The Broken Child

— О, вот ты где, Перри... Перри замер на пороге, услышав голос, и незаметно сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить только что подскочивший пульс. Он слышал эту фразу почти каждый день. По крайней мере, этим летом — обычно от детей после своего неожиданного появления, как только заканчивались их безумные дневные приключения. Сейчас же было почти три часа ночи, и эта фраза прозвучала из темноты, когда Линда протянула руку и включила лампу. Он тихо выругался и, подняв руку, потёр лицо. Перри надеялся попасть в дом незамеченным, и, очевидно, ему не повезло. По тому, как Линда сидела, он догадался, что она действительно его ждала. Молодой человек написал ей несколько часов назад, сообщив, что задержится, поэтому теперь был немного удивлен, увидев её на ногах. Он молча на мгновение запустил пальцы в свои бирюзовые волосы, чтобы попытаться опустить их достаточно, чтобы скрыть синяки на лице, но это не сработало… Эта причёска была ближе к каре, чем к короткой стрижке, которую носили многие агенты, но даже такой длины было недостаточно, чтобы прикрыть ссадины и увечья, поэтому он старался держаться в тени. — Извини, Линда, я тебя разбудил? — Нет, я ждала тебя. Нам нужно поговорить. Иииии она зла. Он мог сказать это по её тону. Фразы были короткими и отрывистыми: так же она сказала детям быть осторожными, когда они разбили её любимую вазу. Тот же тон, который она использовала, когда Кэндис настаивала на том, что мальчики что-то задумали, только для того, чтобы привести мать в пустой двор и увидеть двух детей, счастливо сидящих под большим дубом. Теперь это использовалось против него, потому что он приполз домой в три часа ночи с таким видом, как будто только что провел три раунда с Мухаммедом Али. Напрягал, конечно, не только тон, но и слова «нам нужно поговорить» уже звучали зловеще. Он не был идиотом. Обычно это означало не столько «нам нужно поговорить», сколько «тебе нужно сесть, заткнуться и слушать». — Конечно, Линда. О чём? Она молча указала на диван, и молодой человек на мгновение замер, испустив глубокий вздох. Очевидно, сегодня они будут совершенно откровенны… Прекрасно… Когда он сел, Линда обеспокоенно ахнула и села немного прямее, когда смогла хорошенько рассмотреть его. — Перри, что случилось? Перри поднял руку, чтобы остановить её, и на мгновение сделал паузу, прежде чем подписать: — Я упал с мотоцикла. Знаю, что выгляжу ужасно, но на самом деле всё не так плохо. На самом деле всё было даже хуже, чем казалось... Он шел по следу — работал над этим делом с тех пор, как миссия пошла не по плану. Та самая, которая привела к тому, что он чуть не истек кровью на балконе DEI. В О.Б.К.А. была утечка, и они были так близко, но не сходилась только одна маленькая деталь. Одна маленькая деталь, которую он не мог вписать в остальную часть головоломки. Время, которое потребовалось на то, чтобы разобраться в этом, уже приближалось к двум годам, и это заставляло всех нервничать. К сожалению, сегодня кто-то также знал, что он приближается, потому что, да, Перри действительно, он выбросил свой мотоцикла… В основном потому, что этот кто-то выстрелил в него из ракетницы… По крайней мере, он думал, что это была ракета — ущерб был похожим на неё. Ему удалось перехватить мотоцикл после взрыва, но он уже врезался в заднюю часть грузовика с курами, и... Это было ужасающе. Повсюду были перья и ощмётки птиц! Сила взрывной волны все же сбросила молодого человека с мотоцикла, и было абсолютным чудом, что никто, кроме куриц, серьезно не пострадал. — Перри… Это одна из причин, почему нам нужно поговорить. Ты знаешь, мы все тебя любим! Очень сильно, — начала Линда, и Перри кивнул, уделяя женщине всё своё внимание. Он тоже любил их… Что бы он делал без своей семьи? Большую часть своего детства Перри провел в приемных. У него были одни из худших людей, которых он когда-либо встречал в качестве приемных родителей… У него также были и одни из лучших… Всё изменилось в тот день, когда семья Лоуренса приняла его в свою жизнь. Лоуренс был его двоюродным братом: отец Лоуренса был братом его матери. После смерти родителей он некоторое время находился в системе приемных семей, пока они не вмешались и не взяли его к себе. Однако к тому времени Перри уже ходил в среднюю школу. Система была порочной, и им потребовалось некоторое время, чтобы добиться опеки, потому что в то время они жили в Великобритании. Они бросили всё и переехали, просто чтобы иметь возможность получить над ним опеку. Очевидно, судьи считали, что перебрасывать его из приемной семьи в другую было лучше, чем отрывать его от американской культуры и отправлять в Англию. Лоуренс всегда был хорошим человеком. И этот хороший человек взял такого неудачника, как Перри, под свое крыло и держал его рядом. После окончания военной службы, когда О.Б.К.