***
Ему было четырнадцать, за окном пестрела осень, а он сидел в залитой послеполуденным солнцем теплице Хогвартса. Бири что-то втолковывал про водоросли и зависимость их свойств от фаз лунного цикла, ученики вяло зевали, разглядывая зеленоватые ошметки, плавающие в банках по центру стола. Взгляд Хагрида лениво блуждал по пространству: мутные стекла теплицы будто отгораживали её от реальности, создавая пузырь, которому было неподвластно время, в котором вязкий и влажно-тропический воздух был наполнен перемежающимися ароматами почвы, трав и сушеных цветов. И вдруг среди всей этой тягомотины его взгляд зацепился за сияющее девичье лицо. Алтея внимательно смотрела на свой пустой цветочный горшок, широко распахнув глаза, и от души улыбалась. Светлые волнистые волосы были собраны в хвост на затылке, а пара выбившихся прядей обрамляли лицо, оттеняя мелкую россыпь веснушек на носу. Это был наверное первый раз, когда именно человек вызвал в нем жгучее любопытство, а не очередное волшебное создание требующее его помощи и заботы. На его памяти люди вообще редко признавали, что нуждались в помощи. А если и получали её, то в благодарность могли запросто всадить нож в спину. «Не делай добра, не получишь зла», — всплыла где-то на подкорке фраза, брошенная сухим ворчливым старикашкой, который кряхтя тащил его на себе из магловской подворотни прошлым летом. Именно там, среди мусорных бачков и гниющих остатков еды, в компании пары пищащих крыс, закончилась его Лондонская прогулка. Отцу эта фраза наверняка бы не понравилась. Он бы придумал миллион способов обелить воришек, разыгравших душещипательную сценку, завлекая Рубеуса в ловушку. Ровно как и миллион причин, вынуждающих их ступить на скользкую дорожку. Будто он не допускал даже мысли, что люди могут быть злыми по своей природе. Но отца больше нет. И поэтому Хагрид лишь сейчас начинал понимать как в действительности устроен мир. Слишком поздно, и к сожалению на собственной шкуре. Алтея подняла на него глаза, все еще восторженно улыбаясь, и, заправив непослушную прядь за ухо, снова продолжила наблюдение за горшком. Проследовав за её взглядом, он с удивлением обнаружил как оттуда выглянул зеленый тонкий прутик. Именно выглянул. Он мог поклясться, что у прутика были глаза, которые очень заинтересованно изучали самого Хагрида. На его крошечной голове шевелились два листика, подобно кошачьим ушам. Этот хитрюга явно что-то замышлял. — А это что еще за черт! — возмущенный возглас Рори, сидящего по правую руку от Алтеи привлек внимание клюющих носом пуффендуйцев и гриффиндорцев, заметно оживив загнивающую атмосферу урока. Малый пригнулся и обвил непропорционально длинными руками горшок с землей. — Прихлопни его! — взвизгнул Пайс, пока Бири отряхивал руки от мела, закончив царапать никому не нужную заметку на доске. Хагрид увидел как маленькие глазки испуганно расширились, а листики плотно прижались к голове. В следующее мгновение зверек бросился наутек, быстро перебирая тремя витиеватыми ножками. Хагрид резко подался вперед, пытаясь защитить беднягу, прикрыв его своими огромными ладонями, но тот оказался шустрее и, перепрыгнув через замок из его пальцев, нырнул в рукав мантии Рубеуса. — Не смей! — раздался звонкий голос Алтеи. Она молниеносно выхватила свою палочку и не дожидаясь пока Рори наконец вспомнит подходящее случаю заклинание, обезоружила однокурсника. Палочка взметнулись в воздух и барабанной дробью покатилась по каменному полу теплицы. Хагрид чувствовал продолжающееся шевеление, которое поднималось по его рукаву, вызывая щекотку, и наконец утихло, когда зверек забрался в один из многочисленных внутренних карманов его мантии. — Рубеус! Только не говорите, что додумались принести на занятие мокриц? — подлетел опомнившийся преподаватель. — Мало вам моей мяты в прошлом году? Бири все никак не мог простить ему глизня, незаметно улизнувшего из сумки. Радужка усердно пропахала всю теплицу, оставляя за собой склизкий ядовитый след, отчего все мятные кустики съежились и засохли еще раньше чем окончилось занятие. — Профессор, так ведь они оглушены. Безобиднее некуда. Хагрид достал из кармана мантии увесистый тканевой мешочек, перевязанный кожаным шнурком, крепкий узел которого уже пытался развязать зеленый маленький пройдоха. — Давайте сюда лукотруса и своих мокриц. Живо! Рубеус, завороженно наблюдавший