Бесстрашный

Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь. © Лис. Маленький Принц.

Запах гнилой влажной листвы ударяет в нос, и Лис громко чихает, распугивая птиц, что прячутся на высоких ветвях давно отцветших яблоневых деревьев. Птицы шумно хлопают крыльями и кричат ему вдогонку на своем языке, проклиная за нарушенный сон, но Лис не останавливается. Лапы сами несут его вперед — по полноводным рекам, готовым вот-вот покрыться корочкой льда, по умирающим в преддверии зимы садам, по опустевшим деревням, куда уже наведались его братья и сестры, вдоволь насытившись. Лис уже месяц бежит от прекрасных садов сакуры и зеленых рисовых полей, прерываясь лишь на короткий сон. Есть совсем не хочется, конечная цель затмевает голод, и он только ускоряется, подпрыгивая рыжей молнией к высоким ветвям деревьев и скача по верхушкам. Луна касается загривка, запускает мягкие лучи-пальцы в жесткую шерсть и гладит ласково, подбадривая. Вот уже сотни лет она сопровождает его верной подругой, такая же одинокая, как и он сам. Луна взирает на него с небосвода, и Лису становится до боли тоскливо, когда та скрывается при встрече с Солнцем, влюбленная безнадежно и невзаимно. — Весь мир — твой родимый дом, — напоминает ей Лис, в какой раз стараясь развеять ее одиночество. — С тобой рядом звезды, ты только оглянись! Почему же смотришь только на Солнце? Луна его не слушает, скрывается, стоит облакам у линии горизонта приобрести чуть розоватый оттенок. Лис наблюдает ее тоскливую капитуляцию почти каждый день, и сердце сжимается. Та не одинока, в отличие от него, но за своей влюбленностью не видит всей той красоты, что дал им Он. Вокруг Лиса никого — лишь темные леса, вязкие болота и люди, чей облик он больше всего желает перенять, но те бегут от него без оглядки, стоит им заприметить пожар хвостов. Люди его завораживают. Он следит за ними годами, притаившись под полом домов. Наблюдает, как те появляются на свет, встают на ноги, первый раз коснувшись травы, как невольно тянутся к солнцу, вырастая. Люди учатся и меняются каждый день. Они встречаются, любят, приводят новые семьи в дом и дают жизни. Закатывают громко песни, так, что слышно в соседних деревнях, плачут навзрыд, взывая к небу, скорбят и любят. Их лица прочерчивают линии морщин, остаются следы рубцов на теле и шрамы в сердце. Лис смотрит на них со стороны и понимает, что вот она мечта, вот смысл жизни, за которым он гонится столько лет. Он устал бродить по миру. Ему в этом теле тесно, хочется из него выбраться как можно скорее, сбросить шкуру и забыть навсегда. Мысль крепнет в сознании, разрастается и пробирает мурашками до самого хвоста. Лис от эмоций взвизгивает и несется быстрее, разрезая холодный ночной воздух. Он почти у цели. Носа то и дело касается тонкий травяной аромат можжевельника. Сладкий, вязкий, пропитанный дождем, ледяными каплями ударяющимся о землю, и пробирающийся сквозь корни растений. Так пахнет только Он. Лис этот запах ни с чем не может перепутать — столкнувшись лишь единожды, он запомнит его навсегда. Дом становится виден ближе к утру, он тонет в бледно-розовом туманном зареве. Лис забирается на широкую лапу ели, что тянется к небу на краю поляны, и, впившись в древесину острыми когтями, вглядывается в темные глазницы окон. Ничего не происходит, и Лис даже сомневается, туда ли его привело сердце. Однако в ту же секунду, как мысль закрадывается в сознание, на подоконнике в приглашающем жесте зажигается свеча. Лис спрыгивает к крыльцу и в почтении кланяется темноте, что взирает на него. — Да будут чисты твои помыслы, — низкий хриплый голос забирается в ушную раковину, обволакивая. Запах можжевельника оседает на шерсти и забивается в ноздри. — У меня душа нараспашку, у тебя же бдительна, — вторит ему Лис, носом уткнувшись в сырые доски первой ступени крыльца и прижав хвосты к земле. — Если в мыслях моих беспорядок, так укажи мне, где я согрешил. Темнота смотрит на него долгую секунду, размышляет. Для Лиса она галдит всеми языками мира, и он терпеливо ждет вердикта. Замок громко щелкает. Дверь тягуче скрипит, отворяясь и приглашая внутрь. Лис не думает — юркает в темное марево, даже не оглянувшись. Согнувшись над столом у окна, Он умело скрябает ножичком по деревянной фигурке, а костлявыми длинными пальцами, испещренными мозолями, проминает древесину, как глину, закладывая у игрушки впадины глазниц, чтобы потом аккуратно вывести в них острием хрусталики зрачков. — Далекий путь проделал, — говорит Он, даже не оглянувшись. Лис невольно поджимает уши, впиваясь в скрюченную фигуру взглядом. Столетия, проведенные на земле, так и не научили не бояться Его. Некрасивое лицо, от которого, тем не менее, сложно отвернуться, скрывается в тени комнаты. Лис вздыхает, вспомнив, как при первой встрече рассматривал глубокие морщины и мудрые глаза, подернутые туманом времени. Он вспоминает их каждый раз, а теперь, оказавшись перед их владельцем, надеется не пересечься взглядами снова. — Путь кажется коротким, если есть цель, — говорит Лис. Рука с ножичком застывает на мучительную секунду, и лезвие снова мягко погружается в древесину. — И какая же у тебя цель? — смеется Он. Лис этим смехом себя не обманывает. Низкий, грудной, тот вырывается из Его тела раскатами грома, под которые на планете вальсируют несчастья. — Как стать мне человеком? Помоги! — просит Лис. — Нет сил моих больше в этом теле быть, тесно. К людям хочу. — А ждут ли тебя эти люди? — Позволь проверить. Не примут меня, так зачем мне по миру бродить, коль нигде я себя найти не могу? — Лис делает шаг вперед, касаясь лапами холодного пола. Его спина вновь сотрясается в беззвучном смехе, и не знай Лис, кто перед ним, давно бы обиделся и оскалился. — Неужто ты сомневаешься в моих замыслах, раз пришел ко мне с такой просьбой? Неужто я перепутал твое обличье, а теперь ты мне на ошибку указываешь, как несмышлёному ребенку? Пугается Лис, жмурится до черных точек перед глазами, но от своих слов не хочет отказываться. Раз уж не суждено ему человеком стать, то пусть он погибнет сейчас от Его руки, чем муки вечные будет нести. — Не сомневаюсь я в силе твоей, — молвит он. Хоть и сильным был Лис и заполучил не один хвост, но он подходит к Нему на дрожащих лапах и утыкается носом в шершавую штанину. — Но нет мне радости на мир смотреть в лисьей шкуре, а коли мольбы моей не слышишь, то жизнь свою я готов добровольно отдать. Он откладывает деревянную фигурку в сторону и поворачивается к застывшему Лису, присев на корточки. Старые грубые руки, спустившие в их мир не одну душу, касаются рыжей шерсти. Лис вздрагивает и открывает глаза, встречаясь с ярко-синими напротив, впитавшими первые лучи солнца и превратившимися в два полноводных океана. Морщины вокруг потухших от времени глаз бегут в разные стороны по потрескавшейся коже век, по щекам, распускаются вокруг уголков побелевших губ. На секунду Лису кажется, что даже до этого чересчур сутулые плечи расправляются и смотрит на него вовсе не старик, а молодой юноша. — Маленький, глупый Гейдзюцу, — голос обволакивает со всех сторон, оседая на поверхностях легким инеем. — Неужели ты решил, что первый ко мне с такой просьбой пришел? Братья твои были тут раньше. Глупцы! Не цените вы, лисы, какой подарок я вам дал, растрачиваете впустую, завидуя людям. Твои братья в могилах давно лежат, потому что не для этого я вас на землю послал. Каждому свое место, каждому свой угол. Лис взгляда не отводит, с каждым словом сердце его только храбрее становится, потому что смотрит он в глаза своего будущего, вгрызаться в него готов острыми зубами. Эти мысли Он с легкостью распознает, ухмыляется в ответ кособокой улыбкой тонких губ, и Лис чувствует, как Он смягчается. Рука на груди теплеет, сердце с бега переходит на шаг, и нет уже в глазах девятого вала, в который Лис готов был нырять с головой, — в них лишь тихий трескучий Северный Ледовитый, который он избороздил вдоль и поперек, гоняясь за ветрами. — Чтобы человеком стать, — говорит Он, — съесть нужно сердца тысячи мужчин. Лис кивает, хоть из груди и рвется предательский лай. Много на нем трупов, годами не пересчитать, да и полюбил он людей, но раз уж такова цена новой жизни, неужто он отступит? Он снова мысли читает, морщинистые губы складываются в полоску: — Нет, жаль мне созданий моих, — говорит Он. — Слишком много сил я вложил, чтобы те по миру ходили. Большая их часть жизнь свою ценит — не то что вы, девятихвостые собаки. Его голубые глаза вмиг становятся темными и пожирает всю ту синь, что плескалась в них до этого. Лис замирает под его руками и жадно вслушивается: — Даю тебе облик людской, пока Солнце не взойдет на службу. Стоит первому лучу коснуться небесной глади, как снова лисом обернешься. Принеси мне сердце человека, что полюбит тебя без оглядки, и тогда поверю я, что ты достоин быть среди людей. А коли не сможешь, обращу тебя в пепел. Лис утыкается мокрым носом в морщинистую ладонь и шепчет: — Спасибо. Запах можжевельника повсюду, он оседает на шерсти, проникает в ноздри. Лис заворачивается в хвосты, как в пушистое одеяло, и засыпает.

