Станет он перекати-поле, Станет ждать, чтоб жар надежды стих, Чтоб одну стеклянную неволю Разменять на тысячу других. А пока он тишиною скован, За витрины голубым стеклом Тихо плачет манекен бесполый Кукла с человеческим лицом.
Пикник, «Кукла с человеческим лицом».
Я могу рассказать тебе все о себе. Это не так уж и много. Но захочешь ли ты слушать? О чем мечтаю? Что ненавижу? Последнего, наверное, даже больше, чем первого. Ненавижу дворец. Всех его слуг, взирающих на меня, как на бесполезную марионетку. Думаешь, я не замечаю их взгляды? Ненавижу отца, оставившего меня так рано, и мать, решившую, что ее собственное счастье дороже ребенка. Ненавижу Первого министра и всех его прихвостней. Ненавижу свою слабость. Глупость. Болезненность. Ненавижу, что я такой безвольный. Кукла. И тебя я тоже ненавижу, потому что тебя приставили следить за мной. Моя жизнь для тебя ничего не стоит. Как и для всех других. Поэтому я хочу… … я хочу, чтобы меня забрал ветер. *** — Чон Чонгук из Дома Черной Луны, рад служить Его Императорскому Величеству, — голос прозвучал монотонно. Коленопреклоненная поза с опущенным взглядом вниз выражала смирение, но Юнги всем телом ощущал чужую тягучую злость. — Ваше Величество, это ваш новый телохранитель. Поверьте, он лучший в своем роде, — голос Первого министра журчал, как небольшой ручей на абсолютно мирной и гармоничной поляне, — вы безоговорочно, нет, мы безоговорочно можем доверить ему самое ценное, что есть в этом дворце — вашу жизнь. Облик советника вполне соответствовал его голосу: невысокий, чуть лысоватый, с очень добродушным круглым лицом и абсолютно черным нутром. Темнее просто не бывает. Юнги, вяло сидевший на троне, слушал его внимательно, хотя и смотрел больше на то, как за окном машет крыльями белая бабочка. — Что вы скажите, Ваше Величество? Что он скажет? Юнги перевел блеклый взгляд на министра. Несколько долгих минут смотрел то ли на лысую макушку, то ли сквозь нее, но наконец слабо кивнул головой. Сладкая улыбка расползлась по злому рту. Формальности соблюдены, кукла послушна, как и всегда. — Ну что ж, Ваше Величество, а теперь, пожалуй, нам стоит обсудить и другие вопросы касательно некоторых ситуаций… *** Прозрачный взгляд не вызывал ничего, кроме отторжения. И это их Император? Чонгук, конечно, не раз слышал все эти слухи, но сейчас откровенно поразился тому, что все они абсолютная правда. Кукла. Манекен. Безвольный раб в руках клана Ван. Его не уважали даже собственные слуги, с едкой насмешкой во взглядах громко шепчась за спиной. «Тебе надо просто за ним присмотреть до того, как подрастет новый наследник, истинный Ван». Бледное лицо не выражало никаких эмоций. Пустой дом без единого проблеска света. Тусклый взгляд деревянной куклы, которых создавали марионеточники в своих мастерских. «Приглядывай, но без особого усердия. В конце концов, даже Император, сын Солнца и Луны, под небом ходит. И только оно решает сколько нам жить и когда умереть». «Насколько же небо благословило нынешнего Императора?» «О, это известно одному ему. Наш астролог, господин Тогзо утверждает, что через декаду наступят персиковые дожди. Надо подготовиться». Декада, да? *** Собрание длилось больше трех часов, жаркие споры не утихали ни на минуту. Первый министр слушал их с откровенной насмешкой человека, который и так прекрасно знал, чем все закончится. Юнги же выбрал взглядом одну точку на полу и равнодушно смотрел на нее, краем уха выхватывая отдельные предложения. — Эти земли испокон веков принадлежали Дайме! Вы не можете их просто так взять и отдать захватчику! — Вы не учли того факта, что если захватчик захочет, то и сам их прекрасно заберет, господин Шанно. А так у нас будет мирный договор на ближайшие двадцать лет и отличные серебряные рудники на юге. — Какой мирный договор! Вы хоть себя