Когда воздух электризуется,
жди удар молнии
День второй
Спустя двадцать минут хождения по ночному лесу с фонариком я всерьёз начинаю задумываться о премии Дарвина. Будет нелепо и досадно, если на моей могиле напишут: «Умерла, свернув шею в овраге», «Наступила на капкан» или «Съедена голодной капибарой.» Да, я в курсе, что капибары не питаются людьми и не водятся в здешних местах. Но раз ситуация переполняется абсурдом, почему бы не перестать искать в ней логику… Под резиновыми сапогами, выданными мне садовником, хрустят ветки. Подошва проваливается в мох и противно чавкает. Пахнет прелой хвоей, сырой землёй и подгнившей корой. — Уже пришли? — в десятый раз спрашиваю у компании энтузиастов. Томас идёт впереди, и мы следуем за ним, как на свет маяка. Он выбрал самую действенную стратегию, которую только может избрать мужчина: молчать и не вмешиваться. — Нет, мисс Дюпон, — в десятый раз отвечает директор, шагающая следом. — Ещё не пришли. Процессию в сумасшедший дом замыкает мадам Офелия. Её пыхтение и шуршание штанов раздражают всё больше и больше. А мне бы хотелось услышать приближение саблезубой капибары перед тем, как та расправится с нами поочерёдно. — Осталось немного, — между тяжёлыми вздохами говорит она. — Ученики думают, что никто не знает их маленький секрет. Они словно щенки, не замечающие за спиной поводок. Нам остаётся только направлять. В противном случае бурное взросление выплёскивается в стенах школы. — Проверено опытным путём, — подтверждает мисс Торн. — Брешь в заборе появилась ещё задолго до моего назначения. Прежнее руководство оставило всё как есть, и я не смею нарушать сложившиеся порядки, пока те работают. Обычно дело ограничивается танцами, некрепким алкоголем с газировкой и выпусканием пара. Обычно. — Молодость, — ностальгически произносит мадам Офелия. — Но что-то пошло не так, — зловеще добавляю я, ойкнув, когда ветка царапает мне шею. — Иначе зачем бы вам тащить меня сюда? Обе женщины прикусывают языки. Томас достаёт что-то из кармана и протягивает мне: — Держите. Я забираю пластырь с милыми жёлтыми уточками и благодарю. Прилепив его на место, я смиренно следую дальше, пока не слышу заветные слова: — Пришли, — радует меня Томас и освещает фонарём открытую местность размером со спортивный зал. Когда все останавливаются и замолкают, лес берёт своё. Ветер завывает над верхушками елей, покачивая их из стороны в сторону, и, хотя снизу обманчиво умиротворённо, я слышу… буквально всё. Слышу землю, в которой копошится неведомый мне зверёк. Слышу, как переговариваются насекомые, будто обсуждают последние новости. Слышу дыхание своё и рядом стоя́щих. Природа в своём естестве — дикая и нетронутая. А затем я замечаю бледнеющие лица спутников. На траве, недалеко от нас, краской начерчено нечто, напоминающее Магический Круг. Такое меня не пугает. Напротив, вызывает жгучий исследовательский интерес. Однако чутьё (или назовите это опытом), наплевав на контракт педагога и неустойку, велит сесть в машину и вернуться в Лондон. Словно мои старые проблемы не сравнятся с теми, что ждут меня здесь. Мне стоит довериться своему внутреннему голосу. Стать умнее. Возможно, я подумаю об этом завтра. Расправив плечи, направляюсь в середину поляны. Моя рука крепко сжимает рукоять фонарика. В то время как луч света за моей спиной подрагивает и мечется. Я озираюсь на Томаса, идущего в паре метров от меня. Глаза широко распахнуты, точно у загнанного зайца, и мне не нужно стоять близко, чтобы