Святая Печали

Её душа, часть её, не может двинуться дальше. Её сын, её младшие братья — остались. Её муж звал её, он протягивал ей руку, но… она не могла. Не сейчас. Поэтому, она остаётся. Только, чтобы увидеть крах. Её братья, её драгоценные диди, сломлены, совершенно разными способами, абсолютно похожие друг на друга. Её а-Чэн полон такого гнева, так похожий на их мать, что ей больно; её а-Сянь, её Сяньсянь, улыбается: так неправильно, так искажённо, так прощально, что ей хочется кричать. Но она часть души, она слабый призрак, она отпечаток человека, которым была. Она ничего не может сделать. И её младший брат умирает, её младший брат разбивает свою душу на тысячи осколков, и она бы задыхалась, если бы могла. И её второй младший брат выглядит таким потерянным, таким молодым, когда смотрит туда, где мертвецы разрывают тело их брата на части и съедают, и она не может даже отвернуть его от этого, загородить собой оживший кошмар, видение хуже любого страха; сказать, что это не его вина, что их брат любил его, она знает это. Она ничего не может.

И, впервые, за очень-очень долгое время, её злит это. И она зла, на очень многих людей, на очень много сект, на саму себя — никогда на своих братьев. И она остаётся, отказывая в последней просьбе своего мужа уйти с ним, не глядя на него — начиная собирать осколки души своего младшего брата.

Время идёт иначе, когда ты мёртв, и, возможно, дело в Могильных Курганах, когда они помогают ей, когда ведут её, когда рассказывают ей о её брате, о людях, которых он привёл, о ребёнке её брата, которого забрал мужчина в белом, пока она собирала, собирала и собирала. Это тяжело — оставаться в мире живых, когда она знает, что Могильные Курганы что-то меняют в ней, дают ей силы, чтобы идти и идти, чтобы искать и искать, чтобы петь им колыбельные, которые пел им её а-Сянь. Она думает, что может чувствовать землю, когда идёт, и чувствовать боль во всём своём существе; ей кажется, что она задыхается, что Могильные Курганы её изворачивают в забытом богами месте; может быть, невольно, может быть, целенаправленно — она не знает, и ей всё равно. Она осталась ради своих братьев, чтобы собрать душу одного и сказать другому, что ни в чём этом нет его вины. Она остаётся из любви к ним. Она не уверена, было ли у неё это тело всегда, когда она видит своё отражение в воде; знакомое, ровно такое же, какое она ожидала, но её глаза светятся красным, как у а-Сяня, и она думает, что это по-своему очень красиво, ей стоило сказать её брату об этом. Где-то посреди этого она встречает первого человека в этом месте, которого могла бы видеть. Это мужчина, у него красные одежды и красный зонт, а вокруг них кровавый дождь — не то к чему она привыкла, но то, что она может игнорировать, когда он встаёт на её пути поисков. Что ты ищешь? — спрашивает он её, когда она чувствует себя готовой оскалить зубы, чтобы он не мешал ей; она останавливает себя, не зная, откуда эта злость, возможно, из-за места, что питает её; то, что мне дорого, — отвечает она, единожды отвлекаясь, чтобы увидеть лицо мужчины, такое же бледное, как у неё самой, как у всех мертвецов, что бродят здесь, но не мешают ей. Мужчина выглядит так, будто она сказала ему нечто знакомое, потому что он только желает ей благополучия и исчезает. Она более не вспоминает о нём. Она не знает, сколько у неё уходит времени, чтобы собрать все осколки души её брата, но, когда она это делает, когда ей оставалось не больше двух кусочков — у неё отбирают его.

Эй-эй, вы слышали? О деве в траурно-белом и фиолетовом, что не знает покоя? Святой Печали? Говорят, что она поёт песни для детей, которым суждено умереть, потому что потеряла своих. Говорят, её плач осушает земли, а шёпот меняет движения рек. Говорят, она осталась из любви, и обезумела от горя.