слышите?! Да они в следующем году вернутся с новыми набегами! А на тех землях мои люди уже несколько десятков лет спину горбят! И вы хотите их вот так вот отдать кровожадным варварам?! Атмосфера в комнате накалялась, нарисованные на потолке умелой рукой драконы взирали на смертных со скукой во взглядах. Ничего в мире не меняется. Интриги. Власть. Деньги. То, ради чего чего люди жизни продавали, мгновенно ставя крест на всех тех добродетелях, что могли бы послужить другим. — Я думаю, — вклинился наконец-то Первый министр, — что все споры может разрешить только наш мудрый и великий Император… Голоса мгновенно стихли. И несколько десятков пар глаз уставились на трон. Юнги все еще смотрел на пляшущую точку света на полу, а потому никто не стеснялся выражать свои истинные эмоций: презрение, иронию, откровенную насмешку. Император их не видел, но прекрасно ощущал. В ногах мгновенно собрался холод, во рту пересохло. Клинки-взоры вспарывали и без того хлипкую защиту, пробираясь до самого нутра. — Что вы скажете, Ваше Величество? — вкрадчивый голос вызывал странное отупение. — Не считаете ли вы, что разумнее было бы заключить мирный договор с Архосом в обмен на западные земли? Губы дернулись, Юнги сглотнул и перевел взгляд на добродушное лицо с холодным взглядом. Кивок головы вызвал череду возмущений, которые однако быстро были прерваны Первым министром: — Тихо! Вы смеете сомневаться в мудрости нашего Императора?! Вот, Ваше Величество, поставьте подпись под вашим указом. Перо в пальцах подрагивало, буквы получались неровными и размазанными, но удовлетворенный советник быстро выхватил бумагу и громко сказал: — Отныне, Арохос наш друг и союзник на ближайшие двадцать лет. Западные земли отходят его досточтимому королю, Ыейнору Десятому. Слава мудрости нашего Императора! — Слава, — неохотно отозвались редкие голоса. — Слава, — зло вторили другие. — Это все потому что он надеется выдать за арохского принца свою дочь и заключить выгодный союз… — Хитрый лис… — Благодарим, Ваше Величество, думаю вы уже устали, не пора ли отдохнуть немного? Послеобеденный сон пойдет вам на пользу, — плевать Первый министр хотел на все высказывания за спиной. Своего он уже добился, остальное ерунда. Юнги встал и направился к боковой двери, следом за ним устремилась и тень, не спускающая взгляд с чужого затылка. Чонгук закрыл за ними дверь, отрезая от шума комнаты совещаний, и сделал глубокие вдох-выдох. Осталось меньше декады. Человек недрогнувшей, равнодушной рукой только минуту назад отдал жителей своей империи на растерзание кровожадным тварям. А сейчас спокойно собирался вздремнуть в своих покоях. Осталось меньше декады. *** Грудь рвало от невозможности нормально вдохнуть, слюна некрасиво стекала из уголков рта вместе с чем-то зеленым. Юнги, лежа на полу в своей блевотине, царапал пол ногтями и открывал и закрывал рот в беззвучном крике. — Отравилииии!.. Императора отравилиии… Истошный вопль служанки раздался несколько минут назад, а никто не спешил на помощь. Слуги замерли со странной жадностью во взглядах. И впрямь умрет или выкарабкается? Чонгук, подпиравший стену плечом, выпрямился. Серое лицо кривилось от боли, мокрые от слез глаза не моргая смотрели вперёд. Император сейчас походил на рыбу, выброшенную на берег. Некрасивую. Жалкую. Такая смерть ему подходит. «Тебе надо просто за ним присмотреть до того, как подрастет новый наследник, истинный Ван». Телохранитель цыкнул языком и бросил сурово: — Что замерли, а? Лекаря зовите! Да побыстрее! *** Где-то за соседним поворотом журчал фонтан, на ветках персиков ворковали птицы, безоблачное небо напоминало безмятежность. Именно ту, что ему так порой не хватало, хотя времени и было в избытке. Черная тень маячила за спиной, и от нее по-прежнему веяло могильным холодом. Чон Чонгук ни