— /// —

Языки пламени тянутся к небу короткими всполохами, и Арсений заворожённо наблюдает, как они яркими молниями ложатся на улыбающиеся хмельные лица, как зарываются тенями-складками в пестрые юбки и как рассыпаются на искры, падая на траву. С места, где он сидит — на небольшом срубленном дереве у края деревни, — удобнее всего глядеть, как заливисто смеющиеся девушки с вплетенными в длинные густые косы цветными лентами, приподняв юбки, прыгают через костер. Каждый раз, как одна из них касается травы после прыжка, остальные хлопают в ладоши, растянув губы в улыбках. Они галдят как птицы по утрам, и Арсений не может оторвать от них взгляда. Красивые. Местные принимают его настороженно, изучают взглядами и задают много вопросов, когда Арсений появляется у ворот поздно вечером и говорит, что дом, что пустует на краю деревни, теперь отведен ему; что служит он Павлу Алексеевичу, кому деревня и принадлежит, а работать будет охотником. От предложений присоединиться к уже сформированной артели он вежливо отказывается, потому что «привык на сохатого идти в одиночку», да и о секретах пока не готов рассказывать. Местные мужики на него смотрят как на юродивого, пока в деревню не приезжает Павел Алексеевич и наказ не дает — Арсения не трогать, а то высечет, на удары не поскупится. Поговорить с ним лично не удается, да Арсений и не жаждет. Он догадывается, что Павел Алексеевич не так прост, как кажется на первый взгляд, и, должно быть, он что-то знает о его истинном обличье, но напрямую спрашивать Арсений не решается. Его тело человека кажется ему слишком хрупким и тонким. Зрение мутнеет, и Арсению, привыкшему видеть даже невесомое перышко птицы, что порхает высоко в небе, кажется, что хрусталик глаза затянули паутиной, отчего постоянно приходится щуриться. Первое время ему кажется, что слух он и вовсе потерял — теперь не слышно, как в лесу лось трется мощной спиной о кору деревьев, как в чаще кукушка отсчитывает годы, не слышит, о чем переговариваются местные во дворах, различая лишь мычание и отдельные скрашенные интонацией слова. У Арсения остается лишь обоняние, почти такое же острое, как и раньше, благодаря чему он и решает выходить на охоту. Да и лисья вертлявость в человеческом обличье перетекла в ловкость и грациозность. Первое обращение Арсений встречает на берегу реки. От боли впивается лапами в илистую землю, припадает к земле, скуля и теряя сознание, а как снова приобретает рассудок, то на пошатывающихся ногах, двигающихся скорее на адреналине, подходит к реке и вглядывается в водную гладь. Луна снова рядом. Верной подругой мажет по покрытому испариной лбу, гладит разрумянившиеся от обращения щеки и тонет в сетчатке глаза. Арсений вглядывается в свое лицо и улыбается. Черноволосый мужчина в отражении мягко улыбается ему в ответ. — Здравствуй, — шепчет ему Арсений, чувствуя себя на своем месте. Всю ночь он сидит у реки, изучая новое лицо. Он явно не щадил сил при создании лица: умелыми руками обозначил лоб и четкие скулы, прочертил ровные дуги бровей и впадины глазниц; тонкой кистью обвел веки, намечая лучики ресниц. Пальцем чуть примял нос у самого кончика. Арсений невольно его касается, рассмотрев чуть получше. Лицо в отражении ему кажется чужим и знакомым одновременно. Стоит Арсению заметить, как небо становится на тон светлее, он бросает на отражение последний взгляд и тут же дергается в испуге: его глаза точно такого же цвета, как и у Него — два полноводных голубых океана. Не успевает он толком прийти в себя, как по всему телу прокатывается судорога. Арсений от неожиданности моргает и в ту же секунду уже когтистыми рыжими лапами упирается в траву, подернутую рассветной росой. Звонкий смех разрезает мысли, и Арсений упирается взглядом в бордовый сарафан, с каждым движением напоминающий распускающийся тюльпан. Ирина счастливо смеется, поправляя подол, и бросает на него быстрые взгляды, полные всполохов высокого костра. Подружки вокруг нее, с раскрасневшимися от возбужденной игры щеками и щебечущие только на им понятном языке, словно маленькие птички на самых нижних ветках деревьев, шепчут ей на ухо. Ирина только гуще краснеет, прикрывая лицо аккуратными, несмотря на работу в поле, ладонями. Она вся словно пропитана жаркими лучами уходящего лета. Арсений неосознанно задерживает на ней до неприличия долгий взгляд. Люди прекрасны, он никак не может ими налюбоваться. Волнующие, эмоциональные. Он в них проваливается с головой, мечтая стать таким же. Живым. — Не хотите прыгнуть через костер? — смеется подруга Ирины, имени которой Арсений не помнит. В ее глазах смешинка танцует мазурку — он улыбку возвращает обратно: — Отчего же не попробовать, — смеется он. Парни, застывшие у покосившейся околицы, громко ему свистят, и Арсений машет им рукой. Он вскакивает с бревна и отходит от костра, примерившись, разбегается, босыми ногами ступая по прохладной земле, и отталкивается в прыжке, чувствуя тепло, кусающее за пятки. Девушки хихикают. Ирина бросает на него быстрый взгляд, смущенно отворачивается, пуще краснея. — Вот же рисуешься перед девицами, Арсений. — С правой руки подходит кузнец Сергей, головой качает, но улыбается хитро и сам поглядывает на девушек смоляными глазами. Даже рубаху белую натянул похвастаться. — Да почему же не покрасоваться, если могу, — Арсений разводит руками и смотрит на костер. — Приглянулся ли кто? — Сергей уж было понятливо кивает, но Арсений вмиг отметает все его догадки: — Не хочу я пока, друг мой, страсти поклоняться. Арсений помнит главное условие, и ему бы упасть в ласковые нежные руки, заручиться доверием, а там и любовь придет, да только от этих мыслей заливистый смех девушек вдруг становится не в сладость. Арсений и сам в своих чувствах видит полные противоречия, да ничего поделать с этим не может. — Ишь ты, на голову нам какой свалился! — восклицает Сергей, упирая руки в бока и низко посмеиваясь. — А Ирина на тебя уже глаз положила. Ты к ней приглядись, неплохая девка, хозяйкой хорошей будет. Арсений бездумно кивает головой, авось Сергею надоест и он отстанет со своими сватаньями. — А то уведут! — продолжает тот. — Кто же уведет? — Да хотя бы наш Антошка. Антона, сына конюха, Арсений практически не знает. Он уже и не вспомнит, когда видел его в последний раз, потому что днем скрывается в лесах в обличье лиса, прикрываясь охотой, а после захода солнца бродит по засыпающей деревне. Антона в это время уже загоняют домой. — Так Антошка юн совсем, куда ему жениться, — смеется Арсений. — Да ты совсем, Арсений, одичал. Антону в этом году восемнадцать исполнилось, вымахал два метра росту. На отца сверху вниз смотрит. Пора уже о семье думать, вот он на нашу главную красавицу глаз и положил. — Не уведет, не бойся, — Арсений мягко улыбается. Посмотреть на сына конюха даже интересно. Арсений помнит его коротко стриженным неуклюжим мальчишкой с вечно заплетающимися ногами. Неужели дорос до конкуренции с ним? — А вот и он, — Сергей, будто прочитав его мысли, кивает Арсению за спину, и тот, не в силах скрыть любопытство, оборачивается. Антон похорошел — вытянулся, разросся в плечах. С лица сошла детская припухлость, во взгляде появились уверенность и напускная бравада, за которыми все равно проглядывает юношеская уязвимость. Арсений скользит по нему взглядом, и где-то глубоко в его лисьей душе колется зависть, потому что Антон красивый. Белая рубаха с расписной строчкой внизу подчеркивает копну пушистых вьющихся волос, оттеняет чуть румяные от жара костра щеки и блестящие пухлые губы. От того неловкого мальчишки ничего не осталось. Антона окружают деревенские парни, с которыми Арсений общего языка пока не нашел, но уже о них наслышан. — Какой мóлодец! — Арсений поворачивается к Сергею. — Всех невест сейчас соберет, ты сам не зевай! Сергей чешет затылок и, подтянув узелок рубахи на животе, машет Арсению рукой, дескать, «правильную мысль ты мне говоришь, пошел я». Арсений смотрит, как тот разбегается и прыгает через костер, смешно подтянув ноги к туловищу и сжав кулаки для пущей храбрости, а сам невольно поглядывает на Антона, со стороны которого доносятся низкий смех и громкие разговоры. Тот отрицательно мотает головой на чьи-то слова и неожиданно выхватывает взгляд Арсения. Его глаза кажутся совсем черными угольками, в которых Арсений ловит хитрую смешинку. Он улыбается в ответ. Лис внутри навостряет уши и бьет хвостами по ребрам. Тук-тук-тук. Арсений отворачивается, не в силах пока распознать эмоцию.

***

Ветка ломается с глухим резким звуком. Олень вскидывает голову и замирает, всматриваясь в темную чащу перед собой. Лис, сдерживая лай, который вот-вот вырвется наружу, бьет бесшумно хвостами по траве и прижимается ближе к земле, готовый вот-вот сорваться с места и вцепиться острыми клинками зубов в беззащитный бок. В предвкушении кровь разгоняется по венам, зрачок расширяется. Лис отталкивается от земли. Олень реагирует медленно. Заторможенно смотрит на него большими глупыми глазами, не двигаясь целое мгновение, которого достаточно, чтобы сократить расстояние между ними, вцепиться когтями в бок и впиться зубами в шею. Горячая кровь наполняет глотку. Олень пытается его скинуть, вставая на дыбы и путаясь рогами в ветках. Лис хватку усиливает, пуще прежнего вгрызаясь в шею и выжидая, когда жертва выбьется из сил. Олень кидается на землю и пытается прижать обидчика, повалившись на раненый бок, но Лис считывает его планы быстрее и перекатывается на другую сторону. Он чувствует, как кровь попадает на белый воротничок грудины. Это немного злит, но выбора нет. Олень выбивается из сил быстро, Лису даже не надоедает ожидание. Пару раз тот еще дергает длинными сильными ногами, а потом стихает, уронив голову. Лис грациозно спрыгивает на землю, отряхиваясь, и смотрит на небо. Косые лучи пробираются сквозь шапки деревьев, оставляя солнечные дыры. Полдень. До деревни верст шесть, не меньше, и ему бы успеть дотащить тушу до повозки до обращения. Человеческих сил на такую ношу не хватит, поэтому нужно поторопиться — он впивается зубами в заднюю ногу и дергает вперед. В человеческом теле он едва бы сдвинул тушу на сантиметр, но в шкуре Лиса сил прикладывать практически не нужно. Дорогу усложняет только неприятный запах, щекочущий ноздри, благодаря которому ориентироваться в лесу становится сложнее, но вместе с привычным обличьем к нему возвращаются и зрение, и слух. Лес за это время он выучил как свои пять пальцев. Красивых человеческих пальцев. Ориентироваться в нем легко, и, чтобы прийти в деревню не с пустыми руками, прикладывать силу не нужно. С каждым выходом на охоту Лис догоняет пару зайцев, норок, лосей. Кабанов обходит — за ними хоть и легко угнаться, но те вызывают у него лишь отвращение своими оглушительными визгами и вонью. Этот олень будет вторым. Первого Лис принес в деревню ближе к зиме, практически сразу после своего поселения. Хотел задобрить местных и показать, что охотник из него неплохой, с ним зимой и голод не страшен будет. Мужики только головы чешут, не понимая, как один дотащил, да что тут докажешь. До повозки остается версты две, не больше, когда Лис слышит, что поблизости кто-то есть. Он так сосредотачивается на своей добыче, что совсем забывает о дороге неподалеку и что рядом могут быть люди. Навстречу ему идет мужчина. Лицо его из-за плотных веток деревьев Лису удается разглядеть не сразу, но когда он понимает, что перед ним Антон, сын конюха, то становится поздно — тот замечает его рыжую шкурку среди зеленой травы и сам замирает, сжимая в одной руке ружье, в другой — палку, которой, судя по всему, отодвигал траву на своем пути. Лис выпускает из пасти ногу оленя и шипит от досады, не от страха. Добычу теперь придется бросить, иначе по деревне пойдет слух. — Тише, тише, — шепчет Антон, выставляя палку перед собой. Лис слышит, как тревожно начинает биться его сердце. — Я тебя не трону. Разойдемся же с миром. Лиса подобное обращение смягчает, к нему обращаются как к человеку, но Антону он не доверяет — ружье в его руках выглядит угрожающе. Хоть Лис быстр и ловок по сравнению со своими братьями леса, да получить пулю в бок не хотел бы. Антон отводит ружья за спину и сворачивает с дорожки, по которой шел, но взгляда с Лиса не сводит. Он явно удивляется, когда видит тушу оленя позади, но вряд ли догадывается, что Лис тащил его через весь лес. Стоит Антону скрыться в чаще, как Лис срывается с места и несется к повозке, добираясь до нее минут за десять. Скоро солнце сядет, и он, подгоняя лошадь, вернется в деревню. В этот раз с пустыми руками.

