Стоны за дверью

«Однако!» - сказал себе Марсель, вслушиваясь в доносящиеся из-за двери охи и стоны. В счастливые, беззаботные времена, когда цветы в Олларии продавались буквально на каждом углу, а Марсель Валме был принят в доме Капуль-Гизайлей на правах больше чем друга, он и сам не раз бывал за этой дверью. Изящные створки, изукрашенные кружевной золотой резьбой, вели в такой же кружевной и золотистый будуарчик. В будуарчике стоял туалетный столик с россыпью очаровательных скляночек и безделушек - все, чем для прихоти обильной торгует Ургот щепетильный, как сказал поэт, - уютная кушетка, где можно было присесть - а при необходимости и прилечь, - вдвоем, на полу лежал ковер, мягкий и пушистый, и в целом там можно было весьма приятно провести время, когда очень приспичило и лень или некогда тащиться в спальню на втором этаже. Но ночью, господа хорошие, ночью! А не среди бела дня, когда в салоне гости, скучающие в ожидании обещанного обеда. Потому что кружевные дверцы с тем же успехом могли бы быть кружевной занавеской: сквозь них было слышно все! И заметьте: это не потому, что Марсель нарочно подслушивал. Нет, господа: виконт Вал... ах, простите: граф Ченизу был выше этого. В конце концов, прав особого гостя - включая право ревновать хозяйку дома, - он лишился исключительно по собственной глупости, и лишь ловкость рук герцога Алвы спасла его от позора, а прекрасную Марианну - от снулого Килеана, ныне, слава всем подряд, усопшего навеки (спасибо тому же Алве, что бы мы без него делали - вот пожалуйста, он всего лишь угодил за решетку, и смотрите, к чему это привело!) Если прекрасной Марианне угодно было удалиться в укромные покои с... Марсель окинул взглядом салон, прикидывая, кого из гостей не хватает... ну разумеется, с Робером Эпине - это ее личное дело. Тем более, у них, похоже, все серьезно (а у Эпине вообще всегда все серьезно, он, похоже, по-другому просто не умеет - он, наверно, и астэре бы предложил руку и сердце!) Но, кошки ее побери, неужто в доме не нашлось каких-нибудь... более укромных покоев? Положим, Эпине не осведомлен о чудных свойствах кружевной дверцы и наивно полагает себя в уединении - но кому, как не хозяйке, знать, что эта дверь пропускает даже легчайший шепот? Нет, воля ваша, все это неспроста! Прекрасная Марианна явно что-то затевает... - О-о-о! - донеслось из-за двери. Густой, басовитый мужской стон недвусмысленно давал понять, что обладателю этого голоса сейчас оч-чень хорошо. - Ы-ы-ых! Нет, ну совершенно не стесняются... Хоть постучись и попросись третьим... - Ах! - воскликнул нежный, тоненький голосок. - Ах, ах, ах! Хм... Нет, ему не завидно, совершенно не завидно: грех завидовать чужому счастью, - но вот под ним Марианна так не стонала... Нет, стонала - но не так! - Ы-ых! Ы-ых! Прочие гости тоже насторожились. Марсель сидел к двери ближе всех и ему было слышнее, но стенания разносились на весь салон. Пьяненький Окделл навострил ушки, гневно сдвинул бровки и одновременно густо покраснел. Дэвид Рокслей очнулся от своего неизменного уныния и в кои-то веки смотрел заинтересованно. - Ах-ах-ах-ах-ах! - звонко и нежно. Нет, ну ты гляди, как поет, ни дать ни взять - баронова морискилла! Видно, Эпине-то и впрямь хорош не только в бою со шпагой, но и с другим клинком... - Ых, ых, ых, ых! - откликнулся мужской голос. В такт возгласам слышался отчетливый ритмичный стук. Марсель подумал, что если так пойдет, кажется, у золотистой кушетки на вычурных ножках есть все шансы не дожить до завтра. Она никогда не казалась ему особенно прочной. На глаза Марселю попался один из философов. Взгляд умника сделался совершенно масленым, и, судя по выражению физиономии, он был готов вот-вот разразиться криками «Да-вай! Да-вай!», как на каких-нибудь петушиных боях. Марсель огляделся, подыскивая что-нибудь тяжелое, чем можно было бы запустить философу в рожу. Но тут звуки за дверью внезапно стихли. Тишина воцарилась и в салоне: все напряженно вслушивались, ожидая продолжения. Всеобщее напряжение разрешилось самым неожиданным образом. Вдруг скрипнула дверь, ведущая в сад, откинулась портьера - и в салон снаружи вошли Робер Эпине под руку с Марианной! Марсель мысленно зааплодировал. Так блестяще избежать неловкости! По правде говоря, он и не знал, что из маленького будуара есть второй выход. О, разумеется, никто не поверит - но все любезно сделают вид, что поверили. А кто будет недостаточно любезен - того можно и на дуэль... - Ах, - воскликнула Марианна все тем же нежным голоском, каким только что стенала в будуаре, - что за погода на улице! Вот вы тут сидите, господа - а там чудный осенний вечер, совершенно золотой, точь-в-точь как на старинных картинах Коко! Она повернулась и отдернула задвинутую для тепла портьеру. Комнату затопило золотистым сиянием, и даже философы и багряный, в цвет своего герба, Окделл сделались вдруг не такими противными. И тут за дверью снова послышался протяжный мужской стон: «О-о-о-ох!» В этом стоне было все: и сладострастие, и нега, и блаженная истома... И Марсель, на правах старинного знакомца, решился спросить. Пусть даже Марианна его за это убьет - лучше умереть на месте, чем безвременно скончаться от любопытства! - Марианна, - осторожно начал он, - простите мне неуместную, быть может, любознательность, но, ради ваших лучезарных глаз и алых губок, откройте тайну: кто там у вас? Марианна уставилась на Марселя растерянно. - Там? - переспросила она. - Где? - Ну как же: у вас в будуаре? Мы все тут, право, теряемся в догадках... Прочие гости загомонили, давая понять, что загадка не дает покоя не одному Марселю. - В будуаре? - переспросила Марианна, подошла и решительным толчком распахнула дверь. - Да там никого нет! Строго говоря, Марианна была неправа. Взорам присутствующих открылась умилительная картина. Посреди пушистого ковра стриженым пузом кверху раскинулся дрыхнущий Готти. А поперек Готти, примостив узкую мордочку где-то на оттопыренной лапище, сладко почивала Эвро. Потревоженный шумом и распахнувшейся дверью, Готти сел, зевнул, широко улыбнулся хозяину и принялся чесаться, сладострастно покряхтывая и колотя лапой об пол - производя тот самый глухой деревянный стук, который Марсель принял было за стук раскачивающейся кушетки. - Ах-ах-ах! - нежно пропела сползшая на ковер Эвро и потянулась всем телом.