словом, ни делом не показал своего истинного отношения, но Юнги знал, что их ненависть взаимна. Они оба подневольные птицы, запертые в одной клетке, но только одной из них суждено выбраться наружу. Куст слева зашуршал и спустя секунду оттуда вывалился круглый пушистый кролик. Он задорно шевелил розовым носом, уши болтались по бокам, а зубы уже пробовали на вкус желтую хризантему. Мирная картина была нарушена еще одной тенью, которая камнем рухнула с неба, неся на острие когтей смерть. Кроль и пикнуть не успел, как его резко оторвали от земли и потащили вверх. Юнги не любил кролей и не особо жаловал ястребов. Первые были слишком глупы и слабы, а вторые — самоуверенны. Но сейчас пальцы сами сжались в кулаки. А в следующую секунду эти самые пальцы в беспамятстве схватили булыжник, которыми садовники заботливо выкладывали тропинку, и рука что есть сил замахнулась. Громкий свист летящего тяжелого предмета разорвал мирный воздух, вскрикнув от боли, птица разжали когти. Юнги не успел подхватить кроля, но тот и не особо опечалился. Молниеносно юркнул в кусты, да там и затаился. Спрятав руки в длинных рукавах, юный правитель еще несколько минут смотрел на то место, куда запряталось животное. Затылок жгло от разъедающего взгляда за спиной. Черная тень все видела. И обо всем честно доложит своему хозяину. Ну и пусть. Чем быстрее, тем лучше. Ожидание всегда хуже самой смерти. *** За все три дня, что он пролежал в постели, к нему никто не явился, кроме служанки с подносами еды. Есть Юнги был не в силах. Сухость драла горло, лихорадка выжигала все капли жизни. Слабость полностью завладела телом, что даже переворачиваться получалось с трудом. Ветер за окном стучал ветками громче обычного, а тени в углах казались темнее прежнего. Может, в этот раз он его все-таки заберет? Куда-нибудь подальше от груза бесконечного бессилия. Сделает шаг легким-легким, и тело воздушным. Он станет нужным этому миру. Он станет нужным самому себе. Уставшие веки опустились вниз. *** Из-под двери повеяло сильным сквозняком, и Чонгук нахмурился. Поднялся с пола, отворил дверь и заглянул внутрь. Император лежал в мокрой пижаме возле окна, одна ставня была открыта и порыв ветра яростно гонял занавеску вместе со шторой. С улицы проникали ночная влага, осенний холод и едкие запахи костров — сейчас по всему дворцу сжигали листья. Заморыш не двигался, нелепо раскинув руки и ноги. Чтобы услышать дыхание, надо было очень напрячься. За все четыре дня к нему не явился ни один лекарь. Хотя служанки уже должны были бы доложить Первому министру о болезни Императора. Жил безвольной куклой, такой же куклой и умер. Закрой он дверь и вернись на пост, и работа окажется проще простого, свалить подальше от раздражающе глупого лица с вечно блеклыми глазами получится буквально завтра-послезавтра. Очень заманчиво. Хриплый кашель разорвал ночную тишину. Дверь с глухим стуком закрылась. Тело оказалось совсем легким. Впрочем, чему удивляться. Чон не слишком бережно скинул его на кровать и совсем не бережно накрыл одеялом. Хлопнул ставней, повесив защёлку и проверив хорошо ли та держит. *** Душа невесомо парила в странном сером мире, но внезапная горечь обожгла губы. Они стискивались, не желали впускать ее дальше, но нехватка воздуха заставила распахнуться в поисках крупиц дыхания. Жидкая горечь побежала дальше, заволокла нёбо, язык, добралась до гортани. Выделившаяся слюна легкой щекоткой стекла по подбородку и исчезла в шелковой подушке. Не надо. Там, в сером мире, было так хорошо, так невесомо, без слабости, бессилия и отчаяния. Серый мир с его уютным ничем. Он бы променял его сейчас на что угодно, на что угодно… Но мир поблек, душа вновь возвращалась обратно в свою клетку из плоти и крови. Возвращалась боль. Возвращались звуки. Кажется кто-то водил ложкой по дну бронзовой чаши. Этот легкий звон отдавался внутри странными вибрациями. Чуть дальше слышались подлые завывания ветра. «Даже тебе я не нужен, да?» Нечто холодное коснулось губ, заставляя их приоткрыться. И вновь та же горечь.