безрассудство.

у коли в, голодном со вчерашнего дня, желудке пиво с водкой перевариваются, стенки больного органа разъедая к ебеням, а у влада глаза такие красивые, что аж руки подрагивают и в груди печет; потому до кроваво саднящего гастрита не было никакого дела, пусть по ощущениям в животе взбухла, распирая собой все нутро, рыба фугу, не иначе. вокруг слишком шумно и весело, чтобы хоть кто-то обратил внимание на то, как железняк весь вечер прожигает в лифаре дыру пьяным по тупому стеклянным взглядом, крепко сжимая в кулаке бутылку «жигулëвского», и это действительно радовало, спасая от нежелательных слухов и сплетен, а после и бесконечных подъебов. но это не спасало от пьяного безрассудства и желания прямо здесь и сейчас к владу прилипнуть, руками вцепившись в широкую спину и забраться ему под кожу, слиться с ним в единое целое, лишь бы только перестать чувствовать разъедающую изнутри пустоту, что ныла в самом сердце, стоит хоть кому даже просто упоминуть влада в разговоре. коля допивает оставшееся содержимое «жигуля» залпом, не отводя взгляда от втыкающего в телефон в углу комнаты лифаря, с которым они удосужились перекинуться парочкой слов буквально минуту назад; вытирает рот рукавом худи и, кинув бутылку на пол кому-то под ноги, наконец решается подойти. расчет был на то, что тема для разговора придумается на ходу, но вот юг уже стоит перед владом и не может даже слова выговорить, а лифарь, еще издалека приметивший приближающегося пьяного друга, смотрит на него сквозь закрывающую пол-лица челку сверху вниз озадаченно, не без доли искренней заинтересованности, и убирает телефон в карман. коля молчит потому что пьяный, потому что мозг не варит и язык не вяжет, спасибо хоть ноги пока держат. и, когда молчание уже становится напрягающим, пусть его и разбавляла песня хофманиты, что, надрывая связки, хрипела в колонках, от чего даже собственные мысли было слышно через раз, влад отлипает от стены, в один шаг оказываясь совсем близко к коле. — ты покурить не хочешь? — кричит на самое ухо, согнувшись немного, потому что высокий, а у юга мурашки по спине россыпью, ни то от вызывающей трепет близости, ни то от того, что влад, кажется, его мысли читает и уже сам предлагает возможность покинуть эпицентр «мероприятия» и уединиться. — ты угадал, — коля улыбается, весело крича в ответ, а влад выпрямляется и, кивнув, железняка за руку хватает, потянув за собой куда-то в только ему известном направлении, но юг вопросов не задает, а просто следует за другом, еле переставляя непослушные ноги. расталкивая пьяные тела по пути, они наконец достигают цели, коей, как оказалось, являлась ванная комната, и влад открывает дверь, заталкивая туда уже почти падающего колю, а после и проходя самому, заперев за собой помещение изнутри на замок, перед этим, разумеется, убедившись, что кроме них там никого не было. здесь музыку было практически не слышно, разве что еле различимые биты, и это наконец позволило расслабиться и дать свободу, прежде скованным излишним шумом, мыслям. влад садится на кафельный пол, облокачиваясь спиной о керамическую ванну и ногами практически упираясь в стену напротив, от чего недовольно цокает языком, негласно выражая свое недовольство тем, что комната больно уж тесная, а коля на это лишь по тупому улыбается и рядом садится, настолько близко, насколько это вообще было возможно, прижимаясь своим плечом к плечу лифаря, но того это ни чуть не смутило, скорее даже развеселило. — ты сколько выпил-то вообще? — лифарь спрашивает с усмешкой, между делом рыская по карманам в поиске одноразки или пачки сигарет, с мыслью: «что первое попадётся, то курить и будем»; а коля ему голову на плечо кладет и смеется по-пьяному глупо. — не знаю, — ответ был коротким и вполне исчерпывающим, потому влад решил не наседать. честно, коля казался владу каким-то по необыкновенному недосягаемым, странным, вечно пребывающим на