Сочетания с красным

Наверное, я всегда был неприкосновенным для Него. Он никогда не говорил этого напрямую, но деяния были куда красноречивей слов. Поговаривают, что в мире существует не менее семи двойников каждого человека — похожих друг на друга из-за магии генетики. Так вот это чушь. Он нашел гораздо… гораздо больше. Так Он их называл — двойники. Ничего общего со мной, кроме пары деталей, у них обычно не было. Так, по мелочи: одинаковый излом бровей, разрез глаз, форма губ, носа… Перечислять можно бесконечно, Он досконально изучил мое тело за все это время. Да и то, иногда схожие детали у двойников Он выдумывал сам. Ему так казалось. В конце концов, Ему просто хотелось кого-то любить. Что вообще такое любовь? Трудный вопрос, мы много говорили об этом, когда других дел не находилось. То есть в основном говорил Он, мне оставалось кивать и улыбаться. Очевидно, существовали какие-то законы, постулаты или на худой конец правила, по которым строилась Его логика. Иногда я пытался понять ее, кое-как сложить этот паззл с кучей навсегда потерянных кусочков, иногда просто бездумно слушал. Особенная говорливость просыпалась в Нем обычно после встреч с двойниками — после дня сочетаний. Он садился передо мной, складывал руки на коленях и смотрел мне прямо в глаза. А я смотрел в Его. — Люди сложные существа, — говорил Он. — Да уж, есть такое, — соглашался я. — Я не хочу все время все мерять, понимаешь? — тонкие длинные пальцы дрожали. — Не хочу думать об этом, это ведь превращает все в сплошную нервотрепку. — Разве нужно… — хотел было начать я, но остановился: — Да, отношения — та еще нервотрепка, я понимаю. Может, это был страх, не знаю. Я никогда не проверял, что будет, если начать перечить, к тому же сомнения в Его словах стирались с каждым днем. — Я должен иметь идеи, чтобы продолжать… — говорил Он. — Я исчерпал их еще на тебе. Мне просто не о чем рассказывать, понимаешь? Наверное, это было Его любимое слово — понимаешь. Да, конечно, я все понимал, а потому молча кивнул. — Я хотел, чтобы люди любили меня. Я хотел… хотел, чтобы ты любил меня. — Я люблю тебя. «Я люблю тебя», — фраза повторилась в моих мыслях. Возможно, это был единственный островок надежности в нашем маленьком мире. Не проходило и дня, чтобы я не говорил Ему эти слова. Я говорил и говорил, подтверждал и подтверждал Его уверенность, в надежде, что это поможет, что этого будет достаточно. Но Ему всегда было мало. Он хотел, чтобы я любил как-то иначе, как-то по законам и правилам Его логики, которую я никогда не понимал. Да и сам Он объяснить всего толком не мог, будто бы Ему физически не хватало слов. Недостаточность проявлялась по разному, Он никогда не отвечал на мое «люблю» чем-то вроде «не верю», но вечно где-то спрятанные ключи от машины и пистолет под подушкой говорили за Него. Он не верил мне или не хотел верить. Наверное, я был не настолько убедителен, наверное, у меня больше не было сил убеждать. А, может, Он и сам знал, что любить Его я не могу. Это тоже было некое прозрение для меня: Он все понимает, просто не хочет говорить! Но нет — мы продолжали играть в эту странную игру, и Он никогда не прерывал ее. Возможно, Ему просто нравилось жить во лжи. Хотя о чем это я? Вру! Я прекрасно знал, когда Его логика и любовь ко мне сходились в едином ритме, когда паззл складывался, когда Его бесцветные, почти прозрачные глаза прояснялись и казались голубыми, цвета ясного неба. Иногда даже казалось, что мне это нравится — красное на белом, черное на красном, красное на иссиня-стальном. Поистине красный был лучшим из цветов, он подходил почти ко всему. Или просто я слишком давно не видел других сочетаний, не знаю. В любом случае, после дня сочетаний с красным, наступало затишье, а фраза «я люблю тебя» звучала в нашем доме в несколько раз чаще, чем обычно. Мы лежали рядом, Его макушка на моем плече, и так могли проходить даже несколько суток: сигареты здорово притупляли голод. Плечо немело, но я не смел оттолкнуть Его, ведь тогда в логике что-то сдвинется, что-то пойдет не так, и Он уйдет искать новые сочетания. — Скажи еще раз… — прошептал Он. — Я люблю тебя. Очень… очень, — я выдохнул колечко дыма в потолок. — Когда… когда ты планируешь следующий день сочетаний? — Не знаю, у тебя на плече очень уютно, может, я просто останусь здесь. И снова Он давал мне надежду, которой не суждено было сбыться. Смирение казалось непозволительной роскошью, но вина уже не так сильно травила душу, как раньше. — Понятно. — Ты ведь примешь участие? Со мной? — Да, конечно, — выдохнул я, опустив окурок в пепельницу, стоящую на животе. — Я ведь люблю тебя. *** Я чувствовал себя самым большим эгоистом на свете, когда наступал день сочетаний с красным. О начале оповещал гулкий удар. Я заходил в комнату, когда двойник уже лежал на полу или на столе: там, где они пили вино. Я помогал