По-прежнему не открывая глаз, Юнги скривился. Лекарство. Ему давали лекарство. Зачем? Так бы проще было всем, тихо и мирно умри он в лихорадке. Не пришлось бы пачкать руки ни им, ни… Звук резко поставленной чаши на стол заставил вздрогнуть. Послышались уверенные, несколько раздраженные шаги, отличавшиеся от всегда легких и едва слышных шагов служанок. Дверь открылась, закрылась и наступила тишина. Юнги сглотнул, языком коснувшись внутренней части зубов, а потом что есть сил сжал их. Зачем?.. *** Он ненавидел этот мир ровно настолько же, насколько и любил. Парадоксально, так бы сказал один из учителей, которые впоследствии перестали к нему приходить. Юнги боялся окружающей действительности до дрожи, до рвотных позывов, но душа рвалась прочь от бренной оболочки, и наоборот, с радостью пыталась познать все, что только можно. Крик, шум, гам, хохот и брань раздавались со всех сторон. Практически никогда не покидавший дворец, Император что есть сил сжимал край занавески и исподтишка наблюдал за оживлением на обычном базаре, раскинувшемся на площади, которую вальяжно пересекал императорский отряд, направляющийся к Золотому Лесу. Люди самых разных мастей, от нищих до богатых вельмож рассекали базар. Где-то кто-то кричал, дрался или выторговывал последний медяк. Мелькавшие мимо паланкина лица, оживленные, перекошенные, властные, хитрые, насмешливые, заставляли распахивать глаза еще шире. Эмоции. Они били повсюду через край. Пугали и одновременно завораживали. Голова их отряда вдруг вильнула вправо и они всей цепочкой сместились к фруктовым рядам. Красные спелые яблоки аппетитно светились под лучами яркого осеннего солнца. Оранжевые бока манго напоминали горы слитков чистого золота. И неожиданно огромные сливы горделиво грелись на прилавке. Взгляд почему-то зацепился за них, во рту собралась слюна. Хотелось протянуть руку и схватить один из плодов, что так близко проплывали мимо окна, но остановить кортеж Император не решился. Вряд ли ему бы отказали в столь малой просьбе, скорее он опасался совершенно другого. Вновь наткнуться на тот взгляд. И испытать пугающее чувство. — Ваше Величество, обед подан, — Хорин низко поклонилась и задом попятилась прочь от беседки. Юнги даже не взглянул на нее. Ничего нового все равно там не увидит. Аппетита не было, как и всегда. Зеркало отражало достаточно удручающую картину. После болезни прошло уже больше двух недель, а вес все еще не желал набираться. Взгляд вдруг зацепился за тарелку с фруктами. Зеленые сливы, не слишком аккуратно вымытые, что показывало отношения слуг к своему повелителю, привлекли внимание. Почему-то ему показалось, что они должны быть сладкими. Пальцы схватили одну сливу и поднесли к лицу, губы мягко приоткрылись, обхватывая спелый плод. Язык прошелся по гладкой поверхности, а зубы легкими надавливаниями примеривались, где прикусить шкурку, чтобы не дать соку брызнуть. И всё же промахнулись. Сладкая, вязкая жидкость окропила язык, нёбо, сквозь приоткрытые губы добралась до рукава одежды и до ладони. Юнги поднес к лицу испачканную руку. Кончиком языка лизнул ставшую сладкой кожу, но, неожиданно перехватив чужой взгляд, замер. Сглотнул слюну с привкусом сливового сока. Быстро убрал руку и так же быстро дожевал оставшийся плод. К сладости вдруг примешался другой вкус. Странный, мало на что похожий из его предыдущего опыта. Но до дрожи пугающий. … Занавеска вернулась на место. Базар остался позади, а отряд покинул пределы внутренней крепостной стены. *** Ему услужливо дали коня, и несколько слуг помогли взобраться. Юнги тут же сгорбился, вжав