***
Владлен Петрович Колчин сосредоточенно смотрел на экран, транслировавший запись с видеокамеры, и хмурился. — Все это началось здесь, в детском доме, который был прямо над нами. Там ставили эксперименты над детьми, и надо мной в том числе… — Наталья сообщала мужу те крупицы информации, которые, должно быть, успела раздобыть в ходе своего расследования. — Кто это делал? Зачем? — в свою очередь удивлялся Александр. — Ну, на первый вопрос мы с тобой нашли ответ. Проектом руководил мой отец… приемный отец. Зачем… это мы и хотели разузнать, до того, как с нами все это произошло. На скулах Колчина заходили желваки. Если бы не амнезия Авдеева-старшего, сейчас у них было бы гораздо меньше проблем, а если бы он еще и получше следил за женой — меньше в двукратном размере. Кто бы мог подумать, что действие прибора, стирающего воспоминания, окажется настолько недолговечным. Владлену Петровичу казалось, что разработка работает безотказно, а на деле — память в силах пробудить обыкновенные психологические сеансы. Скольким еще жертвам проекта удалось вспомнить то, что им следовало забыть навсегда? Откинувшись на спинку кресла, Колчин снова обратил внимательный взгляд на экран. Теперь горе-супруги сидели в обнимку, крепко прижавшись друг к дружке. Колчин скрипнул зубами, подавив вздох отвращения. На земле существовал всего лишь один человек, для которого он не жалел искреннего проявления чувств — его дочь. Родная дочь, его Ингрид, его сокровище, его наследница. И даже с ней он, признаться, нечасто бывал эмоционален — его девочка тоже не особенно жаловала все эти телячьи нежности. Их сердца бились в одном ритме и им совсем не обязательно было постоянно заключать друг друга в объятия и нести слезливую чушь про любовь, чтобы понимать друг друга с полуслова и полувзгляда. А Наташа… она всегда была совсем другой. Порой Колчин безмерно удивлялся тому, как причудливо в ней сложилась генетическая комбинация, настолько разительно она отличалась от своего, так сказать, прототипа. Инга, его малышка Инга, она смотрела на все холодным и безжалостным отцовским взглядом, не признавая ни в ком авторитета, кроме него. Уже в столь юном возрасте она прекрасно понимала, каким должен быть мир, кому в нем следует жить, кому — нет, и несла это знание с достоинством истинной арийки. При всем своем хладнокровии она была темпераментна и способна на неподдельную горячую ярость — вся в свою мать, ни за что пострадавшую, безвременно умершую Лизхен. Его Инга никогда ни в чем не знала отказа (если это не угрожало ее жизни и здоровью, разумеется), поэтому моментально превращалась в фурию, если кто-либо смел сказать ей слово поперек, что-то запретить или, не дай боже, чем-то обидеть — она могла долго и с удовольствием строить планы мести, которая обидчика всегда настигала. Владлен Петрович закрывал глаза, и перед ним так явственно представала его красивая, гордая, умная, порой капризная и своенравная, но такая любимая и похожая на него дочка, словно он в последний раз видел ее вчера… А Наташа… Она всегда была очень добрым, открытым и милым ребенком. Между нею и Ингрид никогда не существовало ни малейшего сходства, если не считать внешности. Даже биологический состав крови их был различен — к сожалению, технологии того времени не позволили добиться полной идентичности. Но так, пожалуй, было даже проще. — И все же я не понимаю, как это у тебя получается. Ленка вчера за завтраком позвала меня за свой стол, хотела рассказать о чем-то, то ли о рисунке, то ли о ночном кошмаре, не помню. А рядом с ней образец наш сидит, в каше ковыряется и носом хлюпает. Почему, спрашиваю, Ирочка, не кушаешь? А она как вскинет на меня свои глазищи… Смотрю я на нее, и все равно нашу Ингу вижу, хоть убей, не могу привыкнуть. Как тебе удается абстрагироваться? — спросил как-то ближайший соратник фон Клаус. Колчин тоже поначалу опасался, что с этим может возникнуть проблема, и даже боялся самому себе в этом признаться. Но ничего подобного в целом не произошло. Наташа была настолько непохожей на его дочь, что никакой Инги он в ней не видел, большую часть времени… Колчина раздражали ее доброта и неподдельно милая