рассмотреть в них страх. Мадам Офелия жмётся к нему, ухватившись за рукав его светоотражающей куртки. Миссис Торн натягивает улыбку, когда наши взгляды встречаются. Как я и думала, передо мной, на вытоптанной земле, — магический круг царя Соломона, как по методичке «Гоэтия». Диаметром он около девяти футов, а вокруг начерчены Божественные имена от Эхейе до Левана. Не спеша обхожу его, подсвечивая каждый символ. Между внешней и внутренней окружностями свернулась кольцом змея. Всё её тело исписано еврейскими именами на иврите и окрашено жёлтой краской, которая в свете луны превращается в зеленовато-синюю. В центре круга — красный квадрат со словом «Мастер» и Т-образными крестами на углах. Вокруг квадрата — четыре гексаграммы с буквами a, d, o, n, a, i. Вне круга расположены пентаграммы с надписями «Te, tra, gram, ma, ton». На них должны стоять свечи, но, очевидно, их забрали. Справа налево, шепча под нос, я сверяю еврейские имена, начиная с головы: — Эхейе, Кетер, Метатрон. Хайот ха-Кадош, Решит ха-Галгалим, Сфера Перводвигателя. Ях, Хокма, Рациэль, Офаним, Маслот, Сфера неподвижных звёзд… Я снова и снова обхожу круг, будто он арт-объект в одной из галерей Лондона. Окончание каждой группы имён заканчивается мальтийским крестом. Все буквы выверены с кропотливой дотошностью. Подобное пугает и восхищает одновременно. — Ваши слова… э-это какое-то заклинание? — любопытствует Томас. Отрицательно качаю головой. — Божественные, ангельские и архангельские имена, соответствующие в каббале первым девяти сефирот, — вижу непонимание на его лице и вздыхаю: — Всего их десять. Это своего рода пошаговый процесс проявления божественного замысла в творении. Десять способов, которыми единый Бог открывает свою Волю в собственных эманациях. — Я один ничего не понял? — нервно смеётся он. — Простите, я был палачом, а не рядовым инквизитором. И бо́льшую часть времени, сами знаете, работал с бумажками. Знаю. К ведьмам уже больше тридцати лет не применяли наказание смертью, и палач не более чем формальность. Иногда мне кажется, что должность оставляют для устрашения. — Поэтому я и настояла, чтобы мы позвали сюда мисс Дюпон, — сухо говорит директор и поворачивается ко мне. — Все эти… оккультные дела вне нашей области знаний. А ваша предшественница нас покинула. — И долго он здесь? — спрашиваю я её, освещая круг. — Предполагаю, что с начала учебного триместра, — отвечает мисс Торн. Мадам Офелия, всё ещё жмущаяся к Томасу, поддакивает: — Да. Ученики празднуют здесь каждое начало года. Я присаживаюсь на корточки и провожу пальцами по краске. После чего потираю подушечки и принюхиваюсь. Сухо. Ничем не пахнет. Поднимаюсь и обращаюсь к присутствующим: — Давно ли был дождь? — Д-девятого сентября, — заикается Томас, испугавшись шелеста листьев, и тут же смущается. — Я же садовник. Такое хорошо запоминаю. — Краска неводостойкая, — я отряхиваю штанины брюк и поясняю: — Контуры чёткие. Пройди дождь, всё бы размыло. А кто его обнаружил? Директор подходит ко мне ближе: — Томас. Я всегда посылаю его проверить поляну после каждой такой вечеринки. На всякий случай. Вдруг кто-то из подростков выпьет лишнего или ещё что… Или ещё что. Например, решит вызвать демона. — Итак, мисс Дюпон, — нетерпеливо переступает с ноги на ногу директор. — Что думаете? — Думаю, у вас весьма талантливые ученики. Выверено чётко по учебнику. Одному такое рисовать слишком долго. Тут постарались минимум двое, — обвожу светом по контурам, — Круг не разорван. Это