голову в плечи, колени сильно прижались к упругим бока животного, которое беспокойно всхрапнуло, почувствовав неуверенность седока. Он очень редко ездил верхом, и они прекрасно об этом знали. Его и на охоту брали всего раз, но после того, как он упал с седла и сломал левую руку, больше не заставляли учавствовать в кровавых загонах, что нисколько его тогда не расстроило. Тень приблизилась к нему справа. В отличие от него, надзиратель держался в седле очень ловко, словно вырос в кочевом племени юрков. Длинные ноги, обтянутые черными охотничьими штанами не прижимались судорожно к лошади, а уверенно направляли, руки расслабленно держали поводья, спина прямая, лицо, как всегда, холодно-отстраненное. Только во взгляде узких глаз поселилось нечто, что Юнги так и не смог идентифицировать. Оно появилось ровно три дня назад, после обеда в беседке, и периодически напоминало о себе. — Будьте осторожны, Ваше Величество, — сухой голос заставил вздрогнуть и еще больше вжать голову в плечи. Телохранитель мало баловал его разговорами. За все время только и произнес две фразы. Меня зовут Чон Чонгук из Дома Черной Луны. Рад служить Его Императорскому Величеству. Вот и все. Больше его рот не открывался, а сам Чон Чонгук молча следовал за ним, как тень, якобы для защиты. Но кто опасней: те, кто решится напасть на Солнце и Луну Империи или тот, кто не спускает пристального взгляда даже с его малейшего движения? Дыхание участилось. Живот скрутило в узел. Захотелось облегчиться, но рожки уже пропели начало и отряд с веселыми понуканиями ломанулся следом за псами, взявшими след дичи. *** Он не специально отстал, так получилось. Конь сбился с шага, Юнги едва не рухнул вниз и, пока он пытался удержать равновесие, чтобы не повторить свой прежний неудачный опыт, след последнего в отряде уже скрылся за кустами бузины. Только листья колыхались, извещая о том, что совсем недавно их кто-то потревожил. Юнги остался совсем один. Если не брать во внимание охранника, который даже не шелохнулся, чтобы ему как-то помочь. Почувствовав себя уверенней, Император чуть надавил коленями, чтобы животное ускорилось. Теряться в лесу почти перед самым закатом — идея очень даже плохая. Ни меча, ни лука у Юнги не было. Как и навыков обращения с ними. Будет ли тень позади защищать его, если нападут волки или не дай бог медведь? Спорный вопрос. Животное, следовавшее позади, вдруг приблизилось. Во рту пересохло, а тело накрыла дрожь. Спина напряглась, зубы крепко сжались. Юнги казалось, что непокрытая сзади шея ощущает чужое дыхание, отчего волосы зашевелились. Неужели?.. Но это был бы очень глупый ход, вдруг лошадь взбрыкнет и понесет? У Юнги появятся все шансы остаться в живых. Нет, скорее Чон Чонгук дождется более подходящего момента. — Направо, — внезапно сказал голос, который Юнги слышал третий раз за все это время. Направо? Они выехали на опушку с высокой травой. Часть была притоптана, но с левой стороны. Интересно, а если он ослушается? Что будет в таком случае? Его сразу убьют? Или все же выждут? — Поворачивайте направо, Ваше Величество, — бесцветно сказал голос за спиной, но с очень явным нажимом. — Отряд поехал в ошибочную сторону, там дальше овраг. Они будут возвращаться. Лучи закатного солнца разбивали небо на светящиеся куски, к багряным краскам примешались оттенки синего и фиолетового — с запада ползли тучи. Ночью точно будет дождь. Юнги покорно свернул направо. *** Лес сгущался, небо темнело на глазах. Звуки чащи нервировали своими шорохами, стрекотом и писком. То и дело мелькали разноцветные огни глаз в особо темных уголках Золотого Леса. Осенняя прохлада по-хозяйски влезала в ворот куртки. Непривычное от таких нагрузок тело наливалось тяжестью, ныло и требовало привала. Однако они продолжали углубляться в лес, уже давно даже не прикрываясь