А. подобрала его, Лоуренс был первым, кто настоял на возвращение Перри и открыл для него двери своего дома. И вот они здесь… Он любил Лоуренса как брата, а Линду — как сестру, и конечно же их детей… Они были его детьми. Он сделал бы для них всё. Он был их дядей Перри, и ничто никогда этого не изменит. Линда замолчала. Она выглядела так, будто не знает, к чему ведёт. Наконец она просто выпалила: — Перри, ты принимаешь наркотики? Он чуть не поперхнулся от этого вопроса, и уставился на неё с поистине растерянным видом. — Ни в коем случае, Линда. — Заверил он, покачав головой. — Прежде чем ты спросишь, я не пьян. Линда медленно кивнула, как будто хотела в это поверить. — Ты готов подтвердить это? — просто спросила она. Если бы Перри был менее уставшим, он бы полностью оценил ситуацию в тот момент, когда вошел. Он чувствовал себя слишком комфортно… Только сейчас агент заметил, что лежало рядом с женщиной. Один из тех домашних тестов на наркотики, которые можно купить в аптеке. Молодой человек тихо застонал и потер висок, молча пытаясь вспомнить, принимал ли что-нибудь после аварии, что могло бы отразиться на одном из них. Нет… Он ничего не пил без крайней необходимости, просто по той причине, что не хотел стать зависимым от чего-либо. Всегда нужно оставаться начеку. Обычно он принимал только то обезболивающее, которое О.Б.К.А. была готова ему дать, если в Перри стреляли и действительно попалали. Или в тот раз, когда его проткнула стальная труба, потому что Фуфелшмерц не проверил давление в своем водонагревателе... Поэтому всё, что он принял сегодня вечером — это «тайленол» от головной боли, возникшей после встречи его лица с тротуаром. — Линда, это смешно. Но если это успокоит тебя, дай мне кружку. — Сказал он, протягивая руку в жесте «давай сюда». Линда выглядела успокоенной и медленно кивнула, почти так, как будто хотела бросить всю эту затею, но… Ей нужно было знать. Поэтому она передала кружку, и Перри одарил ее улыбкой, вставая. Десять минут спустя они оба стояли на кухне, пытаясь понять, как расшифровать эту чертову штуковину. Скорее всего, Перри знал… Сегодня агент и так ходил по тонкому льду, поэтому не собирался пытаться объяснить Линде, откуда и почему он знает, как проводить тест на наркотики, и уж абсолютно точно он не собирался вдаваться в объяснения, откуда он знает и то, как проводить тест на трезвость в полевых условиях. Основы правоприменения были самыми основами его подготовки. Линда ещё раз перечитала инструкцию и, наконец, улыбнулась. — О! Кажется, у меня получилось. Я почти уверена, что результат отрицательный. Естественно. Перри знал это. Он уже знал, что он будет отрицательным, но всё равно мягко улыбнулся ей. — Я знаю, что это было неудобно, Перри, но спасибо тебе... — Сказала Линда с глубоким вздохом, пока Перри складывал инструкцию в коробочку. Перри кивнул, но затем на его лице появилось озабоченное выражение. — Линда, что вообще заставило тебя подумать, что я принесу это в твой дом? — Это и твой дом тоже, Перри... — Заметила Линда, затем сделала паузу, глубоко вздохнула и молча опустилась на стул за кухонным столом. — Я просто… Ты возвращался домой всё позже и позже. Дети заметили, что ты пропадаешь, и ещё была та стрельба в прошлом году… Я испугалась. Я не хочу потерять тебя, Перри… Ты очень важная часть нашей семьи, и я хочу, чтобы ты был счастлив. — Она объяснила, и Перри медленно кивнул. — Итак… Перри, если это не наркотики… Тогда что? — Услышав в ответ лишь молчание, она на мгновение потерла лицо, прежде чем продолжить. — Мне страшно, Перри. Я боюсь за тебя. Лоуренс… Видит Бог, он хороший человек, но он ничего не замечает. Но я замечаю. Мне нужно, чтобы ты знал, что я вижу, что тебе сейчас нелегко. Мне нужно, чтобы ты знал, как сильно мы тебя любим и как сильно это причинило бы нам… боль. Ну, если бы с тобой что-нибудь случилось. Перри на мгновение замер, в его голове зазвенели тревожные колокольчики. Она не могла подозревать… Линда снова замолкла на мгновение, казалось, не зная, что сказать. — Я боюсь, что однажды нам позвонят и скажут, что ты попал в аварию. Я боюсь, что нам позвонят и скажут, что тебя больше не будет дома. Никогда. И это даже не самое худшее, что может прийти мне в голову... Она сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Я хочу, чтобы ты поговорил с одним моим другом. — Больше никаких свиданий вслепую, Линда. — Уверенно подписал Перри, и Линда покачала головой со слабой улыбкой. — Нет, ничего подобного, — заверила она, затем поколебалась, прежде чем протянуть через стол визитную карточку. Перри взял её, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Кризисный центр для самоубийц? О… Когда она сказала, что боится, что он не вернется домой, она имела в виду… Тогда ладно. Теперь он знал, с чем имеет дело. Линда думала, что он собирается навредить себе. — Перри, ты прошел через… Через бóльшее, чем когда-либо должен пройти один человек… Потерять своих родителей, и все эти приемные семьи и… Лоуренс сказал, что ты изменился с тех пор, как пошёл в армию… Всё это нормально, но… Мы так сильно любим тебя и не хотим потерять. Здесь нечего стыдиться. Посещение психотерапевта в наши дни всё равно что проверка психического