зависимость

пальцы обводят узоры напечатанных на ткани панд на панамке, которую еще на бали ему вдруг вручил эрик. выловив на выходе из номера, что-то бормоча про селери, о том, что тому чужой мерч подкинули менеджеры панд. — не волнуйся, бро, это не от рамзеса, — схватив квина за руку и буквально впихнув в пальцы панамку, усмехнулся он. еще похлопав ладошкой по костяшкам, глядя в глаза ему по-доброму, но с издевкой. квин даже сказать не успел ничего в ответ, ни хорошего, ни плохого, глядя в спину убегающему тиммейту, что еще и рукой ему помахал, прежде чем скрыться за поворотом коридора. да и не сказать, что подгон внезапный ему не понравился, хотя на словах, что это от панд, лицо непроизвольно скорчилось. делать вид перед эриком не нужно, но все равно попытался сделать гримасу менее кислой, хотя бы ради мнимого приличия. тогда панамка полетела в чемодан, квин не особо рассматривал на ней принт. ну панда и панда, насмотрелся уже на чужую форму, когда сталкивались случайно. так сталкивались, что тофу потом кидал ссылки на русские статьи о том, где рампес что-то бредил про глазки в пол и свою волну. может смысл и потерялся из-за автоматического перевода на английский родной, но в целом был понятен. на эрика хотелось разозлиться, потому что тот нарочно разжигает это все, но как можно злиться на человека, который кидает статьи про твоего личного врага с твоим же упоминанием, особенно когда он приправляет сообщение с ссылкой с милыми эмоджи. а еще квин думает, что мать явно решила разыграть над ним шутку длинною в жизнь, когда называла королевой. тяжелый вздох, рука ото лба до подбородка сминает кожу лица, да, черт возьми, переводи эту статью, гребанный автоматический переводчик, быстрее. пробежать глазами по очередному упоминанию своего ника, проклянуть свое сердце биться медленнее, не так взволновано. раздраженно выдохнуть, сжать телефон в руках и замереть глазами на одном случайном слове, не моргая. бросить в сторону, но на кровать, чтобы не разбить. искусать и так ободранные губы, нервно заправляя распущенные волосы за уши, прежде чем натянуть наушники. кажется, эрик говорил о том, что такие вещи лучше проработать у специалистов. таких, которые выпишут медитации, чтобы уменьшить уровень стресса, спорт, чтобы увеличить естественный выход ярости, и, возможно, больше прогулок по улице, чтобы привыкать к тому, что людей еще куча, необязательно зависать только на одном. но эрик же не знает, что этот «завис» уже слишком давно, он уже за эти пять лет дорисовал новые слоги. сначала это действительно были только оскорбления в пабликах, позорные скобочки и плашка, что вас типнул рамзес-шесть-шесть-шесть, если играл не со смурфа. не важно, все всегда было так противно одинаково, что казалось квин просто жил в дне сурка. завис. за-ви-си-мо-сть. такая, от которой душу режет и жжет, от которой хочется рычать, от которой лезть бы на стену, да только падать больно, а из кармана еще и высчитают за испорченную комнату. такая, что руки дрожат, и квин неверяще пялится на них, еще не донца осознавая, что он действительно победил. отобрал победу. заставил огни виннеров загореться в честь своей команды, оставив теперь рампса смотреть своими глазками стеклянными, осознавая свою никчемность. слишком слабый. слишком не такой уже. у квина болезненное желание высказаться про чужую никчемность. увидеть его разбитость. как он потерян. как разочарован, потому что победы ему больше не видать. квин не даст такому, как он побеждать. руки трясутся от желания впиться пальцами в худые плечи и встряхнуть, сказать, что тот просто безнадежен, если не может выиграть хотя бы одну карту. у него желание увидеть, что рампсу плохо так же, как и ему самому, когда в проигрыши и ошибки тыкали носом как обгадившегося пса. но почему-то, когда его благодарят за хорошую игру, квин не чувствует свой победы. и почему-то глядя сквозь футы между ними в опущенный взгляд, он чувствует только то, что внутри что-то падает. от сердца вниз, в пропасть. откололся кусочек той ненависти, которая в его груди росла с каждой игрой друг против друга. ведь рампес бесил даже на случайных фото, просто проходя мимо. бесил даже тем, что играл на другой линии и ничего общего не имел с мидом. бесил тем, что до него так далеко и унизить его нельзя так же, как он сам это делал годами. внутри что-то разливается холодной пустотой, пока квин хмурится и не разделяет радости команды от чистых двух побед и законченной серии. глядит, как на чужие сгорбленные в отчаянии плечи ложатся другие руки. коротко сжимают, а потом тянут на себя. и рампес как глупая безвольная кукла падает в чужую грудь лицом. и выглядит все это так словно для него и его капитана больше никого нет. только их общий проигрыш и они. лузера уходят за сцену, потому что она для победителей. она для тех, кто был сильнее. для тех, кто отрабатывал скилл годами, кто разучился делать ошибки. для тех, кто случайно подсматривает за сценой совсем не то, что нужно было. — нужно обсудить серию, — дергает его за рукава тофу, который всегда где-то рядом. с ним улыбается стоит счастливо широко их керри, антон. конечно, вытащил почти что в одиночку игру, вот и стоит с одной рукой на боку, а второй уже так привычно тыча куда-то эрику в бок. — сейчас буду, — отвечает едва заторможенно, пока поворачивается к ним. тяжело отвести взгляд от того, кого ненавидишь. ненавидишь настолько, что пальцы сжимаются в кулаки, потому что видишь, как его целует другой. — быстрее, — с акцентом зовет антон, такое дежавю, убегая вслед за эриком по засценным коридорам. но квин стоит не шевелясь. знает, что