***

У Арсения все из рук валится. Он громко шмыгает упрямым носом и отводит слезящиеся глаза от лампадки. Пламя лишь сочувственно моргает ему в ответ. Арсений проводит по влажным щекам прохладными ладонями и громко выдыхает. В ту же секунду в печи начинает дрожать крышка небольшого чугунного котелка. Арсений кочергой вытягивает его на подставку и льет вскипяченную воду в чашку, где на дне плавают порубленные листья мяты. Сегодня обращение проходит тяжело, и Арсений ломает голову, почему так происходит. Август заглядывает к нему в окно последними лучами и засыпает за макушками деревьев до следующего лета. На деревню опускается ночь, уже немного прохладная, ветреная. Арсений открывает ставни, пропуская прохладный воздух в избу. Пламя лампадки начинает пританцовывать, качаться из стороны в сторону. А у Арсения душа не на месте. Все внутри дрожит от предвкушения неизвестно чего, колется и трепыхается, касаясь ребер. Ему хочется выскочить из дома и побежать по дороге; хочется почувствовать силу в ногах и руках, пустоту в голове, как хорошо и свободно в теле, которое сегодня ломит и шатает из стороны в сторону. Арсений так погружается в свои мысли, что не замечает осторожный стук. Он предусмотрительно прикрывает ставни и босиком спешит в сени, отворяя дверь. Антона в последний раз он видел месяц назад, а потому очень удивляется, разглядев на пороге его взволнованный силуэт. Тот шагает с нижней ступеньки, вырастая на пороге, и становится выше Арсения чуть ли не на голову — ему приходится чуть приподнять подбородок. — Отец захворал, — говорит Антон. — Катерина говорила, что ты ей в прошлый раз с головными болями помог, может, и для отца моего что из трав есть? Помоги, прошу, второй день лежит. Арсений понимающе кивает. Кто он такой, чтобы в помощи отказать? Он подходит к большому сундуку у кровати. Арсений в лекарствах не силен, в лисьем обличье интуитивно выбирает, как та или иная трава поможет, а потому собирает всего понемногу. — Что его мучает? — спрашивает он, хотя уже и сам догадывается. От Антона, просидевшего с отцом, судя по всему, не один день, пахнет головной болью. Тяжелой, мучительной, словно зажали череп в тиски и давят с двух сторон. Антон неловко топчется на пороге. Оглянувшись, Арсений ловит уставший взгляд и повторяет вопрос. — Голова болит. Петровна сказала донник пить, да только хуже все стало. Арсений качает головой: — Глупость какая, — шепчет он себе под нос, а Антону в руки протягивает небольшой холщовый мешочек. — Вот травы можжевельника и мяты. Завари и дай настояться. Открой окна в доме пошире, пусть ветер всю болезнь из дома выгонит, а отвар отец перед сном пусть пьет. И никаких донников! Антон на его слова кивает, изучая внимательно травяной сбор у себя в руках. Свет лампадки чертит ритуальные танцы на его лице, зарываясь в волосы и опаляя рубаху брызгами, и Арсений снова невольно любуется. Не видел он еще человека прекраснее, даже красота Ирины вмиг кажется бледной тенью. Не смогут с ним тягаться ни поля Шибазакура, по которым Арсений несся к северным землям континента; ни укрытая снежной шапкой Фудзияма, на которую он смотрел столетиями; ни небесные озера Алтая, утопающие гейзерами к центру земли. Все это Арсению кажется невзрачным и серым по сравнению с красотой человека, что внимательным взглядом зеленых глаз изучает его лицо. — Спасибо, — говорит Антон, а потом совершенно неожиданно для Арсения сжимает его острый локоть. Горячие пальцы сквозь рубаху прожигают дыры. У Арсения из груди рвется улыбка. Антон уходит, а вместе с ним за дверью скрывается все то беспокойство, что его мучило. Мышцы вмиг расслабляются, в голове становится пусто. Арсений ложится на кровать и смотрит, как из-за тучи вновь выходит Луна.

***

Белье белыми облаками расплывается в ручье. Ирина его подхватывает, отжимая воду, поправляет расписной платок на голове и складывает постиранное аккуратными стопками в глубокую корзину. Прохлада щекочет ноздри, первый пожелтевший лист срывается с ветки и медленно вальсирует на рыжую макушку. Лис его смахивает, раздраженно дернув ушами, притаившись в кустах на противоположном берегу, и вслушивается в певучий звонкий голос, что разлетается по округе, пропадая в верхушках деревьев. Ее движения едва ли не танец. Легкие, воздушные, отточенные. Ирина бьет «белым облаком» по большому камню, словно упражняется в игре на бубне. Антон сидит на камнях рядом, вытянув длинные ноги, подставив лицо солнцу, и слушает, что Ирина ему говорит. На его лице застывает задумчивое отстраненное выражение, и, к своему удивлению, Лис понимает, что его сознание терзает не тема диалога, а именно загадка того, что тревожит Антона. — Воздвиженье скоро, — долетает до Лиса. Он смотрит, как Ирина, повернувшись к реке спиной, упирает руки в тонкую талию. — И что? — хмурится Антон. — Как что? Гадания на суженого будут. Узнаю, кто мужем моим станет. Антон ей мягко улыбается. — А если это будет Данила, что седьмого дня в том месяце все твои цветы помял? Ирина только головой качает и от него отворачивается, смущенная и, как кажется Лису, огорченная. Он-то ее намек прекрасно понимает, да вот может, Антону смышлености не хватает или же сам не хочет понять. — А если Данила будет, — продолжает Ирина, погружая последнюю тряпицу в воду и проходясь по ней мыльным раствором, — то уж лучше я в монастырь уйду, но жить с ним для меня мукой будет страшною. Антон на ее слова только шире улыбается, вскакивает с места и подхватывает тяжелую корзину. — Не бойся, Ирина, — успокаивает он. — У нас в деревне женихов завидных много, будет у тебя муж лучше всех. Ирина, то ли желая его заставить ревновать, то ли не подумав, говорит: — Арсений, охотник, чем не жених, да никак выбор не сделает. Сердце Лиса запинается на секунду, и весь он обращается в слух. — А с чего же ты взяла, что он себе непременно невесту ищет? — спрашивает Антон. — Так лет ему сколько уже. Тяжело одному с хозяйством управиться, а мужчина он толковый, рукастый. О семье пора думать. Антон на ее слова только плечами пожимает. Лису кажется, что тот хочет возразить. На лбу снова пролегает глубокая складка, свидетельствующая о задумчивости, но Антон ничего не говорит, лишь корзину другой рукой перехватывает, помогая Ирине перебраться через упавшее дерево. Лис выходит из своего укрытия и подходит к воде. Та бежит быстро, спотыкается на порогах, разбиваясь маленькими лавинами. Он опускает в нее морду и пьет, утоляя резко накатившую жажду. Сердце шумит в ушах.

