50 презервативов

Беспощадно наступила весна. Прижала так, будто пыталась размазать по стенке. Мне, как любому уважающему себя автору, в это время отчаяно хотелось заняться Текстом. Я хотел творить так, чтобы красиво, любить так, чтобы навсегда, писать так, чтобы занимать все мысли читательниц всю ночь напролет. И чтобы потом мои выпрыгнувшие из виртуала страниц истории не покидали умы, возвращаясь даже во сне. Да, я настолько сильно хотел заниматься Текстом, что… записался на курсы. Этой весной, с этой жаждой знаний и новых ощушений, и началась моя история, полная горячих лекций, развратных букв, возбухающих заданий и испытаний на выносливость. Однако «самое веселое» ждало меня совсем в другом. Сперва на каждом курсе нам выдали на руки свод правил и назначили вышибал, срезающих непоспевающих за дедлайнами. С каждой просрочкой вылетало в среднем по 5-7 человек. И если в начале я пока еще предвкушающе ожидал, что до конца продержусь, то чуть позже мысли уже витали в перевернутой фразе: «а удержусь ли я?» По данным исследований, в элитных учебных заведениях типа Итона или Гарварда с системой обязательного отсеивания хвостовых по баллам абитуриентов, выпускники оказывались менее успешными, чем выпускники вузов, где такой системы не было. Однако нигде не проводились исследования, добились ли высот вылетевшие… Поэтому, рисковать я был не намерен. Разжевать гранит науки стало прямо-таки долгом чести. Кроме того возраст, начинающий поскрипывать в разных частях тела, нашептывал, что если прямо сейчас не заняться Текстом, то останутся в душе лишь троеточия упущенных возможностей и несбыточных надежд. И вот я настроился, приняв душ (выпил кофе), устроился поудобнее на рабочем месте будущего мастера пера (на диван), надел лучшую рубашку и галстук (ага, точно говорю), надушился Герлен Ветивер (да откуда он у бедного студента?), чтобы начать снимать литературные сливки искусства слова (как-то продержаться весь лекционный час). Но чего-то все-таки не хватало. Одной маленькой детали. Скромной, неброской, но эффективно придающей уверенности. Уверенности в том, что все в моей жизни отныне изменится. Безжалостный ассоциатив частенько рождает в иррациональных человеческих мозгах странные зависимости. И не пятак под пяткой засверкал талисманом — шершавая обертка успокоения, скрывающее изделие номер два, внесло сомнительно-очевидное чувство защищенности собственного достоинства на этом нелегком пути. Помогло. Пока не начался предельножизнеутверждающий процесс. Цифра «11» впечаталась в мозг куда более прозаично, чем череда алогизмов, архаизмов и плеоназмов. Одиннадцать предметов, по одиннадцать заданий, в каждом в течение одиннадцати недель. Вообще кто и с какого бодуна придумывал все эти названия стилистических просчетов? Я уже молчу про названия правильных приемов… В середине курса я уже погряз в бесчисленном множестве сладких отрывков и горько-соленых поджанрах, перепачкав ядом страницы, химикатами вымарав листы. Мне уже требовались мешки, вагоны и горы «резинок», чтобы драматично настроить звучание струн собственных извилин. В один из прекрасных дней заданием было создание «фотокарточки» собственных эмоций. Отхлебнув красноречия и хрустнув пальцами, я напечатал: Чистый кайф. Восторг. Самокопание. Переделка. Старание. Удаление воды. Резка. Нормально не для меня. Перемолоть хорошее в замечательное. Похвала. Чувство превосходства и неотвратимый провал. Пятый раз переделка. Осознание нужды в помощи. Терпение. Благодарность. Скриншот. Красный маркер. Уверенность в следующем разе. Детская радость от мельчайшего шажка. Вкус турецкой халвы. Это правда, эмоции отпечатались на подкорке, и по «карточке» можно восстановить все события до мельчайших деталей. Все правда: запредельно мощный писательский прием, настолько живой и явный, что вся остальная реальность становится похожа на бесконечное реалити-шоу, где смысл каждого дня — чья-то нелепая шутка. А я словно сижу за столом бытия как тот консультант, у которого в руках кружка с надписью «duracell», но глядя спереди все равно ведь видно только «durac». Или взять календарь праздников на каждый день. Что мы там завтра отмечаем? «День гречки»? Что происходит, люди объедаются кашей, пьют гречневое пиво и танцуют гречневые танцы? На что на самом деле будет истрачен весь день? Время обрело повышенную ценность. И хотя оно имело меня гораздо интенсивнее, чем я покорял великие могучие языковые вершины, планомерно кромсая мои обертки, одиннадцатитонная весна таки увенчала меня вожделенными дипломами. Окончательно и бесповоротно оголив все нервные окончания. Общипав от лишней шелухи перлов меня, и заодно мою музу, и отправила в свободное солнечное плавание. Однако желанное лето себя так и не явило. Словно мы с музой, обретя тишину и спокойствие в одиночестве, его просто не заметили. Проделав весь этот путь, к чему мы в итоге пришли? Я посмотрел на нее внимательно, сотней открывшихся свежих глаз. И пытался понять… Я видел тысячи раз ее обнаженной, но хоть раз видел счастливой? Вместо ответа, прихрамывая, доковыляла к нам осень. Небрежно уткнула носы в холода. Что мне осталось: лишь взять музу за руку, вдохнуть в ладони остатки тепла, попытаться согреть. Ведь если мы выстоим холода и метели, непременно наступит весна? Та, что вынудит снова купить полсотни незаменимых шуршащих оберток. Пятьдесят, не больше и не меньше. Ведь самые глупые вещи совершаются с самым серьезным лицом. А пока не настало то время… Плачьте, так будто вы простили все всем на свете. Смейтесь, как будто вас никто никогда не обижал. Не делал вам больно. Улыбайтесь так, будто отрицали, что познав на собственной плоти мудрость великих, Толстым в одночасье не стать. Все не так просто. А жить и писать — это сложно вдвойне.