кодекс чести

Проклятие жжет кислотой почти каждую клетку тела, разливаясь по капиллярам, и Анмициус знает, что это, вероятней всего, конец. Даже так, он все равно не может в полной мере описать свои чувства. Пожалуй, он облажался. Определенно облажался. Это гложет изнутри, добавляя боли, и ему стыдно перед самим собой больше, чем перед кем-либо еще. Потому что все его громкие слова, поступки, даже чертова клятва — все оказалось не более, чем пустым звуком, не принесшим в конечном счете никаких плодов, и это самое отвратительное, что он вообще мог сделать. Болит все тело. Абсолютно. Ломит ежесекундно, отдаваясь звоном в голову, и это не просто тяжело — это невозможно терпеть. Глубокий вдох. Медленный выдох. В черепе отчетливый треск. Анмициус знает, что хочет сделать перед смертью хоть что-то достойное. Хоть что-то, что сделает его существование не бессмысленным. И он, наверно, знает, кто ему сейчас нужен. Когда он находит Нинлера, тот инстинктивно встает в стойку, выдвинув перед собой никогда не выпускаемые из рук кинжалы, и на мгновение он замирает, смотря расширенными глазами на то, как Анмициус беспрекословно падает перед ним на колени и поднимает вверх руки. Безоружный. Нинлер не дышит. Ищет боковым зрением что-то или кого-то — что угодно, напоминающее ловушку — и не находит. Никого, кроме них двоих, мертвенной тишины и хриплого дыхания Анмициуса. Он выглядит отвратительно — метка проклятия расползлась по всей коже, почти не оставляя просветов, и даже левый глаз частично начал подвергаться искажению, едва держа в себе частичку человечности. Зрелище предсмертной агонии и абсолютного отчаяния — нечто разительно отличающееся от того сияющего жизнью и надеждой рыцаря, с которым они последний раз скрестили оружие.. Нинлер даже мысленно не успевает задать себе вопрос — Анмициус открывает рот первым и говорит что-то про ту арену, про их память, что Анмициус не забыл о том, что Бог Смерти обещал Нинлеру, и делает, задыхаясь, короткую передышку. Перед едва слышной, выдавленной через кашель просьбой убить его. Анмициус хочет умереть достойно, принося пользу. Как подобает рыцарю. А еще — быстро и, желательно, безболезненно. Поэтому когда он видит, как Нинлер прислоняет беспрекословно к его шее клинок, он закрывает медленно глаза и непроизвольно — с улыбкой и смиренным ожиданием забвения — шепчет неосознанное «Живи». Искреннее и чистое. Пусть живет хотя бы он. Хоть кто-то. Анмициус хочет спасти хотя бы одну жизнь, даже если эта жизнь принадлежит убийце. Поэтому когда он слышит, как эхом его шепот отразился от голых стен, а холодная сталь так и не коснулась его кожи, он открывает непонимающе глаза. Нинлер перед ним замер — с выражением лица, впервые демонстрирующим что-то кроме пустоты и равнодушия, со сведенными в отчаянии бровями и чем-то, что рвалось освободиться из глубин его взгляда. Чем-то, что было живее всего, что Нинлер в жизни испытал. В этих бесконечно долгих секундах тишины они оба не смели издавать ни звука. Анмициус склоняет с усмешкой голову, когда чувствует, как его тело рассыпается на части. Ровно через десять секунд по пустому помещению звонко и оглушительно громко раздается звон выроненного клинка.