мордашка, живость, игривость, вечное состояние легкости, веселья и любви ко всему и вся. Наташа не могла не вскочить со своего места, когда в вагон метро заходила какая-нибудь старуха. На улице она не могла пройти мимо попрошайки, бродячего котенка, упавшего ребенка, любого человека, попавшего в беду — впрочем, однажды эта особенность Натальи неплохо сыграла ему на руку… Она казалась ему какой-то неестественно приторной, слащавой и ванильной. Ему стоило громадных усилий разыгрывать перед ней любящего и заботливого папочку. Тем не менее, нужно быть с собой полностью честным: когда Наташа прижималась к нему или называла его папой, или говорила, что любит его, в глубине души немецкого ученого что-то щемило… Нет, Колчин ни на секунду не забывал, что растит биоматериал, его рука не дрожала, когда он ставил над ней эксперименты, брал кровь, резал наживую… Но в один из тех редких моментов, когда он испытывал к ней какое-то подобие нежности, он неожиданно стал осознавать, что по-своему привязался к этой девчонке и уже не мыслит без нее своей жизни, в которую она прочно вошла. Сначала планировалось оборвать жизнь Исаевой, когда она родит своего третьего ребенка. Потом Колчин перенес этот срок еще на полгода — для дополнительного развития иммунной системы младенца важно грудное молоко, пусть покормит его какое-то время. Потом этот срок сдвинулся до года… В конце концов, он так и не решился отдать приказ о ее ликвидации. Он не мог понять, что его от этого останавливает, как ни старался. Наталья полностью отыграла свою роль в проекте «Гемини» — произвела на свет совершенную девочку, кровь которой станет идеальным лекарством для Ингрид. Родила еще одно совершенное создание с идеальным иммунитетом, которому не страшен ни один вирус в мире. С практической точки зрения она мало того, что стала для них бесполезна, так еще и доставила немало хлопот сначала своим дурацким расследованием, потом своими попытками побега, фактически поставив всю деятельность компании под угрозу. Колчин убедил себя в том, что глупо сливать в помойку величайшее творение человеческих рук, высшее достижение генной инженерии. Что ему жалко многих лет работы, усилий и ресурсов, затраченных на создание этого идеального эмбриона, которому суждено было стать его приемной дочкой. Но что-то в глубине души упрямо подсказывало ему, что вовсе не поэтому Наталья (которую он в разговорах с Авдеевым почему-то упорно продолжал называть своей дочерью, а не Наташей или хотя бы Ириной) сейчас сидит на нижнем уровне подземелья под охраной, а не гниет в сырой земле.***
Тем временем Александр лежал, свернувшись калачиком, в своей камере, и напряженно обдумывал сложившуюся ситуацию. Ему все еще было тяжело дышать, в глотке саднило, перед глазами плясали мушки, вдобавок жутко трещала голова — накануне тесть устроил ему проверку на вшивость. Владлен Петрович заподозрил, что Авдеев специально разыгрывает потерю памяти, чтобы утаить от руководства важнейшие сведения о встрече с Прометеем. Во время своего очередного визита он предложил зятю отведать какое-то блюдо из мяса и орехов, под предлогом их пользы для восстановления мозговой функции. Александр с готовностью набросился на угощение, но уже через минуту схватился за горло, судорожно хватая ртом воздух и ощущая сильнейшую одышку. Колчин вколол ему в шею какой-то препарат, сообщив, что у него аллергия на орехи, и усмехнулся — надо же, Александр и вправду все забыл! После чего запер дверь и ушел. Чуть позднее к нему ворвался охранник в черной форме, скрутил руки за спиной и потащил по коридору, куда именно — Александр не знал, да это было и не важно. Ему хотелось лишь одного — прийти в себя, отлежаться и вернуть способность нормально соображать. Наконец конвоир остановился, открыл ключами какую-то камеру и с силой втолкнул Александра внутрь, захлопнув за собой дверь. Перед глазами Авдеева все расплывалось, но он различил силуэт сидящей на кровати жены, которая с криком бросилась к нему, поддерживая за локоть — Александр сполз по стене, не в силах более стоять на ногах. Чувствуя себя как никогда беспомощным и жалким, он прижался к Наташе, ощущая тепло ее тела и