миртовая веточка

Дзинь-дзинь. Ловец ветра предвещает гостей с моря. Дневной бриз. 　 Цзин Юань узнаёт его сразу и смеётся. Он с Инсином снова вместе. Цзинь Юаню капельку обидно, чуть ревниво, но радостно. В глубине души он знал, что они ещё встретятся. Он легко игнорирует беспокойный сердечный стук, держится спокойно, со сдержанной улыбкой. 　 Время течёт, точно мутный яростный поток, а Дань Фэн никогда не был его. Дань Хэн тем более. 　 По заверениям Дань Фэна (и Дань Хэна, кстати, тоже) он никогда никому не принадлежал. Даже себе. Просто Инсин и Цзинь Юань собственники, хоть признавать не хотят. Собственно, что есть Дань Фэн? 　 С Инсином всё ясно, он лязг тяжёлого молота, что придаёт клинку изящество и острость. С Блэйдом ещё проще — он и есть клинок. 　 Цзинь Юань так и остался Цзинь Юанем спустя тысячи лет. 　 Цзин Юань, имя твоё — колокольчики на ветру. Сам ты — перистые облака, что ветер гонит чёрт пойми зачем. 　 Дань Фэн ныне пыль. Нет, он ничто, ведь даже от пыли остаются крупицы. 　 — Как жаль, что мы с тобой теперь чужие, — нарушает тишину Цзинь Юань. 　 Как жаль, что даже смерть не принимает тебя в свои объятья. Как жаль, что ничего не успокоит мою душу. 　 Смерть для видьядхара не похожа на смерть в привычном понимании. Вечные перерождения без права на безмолвие. Без права на покой. 　 — Ты видишь его во мне и сейчас, — отвечает Дань Хэн, нахмурившись. Смотрит в глаза будто с вызовом. Гордый, упрямый… — Довольно обидно. 　 — Прости. Однако не уверен, что у тебя есть желание говорить об искуплении. 　 — Нет никакого искупления, когда все грехи смыла волна. Но это меня не касается. 　 — Ты так сильно хочешь убежать от своего прошлого? Знаешь… 　 Дань Фэн такого никогда бы не сказал. 　 Дзинь-звяк. Грубый звон мечей, что режет слух. Мой старый друг, ты растворился в этом звуке, будто тебя и не было, будто твоя стезя не колокольчика звяки, будто ловец ветра никогда не говорил о твоём появлении. 　 — Договаривайте, генерал. 　 Это участь Цзинь Юаня всё помнить. Каждую улыбку, каждую заплетённую косичку, взгляд. Шёпот. Не ему шёпот, а Инсину. И ладонь Дань Фэн тоже держал Инсин. Не он, не Цзинь Юань держал. Он никогда не смел прикасаться, потому что знал, что не сможет остановиться. 　 Цзинь Юань смеётся. 　 — Говорю, ты прекрасно знаешь, что я не могу смотреть на тебя иначе. 　 Потерянный мальчишка, убегающий от прошлого, как от огня, что смешно — пламя погасишь одним ударом. 　 — Ты очень на него похож. Умом я понимаю, что ворошить прошлое, как тревожить осиное гнездо. Старые сети лишь воду мутят. 　 Но ты не сеть и не вода. Ты рыба, запутавшаяся в рыболовной сети, и чтобы выбраться, нужно грызть, барахтаться, резаться о натянутые тонкие верёвки. Одним словом — воду мутить. 　 — Меня интересует другое. 　 Дань Хэн смотрит на него серьёзно и внимательно, вновь хмурится. 　 — Ты в каждом своём перерождении такой растрёпанный? 　 Дань Хэн смотрит так, будто не верит своим ушам. 　 — И чувство юмора подрастерял. Невыносимая потеря. 　 Дань Хэну на такие глупости не найти, что сказать. Дань Фэн смог бы. 　 — Что такое? Я тебя совсем засмущал? 　 Чёрт, Цзинь Юань, не смей с ним флиртовать. 　 Дань Хэн скрещивает руки на груди, не сказать, что стесняется, хотя по нему и не видно будет. Для Дань Хэна генерал безмолвный терракотовый лев, есть в нём нечто от сфинкса, возможно лукавая улыбка и загадки. Песок оставляет их следы, пока они идут по берегу. Дань Хэн глядит вдаль, а Цзинь Юань засматривается на него. Статный, уверенный до максимализма, отстранённый и закрытый, будто растерял всю свою мудрость, зато лицо красивое, не испещрённое шрамами. У вадьядхара всё заживает быстро. 　 Цзинь Юань задумчиво гладит рог Дань Хэна. Тот не отстраняется. 　 — Ты когда-нибудь замечал, что у тебя рога, как миртовая веточка? — тихо спросил Цзинь Юань, руку отдёрнув. Слабость и вольность. Генералу не предстало. Стыдно теперь. Дань Хэн задумчиво мычит, кажется, вовсе не зол от назойливого непрошенного прикосновения, хотя право имеет. Есть что-то в генералистых мозолистых ладонях приятное, смутно знакомое, не нежность вовсе — Цзинь Юань от неё отвык. Дань Хэн чувств своих не понимает. Одно ясно — генерал правда друг. Глаза у него добрые, в меру печальные. — Никогда не замечал, — качает головой Дань Хэн. Цзинь Юань его любит, даже когда Дань Фэн любит Инсина. Даже когда Дань Фэн не Дань Фэн вовсе. Не тень самого себя, а кто-то иной. 　 Глаза те же. Тот же взгляд. Губы — они ведь у всех одинаковые. 　 Не больно. Больше — нет. 　 — Я не он. 　 У Цзинь Юаня колет в груди. 　 — Я знаю.