за стараниями Крепыша, — так он мысленно окрестил лукотруса — нехотя протянул профессору своего нового знакомца. — Вы трое, — Бири смерил их долгим взглядом, — до конца следующей недели будете готовить удобрения после занятий! — Но профессор, я ничего не успел сделать! — возмущенно воскликнул Рори, аж подскочив на месте. Его маленькие глаза, большую часть времени находившиеся в подозрительном прищуре, наконец округлились. — А вы и не должны были пытаться. Здесь у нас занятие по травологии, а не дуэльный клуб, если не забыли! Надеюсь внеклассная работа прочнее закрепит эту истину в вашем сознании. — Будто копание в драконьем дерьме может что-либо закрепить — тихо буркнул парень себе под нос, усаживаясь на место. — Я бы мог отправить вас к директору, и тогда одной лишь работой в теплицах вы так легко не отделаетесь. Как насчет запрета на посещение Хогсмида, скажем, на пару месяцев? А может и до самого Рождества? Вас бы устроила подобная мера наказания? Хагрид прекрасно знал, что человеколюбие или снисходительность были тут ни при чем. Бири настолько сидел в печенках у самого Диппета, что не хотел лишний раз попадаться директору на глаза с очередной проблемой, пусть и не его собственного авторства. Рубеуса удивляло как человек с его азартом нарушать правила и способностью выходить сухим из воды, был настолько нетерпим к школьным проделкам. Тем более что это и проделкой не назовешь — так, чистая случайность. В результате которой, кстати, ему теперь просто необходимо было посетить библиотеку. А если там ничего не найдется о лукотрусах и их повышенном интересе к мокрицам, то может и заглянуть в «Фолианты и свитки» на выходных. Лишь придя к этому выводу он четко понял, что ему ни в коем случае нельзя получить запрет на посещение Хогсмида. — Мы займемся работой в теплицах, сэр. — Алтея обезоруживающе улыбнулась причитающему профессору. — Это справедливое наказание. Спасибо, что пошли нам навстречу. Теперь она бросила быстрый взгляд на Рубеуса и едва заметно качнула головой в сторону преподавательского стола, попутно толкнув Рори локтем в бок. — Мхммм — промычали парни, запоздало понимая намек поддержать ее. Девичья улыбка и тон растопили сердце старика и он, слабо бормоча что-то себе под нос, понес мокриц и лукотруса в свой кабинет, вернувшись оттуда еще в более благоприятном расположении духа, чтобы остаток занятия прошел без происшествий.***
Игнорируя голос разума, ноги сами несли Рубеуса по дороге, пока он не остановился у входа в паб «Три метлы». Это через пару десятилетий Хагрид станет тут завсегдатаем. А сейчас он был просто Рубеус — неуверенный подросток, как никогда остро чувствующий свою отчужденность и инородность, стоя на пороге места, где бурлила жизнь Хогвартской молодежи. Отличаться от общей массы и взрослым не сулило ничего хорошего, а для подростка так и вовсе означало начертить на себе здоровенную такую мишень. А так как фигура у Хагрида и без того была, мягко говоря, примечательная, то и мишень на его спине красовалась пиздец какая здоровенная. — Эй, Руб! Проверь не завалялась ли у тебя в карманах еще какая тухлятина, чтобы нас и отсюда не попросили, — раздался за спиной зычный голос Рори и дружный хохот, подхваченный группой сопровождавших его Хаффлпаффцев. А вот и яркое подтверждение того, почему стоило избегать подобных мест. С самого первого курса он пытался влиться в школьную общественную жизнь, следуя напутствиям отца. Но тщетно. Люди склонны до последнего держаться за свои предубеждения. И будут пытаться заставить тебя поверить в их правдивость. Но ты не должен идти у них на поводу. Ты можешь изменить их мнение о себе или же игнорировать — дело твое, но никогда не подстраивайся под чужие ожидания. В этом был весь отец. Тяга этого неутомимого мага к исследованиям и открытость всему новому подарила Хагриду жизнь, но затем отняла его собственную. И как он должен был менять отношение к себе, когда его все считали чудилой? Даже на Гриффиндоре к нему были холодны. Звезд с неба он не хватал, был робок и замкнут, что шло вразрез с приковывающей внимание фигурой и оттого смотрелось еще нелепее. Раньше Хагрид думал, что Хаффлпафф подошел бы ему больше. Но за два предыдущих года в Хогвартсе он лишь убеждался, что вряд ли вообще нашелся бы факультет, способный принять его с распростертыми объятиями. Где он смог бы почувствовать