здоровья. — Заверила Линда, протягивая руку, чтобы положить ему на плечо. Перри очень старался не вздрогнуть. Сегодня вечером он уже приземлился на руку, и рубашка прикрывала длинную ссадину от столкновения с дорогой и пятна крови там, где ему приходилось выковыривать гравий из ран. — Мы так сильно любим тебя. Я знаю, у тебя много всего происходит, но, пожалуйста… Пожалуйста, не заставляй меня хоронить брата. — Умоляла она, слегка сжимая его руку. На этот раз у него вырвался тихий вздох, он молча накрыл её ладонь своей и слегка сжал, слегка изменяя положение так, чтобы Линда держала его за запястье, а не за предплечье. Облегчение от того, что давление исчезло, было мгновенным. Молодой человек нежно сжал её руку, отстраняясь только для того, чтобы иметь возможность подписать: — Линда, обещаю: я в порядке. Я знаю, что в последнее время всё выглядело странно, и я был немного более… беспокойным. Если это заставит тебя чувствовать себя лучше, я поговорю с кем-нибудь. Но это должен быть кто-то, кому я доверяю. Ты же знаешь, какой я скрытный. Линда медленно кивнула. На её лице было написано беспокойство. — Тогда кто? — На моей работе есть ветеринарный отдел. Я знаю парня, который им руководит, и большинство работающих там.  Это, казалось, сделало Линду немного счастливее, она улыбнулась: — Спасибо тебе, Перри. Перри тоже улыбнулся в ответ и кивнул, на мгновение повисла тишина. — Прости, что заставил тебя волноваться.

хХх

Тридцать минут спустя Перри остался один. Он был настолько измотан, когда вернулся домой, что думал, что упадет в постель и не будет двигаться по крайней мере до полудня следующего дня. Но после разговора с Линдой? Он лежал без сна, глядя в ночное небо за окном. Он жил в этой спальне на чердаке с тех пор, как Лоуренс открыл ему двери своего дома много лет назад. Знакомо. Безопасно. И не только потому, что весь этот дом оборудован сигнализацией, —  семья, которая любила его, была этажом ниже. Семья, которая заботилась о нем. Которая любила его достаточно, чтобы бояться за него, когда им казалось, что он безрассудно относится к своей жизни. Он перевернулся спиной к окну, и испустил глубокий вздох, наблюдая, как тикают минуты на его будильнике. Чувство безопасности никогда не окутывало его полностью с той ночи, когда погибли его родители. Тогда Перри было три года. Он не мог вспомнить бóльшую часть той автомобильной аварии. На самом деле агент почти ничего не помнил о своих родителях, кроме лица матери. Она смотрела на него той ночью. Отец был за рулем. Затем он вспомнил стекло. Визг шин. Громкий шум, издаваемый болгаркой, которая вскрыла автомобиль, чтобы полицейский смог забрать его с заднего сиденья. Вспомнил кровь в волосах своей матери. А затем он вспомнил свою первую приемную семью. Сначала они казались милыми. Мать была любящим родителем, ожидавшим совершенства от своих детей. Отец был… Ну, Перри, честно говоря, не мог вспомнить, что тот делал: каждый день ходил на работу, и у него точно был портфель. Это он помнил. Именно мать передала его в следующую приемную семью, —  усадила за кухонный стол и сказала, что определенное поведение недопустимо. Она не могла допустить, чтобы он губил будущее её родных детей. Он помнил это острее, чем что-либо другое. «Мы никогда не будем любить тебя так сильно, как наших настоящих детей, но если ты будешь хорошим, мы всё ещё сможем поладить. Конечно, у тебя не будет таких возможностей, как у наших родных детей. Ты живешь здесь бесплатно. Просто радуйся этому. Радуйся, что ты не останешься голодным». Сука… Он раздраженно фыркнул и перевернулся ещё раз. Эта сумасшедшая женщина на самом деле была жительницей Триштатья. Возможно, сейчас это была маленькая месть за прошлое (у Перри было несколько контактов с местной полицией), ведь она едва могла прожить неделю без того, чтобы её кабриолет с откидным верхом не получил штраф за неправильную парковку за то или иное. Обычно эта мысль вызывала у него улыбку, по крайней мере, самую малость. Но не сегодня. Она была не худшей. Всего лишь первой. Некоторые из худших были причиной того, что наличие семьи, которая его любила, всё ещё было для него немного странным. А ещё было странно – не лежать ночью без сна, напряженно прислушиваясь к любому скрипу половиц, доносящемуся с лестницы. В ожидании любого признака того, что его дверь вот-вот откроется. Любого признака этого зловещего ощущения, когда кто-то подходит к его кровати и склоняется над ним; когда этот кто-то мягко садится на неё, а Перри отчаянно притворяется спящим, чтобы, возможно, этот человек ушёл. Может быть, сегодня его оставят в покое. Может быть, его не тронут. Перри ждал любой признак, что ужас должен начаться снова. Молодой человек зарычал и опять перевернулся, теперь на спину, подняв руки, чтобы потереть лицо и попытаться избавиться от этой мысли. Он давно об этом не думал… Обычно, когда вспоминал прошлое, это означало бессонную ночь. Так что мысли о маломальском сне теперь исчезли. Он уверял себе, что устал и был раздражен. Даже когда