***

Колеса телеги тихо поскрипывают на ухабах, шуршат выцветшей сухой травой. Арсений поводья держит крепко, подстегивает лошадь, чтобы та шла быстрее, не засыпала на ходу. Позади него — пара зайцев, три утки и тетерев, а потому в деревне показаться не стыдно. От охоты он устал и с радостью бы обменял добычу на кувшин парного молока и ватрушки с вишней от Светланы, да та наверняка все свои угощения вынесла на широкие столы в честь Воздвижения. Маленькая деревушка гудит, шумит песнями и гуляньями с первыми лучами солнца. Арсений уходит из деревни под заливистые раскаты песен, зазывающих добро в дома, и сам так хочет остаться, понаблюдать, как люди будут на празднике гулять, да нельзя. Возвращаясь, он тут же видит, как девушки в хрустящих от чистоты рубахах выносят угощения к столам, как улыбаются и заглядывают в глаза, ища приглашения потанцевать. Сам он заносит свой улов в дом, где женщины готовят еду, а потом выходит во двор и становится у дерева, наблюдая за гуляньями. Арсения забавляет, как люди верят в приметы, как пересказывают друг другу сны, находя в абсолютной бессмысленнице ключики к мучающим вопросам. Он смотрит, как девчонки нарезают пироги с капустой, как раздают их подходящим парням, скоромно заглядывая им в глаза и краснея. Все это Арсения умиляет. Он смотрит на Ирину, что сегодня свекольной помадой подвела губы, и уже было решается к ней идти — Арсений не испытывает ничего, кроме неподдельного восхищения ее красотой, но ее сердце он желает заполучить. Вот только его окликают, и Арсений останавливается, растерянно смотря на подошедшего Антона. Тот хлопает его широкой ладонью по плечу и улыбается так искренне и солнечно, что он совсем теряется. — Видел твои трофеи. Никто из деревни так много добычи не приносил, а ты тот еще лис! — говорит Антон. Во рту пересыхает. На секунду Арсению кажется, что Антон все знает о его истинном обличье и теперь его раскроет, но тот никак не меняется в лице, вглядывается добрыми глазами и просит: — А научи меня так же охотиться? Арсений лицо держит, никак себя не выдавая. — А зачем мне тебя учить, если я и один прекрасно справляюсь, да и секреты свои не хочу никому выдавать. На то они и секреты. Антон хмыкает и прислоняется плечом к грубой коре дерева, совсем не обращая внимания на хороводы рядом. Арсений же на Антона не смотрит и пытается зацепиться взглядом за гулянья перед собой, но те расплываются яркими пятнами. — Обещаю никому их больше не рассказывать, — мягко говорит Антон, а Арсению кажется совсем другое. Он начинает тонуть в своей подозрительности, вступив в нее как в зыбучие пески и не находя силы выбраться. Ему в словах Антона слышится намек, и, может, тот действительно говорит уже не об охоте, а об одном большом и страшном секрете Арсения? — Мои секреты только мои, — настаивает Арсений, и любой другой уже бы ушел и не мучил просьбами, потому что тон у него серьезный, но Антон остается. Арсений чувствует, как тот мажет взглядом по его мочке уха, перепрыгивает на плато скул, усеянных родинками. Щеки начинают предательски краснеть, и Арсений невольно сглатывает от досады. Держать маску на лице получается из рук плохо, а может, все дело в Антоне. Тот стоит так близко, что чувствуется тепло его тела. — Откуда ты такой к нам пришел? — спрашивает Антон. — Издалека, — отвечает Арсений. Никто никогда не узнает, сколько верст ему пришлось пройти по миру, чтобы здесь оказаться, и какая дорога раскинулась впереди. — А почему у нас решил остаться? — Понравились вы мне, вот и решил, — говорит Арсений и не лукавит даже. Правда же понравились. — Приятно слышать, — кивает Антон и наконец-то взгляд отводит. Арсений выдыхает. — Невесту выбираешь? Арсений понимает, откуда такой вопрос, да и со стороны так действительно может показаться, но ему и жениться не надо — лишь завоевать сердце и навсегда обернуться человеком. — А ты выбираешь? — увиливает он от вопроса. Антон пожимает плечами: — Нет. Вот и ответ. А сам смотрит на Арсения внимательно, заискивающе, будто ждет чего-то. — Молод ты еще, — кивает Арсений. — Невелика у нас разница в возрасте. — А ты уж прям знаешь, сколько мне лет? — удивляется Арсений, а внутри посмеивается. Антон даже не догадывается, насколько он его старше. — Точно не знаю, — улыбается Антон. — Да думаю, лет шесть-восемь, не больше. Либо ты знаешь секрет вечной молодости. Знает, правда же знает. Арсений опять от случайной фразы напрягается, да только реагировал бы Антон на эти разговоры не так — переживал бы, боялся, зная, кто перед ним. А тот лишь расслабляется и смотрит большими чистыми глазами. Арсения эти гляделки выбивают из колеи, и он старается себя отвлечь разговорами. — Найдешь себе жену достойную, а пока наслаждайся. Антон ничего не отвечает. Ирина оборачивается к ним, держа на широком расписном подносе пирог, протягивает, намекая, но Арсений лишь головой качает — кусок в горло не лезет. Антон тоже с места не двигается. Ирина хмурится едва заметно, а потом от них отворачивается, пряча лицо. — Влюбилась, — кивает Антон. — Ты уж ее не мучай, скажи о намерениях. — Так я же тут причем? — посмеивается Арсений. — Она уже столько намеков в твою сторону дала, не счесть. — Быть такого не может, — возражает Антон. Арсений посмеивается. Смешной мальчишка! Он от Ирины чувствует лишь легкий интерес в свою сторону, который превратить бы в сильное и глубокое чувство ради своей выгоды, но пока это лишь легкая, едва заметная тень. Словно поняв, что разговоры о ней идут, Ирина подходит к Антону и тянет его за руку, вовлекая в хоровод. Арсений ему вдогонку шепчет: — Вот видишь! Хотя у самого внутри разрастается горькое чувство, маленькое и липучее. Самый настоящий репейник в сердце. Антон на его слова корчит лицо, но в хоровод ныряет.

***

Лис зарывается в листья так, что виден лишь нос. Пахнет влажной землей, гнилой травой, прошедшим днем дождем и Антоном, что сидит на берегу реки, отложив отцовское ружье в сторону. Солнце перевалило за зенит, медленно катясь к западу, но Антон никуда не спешит, смотрит себе на ровную водную гладь и думает о своем. Лис хочет залезть ему в голову, порыскать там в поисках ответов и посмотреть, что же происходит в его мире, но он нерешительно замирает в соседних кустах, боясь быть замеченным. Антон дела отца не продолжает и упорно ходит в лес, и Лис задается вопросом — не хочет ли тот специально с ним пересечься, выведать секреты? Охота у него идет неважно, хотя с каждым разом все лучше. Лис пересекается с ним, оставаясь незамеченным, и подмечает, что тот уже увереннее держит ружье, что ступать научился почти бесшумно, да и целиться выходит лучше. За месяц Антон приносит пару уток. Негусто, но для новичка неплохой результат. Опыт придет, нужно просто сжать зубы и не отступать. Лис смотрит на Антона и видит в нем этот самый стержень — он не отступит, если решит посвятить этому жизнь. У него у самого неподалеку припрятана добыча — две утки и заяц, за которым пришлось погоняться, уж больно быстрый был, — а потому Лис со спокойной душой наблюдает. Для него Антон — ожившее полотно. Даже сидя и смотря на реку, он кажется подвижным. Лис видит только профиль, но даже по нему удается считать мелькающие на лице эмоции. Вот Антон хмурит брови, бросая взгляд под правую руку, где брошено ружье. Думает об охоте, да и вряд ли себя хвалит. Лицо разглаживается, взгляд становится мягче, спокойнее. Думает ли он о доме? А быть может, об Ирине? Лис так увлекается происходящим, что не замечает, как поднимается с места. Ветка под одной из лап с хрустом ломается, и Антон оборачивается в его сторону, хватаясь за ружье как за спасительную соломинку. Лис застывает. Дуло глядит на него двумя черными дырами, а он почему-то не уносится со всех ног, почувствовав опасность. Глядит в две черные воронки и ждет, когда раздастся хлопок. Антон не стреляет. — Странная животина, — бормочет он. — Ты что стоишь, дурень? Лис на обращение фыркает. Так его еще никто не называл. Антон непонимающе пялится в ответ. — Бешеный, что ли, — ружья не отводит, всматривается, пытаясь понять, почему животное продолжает стоять. А Лис и сам не знает, но просто в одно мгновение его примагничивает к земле. Он рефлекторно опускает невидимые восемь хвостов, зарываясь ими в листву, и только один приподнимает, путая. Вряд ли Антон что-то слышал о таких, как он. Тот стоит так еще несколько минут, а потом неожиданно для Лиса отводит ружье и из кармана широких льняных брюк вытаскивает кусок хлеба, садясь на корточки и протягивая. — Может, ты голодный? — спрашивает Антон. Лису хочется засмеяться. Своим уже привычным человеческим голосом. Но из горла вырывается лишь тихий лай. Антон от него дергается, но руку не опускает. Лис не подходит, мало ли. Ему есть не хочется, а уж тем более хлеб, который неизвестно сколько в кармане лежал, но вот что будет делать Антон потом — узнать хочется. Он выжидает, пока тот положит хлеб под ноги и отойдет на безопасное расстояние, а сам медленно подползает к угощению, хватает его зубами и спиной отползает. — Я бы еще дал, — оправдывается Антон, разводя руками. Что за человек такой попался ему на пути? Оправдывается перед лисицей. — Да нечего. Лис в благодарности склоняет голову, носом чуть ли не утыкается в землю. Необъятное доброе сердце Антона его поражает. Он лает звонкое и совершенно непонятное человеку: — Спасибо! И уносится в лес, чтобы позже вернуться и забрать из тайника добычу.