себя в своей тарелке. Слишком много в нем было человеческого для великана и слишком много от великана для человека. Он навсегда застрял где-то посередине. Может если бы он играл в квиддич, то что-то еще выгорело. Но Рубеус был столь не уверен в воздухе, сколь неуклюж на земле. Большой, неповоротливый, нерасторопный, со странным простаковским говором — он в лучшем случае удостаивался жалостливого умиления, а в худшем насмешек и издевательств. В среднем же сокурсники его игнорировали. Да и если бы ему сказали, что вступление в факультетскую сборную подарит людскую благосклонность, то ему претила сама идея наступать на горло своему естеству в угоду другим. Да и отец был бы очень огорчен. Так почему же сейчас он вновь стоял на пороге «Трех метел», готовый снова ввязаться в эту авантюру? Почему он заглядывал в окно, пытаясь отыскать знакомую копну светлых волос, перевязанных желто-серой лентой, мучительно взвешивая оправданность этой рискованной попытки? «Ерунда какая-то», — подумал он и нахмурившись зашагал вверх по улице в направлении книжной лавки. Пиная упавшие жёлуди и яростно ступая на мелкие лужицы, погруженный в свои размышления, он достиг «Фолиантов и свитков» в крайне скверном расположении духа. Маленький вихрь холодного воздуха проскользнул за ним через открытую дверь и исчез раньше, чем растворилось эхо дверного колокольчика. Проторенной дорожкой он двинулся вглубь магазина к отделу магических существ и уходу за ними, но лишь завернув за угол встал как вкопанный у стеллажа с Авгуреями. В глубине книжного ряда стояла Алтея. В длинном канареечно-жёлтом свитере и с той самой ленточкой в волосах, которая так незаметно стала для него сродни маяку в бушующем море школьной повседневности. Он обрадовался. Исступленно, дико, до покалывания в кончиках пальцев. Словно выиграл в лотерею и получил долгожданный приз, но что дальше? Что делают победители со своими трофеями? Мысли беспорядочно заметались, как и его взгляд, который искал любую зацепку или ответ на немой вопрос — что же ему черт возьми делать? И он еще высматривал ее в «Трех метлах». Ну и осел. Чтобы что? Вот так стоять и краснеть, пытаясь связать два слова? Секунды мучительно тянулись и, не придумав ничего толкового, его тело, вторя мыслям, начало в панике метаться в узком проходе, чтобы ретироваться, скрыться, убежать от неё. Неуклюже разворачиваясь он снес с полки трехтомник по магическим вредителям, с испугом отпрянул и врезался спиной в соседний стеллаж, который скрипнул и угрожающе пошатнулся. Охнув, он, подобно грешнику перед молитвой, рухнул на пол и стал подбирать книги, понимая, что сейчас произойдет неизбежное. — Привет. Невидимая пружина в позвоночнике Хагрида разжалась и он подпрыгнул на месте, словно черт из табакерки. Одно дело мельком видеть её или находиться рядом. Когда ничто не обязывает вступать в разговор и в то же время не принуждает уходить. Просто находиться в её обществе бесплотной тенью. Он думал в «Мётлах» будет тяжело. Но оказалось мучительно стоять рядом с ней вот так, один на один. Когда все её внимание было сосредоточено лишь на нем. Окутываемый дурманящим облаком её цветочных духов, он стоял не в силах даже сглотнуть, чувствуя как кончики ушей горят, а краска заливает лицо. — Я так и подумала, что ты не захочешь ждать понедельника, чтобы накинуться на Кеттлберна с расспросами о лукотрусах, — не дождавшись ответа продолжила Алтея. Она протянула ему книгу «Обитатели зачарованных лесов» и смущенно улыбнулась. — Спасибо, — только и смог буркнуть он, сжимая зеленоватую обложку в пальцах. То что они столкнулись в книжном магазине могло быть совпадением. Но то, что она искала книгу, за которой пришел он сам, уже на совпадение не тянуло. Она знала не только, что он придет, но и за чем. — Ну я пойду. Не пожалею галлеонов, чтобы найти способ меньше копаться в драконьем навозе на следующей неделе, — сказала она, но продолжила стоять на месте. Рубеус запоздало понял, что перегородил собой весь проход и посторонился, пропуская девушку. Проводив её взглядом, он открыл книгу на первой попавшейся странице и попытался отвлечься чтением. Но никак не мог уцепиться за смысл, читая один и тот же абзац снова и снова. Будто он пытался вскарабкаться на вершину горы, покрытой толстой ледяной коркой и из раза в раз лишь соскальзывал вниз. Окажись там секрет создания философского