отдернул руку и обнаружил, что она мокрая… Агенты не плачут. Это ничего не решает. Должно быть, это просто аллергия. Однако «аллергия» мучила его ещё несколько минут, заставляя сердито смахивать слезы. Перри изо всех сил пытался выкинуть эту мысль из головы. Конечно, это было не единственное его неудачное временное пристанище. Была приемная мать, у которой было ещё шестеро приемных детей. Служба защиты детей никогда не проверяла её дом, потому что он находился очень далеко от города. Она разводила лошадей, их обязанности входила уборка сарая, что Перри на самом деле нравилось. В сарае было уютно. Несмотря ни на что, лошади всегда были рады его видеть. Их мягкие морды и теплые шеи скрывали слезы. Ему даже разрешили ездить на них. Она научила некоторых детей тому, как разогревать лошадей, чтобы она могла быстрее приступать к тренировкам. Это навело его на мысль, что однажды он хотел бы стать тренером по верховой езде. Проблема была в её взрывном характере, и необходимости быть аккуратным во всём. Он до сих пор помнил ту острую боль, возникавшую при ударе лошадиного кнута. Эта женщина никогда не прикасалась хлыстом к лошадям, потому что они были слишком дорогими, но у неё не было проблем с тем, чтобы бить им детей. А ещё были дни, когда он голодал, потому что, по её словам, «ты недостаточно работал, чтобы заслужить еду». И дни, когда он выдерживал двухградусную зиму, подкармливая лошадей сеном и следя за тем, чтобы им было тепло в своих одеялах, в то время как сам стоял в тонкой рубашке, потому что «я покупаю тебе только одно пальто в год, это не моя вина, что ты вырос из него. Ты не пробудешь здесь долго, и это будет проблема следующего твоего приемного родителя». Перри помнил, как засовывал свои замерзшие руки под попону лошади, чтобы на краткий миг согреться. Лошадям всегда было тепло, и они никогда не возражали поделиться им. Затем был дом на окраине города. Опять же достаточно далеко, и служба защиты детей редко его проверяла. Если вообще когда-либо проверяла… Женщина была скопидомкой. Из-за неё у Перри были проблемы с микробами — он их ненавидел. Молодой человек вспомнил, как ему приходилось отгонять тараканов ото всего, что он брал. О том, как он лежал ночью на полу и пытался притвориться, что не чувствует, как по нему что-то ползает. Сколько раз он выуживал жука из своей еды и продолжал есть, потому что знал, что ничего другого ему не достанется. Она не была злой, наоборот, была игривой и милой и говорила ему, что он хороший мальчик. Хотя это тоже оставляло свои шрамы. Одна мысль об этом заставила его встать, издав тихое рычание, и направиться в ванную — эти воспоминания всегда заставляли его чувствовать потребность принять душ… Он все равно не спал сегодня ночью, так что вполне мог это сделать… Когда он вошёл в ванную и включил свет, мысли всё ещё путались;вздрогнув, агент снял рубашку. В любом случае это нужно сделать… Пришла пора сменить бинты и вымыть остатки песка из ран. Он вздохнул, доставая аптечку первой помощи, и, взглянув в зеркало, слегка вздрогнул. Неудивительно, что Линда была так обеспокоена. Всё его лицо представляло собой лоскутное одеяло из синяков и яркого красного цвета содраной кожи от того, как он упал на асфальт. Мысли снова блуждали в прошлом, когда он достал несколько спиртовых салфеток, чтобы протереть ссадины на лице. Все его приемные семьи были неплохими. Имена многих из них он потерял в своей памяти за эти годы. Они были где-то в его файлах, но он действительно не хотел смотреть. Хотя одно имя он будет помнить всегда. Её звали Тоня Ричардсон. Она сказала ему, что он может называть её как угодно. Её внуки жили вместе с ним, и они звали её Нана, так что и Перри называл её так же. Она была пожилой афроамериканкой и опекала не только над двух внуков, но и ещё над одного приёмного ребенка. Маленький мальчик по имени Майкл с бледной кожей, веснушками и рыжими волосами; Перри с ним чудесно ладил. В основном потому, что у них обоих уже была предыстория и они понимали страхи друг друга… Как и Нанна. Она как будто знала... Потому что каждый раз, когда у кого-то из них была плохая ночь, сразу же появлялись домашние блинчики, что немного смягчало боль. Эта женщина верила, что может исцелить любого своей стряпней, и Перри иногда подозревал, что она права. Сколько раз он сидел за кухонным столом, пока она готовила? Именно она научила его этому. Нана готовила и некоторое время наблюдала, как он повторяет за ней. Тогда он ещё мог разговаривать. Когда она видела, что ему нужно больше, чем просто поговорить, она спрашивала, не хочет ли он помочь. Но дело было не только в этом. Нана не была богатой, но её дети никогда не голодали и у них всегда была теплая одежда. Она также научила Перри шить,  потому что ты никогда не знаешь, когда понадобится сделать так, чтобы теплое пальто прослужило немного дольше. Её житейский совет не выходил у него из головы даже сейчас: «Это тоже пройдет», повторял он себе почти ежедневно… Дом Наны был первым после смерти его родителей, о котором он