***

Антон повсюду. Арсений встречает его постоянно, стоит только вернуться из леса после охоты и выйти из дома ближе к ночи, чтобы посмотреть, как зажигаются звезды в небе. На всех гуляньях тот оказывается поблизости, и Арсений привыкает. Мир начинает крутиться вокруг одного конкретного человека, и не то чтобы Арсений против. Ему хочется знать, что тот думает, что делает, что любит. Антон становится приятной константой. Антон легкий. С ним не нужно искать тем для разговора — тот сам начинает говорить, ничего не требуя. Подходит при встрече, жмет руку, и так легко на душе становится, что Арсений за это чувство цепляется и не отпускает. Его спокойствие и доброта подкупают, и если в обличье человека Арсений смягчается быстрее и отбрасывает все сомнения, то будучи Лисом долго борется с инстинктами, наблюдая за человеком со стороны. Ему постоянно кажется, что Антон с ним играет. Юный охотник, который выбрал самую жестокую стратегию — сначала приручить, а потом направить дуло в лоб и выстрелить. Лис до самой зимы отказывается приближаться. Ярким рыжим костром горит вдалеке, не отводя взгляда и вызывая у Антона одновременно восхищение и досаду. Тот упорно приходит в один и тот же час — в четыре дня, — приносит ему угощения, доверчиво вытягивает руку, мягким взглядом приглашая подойти поближе, и расстраивается, когда Лис только ухом ведет, дожидаясь, когда «подарок» оставят на безопасном расстоянии. Антон в такие встречи молчит и лишь уходя прощается, как с человеком. Лиса это сильно подкупает. Антон не сразу смекает, что ружье пугает. Для него, человека, оно не внушает страха, или он думает, что Лис расценивает оружие как длинную черную палку. Откуда же Антону знать, что никакой перед ним не лис, а кицунэ? А потому лишь только спустя несколько недель начинает ходить в лес не на охоту, а на прогулку. Лис смотрит, как тот садится у реки, оглядываясь на каждый хруст веток и дуновение ветерка. Ждет. И Лис приходит, садится вдалеке и смотрит в ответ. У него к Антону с каждым днем растет симпатия, и хочется уткнуться носом тому в ноги, почувствовать на загривке теплую руку. Лису хочется довериться, но пока страшно. — Арсений, а ты лисиц в лесу нашем видел? — как-то спрашивает Антон. Тот заходит к нему вечером, уже привычно стучит в дверь и просится на чай. За окном шумит ветер, бьет кулаками в окна со всего размаху, и Арсений бросает в печь еще несколько поленьев, боясь, что к утру комната остынет. От вопроса он не дергается, лишь бросает на Антона взгляд, полный внимания, но тот прячется за чашкой чая. На лице у него такое нечитаемое выражение, что Арсений ни капли не волнуется. Это же Антон. — Видел, — говорит он. — А что? Антон пожимает плечами. — Отец говорил, что у нас не водятся, да я вот в лесу с одной познакомился, — говорит и делает глоток. Познакомился. Антон опять говорит о нем словно о человеке. — Чуднáя. — А чем же чуднáя? Арсений улыбается. — Да знаешь, как собака себя ведет. Будто бы ручная, да страх сильнее. В лес прихожу, а она уже там сидит и смотрит на меня, с прищуром хитрым, да и глаза неглупые. Я ей говорю, а она будто бы все и понимает. — Странно, а не бешеная ли? — спрашивает Арсений, а сам ждет, что же про него Антон еще скажет, да и вообще он хочет понять, как выглядит в его глазах. — Скорее бесноватая, — смеется Антон, и Арсению тоже становится смешно, потому что это предположение недалеко от правды. — Хочу ее приручить, — неожиданно говорит Антон. Сердце остро сжимается. Слова попадают в него маленькими стрелами, и Арсений незаметно выдыхает. Он боится, хотя и сам уже понимает, что давно угодил в эту ловушку, и тут лишь счет на минуты, когда Лис сделает последний шаг. Сказанное Антоном неожиданно пугает. — Зачем? Антон пожимает плечами: — Да черт его знает. Свет от лампадки танцует в зрачках его глаз короткими всполохами, и Арсений жадно вглядывается в них, прислонившись спиной к нагретой стенке печи. Перед ним стоит нетронутый травяной чай. В горле пересыхает от чувств, но пить совершенно не хочется. На языке он чувствует горечь. Прожил сотни лет на земле, да так глупо попался в незатейливую ловушку. Арсений поджимает губы, рассматривая Антона. От него взгляд в последнее время оторвать невозможно. Живой, искренний, добрый. Арсений каждый раз не может его разгадать, как бы ни пытался, и столько вопросов копошится в его голове, стоит тому замолчать. — Лисы — дикие животные, — говорит он. — Ты от них ничего хорошего не жди. К нам в деревню наведается, будет кур драть. — Не похожа она на других, — Антон хмурится. — Сам же сказал, что других не встречал, — возражает Арсений. — Может, все лисы такие по своей природе. — Ты прав, не встречал, но говорю тебе, эта лиса другая. Точно с человеком жить хочет. Арсений снова переводит взгляд на чашку. Антон и не догадывается, насколько четко попадает в невидимые цели в его голове. Тот, словно прочитав его мысли — удивительный человек, никак иначе, — кладет руку ему на плечо и легонько сжимает. — Все нормально? Арсений улыбается. — Да. Лицо Антона совсем близко. Трогательное, юное. Тот коротко ему улыбается и осторожно просит: — Ты только когда на охоту в следующий раз пойдешь, прошу, лисицу не трогай. Дорога уже мне стала. — Неужто и сам к ней привязался? Антон молчит, и Арсений обещает: — Не буду.

***

Лапы проваливаются в высоких сугробах. Лис различает знакомую поступь и ускоряется, переходя на бег. В груди разливается радость от встречи. Они говорили несколько часов назад, хоть Антон об этом и не знает, но Лису мало. Ему хочется вцепиться в Антона, утащить его к себе в нору и навсегда оставить. Лис жадный, хоть и пытается в себе это чувство задавить. Антон останавливается у реки, затянувшейся толстой корочкой льда и теперь бегущей под своей надежной броней, покачивая у дна рыб. Лис выбегает к противоположному берегу и останавливается, всматриваясь в высокую фигуру. Ему хочется запрыгать от радости, громко залаять и мягко куснуть за руки, показывая, как он рад встрече, но сдерживает себя: вместо этого ступает на лед и бежит к Антону, а тот даже не двигается, статуей замирает и боится спугнуть. У него в руках небольшой мешочек. Лис знает, что там несколько куриных сердечек, которые он обожает. Он слышит, как под льдом шумит вода, как она толкается в свою броню ледяными потоками, подталкивая вперед. Лис останавливается у края берега, где еще проглядывает жухлая трава, не спрятанная снежным покрывалом. — Здравствуй, — тихо говорит Антон и, смотря в глаза, садится на корточки, вытаскивая из мешочка угощение. Бордовое мясо в порозовевшей от холода руке манит. Внутри все сжимается, и Лис запрыгивает на край берега. Антон вздрагивает, но руки не одергивает, лишь закусывает губу. В его глазах тут же разливаются тепло и ничем не прикрытый восторг. Лис влажным носом касается ладони, принюхиваясь. Он запах Антона уже выучил, тот въелся в нос, ни с чем не перепутать. Пахнет сеном, что хранится у отца Антона в конюшне, немного потом и чем-то еще. Лис бы сравнил этот запах с летом. Теплый, яркий, как солнечный зайчик. Лис осторожно хватается за предложенное мясо зубами и тут же проглатывает, не разжевывая. Антон едва слышно выдыхает, тянется за еще одним кусочком и снова протягивает угощение. Так он скармливает ему все, что принес из дома. С каждым разом восторг становится все ощутимее, но одновременно с тем приходит печаль, что сейчас Лис уйдет. Однако тот садится у ног, не решаясь снова заглянуть в лицо Антона. Невидимые хвосты обвивают его ноги, и Лис чувствует, что он сейчас обрел что-то настолько важное, чего не имел всю жизнь. Оно раскаленным угольком вспыхивает в сердце с каждой пронзительной мыслью — вот он здесь, сейчас, с человеком, который стал для него значить даже больше, чем свобода. Лис чувствует осторожное касание на макушке. Длинные пальцы проводят по шерсти пару раз, и он прикрывает глаза. — Здравствуй, — зачем-то еще раз говорит Антон.

***

Ночь давно опустилась на деревню. Арсений бродит после встречи с Антоном в лесу еще несколько часов, пытаясь успокоиться, но выходит из рук вон плохо. Сердце долбится о ребра с каждой мыслью о нем, и хочется то ли драть волосы на голове, то ли смеяться как сумасшедшему. Арсений не знает. В нем эмоции пытаются найти выход, но они оказываются заперты в человеческой оболочке; и становится отнюдь не легче, когда он подходит к дому и обнаруживает на крыльце Антона. Тот поправляет съехавшую на лоб шапку, разглаживает кафтан и вскакивает с места, стоит Арсению показаться. Щеки от мороза порозовевшие, губы заветрены, и Антона бы отвести в дом, отогреть, да только тот хватает его за руку и шепчет: — Арсений, ну где ты пропадаешь? Я ее приручил! Арсений натягивает на лицо маску удивления: — Кого приручил? — Лису! Ты не представляешь, получилось! — Как же ты ее приручил? — Запасся терпением, — посмеивается Антон, снова поправляя сползающую шапку. — Ты бы ее видел, как хороша! Лис внутри него ведет ушами, внимательно прислушиваясь, тянется к Антону невидимыми хвостами, а у Арсения сердце снова заходится. — Не поверю, пока своими глазами не увижу, — говорит он, понимая всю невозможность ситуации, но Антон на его слова только недовольное лицо строит. — Тебя испугается, конечно, поначалу, но может, и получится. Арсений кивает и зовет Антона в дом, греться. В гостевой комнате холодно, стены совсем остыли, и Арсений просит пока не снимать кафтан — пусть печка прогреется, иначе заболеет. Кидает в огонь поленья и ставит ухватом в горнило горшочек со вчерашней похлебкой. Антон поджигает свечу и говорит о лисице. Его переполняет восторг, и Арсений не хочет останавливать. Антон даже не понимает, какую власть над ним имеет, и от того становится страшно. — И что ты теперь намерен делать? — спрашивает он. — А разве надо что-то делать? — удивляется Антон. — Так для чего же ты зверя приручал? Антон смахивает со лба вьющуюся прядь и говорит: — Неужто ты обо мне такого плохого мнения, что думаешь, я лисицу в каких-то плохих целях использовать буду? — Так-то она тебе и далась для плохих целей, — смеется Арсений. Антон закатывает глаза: — Доверять начала, да не в этом суть. — Он пододвигает предложенную тарелку и со всей серьезностью смотрит на Арсения. — И если ты подумал, что я поймаю ее, чтобы потом на ярмарке втридорога продать, то обидишь меня до глубины сердца. В горле встает ком, и Арсений качает головой. — Не думал я о тебе такого, просто задаюсь вопросом, что теперь делать будешь. Не каждый день дикий зверь становится ручным. — Не ручная она, — поправляет Антон. — Просто ко мне привыкла и доверилась, это разное. А так ее дом в лесу. Арсений кладет в рот ложку и думает, но все его мысли вмиг рассеиваются, когда Антон, дурачась, толкает его носом сапога по ноге. Он ловит его дурашливый взгляд и невольно зеркалит.