означает, что если призыв и был, а он был, то демон не покинул Тартар. Хотя есть кое-что… — направляю фонарик то на один элемент, то на другой. — Цвета не соответствуют. Без такой с виду мелочи при всём желании невозможно освободить даже низшее создание. — Значит, всё же они допустили ошибку, — с облегчением делает вывод миссис Торн. — Не по своей вине. Работа отменная, — разочаровываю её я, и она заметно напрягается, — Дело в том, что все учебные материалы по оккультным наукам созданы исключительно для ознакомления. В каждом из них специально допущены ошибки. Об этом мало кто знает, пускай тайну никто намеренно и не хранит. Моя мать, как вам известно, была жрицей нашего ковена. Лишь у неё имелось оригинальное издание «Гоэтии». И поскольку меня готовили ей на замену, у меня был к нему доступ. А потом… — показываю руками «взрыв», — пожар. Всё сгорело… У лидеров трёх других лондонских ковенов есть такие же книги. Впрочем, это неважно, потому что круг всё равно нарисован неверно. — Как мы узнаем, кого они хотели вызвать и зачем? — интересуется мадам Офелия. — Мы уже знаем, — с победной улыбкой заявляю я, — Мёртвые грачи и заползающие на территорию школы ужи. Есть один демон, который мог вызвать такую аномалию одним своим появлением, — все, будто следуя за моими мыслями, устремляют фонари в центр круга. Имя слетает с губ: — Амон. — Не нравится м-мне это, — потирает себя руками Томас, чтобы согреться. Облако пара выходит из его рта. — Холодает. Вернёмся? Я раскрываю ладонь, и с неба на ресницы падает капля дождя. Моргаю, и она спускается за ворот пальто, отчего я невольно горблюсь. — Вы уверены, что он не на свободе? — спрашивает директор. — Уверена. Мадам Офелия вздыхает с облегчением: — Как же вы нас обрадовали, мисс Дюпон! Не хватало ещё демонов! Я подхожу к каждому из присутствующих и забираю фонарики. После располагаю их на всех четырёх пентаграммах, светом вовнутрь. — Что вы делаете? — с опаской в голосе спрашивает миссис Торн. Выпрямляю спину и поворачиваюсь к остальным: — Собираюсь вызвать Амона и спросить, чего от него хотели подростки. *** — М-мы з-здесь умрём, — повторяет Томас, пока я пытаюсь поймать интернет, поднимая смартфон в чёрное, изрешечённое звёздами небо. Когда сигнал появляется, успеваю открыть нужный файл призыва и освежаю воспоминания. Мадам Офелия не способствует поддержанию командного духа: — Мисс Дюпон, вы уверены, что это безопасно? Заклинание, скачанное из интернета, не выглядит разумным решением. Что, если… — Во-первых, это мой личный оцифрованный архив, — останавливаю поток её паники я. — Во-вторых, скоро дождь. У нас нет времени идти за моим гримуаром. И, в-третьих, у вас есть предложения получше, как ещё выяснить хоть что-то сто́ящее? Поочерёдно перевожу взгляд то на Томаса, то на миссис Торн, то на мадам Офелию. Они переглядываются между собой, пожимая плечами. — Так и думала, — закрываю тему и прошу каждого встать на гексаграмму вне круга. — Что бы ни случилось, никто не должен сходить со своего места. Всем понятно? Они кивают и поддакивают, будто малые дети на первом в жизни инструктаже перед аттракционом. Смертельным аттракционом, пойди что-то не так. — Раз его смогли призвать ученики, коллеги, — пытается подвести к логике директор, — то нам не стоит так волноваться. Верно, мисс Дюпон? — У меня нет ничего для окуривания, — говорю я. — Да и воды из открытого источника для омовения, как видите, тоже. Это ослабляет круг. Да, он начерчен с ошибками, и демон