подумал как о своём доме. У неё всегда было чисто, тепло и пахло стряпнёй. Её  темнокожее лицо, обветренное годами тяжелой работы, было тёплым и желанным зрелищем после тяжелого дня в школе. А ещё белоснежные волосы, которые всегда были заколоты, а иногда и заплетены в косу, просто так… Морщинки вокруг её глаз стали толще от многолетней улыбки. Перри помнил яркие цвета её церковной одежды, — они ходили на службу каждое воскресенье. Именно Нана сказала ему: «ты сам выбираешь свой путь в вере, но иногда тебе нужно сообщество в этой вере». Однажды она спросила его, хотел бы он остаться с ней навсегда. Они с Майклом так сильно хотели этого! Перри часто думал, что ночь, когда Нана заснула и так и не проснулась, была одной из худших в его жизни. В некотором смысле так оно и было. Хотя было кое-что похуже. Ожидание в офисе СРS. Он сидел рядом с очень тихим Майклом после того, как их мир развалился на части. Сидел и смотрел на внуков Наны — они выглядели таким же пораженным… И он прекрасно понимал, что дети, которые, как он надеялся, станут его братом и сестрой, вот-вот попадут в тот же ад, с которым они с Майклом уже были старыми друзьями. Их звали Кассандра и Джереми, и Перри думал о них каждый день… Конечно, он присматривал за ними. Система тоже не была добра к ним, однако некоторым из них удалось вырваться. Кассандра была упрямой и смелой. Она во многом напоминала Кэндис. Её оценки ухудшились после смерти бабушки, и стипендий для поступления в колледж тоже не было, но это не остановило девушку. Она поступила и закончила колледж, а потом пошла в школу медсестер, но и это не всё. У неё были муж и трое детей, и теперь Перри иногда виделся с ней. Она работала в детской больнице младшим медицинским работником. Кассандра поступила в медицинскую академию. Она прокладывала себе путь к должности ассистента врача и не собиралась останавливаться, пока сама не станет врачом. А вот Джереми попал в беду. Система подвела его, и он запутался в ней. Однако ему повезло. Очень повезло. В шестнадцать лет его арестовали за угон машины. Офицер, производивший арест, бросил на него один взгляд и отвел в закусочную, чтобы накормить, а затем взял его под свое крыло. У Перри была фотография, вклеенная в альбом в день окончания Джереми полицейской академии: парень был там с гордой улыбкой на лице, когда этот офицер впервые приколол к нему значок. Джереми и его муж Дэвид, медбрат, работаюший с Кассандрой, были очень довольны своей жизнью, и теперь у них был собственный приемный ребенок, которого они старались навсегда принять в свою семью. Майкл был в тюрьме. Майкл был в тюрьме и никогда больше оттуда не выйдет, потому что система сломала его настолько сильно, что он взял правосудие в свои руки. Он предстал перед судом как взрослый человек, в семнадцать лет. Перри сомневался, что тот когда-нибудь увидит, что происходит за пределами этой тюрьмы. Он пытался помочь, но были некоторые вещи, которые система не могла простить. Всё, что Перри мог сделать на своем посту, это попытаться улучшить для Майкла положение, оказав услугу по переводу его в более приличное учреждение и попросив кого-нибудь присматривать за ним. Агент отбросил от с себя эти мысли; зеркало в ванной начало запотевать. Он вздохнул, разделся и встал под душ. Чувство измученности не покидало. Вода была приятной, но она никак не могла успокоить гудящий разум. Теперь молодой человек чувствовал не только ушибы, но и сломанное ребро, но, несмотря на все это, вода действовала успокаивающе. Мысли продолжали блуждать, пока он смывал песок и гравий со своих волос. Система, конечно, была жестока. На его бицепсе красовались несколько круглых шрамов, которые, как он сказал особо любопытным коллегам, были результатом неудачно выполненной миссии. Очень немногие люди знали, что это были ожоги от сигарет в одной из его приемных семей. На самом деле этот дом был не самым худшим. Хотя они изобретательно подходили к наказаниям… Могли случиться вещи и похуже, чем несколько сигаретных ожогов… Перри говорил себе это, но этот дом был причиной, по которой он всё ещё был настороже, если когда-нибудь слышал характерный звук ремня, выскальзывающего из шлёвок. Он вздрогнул от этой мысли, издав тихое рычание, смыл мыло с волос и вышел из душа, стряхивая капли воды. На несколько минут ему действительно удалось сохранить ясность ума, — пока он не вышел из ванной и не вернулся в относительно прохладный воздух своей спальни, всё ещё держа полотенце в руке и вытирая им мокрые волосы. Конечно, были и другие приёмные семьи. Не все из них были плохими, просто не… запоминающимися? Ни в одной из них он не продержался больше нескольких месяцев. Перри ненавидел это, но к тому времени, когда он добрался до приемных родителей, которые улыбались и говорили «Добро пожаловать в наш дом», помогали ему с домашним заданием и следили, чтобы его кормили, он был слишком сломлен, чтобы стать частью их. Они бросали на него сочувственные взгляды и говорили, что всё будет хорошо. Они говорили, что он может называть