***

В «лютый» месяц Арсений понимает, что, должно быть, это и называется любовью. Антон прочно обосновывается в сердце и уходить никуда не собирается. Он во всем, что его окружает, каждая мысль звучит его голосом, и Арсений готов прожить еще пару сотен лет, лишь бы это не прекращалось никогда. Ему ничего не нужно взамен. Он никогда и не попросит, Антона хватает просто рядом. Поэтому, когда тот зовет его на гулянья, Арсений без раздумий соглашается, но только с условием, что присоединится к нему вечером, днем — работа. Запах блинов теплым облаком окутывает деревню. Зима заканчивается, и жители провожают ее со всеми почестями, благодаря за малые утраты. Голод их деревни не коснулся, обошел стороной, и отчасти здесь заслуга Арсения, приносящего чуть ли не каждый день из леса свежее мясо. Тот улыбается, всматриваясь в шумные гулянья, ищет взглядом Антона, и тот, будто почувствовав, вырастает за спиной, едва заметно касаясь поясницы длинными пальцами и приветствуя: — Я думал, ты затерялся в лесах, — смеется он. Арсений разводит руками: — Моя работа! Антон тянет его к столам, заставленным яствами, где уже стоит Ирина с подругами, что сегодня весь день провели на кухне, готовя тесто и начинки. — Изволь пробовать. — Она протягивает деревянную широкую тарелку, на которой высокими стопочками сложены блины. — Очень вкусно, — Арсений ее благодарит, выбирая самый румяный и кладя его в рот. — Я сама готовила, — хвалится Ирина, подружки за ее спиной птичками щебечут, таинственно улыбаясь, и ладонь Антона на его локте чуть сжимается. Арсений переводит на него взгляд. — Пойдем дальше? — говорит Антон. — Дай человеку поесть, — Ирина мягко улыбается, но в глазах у нее разгорается самое настоящее пламя. Она кладет тарелку Арсению в руки, чуть хмуря брови и явно чего-то ожидая. — Спасибо. Арсений от нее отворачивается, снова устремляя взгляд на задумчивого Антона. У того настроение меняется в минуту, и с чем это связано, остается только гадать. За его спиной на краю деревни ставят огромное чучело в ярком расписном платье, надетом на широкую белую рубаху. Жухлое сено лезет из его головы, красные щеки натерты свеклой, и оно взирает, расставив необъятные соломенные руки в стороны, на жителей глазами-пуговицами. — Пойдем чуть в сторону, иначе жарко будет, — просит Антон. Арсений откладывает тарелку, еще раз Ирину благодаря, и идет за ним. Ему бы по-хорошему начать прокладывать свой путь к ее сердцу, чтобы потом навсегда обрести обличье человека, да только с каждым днем эта мысль кажется все более инородной. Ему не хочется тратить свое время на нее, когда рядом есть Антон, которого ему категорически мало. Они становятся у самой кромки леса. Отсюда открывается вид на всех гуляющих, и Арсению даже кажется, что лучше было бы подойти поближе, чтобы все рассмотреть, но Антону он ничего не говорит, лишь становится рядом и смотрит, как вдалеке у изножья чучела складывают сухой хворост для ритуального огня. — Что думаешь? — спрашивает Антон. — Увидят ли ее трагичную смерть в соседней деревне, — зачем-то шепчет Арсений. Антон посмеивается: — Надеюсь, но я не об этом спрашиваю. — А о чем? Антон поджимает губы. Ему явно тяжело говорить, он молчит несколько минут, и Арсений уже было думает, что тот не продолжит, но Антон его сомнения развеивает: — Об Ирине. — А что же мне о ней думать? — Неужели нечего? Арсений переводит на него взгляд, краем глаза замечая, что вдалеке вспыхивает яркое зарево костра. — Красивая, — говорит он, снова отмечая это задумчивое выражение лица. — Так почему ты спрашиваешь? — А уже и спросить не могу? — говорит Антон. — Можешь, да просто неожиданный вопрос. В зрачках Антона он видит блики от пылающего вдалеке чучела, чуть порозовевшие щеки напоминают лепестки сакуры, от которых он бежал еще так недавно, а теперь вмиг любуется. Арсений отводит взгляд, прислонясь плечом к грубой коре дерева. Чучело горит красиво, вокруг него водят несколько колец хоровода, слышится стройная тягучая песня. Арсений запоминает этот момент, пряча его в сердце. — Ты хочешь на ней жениться? — спрашивает Антон. Вопрос кажется Арсению абсурдным, потому что таких мыслей в его голове точно никогда не возникало. — Все только этого и ждут, — продолжает Антон. — А почему я первый раз об этом слышу? — улыбается Арсений. Слухи кажутся ему забавными. Он и вправду хочет сердце Ирины завоевать, да только к этому еще не приступал, с разбегу упав в Антона. — Потому что пропадаешь весь день, — выдыхает Антон. — Я не хочу на ней жениться, — говорит Арсений, а у самого сказанные слова в голове звучат скорее обещанием. Он не понимает, зачем Антон спрашивает. Возможно, видит в нем конкурента, или же… Арсений эти мысли отгоняет. Такого просто не может быть. — Хорошо, — кивает Антон. Его теплая ладонь в то же мгновение обхватывает запястье Арсения. Горячие пальцы, не скрытые рукавицами, оставляют на коже маленькие проплешины-пожары, готовые посоревноваться с огненным столбом напротив. Арсений зачем-то задерживает дыхание и боится даже шелохнуться. Рука Антона осторожно сползает с кисти и ложится в его ладонь, чуть сжимая. — Хорошо, — подтверждает Арсений.

***

— Ты знаешь, я все-таки думаю, что это лис, а не лисица, — говорит Антон, вытаскивая из горшочка вареный клубень картофеля. Арсений заинтересовано поднимает на него взгляд. — Да? И с чего же ты это решил? — А черт его знает, — Антон криво улыбается. Арсений видит, как тот прожевывает мысль, не решаясь озвучить, а сам терпеливо ждет. — Не лисица это. Антон проглатывает картошку, хмурясь. Вперивается взглядом Арсению в лоб и снова думает о чем-то своем, и от этого взгляда хочется или скрыться, или закричать во все горло. Арсений только бровью ведет. Его губы трогает судорога. Антон смотрит на них, и зеленая радужка его глаз мутнеет. Во рту пересыхает. Арсений облизывает губы, и Антон опускает взгляд к картошке на тарелке. Есть совсем не хочется. — Слух до наших краев дошел, — говорит Антон. — С востока войска вражеские идут, князь дружину собирает. Арсений вмиг мрачнеет. — И что же ты удумал? — А то и удумал, — твердо говорит Антон. — Пойду, не могу на месте сидеть, пока наши земли чахнут, пока деревни горят и люди гибнут. Арсений закрывает глаза, проглатывая горечь. Та начинает клокотать в груди. — Не буду тебя отговаривать, — говорит, а у самого душа не на месте. Вмиг хочется лисом обернуться да в лес убежать, чтобы из головы вмиг все страшные картинки пропали, потому что Арсений знает, что такое сражения. Кровь, пропитавшая землю, багровая трава, усеянная доспехами и мертвыми телами, тлеющие пожары — все это настигает его во снах, потому что, увидев один раз, он уже не может от этого избавиться. Антон подсаживается рядом. Он хоть и настойчив в словах своих, но у самого на лице отражается незнание будущего, которое пугает. — Не будешь? — Не буду, Антон, — тихо выдыхает Арсений. Антон касается его теплой ладони и легонько сжимает. — Почему? — А что ты хочешь услышать? — А что ты можешь сказать? — Антон нервно улыбается. Арсений чувствует, как позади него, в окне, Луна протягивает руки, касаясь мягким светом торчащего из-под рубахи края шеи, заплетается в загривок ласково. Горечь внутри не пропадает, но чуть успокаивается, словно он выпил не разбавленную водой травяную настойку. Антон чуть крепче сжимает ладонь, длинными пальцами ведет по выступающей косточке большого пальца. — У тебя храброе сердце, — говорит Арсений, хотя наружу рвутся совсем другие слова. Антон кивает, опуская взгляд, и Арсений буквально видит, как тот набирается мужества, словно услышанное только что укрепило еще одну стену внутри, и теперь ничто ее не сломит. Антон обхватывает его за подбородок и целует. Сердце падает куда-то в пятки, под лавку, просачивается сквозь доски и стремится к центру земли. Арсений чувствует его падение и от эмоций закрывает глаза. Губы у Антона мягкие, теплые. Тот в поцелуе трогательно прижимается, ожидая реакции Арсения, и тот не может сопротивляться — кладет руку Антону на шею, притягивая ближе. — На удачу, — шепчет он, оторвавшись. Антон кивает и снова припадает к губам.