какой-то своей непонятной волне, которую полноценно прочувствовать и подхватить мог, разве что, эд крайний, с которым железняк был чуть ли не родственной душой, но, к сожалению, влад это не эдик. юг был гиперактивным, веселым, добрым, тактильным и просто, одним словом, комфортным другом в компании; но, в то же время, находясь рядом с владом, он порой казался слишком тихим, задумчивым и избегающим, будто лифарь являлся для него грузной темной тучей сплошного негатива, наседающей над головой и вызывающей дискомфорт одним своим присутствием, и от этого в голове часто мелькали мысли, что слишком близкий контакт с ним колю угнетал, потому, голодный до всяких мимолётных прикосновений и теплых объятий, к тому же очень говорливый, влад старался юга лишний раз не трогать. но вот сейчас они заперты в одном помещении и коля уже сам сидит и к его плечу жмется, и это кажется чем-то таким обнадеживающим и по-странному приятным, что у лифаря улыбка с лица не сползает. в кармане джинсов нашлась лишь одноразка с каким-то, неудачно выбранным, приторным вкусом винограда, который, к слову, влад терпеть не мог, но почему-то при покупке на вкус внимания не обратил, купив самую дешёвую и приятную глазу упаковку. затягиваясь влад выдыхает густой пар в сторону, прокашлявшись, потому что от непривычки горло раздирает сладостью. а коля хихикает, закрыв рот рукавом худи, и забирает у друга электронку, которая, кстати, пришлась ему по вкусу, в отличие от влада. время бежит, парни все сидят на холодном полу, маленькое помещение снова и снова заполняет сладким паром, к которому лифарь уже успел привыкнуть, музыка где-то за дверью успела смениться несколько раз, а коля понимает, что еще никогда в жизни ему не хотелось так сильно быть любимым. железняк, наверное, был бы готов все отдать, лишь бы они подольше вот так просидели совсем рядом, чтобы коля к владу жался, обнимая его руку и кладя голову на плечо, а влад делал вид будто в этом нет ничего такого, будто он не видит этот юговский по-дебильному влюбленный взгляд, будто не замечает всех сказанных за вечер намеков, и будто не хочет прямо сейчас, забив на все собственные моральные принципы, впиться в чужие губы, не жалея не о чем, обласкать холодными руками каждый сантиметр худощавого тела рядом с собой, и наконец сказать заветное «люблю тебя», пока снимает с коли это блядское худи в перерыве между бесконечными поцелуями. но вместо всего этого лифарь снова смеется с очередной колиной шутки, не сильно пихая того в бок локтем. тишина наступает как-то внезапно, мысли поглощают разум, говорить что-либо, тем более шутить, уже не было сил. у влада ломило кости от непреодолимого желания наконец сделать первый шаг, чему мешал непомерный стыд, а коля готов был даже расплакаться от осознания невозможности быть счастливым и получить признание и взаимную любовь. оба чувствовали себя глупо и неловко, оба боялись осуждения и быть опозоренными и, возможно, посидев еще пару минут, они бы разошлись переваривать свои чувства вместе с пивом по разные углы квартиры, но коля, будучи абсолютно пьяным и не имея возможности полноценно контролировать себя, вдруг, обдумав всë, набирается невиданной до этого момента смелости и поворачивается к владу, поджимая под себя ноги, что выходит очень неловко, потому что каждое движение с какой-то тяжестью дается. влад, очевидно, обращает внимание на колю, смотря озадаченно; в воздухе повисает немой вопрос «что случилось?», ну, по крайней мере, именно его лифарь не осмелился озвучить, смотря на друга и ожидая чего-то. железняк, честно, пытался думать, подбирать слова, представить ход дальнейших действий, но три литра пива и несколько шотов водки, которые прямо сейчас в желудке коли возрождают вылеченную когда-то язву, к тому же сильно мешали мозгу функционировать должным образом, потому, быстро взвесив все «за» и «против», юг пришел к мысли, что терять, в