их дом своим. Они обнимали его, но к тому времени он был настолько сломлен, что не мог обнять их в ответ. В конце концов они сдавались, позволяя государству снова забрать его, и некоторые не брали другого ребёнка. Это было слишком. Другие же снова пытались найти более «нормального». Не такого сломленного и сломанного. Он был тем самым сломленным ребенком, когда государство вдруг сказало, что у него есть тетя и дядя. Он по-прежнему был тем сломленным ребенком, когда ему сказали, что нельзя просто взять и отправить ребенка за границу. Было бы слишком травмирующе вырвать его с корнем из дома в Америке. Он так и не понял этого. Было совершенно нормально отправлять его в дома, где его избивали, на него нападали и ему приходилось сражаться с насекомыми за еду, но ехать в Англию? Это уже слишком, извини, малыш. Но он был счастливчиком… Потому что его тётя и дядя и слышать об этом не хотели. Они оставили свою старую жизнь и переехали в страну, о которой абсолютно ничего не знали, чтобы взять к себе ребенка, который был настолько сломлен морально и физически, что почти не разговаривал. Последняя приемная семья… она внесла в это не малую лепту. Это было то, что лишило его голоса. Мать была нормальной, даже по-своему хорошей… Хотя она была робкой женщиной, которая позволяла своему мужу править в доме. Она не сказала ни слова, когда этот человек избил Перри до потери сознания. Не сказала ни слова она и в тот день, когда он заставил Перри три часа стоять под ледяным душем, потому что это сделало бы из него мужчину. Агент мог поклясться, что иногда всё ещё слышит, как этот человек выкрикивает его имя с другого конца дома. Слова сливались воедино из-за слишком большого количества выпитого и желания «привести мальчишку в порядок». Он также был причиной того, что много лет после Перри лежал без сна, прислушиваясь и боясь услышать скрип половиц, который сказал бы ему, что монстр приближается… Монстр приближался и приносил с собой ремень… Или грубые руки и слишком близкое дыхание, пахнущее перегаром. Он действительно был монстром. К настоящему времени Перри повидал монстров по всему земному шару, как на войне, так и в качестве агента. Но ни один из них не шел ни в какое сравнение с этим человеком: он теперь был одним из тех, который никогда не увидит, что происходит за пределами тюремной камеры. Перри позаботился об этом. Все школьные годы он жил в страхе, что этот человек выйдет на свободу. Он боялся этого даже в годы службы в армии. Будучи агентом, он кое-что исправил… Теперь у него были связи. Тот мужчина избил его, из-за чего Перри попал в больницу в отделении интенсивной терапии. Он проснулся оттого, что его тетя, дядя и двоюродный брат Лоуренс сидели у кровати. Плакат «Добро пожаловать домой» и взгляды, полные беспокойства, которых он не видел с тех пор, как умерла Нана... Он не сказал им ни слова. Он пытался, но… Голос просто исчез. Перри был слишком сломлен, чтобы позволить им любить себя, но они не сдавались. Они всё равно любили его. Обнимали его, когда он позволял. Создали дом, в котором было тепло и безопасно. Каждый день говорили, что любят его. В конце концов он смог обнять их в ответ. Они построили их общий дом вокруг него. Когда стало понятно, что его голос не вернётся, все они выучили американский жестовый язык, чтобы у Перри был способ «высказывать» свои мысли.  Другой его двоюродный брат, старший брат Лоуренса, Эдриан, к тому времени поступил в университет. Перри никогда не был с ним очень близок. Эдриан остался в Англии. Его тетя и дядя вернулись в Англию, когда Перри поступил на военную службу, чтобы быть ближе к их стареющим родителям, но Лоуренс остался. К тому времени он уже кое с кем познакомился и учился в колледже. Когда Перри вернулся из своего тура, он уже был агентом О.Б.К.А. , и Лоуренс снова распахнул ему двери своего дома. Тогда они оба были немного сломлены… Лоуренс был молодым отцом шестимесячного мальчика, его жена погибла в автокатастрофе с пьяным водителем. Фербу исполнился год, когда Лоуренс встретил Линду. В последствии объединилась вся семья, а не только дети — Перри шёл «в комплекте», нравилось ему это или нет. Лоуренс только что нашел его и не собирался так просто его отпускать. Чертовски повезло, что ему удалось назначить заклятого врага так близко к дому. Но Перри повезло ещё больше, потому что его двоюродный брат нашёл ту, что открыла своё сердце всем тем, кто пришел вместе с новоиспечённым мужем. И эту чудесную женщину он сейчас заставлял страдать... Перри остановился при этой мысли, на мгновение застыв на месте. Он бесцельно бродил по своей комнате, натягивая рубашку и джинсы, ботинки и надевая контактные линзы, готовясь к дню, который ещё даже не начался. Снаружи едва начало всходить солнце. Эта мысль сильно поразила его. Линда приняла его, и он был тем, кто причинял ей боль. Боль и беспокойство из-за того, что она сидела до трех часов ночи, ожидая, когда он притащится домой, чтобы узнать, жив он или мертв. Он на мгновение закрыл глаза, глубоко вздохнул… А затем вышел из комнаты. Это уже слишком. Теперь он сам стал тем, кто разрушает семью. Солнце ещё скрывалось за горизонтом, но было достаточно светло, чтобы он мог пройти по дому, не включая свет. Молодой человек подошёл к холодильнику и быстро набросал записку для Линды. 