***

Маленькое войско провожают всей деревней на рассвете. Женщины собирают еду, заворачивая хлеб, мясо и молоко в высокие корзины и загружая ими повозку; кузнецы куют острые мечи и ладные доспехи, чтобы ни один клинок не разрубил броню; конюх Андрей выводит из стойла самых лучших коней. Арсений прощается с Антоном ночью — целует крепко, обхватив руками шею, прижимает к себе и обещает, что все будет хорошо. — До встречи, — шепчет он. Прощается на словах, решая ни на секунду от Антона не отходить, и стоит первым лучам солнца разукрасить красным маревом небо, обращается Лисом и притаивается неподалеку у ворот деревни, наблюдая за проводами. Отец Антона прижимает его к себе грубыми руками, шепчет что-то в ухо и тут же идет поправлять седло, сдерживая эмоции. Антон всем улыбается и благодарит за теплые напутствия, Лис всматривается в его, как кажется, безмятежное лицо, но все равно замечает, как тот ищет кого-то взглядом среди провожающих и, не найдя, едва заметно грустнеет. Ирина роняет слезы, утыкаясь Антону в грудь. Нежными руками обхватывает за талию и о чем-то просит. Антон ей кивает, мягко улыбаясь, гладит по голове, как младшую сестру. Лис покидает деревню вместе с войском. Идет вдоль кромки леса, пригнувшись к земле, не может взгляда отвести от человека. Позади эхом доносятся напутственные пожелания, но Лис даже не оборачивается. Его сердце идет впереди, и терять он его не хочет. Солнце уже греет, касается рыжей шкуры теплом, и Лис с удовольствием замечает, как начинает под лапами таять снег, открывая прошлогоднюю жухлую траву. Все вокруг пробуждается, медленно и лениво, и Лис, спешащий за войском, с каждым днем чувствует, как лес ветвями отряхивается ото сна, шевелит почву, делая первые вдохи, и вибрирует под лапами. Антон с дружиной переговаривается, в седле сидит уверенно. Конь под ним идет ровно, послушно, несет навстречу неизвестности в ладном караване, и Лису бы устремиться вперед, глянуть хотя бы одним глазком, где земля сотрясается от лязга орудий, да не может Антона оставить ни на минуту, прикипел. Тот в одно мгновение его замечает. Брови поднимаются, и рот беззвучно вытягивается в букву «о». Лис машет ему хвостом и скрывается, продолжая свой путь уже в тени и наблюдая, как Антон вглядывается в темную чащу. Идут они так чуть больше месяца. Ночами Арсений обращается человеком, себя никак не выдает, прячась в темноте, а днем Лисом следует за войском. Навстречу им идут жители захваченных деревень, которым удалось спастись. Их лица до краев наполнены скорбью и горечью утраты, и глядеть на них тяжело. Враг завоевывает территории, никого не щадя, и с каждым днем все серьезнее становятся думы отважных воинов. Лис все на свете повидал, но сейчас страх становится ощутимее, болезненнее. Ему хочется ухватиться зубами за штанину Антона и потянуть обратно, дескать, «сбереги себя, глупый», но он знает, что тот не отступит, а потому Лис сильнее переживает. Он совсем забывает Его наказ. Тот становится в одно мгновение таким ничтожным и далеким, что Лис даже не возвращается к нему мыслями. Ему кажется, что впереди еще много времени и он успеет отведать сердце человека, что его полюбит. И это будет не Антон, потому что Лис его никому не отдаст, сам полюбил сильно. Не расстанется. Все случается так неожиданно, что Лис и понять ничего не успевает — передняя лапа попадает четко в центр капкана, и тот схлопывается, острыми зубами впиваясь в кость и прокусывая. Он жалобно скулит, роняя слезы на кровоточащую рану, пытается лапу вытащить, но боль только сильнее пронзает и окрашивает кровью оттаявшую землю. Солнце клонится ко сну, и войско останавливается на ночлег, разжигая огонь и разогревая похлебку. Лис смотрит, как последние лучи прорезают верхушки деревьев, слезами обливает металлические зубья и ждет, пока тело сотрясет дрожь и он человеком разожмет ловушку. На его оплакивание в лес заходит Антон. Лис дергается, пытаясь уйти в глубь леса, но капкан не дает. — Тише ты, — шепчет Антон, присаживаясь рядом и широкой ладонью аккуратно обхватывая поврежденную конечность. Лис замирает, глядя поверх его головы, где закатные лучи подсвечивают светлые кудри, пропадая навсегда. — Вот так. Антон прикусывает губу и раздвигает пасть капкана. Лис пищит, дергаясь в лес, чтобы быстрее спрятаться, но Антон не отпускает лапу, удерживая. И в это мгновение по телу проходит волна. Горячая, жгучая и уже привычная лавина накрывает от кончиков ушей и до самых хвостов с головой. Лис невольно закрывает глаза, а в следующее мгновение видит испуганное лицо Антона. Тот от него отпрыгивает в несколько шагов, спиной упираясь в дерево, и в ужасе открывает рот. Он не кричит, не говорит ничего, и от этого только хуже. Арсений прижимает раненую руку к груди, пачкая рубаху, и просит: — Антон, я все объясню. Голос выходит хриплым, трескучим, как сухой хворост. Он не разговаривал много дней, и слова теперь с языка слетают с трудом. Антон от обращения вздрагивает. В его глазах плескается страх, и он оборачивается к лагерю, проглядывающему сквозь деревья маленьким костром. — Что ты такое? — спрашивает Антон. — Антон, я все такой же, каким ты меня знаешь, — говорит Арсений, а у самого в груди девятый вал разворачивается. Он в ужасе, и это чувство обуздать не получается. — Нет, ты не он, — повторяет Антон, выставляя перед собой руки. — Демон ты, вот кто. Арсений кивает. — Коли хочешь меня так называть, то я возражать не буду, — говорит он. — Но это все такой же я, Арсений. Девятихвостый Лис. Кицунэ. Антон хмурится. — Ты не он. — А кто же? — Нечисть, что его облик переняла. — Это всегда был я, — просит Арсений. Рука ноет, он прижимает ее сильнее, но все это отходит на второй план по сравнению с желанием убедить Антона, что никакой опасности от него нет. — Лис, которого ты приручил. Антон хмурится. — Лис. — Да. — Зачем ты за мной идешь? — Потому что ты мне дорог, — говорит Арсений. — Ты же сам меня приручал, забыл, что ли? А теперь от меня отворачиваешься? — Я не знал, что ты такое, — губы Антона дрожат от эмоций, и он их поджимает, превращая в тонкую линию. У него с собой ни меча, ни кольчуги. Он совершенно беззащитен и не представляет, насколько по сравнению с ним уязвим Арсений. — Я тебя не трону, — просит он. Лис внутри него поджимает уши, припадая к земле, облокачивается на раненую лапу и даже не дергается от боли. В темноте ночи Антон бледен и напуган, но с каждым произнесенным словом Арсения тот будто собирается, и складывается впечатление, что он готов слушать. Юный и добрый мальчик, дающий шанс. Арсений начинает: — Много сотен лет назад был я демоном кицунэ, что бродил по свету со своими братьями и людей обманывал. Да не мила мне стала моя доля, потому что полюбил я людей всей душой и решил среди них остаться. Но для этого мне нужно съесть сердце человека, что меня полюбит. А пока днем я буду в шкуре лисицы ходить, а ночью — обращаться человеком. Антон выдыхает: — Ты пришел за моим сердцем. — Нет, — сразу же возражает Арсений, но неозвученная мысль, что Антон любит его, повисает в воздухе. — Твое сердце — самое ценное, что есть у этого мира. Не могу я его у тебя отнять. — Лицо Антона смягчается. — Но ты уже это сделал, — шепчет он. В глазах мутнеет от боли. Ноги перестают слушаться, и Арсений качается в сторону, как пшеница под порывами ветра, но сильные руки подхватывают его под локти и опускают на землю. — Точно могущественный лис? — говорит Антон, отрывая от края рубахи кусок и обвязывая руку. — Местные капканов понаставили, вот ты и угодил. В человеческом обличье Арсений едва ли различает его лицо в темноте, зато белая ткань на руке тут же привлекает внимание. — Спасибо, — говорит он. — Надо рассвета дождаться, обращусь, и тут же все заживет. Антон на его слова молчит, прижимает к себе плотнее, согревая, словно и не боялся до этого, а потом, опомнившись, торопится подняться на ноги. — Теплую одежду принесу, — объясняет. — Апрель холодный, а ты в одной рубахе, заодно и похлебки прихвачу. Ночью они говорят, и Арсений совсем забывает про руку. Он рассказывает Антону про горы. Как они протыкают белоснежными пиками покрывало неба и облака-заплатки, как по ним сходят лавины, бегают горные козы и как к их вершинам хотят попасть люди, что у подножия засевают рисовые террасы. Арсений рассказывает, как в океанах сталкиваются огромные льдины, как киты толкают их своими могучими спинами и выпускают фонтаны брызг. Он рассказывает о событиях, свидетелем которых стал: как разразился Везувий, как пал жертвой в далеком Риме царь, что не распознал в своем друге врага, как общался он с великими умами своего времени, сотворившими математику, азбуку и музыку, и как нес с братьями все знания по миру, отдавая их людям из других стран. И как с каждым годом его сердце оттаивало. Все больше он хотел стать человеком, смотреть на мир их глазами и о зле не помышлять. Антон слушает его внимательно, вдумчиво, и Арсений понимает, что готов в эту самую минуту к ногам этого человека положить весь мир. — У тебя было все, — говорит Антон, стоит Арсению закончить рассказ. Он даже не понимает, насколько далек от истины. — Я был пуст, — возражает Арсений. — И один. Сейчас у меня есть больше, чем я мечтал. В темноте ночи он различает, как Антон краснеет — на щеках яркими китайскими фонариками, которые Арсений видел пару веков назад, загораются пятна, а во взгляде читаются слова благодарности на всех существующих языка мира. — Могу я тебя поцеловать? — спрашивает Арсений. Антон кивает: — Ты так и не понял. Мое сердце ты уже забрал, оно все в тебе. Внутри меня лишь оболочка.

***

Он в панике оглядывается по сторонам, выискивая Антона, но над головой свистят рассекающие воздух мечи. Арсений путается в высоких сапогах, что проваливаются по щиколотки в грязь, и ищет. Враг настигает их на следующий день, как они присоединяются к княжескому войску. Лис наблюдает издалека, как Антон заходит в широкий шатер местного воеводы, а выйдя, сообщает, что в бой они вступают на рассвете, а потому ночь они проводят вместе. Арсений дожидается Антона в поле неподалеку. Тот приходит, как только солнце скрывается за верхушками деревьев, стелет на пока что мерзлую землю кафтан и вытаскивает из-за пазухи еду, что специально сберег. — Боязно? — спрашивает Арсений, отламывая ломоть хлеба. Антон качает головой и улыбается. — Не боюсь, — говорит. — Дело мое правое, а значит, и Бог со мной. Арсений поджимает губы и смотрит, как небо вспыхивает звездами. Антона расстраивать не хочется, потому что Он за всеми приглядеть не может, да и не старается особо. Уж кому, как не Арсению, знать, что даже там, в Мастерской, случаются ошибки. — Я буду рядом, — говорит он. — Не надо. Какая же от тебя польза в лисьем обличье? — удивляется Антон. — Не забывай, что я лиса не простая. — А золотая? — смеется Антон. — На вес золота! Антон качает головой, улыбаясь, обхватывает его ладонь и целует в тыльную сторону. У Арсения от этого простого жеста под ребрами все ломит, и он холодным носом утыкается Антону в плечо. Рубаха пахнет прохладой, мылом и солнцем. Он в этот аромат оборачивается как в пуховую перину, запоминает каждое мгновение, чтобы в памяти хранить. Тишину разрывает громкий протяжный свист. Он врывается в ушную раковину и застывает там гулом. Арсений в испуге дергается, чувствуя, как Антон вскакивает на ноги, выхватывая из-за пояса меч. По лезвию яркой молнией пробегает блик. С противоположного конца их стоянки выходят те, с кем они планировали встретиться ближе к рассвету. Высокие, смуглые. Под толстыми кафтанами блестят металлические панцири, доходящие до колен и украшенные коваными бляхами, на головах — круглые шлемы с наносником, затылок и щеки спрятаны под кольчужными сетками. Арсений видит, как те достают сабли, луки, копья и кинжалы, как на поясе угрожающе блестят в ночи мечи и колчаны со стрелами. Дружина просыпается, воины поднимаются на ноги, встречая чужаков. Сон разом спадает, и в ожидании битвы замирают даже птицы в лесу. Антон встает перед Арсением, загораживая собой. Арсений хватает его за рукав. Больше всего на свете ему хочется схватить его, обернуться Лисом и убежать как можно дальше от всего происходящего. От чужаков пахнет злом, раздором и смертью. Они говорить не будут, набросятся, как голодные шакалы. — Спрячься в лесу, — просит Антон, отталкивая его назад. Арсений не двигается. Ноги прирастают к земле, и теперь каждый шаг кажется непосильным. — Дай мне меч, — просит он. — Нет, — возражает Антон. — Защититься не сумеешь, а я не смогу быть рядом, чтобы тебе помочь, лучше в лес ступай. Он снова толкает его рукой, и Арсений слушается. — В атаку! — раздается рев воеводы. Два слова, и равновесие рушится в ту же секунду. Два слова, и тишину ночи сметает сумасшедший рёв голосов и труб. Два слова, и десятки людей, готовых к смерти, бегут навстречу друг другу, оставив позади все сомнения. В это же самое мгновение чужаки вновь издают громкий клич, трогаются с места и бегут навстречу, наставив клинки. Звук метала заглушает мысли. Арсений не может отвести взгляда от происходящего. Он пятится задом и притаивается за деревом, ногтями до боли вцепившись в жесткую кору. Минуты превращаются в часы, горы трупов растут, складываясь в холмы и пропитывая землю кровью. Антон сражается смело, ни на шаг назад не отступает, оттесняя сразу двоих атакующих. Его меч рассекает воздух с тихим свистом, похожим на гул далекого ветра. Арсений следит за его движениями — твердыми, сильными. Антон храбро отбивается, смахивает рукой пот со лба и уворачивается от падающих на него один за другим ударов, но с каждым часом сил становится все меньше. Насколько его еще хватит? Вместе с этой мыслю, острием пронзающей сознание, вражеская стрела входит Антону меж ребер. Арсений видит лицо врага — скользкое, гадкое. Тот торжествующе улыбается, подходя и вводя ее глубже, с наслаждением наблюдая, как Антон падает на колени. Меч выпадает из руки и глухо падает рядом. Вместе с этим звуком Арсений перестает слышать. Мир схлопывается, обступая лишь Антона. Арсений срывается с места, заплетающимися ногами перебирает по земле, спотыкаясь о тела. На него никто внимания не обращает. Небо окрашивается в бледно-розовый, первый рассветный луч пробирается сквозь темные облака и гонит печальную Луну. В глазах с его появлением тут же темнеет. Арсений перестает видеть ноги, поле, сражение. Он судорожно делает последний вдох, и в следующий момент лапы касаются земли, и Лис в одно мгновение подлетает к Антону. Тот смотрит в небо невидящим взглядом. По груди вокруг стрелы расплывается огромное уродливое багровое пятно. Лис плачет. Боль со слезами вытекает из глазниц, смешиваясь с кровью. Он обхватывает зубами деревянный наконечник и пытается вытащить стрелу, но та прочно застревает в ребрах. Лис чувствует, как слабая, еле теплая рука ложится на загривок, чуть сжимая и притягивая к груди, где из последних сил бьется сердце. — Ты тут, — шепчет Антон. Лис никогда не молился, хотя обращений к Нему знает великое множество. Он мантрой умоляет оставить в живых Антона, «пожалуйста» на всех языках мира превращается в бесконечную песню, и Лис вскидывает глаза к небу, надеясь, что его услышат, но в ответ доносятся лишь громкий лязг орудий и звонкое ржание коней. — Возьми, — шепчет Антон. Его губы совсем теряют красный оттенок, став бледно-синими. Все силы уходят на то, чтобы прижать Лиса ближе к себе. — Отдаю тебе, бери, — судорожно шепчет, и из его горла идет кровь. — Бери сердце, все твое. Лис плачет пуще прежнего. Глупая мышца в его груди сжимается от боли, и он от неожиданности громко скулит, не зная, как справиться с эмоциями. Хвосты лупят по земле, поднимая комья грязи. Антон вжимает его мордой в рану, кровь попадает на язык. Ржавчина и одиночество. Лису это не нравится, он бы никогда не хотел знать, какова кровь Антона на вкус. — Не прощу, если не возьмешь, — шепчет Антон. Лис открывает пасть, замирая. Он не может поверить, что собирается это сделать. Перед глазами стоит не этот Антон. Бледный, слабый. Умирающий. Мозг подкидывает ту осеннюю ночь, когда в деревне были гулянья. Лис помнит его взгляд, в тот момент показавшийся неожиданным, сейчас — нежным, ласковым. Помнит, как пламя костра бросало на веселое лицо яркие всполохи, как широкая улыбка украшала лицо. Этот момент хотелось запечатать в памяти. Лис всхлипывает. У него перед глазами черно-красное месиво, разлившееся уродливым морем. Слюна капает на рану, и Антон со всей силы, что у него остается, прижимает его морду к груди. Зубы вонзаются в порванную плоть, касаясь ребер. — Твое, — шепчет Антон, и это последнее, что Лис слышит.