принципе, нечего, ибо сейчас он слишком пьян и разбираться с последствиями будет уже другая часть его «я», обреченная завтра страдать ни только от похмелья, но и от невыносимого чувства стыда и ненависти к себе, видимо. — влад, — коля говорит полушепотом, на коленках совсем близко подползает, сокращая дистанцию между ними до минимума. — прости. и не успел лифарь спросить о том, за что коля извиняется, как чужие ладони хватают его за лицо, и коля плотно прижимается своими губами к его, жмуря глаза от страха. влад замирает на считанные секунды, пытаясь осознать произошедшее, прежде чем вынудить колю отстраниться несильным толчком в грудь. — колян, ты реально перепил, — влад хмурит брови и показательно вытирает губы запястьем, демонстрируя все испытываемое отвращение, хотя на самом деле от волнения у него мышцы живота сводит и лицо розовеет. — я думаю тебе пора домой. я вызову такси. влад поднимается с пола, поправляя на себе футболку и растегнутую зипку, достает из кармана телефон и уже готов набирать номер, как его хватает за руку, так же, не без труда, поднявшийся на ноги, коля. — погоди, влад, — коля очень редко обращался по имени к кому-либо, потому от подобного по затылку пробегаются мурашки. — я долго об этой хуйне думал. мне с тобой очень хорошо, давай останемся, я не хочу домой. железняк говорит очень медленно, влад физически чувствует с каким трудом югу дается каждое слово состоящее более, чем из двух слогов, ведь язык совершенно отказывался слушаться. от сказанного колей у лифаря сердце в джинсы упало и давление поднялось, аж все лицо вспыхнуло пунцовым. сохранять самообладание и придерживаться здравого смысла было до невообразимого тяжело. в голове каша вскипела, уже выплëскиваясь через край из-под крышки и выходя паром из покрасневших ушей. причём у обоих. — коль, я не понимаю, — влад говорит с придыханием от волнения, убирая челку с глаз, которая обзору мешала очень сильно. коля отпускает руку лифаря, звучно проглатывает вставший поперек горла ком, так, что кадык дёргается, смотрит снизу вверх в голубые глаза напротив как напуганный котенок и не может и слова вымолвить. редко удаётся владов взгляд на себе поймать, от того железняк тонет и захлëбывается в смущении и любви, совсем забыв о том, что было секунды назад и что слова влада подразумевали под собой ожидание объяснений своего поступка и слов. молчание повисшее в воздухе давит, пригвоздив к полу и оба стоят как вкопанный, не в силах шелохнуться и даже открыть рот. влад все ждал ответа, а железняк, кажется уже совсем ничего не понимал и не контролировал, потому лифарь, видимо, наконец смирившись и взяв себя в руки, тяжело вздыхает и кладет руку коле на плечо, улыбаясь нервно, но мягко. — ладно, давай забудем. я... честно, тоже не против остаться с тобой подольше, — лифарь говорит тихо и неловко посмеивается, отводя взгляд и потирая шею. это что, своеобразное взаимное признание? или все-таки влад надумывает, и это пьяное безрассудство управляет колей, а влад повелся… слыша это, коля вздрагивает и наконец приходит в себя. широкая заразительная улыбка растекается по лицу, оголяя зубы, и железняк делает шаг вперед, всем телом вжимаясь в влада, тонкими руками обвивая широкую спину и вогружая голову на его плечо. лифарь как-то боязно, не сразу, обнимает юга в ответ, совсем легко, почти не касаясь, а коля только сильнее прижимается к чужой груди и смеется искренне, счастливо. и смех этот душу греет, и хочется верить, что тот нелепый поцелуй был не просто пьяным бредом, а искренним признанием в любви и что они, просидев в обнимку на полу ванной, проговорят ни о чем всю ночь, пока коля не уснет на лифарьском плече, а на следующий день обязательно всë обсудят, если юг, конечно, останется в живых, а не раствориться в воздухе пеплом, сгорев от стыда на месте, когда проснется рано утром и обнаружит себя сцепленным в объятиях, под боком еще спящего влада…