《Ушел, чтобы сделать то, о чём мы говорили ночью. - П》 Это была полуправда. Линда права, ему действительно нужна была помощь. В О.Б.К.А. Перри уже проходил терапию:  именно они поставили ему диагноз ПТСР. Агент поговорит с ними, но в данный момент? Ему просто нужно сесть за руль. Мотоцикл находился в мастерской О.Б.К.А., где ему правляли вмятины после того, как Перри разбил его накануне вечером, так что пришлось взять автомобиль на воздушной подушке. Молодой человек проскользнул в один из своих многочисленных потайных входов и спустился в логово, пытаясь сдержать панику. Зажегся свет, электронный голос приветствовал его… Перри проигнорировал это: схватил свои ключи, пистолет, фетровую шляпу и плюнул на всё. Когда-то давно он думал, что это самое крутое, что могло когда-либо случиться, а теперь? Это была старая привычка. Его логово функционировало. Вот и всё. В нем были применены передовые технологии, которые теперь подняли его автомобиль из глубин хранилища, осветив десятки других устройств, которые могли понадобиться ему в повседневной работе. Этот ребенок из неблагополучных приемных семей был поставлен в положение, которое дало ему самую удивительную и правильную (?) работу, о которой большинство людей могли только мечтать… Однако на данный момент это было отчего-то досадно. Он скользнул в свой автомобиль на воздушной подушке и уехал так быстро, как только эта штука могла позволить. Настолько быстро, что аварийный люк, который открылся, едва успел проскочить. В любом случае, жители этого города привыкли к странным вещам. Это был единственное объяснение, почему никто не оглядывался дважды, когда из канализации или метро на улицы города иногда вылетали ховеркары. Он крепко сжал руль, пытаясь избавиться от мыслей и воспоминаний, которые терзали его разум. На самом деле Перри не смотрел, куда едет. Он был намного выше уровня улицы, так в кого же он собирался врезаться? Он был даже выше зданий… Обычно вождение немного успокаивало его… Но не сегодня. Сегодня от этого становилось только хуже. Он зажмурился, чувствуя, как непрошеные слезы подступают к глазам. Слезы ничего не решали. Агенты не плакали. Очевидно, организм не собирался слушать. Эмоциональный взрыв подкрался незаметно и ударил, когда Перри не ожидал и не был готов. Его терапевт думал, что переломный момент наступил тогда, когда два агента погибли у него на глазах. Это была не его вина, но тот день был ещё одним из его худших дней. Он потерял счет по‐настоящему плохим дням. Их было слишком много. День, когда умерли его родители. Первый день, когда он научился запирать свою дверь на ночь, даже если это не помогало. День, когда умерла Нана. День, когда он сидел с Кассандрой, Джереми и Майклом и знал, что грядет ад. День, когда приемный отец отправил его в больницу. День, когда его семья сказала ему, что любит его, и он обнаружил, что не может сказать этого в ответ. День, когда он в первый раз убил. День, когда он потерял своего лучшего друга на поле боя. День он потерял двух молодых агентов, которые доверили ему вести огонь для прикрытия… И такое огромное количество дней между ними. Агенты умирали, миссии срывались… Такие дни повторялись всё чаще и чаще. Почему, чёрт возьми, его зрение становится расплывчатым? Молодой человек поднял руку, и жгучие слезы сменились струйками, стекающими по щекам. Он в раздражении стукнул кулаком по рулю и вдавил педаль газа в пол. Его намерением было просто вести машину — на самом деле он не собирался ехать в какое-то конкретное место. Поэтому, когда Перри обнаружил, что сажает эту чертову штуковину и выходит наркжу, он не был полностью уверен, где находится, пока не подошел к раздвижной стеклянной двери DEI. Только тогда он понял , что приземлился на тот же балкон , на котором чуть не истек кровью… Он неловко постоял там мгновение. Лаборатория казалась тихой и пустой. Через мгновение он поднял руку, легонько постучав по стеклу. Какого черта он делал? Он только что провел утро, рыдая, как двухлетний ребенок, а теперь бежит в логово своего Заклятого Врага? Вот так и переназначают агентов! Мысль о том, что его заклятый враг увидит в нем эту уязвимость, повергла агента в такую панику, что у него перехватило дыхание, и все же он остался стоять на этом чертовом балконе. Даже когда Хайнц начал ходить по лаборатории, ворча, что его прерывают. Новый инатор выглядел так, будто был уже готов к работе. Сегодняшняя миссия… Хайнц, по-видимому, провёл в лаборатории всю ночь, поэтому для того, чтобы осознать, что стук доносится с балкона, а не от парадной двери, потребовалось немного больше времени, чем обычно… Он бросил на раздвижную стеклянную дверь растерянный взгляд, затем подошёл ближе, явно нервничая. Мужчина открыл её, и Перри отступил назад, не