его ждут уже товарищи. знает, что его ждет позади. а эрик не знает, что тот бред про обратность ненависти работает. он не знает, что квин действительно пришел к болезненной привычке, начиная с ненависти. ненавидел того токсичного едва выросшего подростка, который учился брать турниры и не совершать глупые ошибки на карте. ненавидел, как тот его типал за каждое действие, за весь спам во время игры. ненавидел и мечтал превзойти по скиллу, утопить его в собственной грязи и забрать все себе. да, он его действительно ненавидел. настолько, что увидев в этом игровом году, забыл, как жить без мыслей о нем. снова. что глядя на чужую ладонь в его волосах, на плече, спине, боках, просто не мог не рычать, пока никто не видит. квин ненавидел его за все издевательства настолько, что решил, что в личном его враге главное слово это «его». слышал ли он, что обсуждали парни после игры? нет. видел ли он перед глазами те потерянные касания капитана панд к рампсу за сценой, где они спрятались от камер? да. они выглядели так словно зализывали друг другу раны. так противно и мерзко, потому что им было не стыдно. они не думали о том, что их могли увидеть, а завтра утром их фото бы украсили тот самый русский сайт с желтой прессой киберспорта. они думали только друг о друге. у них обоих было о ком думать. у них были они. квин снова кусает свои губы, уже не обращая внимания на противный привкус металла. он уже въелся в воздух, раскаленный и отравленный, который сжигает в его легких все желание идти дальше. в номере темно, когда он возвращается. за окном поздняя ночь, но желания упасть в постель нет. внутри только чувство пустоты и отголоски того отчаяния, которым он питался весь день. на телефоне сообщение мигает новое от эрика, милый привычный эмоджи и ссылка. но квину слишком плевать. пускай там рампес скажет что-то еще про него, какая уже разница. зачем пытаться вникать в слова статьи, если перед глазами чертов лифт, где сегодня снова рампес был всего в полуторе фута от него. зачем читать о том, что еще о нем думает этот чертов чемпион-только-пяти-мажоров, когда квин опять зависает, думая о том, что видел. чужие руки на худом теле, чужая тишка на сгорбленной спине, не свои цифры. они думают, что квин не видит, но все равно прикрывают самими собой переплетенные пальцы. только короткий поцелуй в висок для его глаз, всего лишь касание. такое противное, потому что сам весь рампес противный. потому что квин его ненавидит. ненавидит за то, что тот его гнобил с восемнадцатого. ненавидит за то, как часто он типает его в официалках. ненавидит за все те фразочки, которые потом вырезают и выкладывают статьей на сайберспорте. ненавидит за то, что никогда сам не сможет подойти к нему и сказать все то же самое, что так горько и отчаянно на непонятном русском шепчет ему его капитан, прижимая к себе. ненавидит за то, что его руки никогда не смогут лежать на гребанном рамзесе так же. ненавидит за то, что его губы никогда не смогут оставить следы на чужой шее. ненавидит. ненавидит, ненавидит, ненавидит… так часто повторял себе это слово, что забыл настоящий смысл. так часто уверял, что это ненависть, чтобы забыть и утонуть в отчаянной привязанности. у которой нет основания, причины, только гребанное желание побыть рядом хоть секунду. такое, от которого квин вылетает из лифта самый первый, поправляя наушники, чтобы не слышать ничего. прикрывая глаза, чтобы не видеть рампса и его капитана. делает музыку громче, чтобы заглушить мысли. чтобы не думать о том, что ненависть давно стала болезненной любовью. пальцы проводят по границам напечатанной панды на панамке, которую ему еще на бали мейджоре впихнул эрик. глядя на него грустными темными глазами, как у преданной доброй собаки. не хватает только ушей, которые бы тот прижал к своей голове, спрятав среди почти черных волос. — все нормально, — черт, не смотри на меня так словно тебе меня жалко. не смотри на меня вообще. к еревану все становится чуть легче. если не видеть причину этой тупой боли внутри, то уже не так и плохо. игры, тренировки, токсичить и кричать из-за новой системы порядочности. а потом его зовут на подобие сцены встать рядом с рамзесом. улыбаться вымученно, глядя ему в лицо. стараться не смотреть в глаза, пытаться хоть как-то сказать что-то хорошее. а потом он спускается к бассейну и видит снова только чужие широкие ладони на светлой худой спине. как пальцы любовно ведут вдоль позвоночника, по мокрой белой футболке. даже издалека видно, как жарко и жадно целует рампса его капитан. как шепчет ему что-то, слизывая чужую улыбку с мокрых губ. и это все так… пусто. квин просто смотрит, пока его никто не видит. и не чувствует ничего. рампес так ластится, как будто реально зверь. припадает щекой к чужой ладони, трется об нее. квин не хочет видеть, но все равно как тупой мазохист смотрит как его губы оставляют поцелуи на чужом запястье. внутри так пусто, но квин чувствует, как режут по живому. примерно в тот же момент, когда капитан этого рампса из воды его тянет, кутает в полотенце и целует в мокрый затылок. оставляет висеть на худых плечах и тянет за щеки к себе вверх, чтобы оставить касания на мокром лице. сначала в лоб, потом в щеки. квин видит, как смеется рампес в поцелуй в губы и как его капитан эту улыбку сминает. а потом квин понимает, что слишком долго уже не слышит ничего. плейлист закончился, а он все смотрит на чужие отношения, каких у него не будет. не с этим человеком, не в этот раз. видимо, мать действительно подшутила над ним, когда он еще был в утробе. потому что квин не помнит ни одной сказки, где королева была бы счастлива.