тем, что идут по следам охотничьего отряда. Ни рожков, ни топота копыт сюда уже не долетало. Грохот сверху разорвал трескотню чащи, последовала тишина, а потом шорохи только усилились. Лес волновался в предверии ночи, явно готовясь к сильному дождю. Сколько они еще будут идти вперед? Пока Юнги не свалится без сил? Таков план? Чонгук больше ничего не говорил, но следовал за ним не отставая. Упасть на колени и молить о даровании жизни? Пообещать отдать все, что у него есть? Но у него нет ничего. Совсем. Ему абсолютно нечего предложить. Грохот, еще один и еще один. Молнии засверкали что есть сил, ветер усилился. — Поторопимся, — сквозь шумные порывы донесся до ушей голос. Юнги покорно пришпорил лошадь. *** Они не успели, дождь все же нагнал. Легким стуком капель известил о своем приходе, а потом сплошной стеной рухнул вниз, придавливая своей тяжестью к земле. Юнги задрал голову, щурясь и губами ловя холодную воду. Это был первый раз, когда он вот так стоял под струями дождя, не спеша скрыться. И пускай колко. Пускай мокро. Пропуская сквозь себя дождь и ветер, он желал рассыпаться на миллионы капель, уйти по подземным водам и навеки слиться с мировым океаном. Увы, и этого ему не дали. Схватили под уздцы его лошадь и быстро повели за собой. Теперь они шли совсем близко, практически нога к ноге, пока не оказались перед темной грудой непонятно чего. Юнги присмотрелся. Этой грудой оказалось несколько покосившееся строение с темными глухими окнами. Телохранитель спешился и подошел к Юнги. Схватил холодной рукой и практически стянул с седла. Подтолкнул в сторону хижины. Сам же завел лошадей под лапы густого ельника и привязал к стволу. Войти внутрь Император не решился, так и топтался на пороге, под хлесткими струями воды. Одежда уже давно вымокла и холод осенней ночи заставлял горбиться в поисках тепла. Подошедший Чонгук смерил его нечитаемым взглядом, но молча толкнул крепкую дверь. На удивление, та оказалась незапертой. Это… конечный пункт назначения? Неужели вот так? Вот тут? — Проходите, Ваше Величество, — послышалось изнутри сквозь шум перестука капель. Помедлив, Юнги шагнул внутрь. Запах сырости и затхлости говорил о том, что здесь давно никого не было. Однако было сухо и не так промозгло, как на улице. Дрожь сотрясала все тело, Император замер возле двери, растерянно вглядываясь в темноту, ожидая, пока зрение привыкнет к отсутсвию света. Где-то на другом конце комнаты слышался шорох, чем там занимался телохранитель — не разглядеть. Но вот спустя две минуты вспыхнул огонь, озаряя скудное убранство хижины. Кособокая кровать, накрытая бурой шкурой, видимо, медведя, крепкий деревянный стол и два стула, в правом углу напротив двери каменная печь — вот и все убранство. — Проходите ближе к огню, у вас слишком слабое здоровье. Юнги беспомощно взглянул сначала на разгорающиеся языки пламени, затем на лицо телохранителя. Меч и кинжал все еще покоились в ножнах, но блуждающие тени придавали его внешности угрожающий вид. Страх, вибрирующий внутри, передавался наружу, сотрясая все тело.Ноги налились привычной слабостью. Покорностью уготованной судьбе. И почти ненавидя себя за невозможность сказать «нет», просто взять и броситься прочь в глухую чащу, Юнги сделал шаг вперед. Один. За ним еще один. И еще. Пока не оказался возле печи, левой стороной ощущая пристальный взгляд. Огонь согревал, дарил мнимое тепло, однако ядовитая змея сдавливала внутренности, шепча на ухо: «Вот и все, погрейся напоследок». Рядом раздался шорох. Уловив движение краем глаза, Император повернул голову и замер. Чон скинул насквозь мокрую куртку, стянул рубашку и уже развязывал шнурки охотничьих штанов. — Вам я тоже советую раздеться, Ваше Величество, быстрее согреетесь. И одежда успеет просохнуть до утра. Просохнуть до утра? Ножны с легким бряцаньем