совсем уверенный, что теперь делать. — Перри Утконос? Ты очень рано, я ещё даже не расставил ловушки, а это очень невежливо, знаешь ли... — Он вдруг замолчал, казалось, рассматривая агента. Рано – это ещё мягко сказано: Солнце только начало подниматься над горизонтом. Перри выглядел так, будто побывал в аду и вернулся обратно, однако при этом остался просто потрясающе привлекательным... Волосы всё ещё влажные после душа; футболка и джинсы вместо его обычной формы. Слезы текли по щекам, и учёный сжалился над ним. И… Теперь Перри точно понял, почему стоял на том балконе. Хайнц уже видел это. Уязвимость. Он видел человека, а не агента, в день, когда тот чуть не истек кровью на этом же самом месте. С той ночи прошло много времени, но на бетоне, где лежал Перри, ещё оставались небольшие тёмные пятна. Хайнц уже видел зарождающуюся панику, когда Перри очнулся в окружении парамедиков. В этот момент Перри понял: была и другая причина, потому что, когда жалость отступила на второй план, пришло понимание. Он лично выслушал все до единой предыстории Хайнца, и с каждым разом они становились только хуже и хуже. — Знаешь, что касается дьявольских замыслов… Этот был не самым лучшим. У меня была плохая ночь, понимаешь? Не возражаешь, если мы пропустим всё в этот раз? Думаю, мне нужен выходной. — Предложил Хайнц, и Перри с готовностью кивнул, на мгновение опустив взгляд в пол, как будто это могло помешать его заклятому врагу увидеть то, что, как он знал, этот человек уже видел. — Хорошо, — сказал Хайнц, после чего выдержал паузу. — Раз уж ты здесь, не хочешь чашечку кофе? Благослови Господь этого сумасшедшего, драматичного учёного… Агент быстро кивнул в ответ. — А нажать кнопку самоуничтожения? — Перри не смог удержаться от тихого, сдавленного смешка и кивнул. — Ладно, пошли. И смотри не наступи на эту плитку, я соврал насчет ловушек, — предупредил Хайнц, когда Перри вошёл внутрь. Молодой человек признал, что нажатие кнопки самоуничтожения без необходимости бороться за неё доставило ему удовольствие. Взрыв был довольно впечатляющим. Позже он поможет Хайнцу всё убрать… Когда они шли на кухню, Хайнц на мгновение остановился, заставив Перри поднять на него взгляд. Он немного успокоился. Слезы высохли, хотя он всё ещё был немного разгорячённым. Хайнц же выглядел так, как будто хотел что-то сказать, но не знал, что и как именно. Он несколько раз открывал рот, потом закрывал его… Затем снова открывал, прежде чем вздохнуть и шагнуть вперед. Перри напрягся, но когда обнаружил, что его заключили в крепкие объятия, слезы снова навернулись ему на глаза, а сам он прижался к учёному в ответ. От него пахло машинным маслом и лабораторией, а также чем-то успокаивающим: запахом, который невозможно было разобрать. Каким-то образом это дарило ощущение безопасности. — Через что бы ты ни проходил, что бы не переживал… Я всегда рядом. Всё будет хорошо. — Пообещал Хайнц, и Перри кивнул в лабораторный халат. Как же так получилось, что у него оказалось две жизни? Две совершенно разные жизни… И в обоих были люди, которые заботились о нём, но он не мог полностью отдаться ни одной из них, потому что был настолько сломлен, что не верил даже себе, и просто не мог позволить кому-то себя любить. Перри не хотел, чтобы прерывистое рыдание вырвалось наружу, но когда это произошло, Хайнц крепче прижал агента к себе, пока тот снова не успокоился. Тогда молодой человек понял, что это — другая причина, по которой, когда дела пошли плохо, он сбежал именно сюда. Хайнц не только не осуждал его… Хайнц не только принял его и был рядом… Хайнц понимал его.   Он понимал его, потому что он тоже прошёл через это: был всеми забытым ребёнком, — тем, кто изо всех сил пытался найти свое место в мире. Найти дом, который можно назвать безопасным. Так они простояли бог знает сколько времени… В конце концов Хайнц повел его на кухню на чашечку кофе… Без кофеина, потому что, по словам Хайнца, «ты и так слишком возбужден. Для тебя кофе без кофеина». Перри привел себя в порядок и сообщил Монограмму, что уже сорвал планы Хайнца на этот день и берёт больничный. Что было непросто, поскольку Хайнц записывал и предлагал самые ужасные симптомы, которые только мог придумать, чтобы в О.Б.К.А. не задавали лишних вопросов. Всё это было настолько нелепо, что, когда агент отключился от штаба, то разразился смехом. — Ты должен действительно продавать, когда говоришь, что заболел, Перри. Симптомы, о которых они не будут задавать вопросов! — настаивал Хайнц за чашкой кофе, пока Перри всё ещё смеялся. Примерно в то время, когда они устроились на диване смотреть кино, навалилась усталость. Перри обнаружил, что начинает клевать носом, и в конце концов устроился так, что его голова оказалась на плече Хайнца. Мужчина не возражал. Он просто накинул на Перри плед и с началом следующего фильма сам наполовину задремал. Именно в этот спокойный момент Перри понял, почему на самом деле пришел к Хайнцу, когда подкрался нервный срыв. Никто не понимал его так, как такой же сломленный ребенок…