***

Легкий весенний ветерок касается ступней. Вот же сорванец! Обхватывает осторожно щиколотки, голени. Проводит нежно по бедрам, касается живота, пробираясь под рубашку и пуская по телу табуны мурашек. Он садится у огромной лужи, что выросла за ночь перед его деревянной избой, и знает, что увидит в отражении, а потому смотрит смело, ни секунды не сомневаясь. За это время привык, свыкся. На него смотрит Он. Взглядом голубых пронзительных глаз внимательно проводит по прочерчивающим лицо морщинам, по тонким побледневшим от времени губам, по глубоким паутинкам в уголках глаз. Губы трогает улыбка, чуть беспокойная, настороженная. Он за годы так и не научился улыбаться легко. Камень за ребрами хоть с годами и обточился, но весить меньше не стал, и даже, наоборот, потяжелел. Его съедает тоска, и грусть становится все ощутимее, потому что с каждой минутой человеческой жизни он все дальше становится от смысла, к которому так стремился. Но время пришло, и пора прощаться. Тело за годы ослабло, потеряло былую упругость, ловкость. Руки уже не могут ровно удержать и пера, трясутся, стоит провести по луже кончиками пальцев. Колени ноют, и он упирается ими во влажную землю. — Гейдзюцу, что же ты не рад? — низкий хриплый голос звучит в голове, словно к уху приложили морскую раковину. — Неужто не мил тебе белый свет? — Не называй меня так, — возражает он. — Давно я ушел из страны, где первым всходит Солнце, а потому мое имя в этих краях — Арсений. — Арсений, — смакует, катает рычаще-свистящие буквы на языке и, явно удовлетворившись, продолжает: — Услышал я твои молитвы, а потому и пришел к тебе. — Ты не торопился. — А зачем же мне спешить? Уж не ты ли хотел жизнь человеческую сполна прожить? Голубые глаза наполняются пониманием. Арсений поджимает губы и качает головой, прекрасно зная, какие слова прозвучат, а потому не удивляется. — Устал я. — Устал? — улыбается. — В теле девятихвостой собаки ты испещрил земной шар, взбирался на самые высокие горы в бури и лавины, ты проплывал над Марианской впадиной и чуть ли не нос совал в жерло вулкана из любопытства, а какие-то ничтожные сто лет в теле человека тебя утомили? — Ты знаешь, о чем я хочу тебя попросить. Нет сил больше человеческое сердце в груди нести, тяжелое, огромное. Вдохнуть не могу нормально, больно, потому что все мысли возвращаются к нему, а потому Земля не кажется мне уже домом, — Арсений вздыхает. — Благодарю тебя за эту жизнь, но не мила она мне больше. Я взывал к тебе не первый год, а потому сто лет эти обернулись для меня страшной вечностью. Разреши уйти. В Его лице ни один мускул не дергается. Он слышит, о чем Его просят, а потому на слова Арсения понимающе кивает. — Удивлен, что ты не просишь своего человека вернуть. Арсений мягко улыбается отражению. — Я знаю тебя всю жизнь, а потому о таком и просить не смею. — Правильно, — улыбаются ему в ответ. — Засыпай, маленький Гейдзюцу. Арсений закрывает глаза, и чернота оплетает его со всех сторон, утягивая навсегда в пучину. Сердце вмиг становится легче, словно в груди надули большой мыльный пузырь. Арсений чувствует его грудной клеткой и наконец-то выдыхает. Любовь в нем, все это время бережно хранимая, разливается по небу ярким рассветом. — Каждому свое место, каждому свой угол, — шепчет Он и улыбается, готовя свой главный подарок, который вручит через тысячу лет.

— /// —

Солнце прорывается сквозь тюлевую занавеску, касаясь щек, и Арсений нервно оглядывается на дверь. Ему хочется бежать по потолку в предвкушении, высунуться в окно и крикнуть громко-громко все, что взбредет в голову. В офисе утром никого нет, тишина неспешно гуляет по коридорам, а ему усидеть на месте, как назло, сегодня особенно сложно, и Москва в тон его мыслям шумит за окнами тысячей машин, людским гомоном и суетой. Он этим темпом тут же заражается, вызывая у Сережи взгляды, полные осуждения: — Арс, сядь. Носишься как черт. А как ему усидеть? Арсений уже чувствует, как под ногами расстилается красная дорожка, как раздаются громкие аплодисменты и звучат щелчки фотокамер. Он все это уже видит перед глазами и снова начинает мерить комнату шагами. — А Зохан куда делся? — Отправился на поиски кофе, — ворчит Сережа, прикрывая глаза. — Стас сказал, что через пять минут будут. — Думаешь, сработаемся? Сережа лениво пожимает плечами. — А варианты есть? — Нет. — Вот и не дергайся. Их импровизированный театр в Питере замечают и приглашают в Москву. Арсений собирает чемоданы трясущимися от возбуждения руками и летит на вокзал. Появление импровизации на телевидении все еще кажется чем-то невозможным. Они будут на телевидении! На одном из самых топовых каналов. Он об этом мечтал, и сердце с каждой минутой стучит все сильнее. Неужели это правда происходит? Единственное, что немного омрачает реализацию мечты, — объединение с коллективом из Воронежа. Арсений о будущих коллегах ни разу не слышал, да и по приезде справок не навел. Сережа, который знаком с одним из воронежцев, уверяет, что парни вроде адекватные и попробовать можно. Можно! Арсений по головам пойдет, но все для запуска программы сделает. В дверь стучат, и первым входит невысокий парень в кепке. Он окидывает их быстрым взглядом и тут же улыбается. — Здарова, парни! Я Стас. Нормально добрались? За ним в офис проходит еще несколько человек. Арсений им быстро кивает, ни на ком особо внимания не заостряя, и слушает Стаса, который тут же пускается в объяснение плана работы. Невысокий пухлый парень в очках, представившийся тем самым Димой, садится по правую руку от него на диван и перебивает Стаса, чем Арсения раздражает, но в принципе оказывается вполне сносным. В дверь снова стучат. Арсений переводит взгляд на вошедшего. Высокий, чуть неловкий, лопоухий. — Простите, пацаны. Курил. И в это самое мгновение сердце со всего размаху, не успев затормозить, вписывается в стену. Арсений резко выдыхает. Рука инстинктивно дергается к грудной клетке, но он сжимает пальцы в кулак и, как рыба, выброшенная на берег, открывает рот. — Я Антон, — представляется вошедший. Подходит к каждому, жмет руку. У самого на пальцах куча колец, запястья скрыты под плетеными кожаными браслетами. Арсений застывает на них взглядом, пожимая руку в ответ, а потом поднимает глаза и снова падает. У Антона глаза зеленые, добрые, словно тот поймал в них сачком солнечного зайчика. — Арсений, — представляется, прочищая горло и ловя хитрую смешинку. Антон тепло ему улыбается: — Приятно познакомиться, Арсений.