***
(Когда она сбегает, когда Тяньлан-цзюнь мёртв, если верить словам Мастера, если в этом есть хоть капля правды, когда ей приходится бежать, бежать, бежать через леса, скрываясь от тех, кого могла считать своими, она падает, едва не теряя сознание у бурной реки. Это суровая зима, ей холодно, ей больно, она должна вот-вот родить. Она хочет защитить своего ребёнка, его ребёнка; дитя от демона, которого мир ненавидел, и будет также относится к её ребёнку; она глотает крики, когда пытается заставить свою бесполезную руку рисовать печати воздухе, заставить её неровную ци работать, когда её останавливают. Страх приходит и уходит с волной схваток, когда она узнаёт эту руку; знает достаточно хорошо тепло, которое теперь кажется обжигающим, она боится увидеть отвержение на лице своего единственного друга. Она находит только беспокойство; она позволяет себе небольшую слабость в слезах, которые глушила слишком долго. Был кто-то, кто не бросил её. Цинхуа. — Всё хорошо, — слышит она, когда её пытаются поднять, но это бесполезно, потому что она уже рожает, она уже устала, она слишком долго бежала и слишком долго сражалась, — эй-эй, не засыпай, давай, Су-цзе, не спи, пожалуйста, ради меня, ладно? Не спи, прошу тебя, — она старается, правда; но его голос слишком успокаивающий, спустя столько лет, даже если боль возвращает её обратно с равной силой, как и отправляет в небытие. Она чувствует, что её дорогой друг пытается дать ей свою ци, которую её ребёнок тут же проглатывает, как конфету; ещё не родился, а такой голодный; это заставляет её улыбаться. — Су-цзе, ты должна помочь мне, хорошо? Посмотри на меня, пожалуйста, — Цинхуа звучит всё более отчаянно, и она заставляет себя разлепить веки, хотя не помнит, чтобы закрывала их; у Цинхуа красивые глаза; — отлично, Су-цзе, давай, помоги мне, ты должна тужиться, пожалуйста, твой сын очень хочет познакомиться с тобой, — говорит он очень быстро, очень неровно, и она старается помочь ему; она устала; ей интересно, откуда он знает, что у неё будет сын. Боль приходит и уходит, когда она слышит младенческий крик; и нервно-радостный смех Цинхуа; она бы хотела, чтобы Тяньлан-цзюнь был рядом. — О, привет, малыш, — шёпот доходит до неё, как эхо в пещерах; она знает, что Цинхуа улыбается; она будет рада, если это первое, что увидит её ребёнок, — знаю-знаю, очень холодно, мне тоже не нравится, но ты должен познакомится со своей мамой, хорошо, сокровище? — ей кажется, что она дышит медленнее, чем раньше, когда Цинхуа возвращается в её поле зрения, когда она едва видит его, едва видит своего сына; Цинхуа был прав, он всегда прав, ей стоило привыкнуть. В одном мире она, возможно бы, сражалась до последнего, взвалила бы всё на свои плечи, пока тело не предаст её, пока смерти не придётся вырвать её, в этом же — Су Сиянь знает, что значит иметь друга. — Ты можешь… — и она едва может прижать своего сына к себе, когда Цинхуа помогает ей, поддерживая ребёнка; едва поднять голову, чтобы попросить, чтобы умолять, — …позаботиться о нём, вместо меня?.. Она знает, что Шан Цинхуа — был бы лучше любых печатей и реки в надежде на удачу, что её сын не утонет. Её друг уже увидел нечеловеческие глаза ребёнка и назвал его сокровищем; ох, она такая жадная, просит о столь многом. Она сожалеет, но не может отступить, когда едва дышит. Но её друг кивает ей, дрожащим голосом подтверждая: — Да... конечно, — и прижимает её сына к себе, как своего собственного. Су Сиянь улыбается им, своему драгоценному сыну, которого ей подарила судьба, своему дорогому другу, которого ей посчастливилось встретить; она надеется, что найдёт по ту сторону мужчину, которого любила.)***
Его растит человек с усталыми и тёплыми улыбками, со смехом и нежностью, с объятиями и любовью. Он знает, что это не его отец, что он не связан кровью с этим человеком, но этот человек не будет для него кем-то другим, кроме баба, потому что он не знает никого другого. Его отец говорит ему, что он должен прятаться, что его красные глаза и острые зубы — это не то, что может понравиться людям. Что ему причинят боль, если найдут. И он слушается его, потому что чувствует страх, он видит дрожь в руках его отца, и он обещает, что будет послушным. Он не знает имени своего отца, но знает, что его зовут — Ло Бинхэ; в честь реки, где его нашёл отец, в честь зимы, когда он родился; он не спрашивал, откуда его отец мог знать его день рождения, если он нашёл его, но не давил. Его отец сказал, что знал его родную мать; его отец сказал, что она любила его, очень сильно, даже если он не помнит; и у Ло Бинхэ нет причин не верить в это. Он знает, что разговоры о его матери заставляют его отца грустить, поэтому он не уточняет. Однажды, посреди тишины его дома, где нет окон и ничего лишнего, кроме самого необходимого, его отец возвращается раньше, чем обещал, истекая кровью и тяжело дыша. Его отец закрывает двери, будто за ним гонится сама смерть, и Ло Бинхэ хочет сражаться, он не чувствует страха, когда его отец берёт его горячие руки в свои холодные; у его отца бледное лицо и яркие глаза; они похожи на золото больше, чем когда-либо. — Бинхэ, — выдыхает его отец, когда печати на их доме загораются, кто-то пытается проникнуть в дом, — послушай меня очень внимательно, — его отец серьёзен; серьёзнее, чем когда-либо, и Ло Бинхэ не думает, что может сделать вдох, настолько он сосредоточен, — ты выйдешь через ход, как мы учили, убежишь на север, прячась, не высовываясь, если увидишь людей в жёлтом — ты убегаешь от них, ясно? — его отец тоже в жёлтом, но он не указывает на это; он кивает; руки его отца крепко сжимают его в объятиях; — мне жаль, что я всё так испортил, — шепчет его отец, и Ло Бинхэ протестующе мычит ему в грудь; у его отца есть странная склонность винить себя во всех бедах мира. Его отец отрывает его от себя, он улыбается, это приятная улыбка, Ло Бинхэ не думает, что способен будет забыть её. — Далеко на севере, так далеко, как не заходят люди, ты найдёшь Короля, — лицо его отца искажается, нечто между болью и любовью, — скажи ему, что ты от Шан Цинхуа, скажи ему, что ты мой сын, — его отец касается его щеки, Ло Бинхэ только сейчас осознаёт, что плачет; двери трещат от того, кто хочет ворваться в их дом. Его отец вновь шепчет ему: будь счастлив, Бин-эр, — и отпускает его, призывая бежать. Ло Бинхэ обещал, даже если всё в нём не хочет этого делать. Он бежит. Он находит Короля в траурно-белом и насыщено-чёрном, неприступного и мрачного, как тяжёлые серые тучи над ними; это мужчина, который описан горем; и это хорошо, потому что Ло Бинхэ такой же.