Их сердца трепещут. Это пьянящая обратная связь. — Как креативно. Как скажете, — усмехается он. — Как всегда, — весело соглашаются они, выходя вместе с ним на теплый утренний солнечный свет. — Итак, больше никаких трупов на нашем крыльце, хорошо? — добрый юмор на его лице исчезает, и они приостанавливаются. — …Что? Ты со мной не согласен, или…? — замялись они. — Нет, согласен, — говорит он и на секунду вглядывается в их лица. Они не понимают, что именно он ищет. — …Ладно. Что-то случилось? Он качает головой и снова смотрит вперед, выражение лица нейтральное. — Нет, я не верю. Они смотрят на него в упор. Он ничем не выдает себя, кроме того, что иногда щелкает кончиком хвоста, что означает, что он задумался. Возможно, секреты — это та роскошь, которой он хочет сегодня побаловать себя. Они решили, что им придется просто поверить, что если что-то важно, то он им расскажет. И не только как лидер. Они идут в молчании всего лишь короткую секунду, прежде чем Агнец снова заговорит. — Эй, есть ли другие цвета за завесой смертности или Корона просто заставляет меня сходить с ума на минуту, пока я её направляю? — спрашивают они. Нариндер наклоняет голову. — Вообще-то, и то, и другое. — Ох. — Они на секунду задумываются. — Отлично. — Хватит вспоминать непознаваемое, — укоряет он, глядя на них боковым зрением только с третьего раза. — У тебя глаза налились кровью. — Порча. — он тянет за подол флиса и трет морду, в очередной раз благодаря его за то, что он был достаточно мил, чтобы сделать его красным.