вдыхая такой родной, знакомый запах, который не выветрился из памяти, оставаясь где-то на задворках сознания. Сейчас он не мог сказать, что любит эту женщину. Но внутреннее шестое чувство подсказывало, что до потери памяти она была ему дороже всех на белом свете. Наташа что-то втолковывала ему про детский дом, про эксперименты над детьми, про проект, которым руководил ее приемный отец, про расследование, которое они проводили вместе. Все это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой, но Александр был близок к тому, чтобы поверить — иную причину происходящей чертовщине подобрать было сложно. Он решил не напрягать свою больную голову и просто прижимался к Наташе, слушал ее успокаивающий голос, запоминая интонации. Кто знает, когда он увидит ее вновь и увидит ли. Долго побеседовать им действительно не дали. Не прошло и получаса, как послышался неприятный металлический лязг ключей, и все тот же охранник утащил Александра назад, в его собственную темницу. Где он теперь и лежал, обхватив руками пульсирующую от боли голову и пытаясь осознать, что же ему теперь делать. Незадолго до окончания их кратковременного свидания жена попросила Александра подставить руку, после чего невесть где найденным огрызком карандаша нацарапала на его ладони какие-то цифры. Наташа убеждала, что это может помочь ему что-нибудь вспомнить. Теперь Александр тупо разглядывал свою ладонь, тщетно пытаясь понять, что мог означать этот числовой набор — пока абсолютно никаких ассоциаций не возникало. Постепенно его начало клонить в сон. Москва, 1992 г. — Разумеется, мама, я приеду, как только смогу. Нет, даже не думай об этом. Ничего мне отправлять не надо, я нашел новую работу, снял комнату… Мама, сейчас тебе нужно думать только о своем здоровье, я с первой же получки постараюсь достать лекарство. Прошу, не волнуйся за меня. Я что-нибудь придумаю, обещаю. Александр вышел из телефонной будки и сел на лавочку в сквере, в полной растерянности наблюдая за беззаботными голубями, которым какая-то сердобольная бабулька целыми горстями отсыпала пшено. Если бы к нему кто-нибудь проявил такую щедрость… Подумать только, некоторым жрать нечего, а кто-то крупу на глупых птиц тратит. Александр Авдеев, подающий большие надежды выпускник биологического факультета МГУ, остался на улице почти без гроша в кармане! Он, молодой и перспективный сотрудник научно-исследовательского института с хорошими рекомендациями и красным дипломом, был вынужден зарабатывать на жизнь ремонтом пылесосов и продажей пирогов, жаренных на машинном масле! Клиентами его мастерской, обустроенной в подвале, были такие же нищие бедолаги, так что приносил этот бизнес немного — хватало лишь на минимальную продуктовую корзину и оплату съемного жилья. До недавнего времени… Пока в один прекрасный день в его торговую точку не пожаловала парочка внушительного вида братков в черных кожаных куртках и с массивными цепями на шеях. И так же внушительно не попросили освободить помещение. Разумеется, вместе с оборудованием, материалами и суммой, которую удалось заработать за последний месяц. Квартирная хозяйка нуждалась в деньгах не меньше Александра, поэтому едва услышав оправдания, живо указала ему на дверь. О возвращении в родной город можно было даже не думать — в одной комнате живет больная мать, в другой — брат с женой и двумя детьми. При воспоминании о матери его сердце сжалось. — Мужчина, вы что-то обронили! Александр машинально обернулся и увидел позади себя молодую девушку, еще совсем девчонку. Она лучезарно улыбалась, растирая замерзшие руки, и смотрела прямо на него. Пошарив в карманах, пропажи ничего ценного Александр не обнаружил. — Да вот же, — девушка указала рукой на валяющийся рядом серый клочок бумаги. Александр пригляделся и поднял бумажку с земли. Это оказался обыкновенный автобусный билет. — Счастливые билетики собираете, да? — продолжала чему-то радоваться девчонка. — Дайте-ка я посмотрю… — она шустро заглянула в скомканный клочок. — 3…5…1…5…1…3… Да вы настоящий счастливчик! Александр хмуро смотрел на глупую девицу, не понимая, в чем она обнаружила причину для веселья. В стране происходит черт знает что, люди