Ему затащить тело на кровать, а потом садился в кресло, смотрел, как Он раздевается. Чем больше двойник напоминал меня, тем больше наркотика было в вине, и тем дольше длилась ночь. Он наваливался на бесчувственное тело, прижимая к подушкам. Однажды я осмелился предложить Ему веревки, но Он отказался, сказал, что рассчитывает все точно и бесчувственные куклы больше по душе. Что ж, этот паренек в чем-то действительно напоминал меня. Черные кудри, белая кожа, похожая форма лица… Жаль, что глаза закрыты, не разглядеть, какого они цвета. В глубине души мне всегда хотелось, чтобы все это было хоть немного оправдано — чтобы двойник напоминал меня как можно сильнее. Это были лишь отговорки, ведь Он всегда мог найти предлог и назвать двойником, кого захочет. Выдумать то, чего нет. Наверное, когда в тебя входит член — это чертовски больно, так что двойникам в каком-то смысле везло. После вина они больше не просыпались. В каком-то смысле это было сплошное милосердие с Его стороны, ведь все они не чувствовали и капли боли, лишь вспышку паники, когда осознавали тайну вина. Но, думаю, такое милосердие было связано с тем, что Он не хотел с ними говорить. Не хотел слушать мольбы и вопли, вообще Он любил тишину. Так мы и сидели: Он на пареньке, а я на кресле. Иногда я ловил себя на мысли, что чувствую уколы ревности. Но лишь иногда, ведь Он делал это не для того, чтобы вызвать во мне ревность. Просто я был неприкосновенным. После следовали наконец сочетания с красным. Он делал это голым в ванной или гараже, обязательно звал меня, чтобы показать: алые разводы на белом кафеле, алые капли на сером гаражном полу, алое озерцо на дне ванной, алые струйки на стальном тесаке. Красный подходил ко всему. Время от времени я помогал Ему. Скребущийся мерзкий эгоизм приходил в тот момент, когда я брал в руки нож и заносил его над шеей двойника. Кого ударить: его или Его? Я всегда делал один и тот же выбор, повторяя «я тебя люблю». Он наблюдал рядом. Пока собаки лаяли на заднем дворе, радуясь приходу хозяина с ужином, я оттирал ванну. Не то чтобы Он обязывал меня делать это, нет, Он прекрасно справлялся сам. Это я пытался заглушить свой разум. Красный цвет смешивался с водой, исчезал в стоке, я выжимал губку и снова тер, стоя на коленях перед ванной. Потом возвращался Он и клал мне ладонь на голову: — Я сам. Спасибо за участие. И я уходил, ложился в кровать, сворачивался в жалкий комок и смотрел в стену, слушая возню псов снаружи. Вечер дня сочетаний был обычно самым ужасным, ведь я вспоминал, что когда-то и сам был человеком, таким же двойником, как и все они. Ночью же происходило то, что я называл фальшивым чудом: Он приходил ко мне в кровать, ложился рядом, утыкался носом мне в спину и начинал плакать. — Прости, прости меня, — говорил он, смыкая пальцы на моих плечах. — Все так сложно, люди никогда не полюбят всего меня. Я слушал его сегодня, пока мы там сидели, я даже думал не звать его на день сочетаний, но потом… потом… — Потом выяснилось, что он не говорит то, что ты хочешь слышать, — бурчал я. — Да. Он просто… просто не подходит, понимаешь? Я хочу, чтобы ответы были идеальными. Как твои. Но такого как ты, больше нет. Есть лишь блеклые тени, укравшие частичку твоего великолепия. И все они должны… — Поучаствовать в дне сочетаний. — Да… Ты просто идеален. Тогда я поворачивался к нему и спрашивал: — Что было бы, если бы меня не было? — Не знаю… думаю… думаю, что я не мог бы без тебя. Ну, понимаешь… — Понимаю. И это я действительно понимал. Понимал настолько хорошо, что, когда Он наконец забывался сном, я вставал и шел в ванную, где обычно оставался Его нож. Я брал его и подносил к горлу, почти неосознанно. «Я люблю тебя» на миг сменялось на «ненавижу». Я знал, что Он последует за мной, куда бы я ни пошел. Я пытался вдолбить себе это, чувствуя холод лезвия у нежной кожи. Я хотел поучаствовать в дне сочетаний с красным, хотел стать его лучшим участником. Мой красный Он бы не стал оттирать, не стал бы нести собакам. Он бы пошел за мной, я бы мог спасти их всех… всех, кто еще в будущем. Всех, кто еще не знает об этом аде. Я бы мог… мог… Нож с грохотом падал на дно ванны, а я без сил опускался на пол и закрывал лицо руками. Я не мог. Страх, ненависть, отвращение и эгоизм твердили мне, что жить все же хочется. Что я все равно выберу себя, сколько бы еще дней сочетания с красным мне ни довелось пережить. Он прибегал в течение пары секунд, хватал меня за руки, обнимал и пытался поднять на ноги. Мы вместе шли в кровать, ложились друг напротив друга, и Он говорил: — Я люблю тебя. Не поступай так со мной. Страх, ненависть, отвращение и эгоизм перемалывались и перемешивались внутри меня, и я отвечал, глядя в его бесцветные глаза: — Да. Я тоже люблю тебя… «В конце концов красный такой красивый цвет», — думал я, проваливаясь в болезненный сон в Его руках…