не сможет выйти, но… — Но? — пытается унять дрожь мадам Офелия. — Но Амон хорош в манипуляциях. Нам стоит быть осторожнее и не позволять ему проникать в сознание, — я улыбаюсь, — Не хотелось бы копать вам могилы, поэтому постараюсь сдержать его силы. — никто не смеётся. Томас нервно сглатывает. — Что ж, начинаем, — я вытаскиваю из кармана зажигалку и кидаю директору. — Зажгите, если я дам вам сигнал. Иногда она барахлит. Ведьмы не умеют создавать. Они лишь управляют. Я захожу в первый круг, прикрываю веки и концентрируюсь на силе внутри себя. Нащупываю пульсацию и мысленно разгоняю её ритм. Магия становится податливее, и постепенно её вибрации заполняют всё тело жаром — от груди до кончиков пальцев на руках и ногах. Невозможно закричать в лесу, не всполошив птиц. Так и с магией. Стоит воззвать к ней, как огонь просыпается следом и жаждет получить надо мной власть. Такова её природа. Чем опаснее твоя сила, тем больше она с тебя стребует. Таков закон жизни. Огонь внутри меня требует сжигать, поэтому я так не люблю взывать к нему. Поэтому я ушла в преподавание. Одна из Дюпон. Ведьма, чей род испокон веков ходил по краю. Ведьма, стоящая на обрыве прямо сейчас. И ради чего? Ради искупления? Сколько нужно сделать добрых дел, чтобы отмыться? Для всех я навсегда останусь той, кто убил свою мать. А что, если так оно и есть? Что, если я и правда убийца? Отсекаю чёрные мысли, словно взмахом клинка, пока они не поглотили меня полностью, и перенаправляю магию в круг. Кто-то из присутствующих вздыхает, ощущая касание энергии. Воздух нагревается. Сто́ит разгореться одной искре, как весь лес вспыхнет. Я запираю навязчивые мысли на засов. Мои губы приоткрываются, и слова пронзают холодный воздух: — Призываю и заклинаю тебя, о дух Амон, облечённый властью от наивысшего величия, строго велю тебе именами Бераланенсис, Паумахия и Апологиэ Седес, — ветер завывает и приносит с собой хлопанье крыльев. По мере погружения в ритуал, птиц становится всё больше и больше. Они кружат над нами, точно терновая корона над головой мертвеца. — Властью сильнейших Князей, Верховного на престоле Апологии Девятого Легиона — я призываю тебя и, призывая, заклинаю. Облечённая властью от Наивысшего Величия строго повелеваю именем Того, Кто сказал и стало по слову Его, Кому повинуется всё живое. Я, сотворённая по образу Бога, наделённая Его силой, властно велю тебе, Амон — седьмой дух, личный помощник Астарота и генерал Сатанахии — явись! — открываю глаза, и фонарики несколько раз мерцают. Птицы закручивают воздух, и в небе образуется воронка. Я продолжаю: — Повелеваю сим неизречённым именем, Тетраграмматон Йод-Хе-Вав-Хе, при звуке которого содрогаются стихии, сотрясается воздух, море отступает, гаснет огонь, колеблется земля и все сонмы небесные, земные и подземные приходят в трепет, волненье и смятение, — нечто касается моих штанов, и я опускаю взгляд: полчища змей вьются, шипят и клубятся в ногах, подобно морским волнам. Нельзя останавливаться. — Посему явись, Амон, тотчас же, в какой бы части света ты ни был. Всё гаснет, и лес погружается во тьму. Ни единого звука, включая собственное дыхание. Кровь будто застыла в сосудах, а сердце — замерло между жизнью и смертью. Я пытаюсь почувствовать тело, но его нет. Оно слилось с ничто и стало ничем. Это длится всего мгновение, а потом я слышу: — З-з-здравствуй, Лилиан, дочь Аделин, — произносит шипящий голос, который мог бы соблазнять юных дев, а затем убаюкивать их