упали на пол, штаны поползли вниз, Юнги что есть сил вцепился в свои предплечья. Быстрее согреетесь? — Ну же, — поторопил Чонгук, избавившись от одежды и оставшись полностью голым. «Мне и так хорошо», — вот что надо сказать, открыв рот. Но непослушные, одеревеневшие пальцы уже разматывали шнуровку накидки. Мокрая ткань слазила неохотно, и раздевание заняло у него больше времени, чем обычно. Оголившиеся участки тела мгновенно покрылись гусиной кожей. Вновь обняв себя, он неловко переступил через штаны и оказался босыми ступнями на грязном полу. Чонгук же притащил оба стула и развесил их кучу одежды на спинках, поставив поближе к огню. Пламя уже разгорелось знатно, жадно высовываясь наружу. Чон взял железную палку и слегка отодвинул дрова вглубь печи, чтобы искры не летели на деревянный пол. Поставил заслонку. — Идите сюда. Юнги, до этого изучающий свои худые трясущиеся ноги, торчащие коленки и некрасивые пальцы, уставился на протянутую руку. Горло сдавило. Дыхание зарябило. Пальцы нетерпеливо дернулись, а потом просто сами схватили за руку и повели к кровати. Толкнули на шкуру, оказавшуюся неожиданно мягкой и ни разу не вонючей. Чонгук пристроился с другой стороны, накрыв их с головой. Кровать узкая, не слишком-то рассчитанная на двоих, задержав воздух, Юнги осторожно перевернулся на правый бок, чтобы поменьше соприкасаться с чужой кожей. Зубы выстукивали дробь, сердце испуганно дергалось, не понимая, чего ждать дальше. Холодные кончики пальцев на выступающих позвонках были похожими на укол острого клинка — Юнги вздрогнул, задрожав еще сильнее. Поглаживания не несли отголоски привычной опасности, в том смысле, что жизни они точно не угрожали. Угроза таилась другому. Шкура согревала хорошо, а касания просто высекали искры, на которые Юнги понятия не имел, как реагировать. Пальцы переместились на живот и мягко нажали на него, придвигая ближе к другому телу. Жар мгновенно опалил щеки. Император заморгал, в ушах набатом билось собственное дыхание. Ливень продолжал шуметь за окном, ставни поскрипывали от то и дело налетающего ветра. Пальцы коснулись низа живота, огладили и устремились дальше. Бедра инстинктивно сжались, Юнги вцепился в чужую ладонь в попытке удержать от полного падения. Борьба была острой и отчаянной, словно только вот сейчас в хилом теле откуда-то взялись силы. Это что еще за издевательства?! Почему, почему нельзя все было сделать обычным способом?! Зачем еще подобные унижения?! Отчаянно рыдая, он отбивался, царапался и кусался, прекрасно осознавая, что и в этом противостоянии не выйдет победителем. — Да тише ты… Тише! Угомонись! Я больше не буду ничего делать… Обещаю. Рыдания стихали, переходя на икоту, бегущие слезы затекали в уши, сердце истерически билось о ребра. — Прости меня. Мокрые ресницы опустились вниз, искусанные губы сжались в тонкую нить. — Прости меня, — повторил Чонгук лбом утыкаясь в хилую грудь. Он слышал, как колотился сердце, как шумно воздух входит и выходит через раздуваемые ноздри. Вопреки своим словам, ему не было ни жаль, ни стыдно. Он в который раз убедился, что в пустой оболочке всё ещё блуждают искры. *** Позвонки слишком выступали на узкой спине, Чонгук задумчиво обводил их один за другим. Мышцам не повредят хоть какие-то физические нагрузки. И питание, его необходимо строго наладить. Тело слишком слабое, хилое. Император пошевелился, ресницы дрогнули и взметнулись вверх. — Выспался? — спросил прямо на ухо склонившийся ближе Чонгук. Затравленный взгляд метнулся к нему и вновь уставился перед собой. — Ну и чудесно. Мне надо отлучиться на пару дней. Тебе придется побыть здесь одному, — Чон выскользнул из-под шкуры и широко зевнул. Почесал грудь. Бросил взгляд на съежившегося Императора и направился к печи. — Запасы еды вот в этой сумке, бутыль с водой расходуй