Напоследок я скажу тебе...

      Вэй Цинвэй твёрдо знал о своем друге две вещи: во-первых, Шан Цинхуа был ужасающе коварным человеком. Его эффективность, холодный расчет и безжалостность порой нагоняли даже на, давно привыкшего к характеру друга, кузнеца не малый трепет. Не стоило сомневаться, что любая обида будет возвращена в двукратном или трехкратном размере. Тихо и по самому больному месту. Неотвратимо как сама судьба. А во-вторых…       А во-вторых, Шан Цинхуа был ужасающе преданным человеком. Это было трудно заметить, но Вэй Цинвэй оставался рядом достаточно долго, чтобы заглянуть под жалкий фасад, под слои масок, поверх масок, научиться слышать то, о чем не говорят, и ловить суть в праздной болтовне.       Цинхуа не был таким, каким хотят видеть заклинателя. Он был мягким, слабым, подлым, хнычущим, усталым и вечно заваленным работой, с кругами под глазами, которые могли потягаться с таковыми у шиди Му, и злостью в глубине этих потускневших глаз. Казалось, что у этого человека нет ни хребта, ни гордости, ни даже самоуважения. Так легко он отбрасывал все это в сторону и молил, плакал, клянчил то, что ему нужно. А потом вытирал слёзы и шел дальше, чтобы повторить всё это снова и снова.       Вэй Цинвэю потребовалось три года, чтобы узнать, что у его невзрачного на первый взгляд шиди есть хребет, что прочнее любого созданного кузнецом сплава, и преданность спасенного от смерти пса. И еще год, чтобы понять, что он единственный, кто удосужился смотреть достаточно долго, чтобы это увидеть. В тот год они стали друзьями, и когда его шиди посмотрел на него с едва заметной улыбкой и искрами в глубине глаз, Вэй Цинвэй решил, что никогда не пожалеет о своем решении.       

***

      Не жалел он об этом решении и сейчас, сидя напротив своего друга и распивая свой последний чайник чая. Они оба знали, что сейчас произойдет. Не было ни криков, ни обвинений, ни разочарования, хотя Вэй Цинвэй видел, как Цинхуа искал их с болезненной тщательностью и рвущимся сердцем. Ждал, что его единственный друг отвергнет его напоследок. Возможно ударит, возможно попытается убить. Но Вэй Цинвэй не чувствовал ни обиды, ни злости. Он знал своего отчаянно преданного гениального друга гораздо лучше, чем тот думал, что позволил узнать. Он знал о синяках, украшавших тело этого хрупкого человека подобно ржавчине, и меланхолию в фальшивых улыбках. Он знал о тяжелых взглядах в пустоту и о запахе мороза, когтями цепляющемся за Цинхуа. И о том, что чуть потеплевший, искрящийся взгляд, не достался никому из их боевых братьев и сестер, кроме него самого.       – И… – Цинхуа прикусил губу, – ты, не собираешься ничего спрашивать?       – Что будет с детьми?       Его шиди опустил взгляд на чашку остывшего чая у себя в руках. Палец нервно постукивал о край, гладил фарфоровый бок.       – Я… Я не смогу спасти всех. Кого-то пристрою к пограничным кузнецам или в магазины, кого-нибудь обряжу в странствующих торговцев. Но они… они не пойдут, не все, Вэ… Цинвэй, – более низкий человек запнулся на прозвище, не уверенный в том, что ему оно все еще позволено.       – Спасибо, ХуаХуа, – искренне поблагодарил кузнец.       Шан Цинхуа вскинул голову так быстро, что Вэй Цинвэю показалось, что он услышал хруст шеи. Затравленный взгляд встретился с мягкой улыбкой. Шан Цинхуа открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, но слова умирали на языке.       – Спасибо, за то, что был моим другом, – продолжил кузнец.       Спасибо, что позаботился о моих учениках. Спасибо, за проведенные вместе годы. Спасибо, за доверие. Спасибо, что я умру от твоей руки.       – Он не остановится, я знаю. – с каким-то надрывом сказал мужчина напротив, отчаянно избегая смотреть Вэй Цинвэю в глаза и теребя рукава темно синего ханьфу. – Мы из одного теста, прогнившие до основания, злопамятные лживые ублюдки… но он, он сходит с ума, не зная, чего хочет, и хочет больше и больше.       Чай кончился. И их время тоже. Цинхуа прав, тот мальчишка не остановится, он решил стереть Цан Цюн с лица земли, и он сделает это. Может быть Сянь Шу уцелеет, но наложницы жены в его гареме – это уже просто красивые цветы. Вэй Цинвэй не знает, чем пожертвовал его друг, чтобы получить право избавить его от пыток перед смертью. Что он обещал или отдал за этот шанс. Но знает, что это было много. Он крепко обнял своего друга на прощание и почувствовал, как онемение медленно расползается по груди. Кинжал с ядом. Он умрет быстро и без боли.       – Эй, ХуаХуа, – тихо сказал он другому на ухо, – не торопись ко мне.       Более низкий мужчина вцепился в него каким-то судорожным дрожащим объятием, они уже сползали на пол. Вэй Цинвэй больше не чувствовал ног, да и большей половины тела. Все что он мог это обнимать в ответ и молится всем известным богам, чтобы тот ледяной демон ценил его отчаянно преданного друга, чтобы дорожил этим удивительным человеком. Чтобы Цинхуа жил как можно дольше.       – ВэйВэй, – всхлип.       – Не печалься, я подожду тебя на той стороне, я обязательно дождусь, не бойся, мой друг…       Вей Цинвэй закрыл глаза. На его лице играла успокаивающая улыбка.       

***

      Смерть пришла мирно и забрала кусок сердца Шан Цинхуа с собой. Мужчина баюкал более крупного друга на руках, как мать своего ребенка. Казалось, что кузнец просто уснул, и завтра он снова сможет поговорить с ним, посмеяться над глупыми каламбурами, или послушать про новую присадку или сплав… но тот не проснется.       Шан Цинхуа сидел и сидел на полу в доме своего друга. За окном уже алел закат, и зажигались первые звезды, но мужчина не мог найти в себе силы подняться. Завтра ему надо будет заняться похоронами, спасти спрятать упертых детей и продолжать жить… но все это завтра. А сегодня он может скорбеть.