навсегда. — Надеюсь, причина, по которой ты пос-с-мела отвлечь меня от пиршества, с-с-тоит жизни твоих друзей. В центре круга стоит андрогинное создание с неестественно вытянутым лицом, чьи глаза способны вынимать душу. Оно возвышается над всеми нами на несколько голов так устрашающе, что я ощущаю себя крошечной. Белая как горный снег кожа отливает голубым свечением. Чёрные волосы ниспадают на накидку из обсидиановых перьев, закрывающую тело целиком. Я засовываю в карман вспотевшие руки и сжимаю в кулаки до боли в ладонях. Старюсь звучать увереннее: — Мне лестно, что сам маркиз Перекрёстка обращается ко мне по имени. А ещё мне страшно. Впервые за долгое время я испытываю ледяной ужас. Демон, которого я видела только на рисунках книг, не должен знать моего имени. Но Амон знает. Это означает одно: я в дерьме. Амон склоняет голову набок так близко к плечу, что его шея отвратительно хрустит: — Ты не в курс-с-се. По спине проходит неконтролируемая дрожь, и я чувствую невидимую удавку, сжимающую горло. — Так расскажи, — прошу я, понимая, что от демонов ничто не даётся бесплатно. Мечу быстрый взгляд на испуганных Томаса, мадам Офелию и миссис Торн. Птицы, затаившиеся в кронах деревьев, наблюдают за каждым движением на поляне. Кажется, что одно неверное слово — и ночные слуги выклюют глаза, навечно оставив бродить по лесу в кромешной тьме. Змеи, облюбовавшие до этого мои ноги, вьются подле Амона. Шипение сливается в дикую песнь, и я буквально заставляю себя отвести от них взгляд. — Боюс-с-сь, цена моего ответа тебе не понравится. Один из грачей со спины подлетает к мадам Офелии. Когти врезаются ей в плечо. Надо отдать должное, она еле слышно вскрикивает и тут же сжимает зубы, умоляюще глядя на меня. — Ты прав, — произношу я и киваю директору. Мисс Торн схватывает на лету и чиркает зажигалкой. Я тут же направляю огонь на птицу. Она каркает и улетает прочь, взмахивая подпалёнными перьями. — Такая цена меня не устроит. Амон возвращает голову в прежнее положение, и его костлявая рука с синими ветвями вен поднимается из-под накидки и плывёт по воздуху, точно дымка от сигарет. Одно молниеносное движение… Томас вскрикивает, а следом взвизгивают миссис Торн с мадам Офелией. — С-с-стоит быть вежливее с гос-с-стями, — шипит демон. Змея сжимает шею садовника, и я тушу разгоревшееся внутри себя пламя. Я могу поджечь её, но раню и Томаса, а такой расклад мне не подходит. — Отпусти его, Амон. — Зачем, Лилиан, дочь Аделин? Он слаб. В его мысли так легко зайти. Он — открытая дверь. — За тем, что я поджарю твой пернатый зад и замкну круг так, что ты останешься гнить на этой поляне, пока моё сердце будет биться. — Ты этого не сделаешь. — Уверен? — Я нужен тебе. Иначе бы ты не вызвала меня. — Могу приходить на поляну, пока ты не расскажешь то, что хочу, — опускаю подбородок и смотрю на демона исподлобья, стараясь не выдать свой страх. — Ты способная, но… — Амон облизывается раздвоенным языком. — Твой век короток, а мой — вечен. Я смогу подождать, пока ты истратишь магию и здоровье, удерживая меня здесь. А в это время ученики продолжат умирать. — Что? — вырывается у миссис Торн, однако всё внимание демона сосредоточено на мне. — Никто из учеников не погиб, — заявляю я, хотя услышанное и заставляет нутро сжаться. Уголок губ Амона дёргается, и вместе с этим моё сердце пропускает удар, а дыхание сбивается. — Давай заключим сделку, Лилиан, дочь Аделин. Я фыркаю. — Думала, ты и не предложишь. Столько лишней болтовни… Демон вздыхает