экономно. Ручей поблизости есть, но как бы ты в трех соснах не заблудился. Лишний раз нос на улицу не высовывай. Дождь смыл следы, но кто его знает. А, и еще одно, — мужчина поднял свои ножны и вытащил кинжал. Острое лезвие тускло блеснуло. Чонгук приблизился. Схватил ладонь и, надавив на пальцы, раскрыл ее. — Будет больно, — предупредил сухо. Лезвие пронзило болью середину ладони и щедро измазалось в крови. Все это время Юнги не произнес ни звука, лишь побледнел больше обычного. — На, перемотай, — Чон кинул ему белый платок, но взглянул в лицо и вздохнул. — М-да, нас ждет долгий путь, — он присел на корточки и сам крепко перевязал рану. Задумчиво коснулся тонких пальцев. Заблудившийся в собственных ненависти и презрении, потерявшись в лабиринтах эмоций и чувств, он совсем не заметил, как вышел к совершенно противоположному их концу. Когда это случилось и не отследить. Хотя быть честным с самим собой — это первый шаг на пути к выживанию. Камень в слабых пальцах, отчаянная решимость на всегда блеклом лице, первые искры в темноте, решившие себя на мгновение показать миру. Мертвеца не оживить, но вновь распалить костер все еще под силу. Чонгук огладил ладонь ниже пореза, опустился вниз, нашел пульс. Губы тронула улыбка. Да, распалить костер все еще можно. *** Дождь то стихал, то вновь нарастал. Томящаяся тишина пеленала по рукам и ногам, заставляя вздрагивать, если ветки особо сильно ударялись по крыше. Первый день прошел в бессмысленном ожидании непонятно чего. «Я вернусь через пару дней». Зачем? «Запасы еды вот в этой сумке, бутыль с водой расходуй экономно». Зачем? «Лишний раз нос на улицу не высовывай. Дождь смыл следы, но кто его знает». Зачем? Юнги тонул в собственных мыслях и страхах. «Да тише ты… Тише! Угомонись! Я больше не буду ничего делать… Обещаю». Зачем?.. *** Дверь с трудом поддалась, но все же открылась. Холодные брызги мгновенно влетели внутрь, осев на разгоряченных щеках. Ветер взметнул волосы, глумливо растрепав их по своему желанию. Закусив губу, Юнги поднял ногу. Пальцы что есть сил вцепились в косяк двери, а нога так и повисла в воздухе. Густая синева, закутывающегося в сумерки леса, вызвала холодную дрожь в позвоночнике. Что там за ней? Огромный новый мир, который он имел шанс лицезреть от силы раз пять. Там путанные дороги, каменные города и человеческие истории. Есть ли ему там место? Что он может дать тому миру? Ничего. У него нет ничего, даже себя потерял уже давным-давно. Зубы сжались. Нога опустилась вниз. Ветер вновь обрызгал водой и неожиданно ласково коснулся волос. Огладил щёки. Не спеши, птенцы не сразу вылетают из гнезда. Твое время тоже придет… Иллюзорному шепоту где-то в синей мгле вторил волчий вой. И так хотелось поверить. *** Чонгук явился на третий день ближе к обеду, стянул грязные сапоги и без сил рухнул на кровать. Заскрипев, та прогнулась. Юнги, сидевший в это время в противоположном углу рядом с остывшей печкой, уткнувшись лицом в колени, приподнял голову. Сердце мелкими перестуками билось о грудную клетку. — Ну, что ты молчишь? — Чон лежал, закинув локоть на голову и прикрыв рукой глаза, был виден только низ подбородка. — Что я должен сказать? Губы искривились в усмешке, Чонгук тяжело вздохнул. — Например: что будет дальше? — И… что же? — Мы сваливаем из этого места. Мы? Мы сваливаем?.. Юнги сглотнул. Беспомощно взглянул на свои руки. Они медленно подрагивали. — Куда? — О, это хороший вопрос. Разберемся по ходу дела. — А как же… Они… — Они уверены, что ты давно и благополучно мертв. Сдали старого в утиль и да здравствует новый Император. Так что все, радуемся новой жизни. Радуемся новой жизни… Локоть приподнялся, утомленный взгляд встретился с растерянным. «Мы? Вместе?» «Да». «Радуемся новой жизни?» «Да». «Почему? Зачем… тебе я?» «Будем учиться летать, птичка».