камня, он бы и этого не понял. Время растянулось, замерло пузатой водяной каплей на кончике листка, готовой в любой момент сорваться. Рубеус обнаружил себя лишь у кассы, когда взбешенный его рассеянностью и медлительностью покупатель с силой шлепнул медный звонок на столе перед его носом. Расплатившись, он вышел на улицу, в надежде, что прохладный воздух окончательно его взбодрит. — Я люблю осень, — послышалось неподалеку. Ступая на покрытое изморозью крыльцо, он снова услышал её голос. Алтея сидела на скамейке в сквере у магазинчика, под гигантским клёном, раскидистые ветви которого красно-золотым куполом накрывали её хрупкую фигуру. Рубеус нерешительно оглянулся, все еще не уверенный, что она обращается именно к нему. На что она робко улыбнулась и подвинулась на край небольшой лавки, тем самым приглашая его присоединиться. — Да, осенью начинается гон у глиноклоков. Поэтому крылатые кони совсем выходят из-под контроля, — серьезно сказал он, устраиваясь рядом и положив книгу на колени. Она рассмеялась и посмотрела на него с нескрываемым любопытством и как-то еще, эту эмоцию Хагрид не мог распознать, но в его груди разлилось тепло. — И сажают заунывники к зиме. Он не был уверен, что его когда-либо заинтересует травология. В отличие от Алтеи. Какое-то время они просто сидели рядом. Слушая тихую мелодию, доносившуюся из музыкального магазинчика через дорогу, в аккомпанементе шуршания сухой листвы. Пока шумная толпа первокурсников, толкаясь и гогоча, не вывалилась на улицу, разрушая волшебство момента. — Я не хотел мешать, — Рубеус почувствовал острую необходимость сказать хоть что-то. Алтея повернулась и вопросительно посмотрела на него. — Там, в книжном. Я хотел незаметно уйти, чтобы не мешать тебе. — Тебя сложно не заметить. И снова эта улыбка. Без насмешки, но слова полоснули по старой ране. Как легко он забылся. Хагрид промычал что-то нечленораздельное и весь внутренне сжался. Ссутулился, втянув шею, как никогда прежде желая стать меньше. Желая стать нормальным. — О, я не… — поспешила объясниться Алтея. — Я имела ввиду, что ты всегда приходишь на занятия Кеттлберна самый первый, а уходишь последний. И только на этом занятии ты делаешь пометки. И ты единственный кто не испугался саламандру, которую он показывал нам на прошлой неделе. У тебя же врожденный талант ладить с любыми животными и это сложно не заметить. Вот что я имела ввиду. Она говорила быстро и сбивчиво, хотя никто не собирался ее перебивать. Хагрид уж точно. На её щеках проступил румянец. «Наверное от холода», — подумал он. Ни для кого не было секретом, что по части письма Хагрид был безнадежен. Преподаватели никогда не принимали его свитки с первого раза. Некоторые даже позволяли себе колкие комментарии, давая тем самым зеленый свет дальнейшим насмешкам уже внутри класса. Писал он действительно скверно: медленно и коряво, с кучей ошибок. А конспекты по уходу за магическими существами скорее напоминали схематичные каракули, где рисунков и стрелок было больше, чем слов. Но Кеттлберна это устраивало: видя искренний интерес к предмету и то, как Рубеус действительно ладит с животными, тот всячески старался помочь своему ученику. Но тот факт, что в его недостатке она умудрилась разглядеть что-то хорошее, выбивал из колеи. Как и её наблюдательность. Он бы ни за что не решился назвать это интересом. По привычке он пытался выискивать в её словах подтекст. Двойное дно, фальш, которую встречал ежедневно. В улыбке — насмешливо вздернутые брови. Но её улыбка была самой искренней, звучавшей в унисон с теплым янтарем глаз. Алтея снова обезоружила его, оставив в полной растерянности разглядывать её профиль и задаваться вопросом — что же происходит у неё в голове? Она задумчиво крутила в руках кленовый листок, опустив взгляд на свои пальцы. Ветер шуршал среди опавших листьев, играл с её волосами цвета клубники, и уносил вдаль что-то мимолетное, недосказанное. И что-то подсказывало, что этот момент был отправной точкой чего-то нового. По крайней мере для Рубеуса. В дверь постучали. Хагрид вздрогнул и пелена воспоминаний спала также неожиданно, как и поглотила его. Неуклюже выбравшись из кресла, он потер листок, со всей бережностью, на которую только были способны его массивные, загрубевшие пальцы и вернул на прежнее место. — Иду! — он наспех промокнул уголки глаз и поспешил к двери.