так по-человечески, что становится ещё сильнее не по себе. — Ты похожа на с-c-свою мать, — меня пронзает острая боль, и как бы я ни пыталась скрыть чувства под маской бесстрастия, они просачиваются сквозь её трещины. — И что ты готова предложить мне за информацию? Года моей жизни. Пожимаю плечами и насмешливо произношу: — Показать сиськи? — глаза Амона расширяются, и затем он взрывается оглушительным смехом. При этом его рот открывается неестественно широко, и я с отвращением морщусь. — Похоже, ты не заинтересован. На самом деле, я планировала отдать парочку своих лет. Два года. Томас и мадам Офелия одновременно охают. — Вижу, ты с-c-себя не ценишь. — Ведьмы в моём роду долго не живут. Годом меньше, годом больше. Род Дюпон настолько стар, что магия в последующих поколениях росла и множилась. Однако у всего есть цена: чем ты сильнее, тем скорее твоё тело ослабнет, а разум падёт в бездну безумия. Так произошло с ней. Так произойдёт со мной. Я не смогла спасти маму, и никто не в силах спасти меня. — У меня ес-с-сть предложение получше, — звучит как предложение намного-намного хуже. — Ты зайдёш-ш-шь в мой круг, а я на-ш-ш-шепчу тебе, кто вызвал меня впервые на этой поляне. — Не вздумайте соглашаться, мисс Дюпон, — выкрикивает мадам Офелия. — Прогоните его прочь! — подхватывает миссис Торн. — Справимся и без него. Это ведь простое подростковое любопытство. Ученики не пострадали. — Ошибаетес-с-сь, — спокойно заявляет Амон. — Прямо с-с-сейчас в вашей драгоценной школе проливается кровь. — Ложь, — встревает Томас. — Этот змеёныш пытается запудрить нам мозги! И всё, чтобы мисс Дюпон вошла к нему в круг. Это самоубийство! Амон зевает. — Как хотите. Пока Томас, миссис Торн и мадам Офелия в один голос пытаются меня вразумить, я делаю шаг, а затем — ещё. И вот мои ступни пересекают вторую линию. Глаза демона расширяются, когда он осознаёт, что произошло: — Безумная. Пока ещё нет. — Я устала трепаться, — скрещиваю на груди руки. Скорее, чтобы создать между нами преграду, чем для выражения упрямства. Сладковато-гнилостное амбре демона напоминает запах забродивших фруктов. Хочется сблевать весь пастуший пирог прямо ему на голые бледные ноги. — Выполняй свою часть сделки. Амон не противится: — Орден Вос-с-сьми. Так они с-с-себя называли. С-с-сборище дилетантов. — Как они выглядели? Сколько их было? Его палец накрывает мои губы, и мой желудок скручивается. — Ш-ш-ш! Разве я не выполнил уговор? Презрительно отдёргиваю голову. «Я нашепчу тебе, кто вызвал меня впервые на этой поляне». — Постой, ты сказал впервые… Были и те, кто призвал тебя во второй раз? По моему лбу стекает капля пота. — Твой долг принят, Лилиан, дочь Аделин. И пос-с-скольку ты подняла мне настроение, — он делает паузу с абсолютно непроницаемым лицом, — я поделюсь с тобой кое-чем ещё. Подойди ближе. Я нерешительно делаю шаг и слышу, как мадам Офелия охает. Амон склоняется, сгорбившись так сильно, что слышится хруст костей. — Ещё до Мабона один из Ордена умрёт, — он прислоняется к моему уху и шепчет: — Бафомет передаёт привет. После этих слов Амон распадается на стаю птиц так неожиданно, что я вскрикиваю вместе со всеми. Я прикрываю лицо руками, но несколько когтистых лап успевают расцарапать кожу. Затем стая взмывает вверх и исчезает в кронах деревьев, а небо разрывается раскатистым громыханием. Столб воды обрушивается с такой силой, что вскоре выкрики моего имени заглушаются, и остаётся лишь эхо в голове. Три слова: Бафомет передаёт привет.