теряют жилье и работу, средь бела дня грабят бандиты, а она радуется какому-то билетику, как ребенок. — Не собираю я никаких «счастливых билетиков». Даже не знаю, что это такое. — Да как же не знаете! — всплеснула руками девчонка. — Если сумма первых трех цифр номера равняется сумме последних трех цифр, то билет — счастливый. А если совпадает не только сумма цифр, но и их номинал — то еще более счастливый! У вас второй случай. Это же все знают! — Послушайте, девушка… — Александр был человеком воспитанным, поэтому пытался подобрать слова, чтобы не ответить этой глупышке грубостью. — В своем родном городе я в основном передвигался пешком, а здесь куда угодно можно попасть на метро. В автобусах я редкий гость. И никаких билетиков я не собираю, ни счастливых, ни несчастных. Можете забрать его себе, если хотите. — Так нельзя, — серьезно сказала девчонка. — Билетик приносит удачу только своему настоящему владельцу. Загадайте желание, разорвите билет по горизонтали и выпустите через левое плечо. Тогда ваша заветная мечта обязательно сбудется! — А трижды поплевать через плечо случайно не надо, для подстраховки? — язвительно поинтересовался Александр. — Нет, — девчонка как будто приняла его остракизм за чистую монету. — Через плечо нужно плевать, чтобы отогнать злую нечисть. Александр сплюнул (мысленно — он все же был человеком воспитанным и при девушках не плевался), развернулся и ушел. По дороге он зачем-то обернулся на девчонку — она продолжала стоять на месте, но теперь уже не улыбалась. А потом Александр засунул руку в карман и неожиданно нащупал там бумажный клочок. Вытащил его, развернул. Так и есть — злосчастный билет! Разве он не швырнул его на землю? Александр зло пнул ногой мусорный бак, срывая на нем злость за свою неудавшуюся жизнь. Внезапно он почувствовал, как кто-то с силой потряс его за плечо. — Отстаньте, девушка! — Александр упрямо продолжал шагать вперед, не обращая внимания на усиливающееся тормошение. — Саша! Проснись, Александр! — прозвучал откуда-то хриплый металлический голос, совсем не похожий на девичий. Авдеев вздрогнул всем телом и резко поднялся на кровати, вращая глазами по комнате, не сразу поняв, где находится. Перед ним на стуле сидел Колчин в своем неизменном белом халате. В глазах старика плескались искорки смеха. — «Отстаньте, девушка!» — передразнил он Александра. — Ты, наверное, хотел сказать — дедушка? — он хрипло рассмеялся. Александр поморщился, словно услышал скрежет вилкой по стеклу. — Ты молодец, что дал своему мозгу немного отдыха, — продолжал ученый. — Удалось что-нибудь вспомнить? Александр молчал. В его голове кружились какие-то лица и предметы, сливались в карусель цветов и бликов, не позволяя вычленить что-то более-менее ясное. — Молчание считается знаком согласия. Но сдается мне, ты сейчас снова дашь отрицательный ответ. Это так? — Я… начал вспоминать, — нехотя признался Александр. — Каких-то людей, какие-то локации… Но все так запутано… Ничего конкретного сказать не могу. Какое-то время Колчин молчал, изучающе глядя на зятя и что-то обдумывая. — Ну что ж, — наконец проскрежетал старик. — Отсутствие отрицательной динамики — уже положительная динамика. А в твоем случае — даже определенный прогресс. Я еще зайду к тебе позже. А пока можешь еще отдохнуть. И постарайся почаще напрягать память. Ты даже не представляешь, как многое зависит от того, вернутся к тебе воспоминания или нет. Колчин вышел, оставив Александра в одиночестве. Его мысли путались, но в уме почему-то упорно вертелись какие-то цифры… Он видел во сне цифры? Цифры! Наташа тоже написала на его руке какие-то цифры! Александр внимательно изучил свою ладонь. 3…5…1…5…1…3… Александр изо всех сил напрягал память, но никак не мог вспомнить, видел ли он во сне именно эти цифры или другие… Но теперь определенно нужно еще раз поговорить с женой. Она должна объяснить ему, что означает это послание! Мысль о новой встрече с Наташей успокоила Авдеева. Он глубоко вздохнул и оглядел свою камеру с новой решимостью. Он обязательно все вспомнит. Он обязательно вызволит жену и детей из этого места. Он должен быть сильным ради своих новообретенных близких.