Потерять всё.

      Почему бывает так больно, когда ты проигрываешь? Даже когда ты проигрываешь в настольной игре с друзьями, в спортивном соревновании, в школьной олимпиаде — всё больно, но это лишь поражение перед тысячью побед. Но как же больно, когда ты понимаешь, что после поражения ничего не будет. Совсем ничего, несмотря на то, сколько усилий ты приложил в достижении цели. Даже если нечестным способом. После этого одного вопроса в голове роятся тысячи других, подобных.       Почему Каменев отказался выступать за Сталина? Почему Зиновьев просто проигнорировал предложение выступить против Троцкого? Почему Троцкий оказался так хорошо подготовлен? Почему Бухарин и Рыков ничего не сделали? Почему Иосиф провалился до такой степени, что теперь у власти Троцкий, который может сделать со Сталиным всё, что угодно? Разрушить жизнь в одно мгновение — отослать на каторгу или расстрелять? А после ещё напишет книгу про его провал, которую будут читать ещё много лет после.       У Сталина раскалывается голова и звенит в ушах, всё постепенно сдавливает и тот уже не знает, как правильно принять поражение во внутрипартийной борьбе. А стоит ли принимать? Всё решено уже за него. У него изъяли всё имущество ещё позавчера, ему нечем платить за единственную квартиру, которая осталась в собственности: придётся работать на заводе ради того, чтобы обеспечить себе хоть какие-то условия. Но он просидит до утра под дверью ЦК, пока его не выгонит недовольная охрана, возмущаясь, что «шляются тут всякие». Иосиф больше никто.       Укутавшись в своё мятое пальто и надвинув кепку на глаза, Коба присел на ступени здания, где только закончил заседание ЦК КПСС. Стало ещё больнее и одна скупая слезинка небрежно соскользнула с чужих ресниц, упав на тёмные брюки. Сталин безумно быстро начал тереть глаза, боясь, что кто-то увидит его таким. Увидит, позлорадствует и обязательно расскажет Троцкому, как его политический соперник, жалкий и потерянный, плачет. В кармане трубка и табак: хоть в чём-то повезло.       Всмотревшись вдаль, Иосиф закурил. Курение успокаивало нервы и позволяло расслабиться, задуматься. Но чем дальше Сталин думал, тем страшнее становилось и лишь табачный дым размывал наваждение. Какие же Зиновьев и Каменев подлецы! Если бы он сразу уничтожил их, раздавил бы как тараканов подошвой сапога, то сейчас Троцкий не довольствовался своим положением! Сейчас бы Лев сидел на мраморных ступеньках и долго-долго курил, давясь дымом. Это Льву некуда было бы идти, это у Льва бы не было никаких планов на следующий день! Иосиф улыбнулся и выдохнул дым, наблюдая, как облачко растворяется в холодном вечернем воздухе. Всё кончено. Сталин затушил недокуренную трубку, сбросил табак прямо на ступень ниже, а после прислушался к чужим шагам со спины.       — Не спешите домой, товарищ Коба? — раздался довольно весёлый голос, который Иосиф мечтал не слышать никогда более: наслушался уже. Лев Давидович был приветлив, пусть в голосе и слышалась издёвка. Коба повернул голову на Троцкого и стряхнул со ступени пепел, перемешанный с табаком.       — И Вам добрый вечер, товарищ Троцкий, — сухо ответил Сталин, чувствуя, как захлёбывается в обиде, когда политический соперник, которым он восхищался в молодости, разговаривает с ним, находясь на несколько ступеней выше. А ведь Лев всегда оказывался выше. Даже находясь ниже по положению, он вёл себя как абсолютный победитель. А сейчас Иосиф, побеждённый и униженный своим положением, разговаривает с победителем.       За это он Льва ненавидел. Ненавидел жгуче, даже когда иные чувства заставляли на мгновение подумать о тёплых руках Троцкого на своих плечах, нежно и успокаивающее поглаживая вверх-вниз. Такого никогда не было и быть не могло, но порой взгляд этого чёртового победителя покровительственно приглаживал самолюбие Сталина, выводя из равновесия. Поэтому Иосиф и проигрывал раз за разом. Иногда казалось, что Лев просто жалеет его, маленького, ничтожного, растерянного и ещё не понявшего, как сильно и зачем он любит этого опасного человека.       — На Вашем месте я бы не сидел тут битый час, — Лев брезгливо оттряхнул ступеньку, где только что был пепел, а после уселся рядом с Иосифом, даже не акцентируя внимание на том, что не так давно одержал очередную победу. — Я бы давно ушел.       — Я рад, что Вам есть куда уйти, — пробормотал грузин и снова захотел закурить.       Троцкий пожал плечами, достав из кармана тонкие дамские сигареты, которые он курил вечно, а после подвинул пачку к Сталину. Сталин ненавидел этот вишнёвый привкус и пахучий дым, исходящий от сигарет Льва, но рефлекторно выудил сигарету из пачки.       — Крыша над головой ещё не называется местом, куда можно уйти. Домом, если кратко, — Лев Давидович лениво зевнул, а после закурил. Между ними совершенно случайно установился очередной бессмысленный контакт, но они даже не смотрели друг на друга. Им обоим хватало методичного рассматривания пейзажа напротив них.       — Вы меня лишили и крыши над головой.       — Вы же хотели равенства, товарищ Коба, приравнивали себя к рабочим? Теперь придётся поработать.       Иосиф снова воспылал ненавистью. Резко выдохнув дым, он повернулся на Троцкого и нахмурился, тот же лишь чуть взглянул на него боковым зрением, вновь даже не обратив даже немного внимания на эмоции Сталина. Кобе захотелось задушить этого самодовольного еврея рядом, но он и шевельнуться не мог.       — Мне негде жить, товарищ Троцкий! Извините, я не нанимался в людей без определённого места жительства, в попрошайки тоже не собирался! Может быть, я просто хочу «под крышу»? — акцент стало слышно отчётливее, что говорило о волнении. Лев улыбнулся.       — Домой?       — Нет, Вы правильно сказали, именно под крышу. Туда, что я никогда не считал своим домом, но теперь мне просто хочется… покоя.       Сталин подавился словами и поставил руку рядом с рукой Троцкого, невольно дотронувшись кончиками пальцев чужой тыльной стороны ладони. Дотронулся и дёрнулся как ошпаренный, хаотично стараясь спрятать её куда подальше, но карманы на этом пальто были слишком высоко. Лев подвинул свою руку слегка ближе к хаотично скользящей по ступени ладони Кобы.       — Не ходи вокруг да около, а спроси.       Иосиф резко поднял на того взгляд, полный недоумения и даже лёгкого испуга. Читает как открытую книгу. Всегда читает.       — Это слишком страшно, — Сталин расслабил руку и коснулся мизинцем чужих пальцев. На губах Льва появилась очередная победная улыбка. Но Троцкий не ликовал, он просто наслаждался своей маленькой победой.       — Страшно спросить? — издевательски подчеркнул последнее слово Лев, подвинув руку ещё ближе.       Внутри у Иосифа всё сжалось, а внизу живота что-то запорхало, отчего он на мгновение задумался, чего некачественного съел утром. Сталин задумчиво опустил взгляд, а лицо его покраснело, что никогда не случалось с ним до этого.       — Можно я у тебя останусь на ночь, а завтра найду новое жильё? — тихо и неуверенно произнёс он. Было ощущение, что сейчас его ударят, а после уйдут, поэтому тот даже зажмурился, но вместо этого он ощутил лишь тёплую ладонь Троцкого на своей руке.       — Да.       Ответ, короткий и лаконичный, так поразил Иосифа, что тому захотелось разрыдаться. Но он, разумеется, не стал этого делать, лишь резко прижался носом к чужому плечу и выдохнул, так коротко и растерянно, что Лев аж улыбнулся.       — Ты устал, пошли, — Троцкий говорит одно, а делает другое: рукой, с уже затушенной сигаретой, чуть обнимает грузина за плечи, чувствуя, как вздымается и опадает чужая грудь. Стоило паре горячих капель упасть на его колени, Лев лишь обхватил Сталина удобнее и улыбнулся шире. — У нас дома картофель с мясом, надо лишь разогреть, а то сегодня не ели толком.       Он старался говорить о простом, бытовом, словно они всю жизнь вели совместный быт. Но Кобе всё равно на картофель, на мясо и на их температуру в целом: он покрывал чужое плечо поцелуями и пытался подавить всхлипы.       — Пошли, пошли к нам домой, — лишь шептал Троцкий, даже не понимая, почему Иосиф так расплылся. Он ведь потерял всё!       Но только Сталин понимал, что он не потерял всё — он, наоборот, это «всё» обрёл в ту минуту, когда из чужих уст прозвучало «к нам домой».