Бумажные сердечки

— Это было невероятно, — Гониль выдыхает и прижимается спиной к двери. Та дёргается под его весом, стучит о косяк. Гониль почти скатывается по ней на пол, и, смотря на него, Чонсу не понимает, как он ещё держится на ногах. — Да, хороший концерт, — бормочет он, надеясь спрятать за усталостью печаль, окутавшую его с ног до головы. Он знает, чему именно радуется Гониль, но почему-то поддержать его не может. Ему больно. — Ты же видел, — не спрашивает, утверждает Гониль, всё-таки отлипая от двери и подходя ближе. Все его движения кажутся непривычно плавными и лёгкими. Его руки почти нежно вкладывают в себя ладони Чонсу, тянут его куда-то, и парень на секунду думает, что они вместе парят посреди их общего номера. — Ты тоже видел, что они сделали на «good enough». — Видел, — подтверждает Чонсу, когда они садятся друг напротив друга на кроватях. Чонсу не смотрит на лицо Гониля, его глаза прикованы к их рукам, но он уверен, что тот улыбается так ярко, что можно ослепнуть. — Это великолепно, — почти шёпотом говорит Гониль, поглаживая запястья Чонсу. Хотя, Чонсу всегда готов был слепнуть от улыбки Гониля. — Они же… они старались. Чтобы нам было приятно. Задумались же об этом! — не перестаёт восхищаться Гониль. Чонсу может думать только о том, что они держатся за руки. А ему скоро придётся что-то ответить, потому что игнорировать сейчас чувства Гониля будет некрасиво. — Они любят эту песню. Они любят нас всех, Чонсу-я. Мы так многого добились… — Да, — слабо кивает Чонсу. Сил посмотреть на Гониля нет. Они все уходят на попытки придумать ответ. — Думаю, им важна эта песня. — Я рад, — Чонсу, наконец, может улыбнуться. Гониль звучит искренне. Для Гониля важна эта песня. Для Гониля важны фанаты. Гонилю важно всё, что он делает, он старается изо всех сил быть лучшей своей версией и когда у него получается… …он выглядит прекрасно. Чонсу понимает, что пропал, ещё до того, как видит его лицо сейчас. Оно расслаблено, на губах широкая улыбка, брови сведены домиком, а глаза искрятся то ли от слёз, то ли он бесконечной плещущейся в них любви. Когда Чонсу видит его таким, ему всегда становится тяжело скрывать свои собственные чувства. Ему хочется ответить теми же эмоциями, отдать Гонилю всю свою любовь и даже больше. Лишь бы страх отступал в такие моменты. — Думаю, я счастлив, — признается Гониль. Чонсу невольно перехватывает его руки так, чтобы у самого получалось гладить чужие пальцы и костяшки. Гониль от этого лишь поднимает на него взгляд и у Чонсу перехватывает дыхание. Ему кажется, что вся любовь из чужих глаз предназначается ему. Но он не должен присваивать её себе. Гониль просто любит их группу, их фанатов, их песни. И кого-то, кто вдохновил его на эту песню. — Я счастлив быть здесь, Чонсу-я, — улыбка становится шире, а глаза закрываются. Чонсу пора бы привыкнуть, к тому, как выглядит счастливый Гониль. Но он не может. Он думает, что ему придётся влюбляться в него снова и снова каждый раз, когда Гониль будет так искриться. — Спасибо, что ты тоже здесь, что ты слушаешь это. Каждый раз, когда он будет выходить на сцену. Каждый раз, когда он будет видеть фанатов. Не каждый раз, когда он будет с Чонсу. — Наверное, звучит бредово, да? Но это значит для меня так много. — Хён, я люблю тебя, — перебивает вдруг Чонсу. Может, Гониль и не хотел больше ничего говорить, Чонсу, если признаться, не слушает его уже пару секунд, поглощённый своими мыслями. Он смотрит на Гониля, боясь реакции, а тот даже не меняется в лице. — И я тебя, Чонсу-я, — не задумываясь, отвечает Гониль. Чонсу вдруг становится горько. Гониль не вкладывает в слова ни грамма чувств. — Нет, — руки крепче сжимают чужие кисти, отчего лидер всё-таки смотрит прямо на Чонсу. — Я люблю тебя, Гониль-хён. Я хотел бы быть тем, кому ты посвятил такую песню. Ему отвечает тишина и звук собственного шумного дыхания. Чонсу заискивающе вглядывается в глаза напротив, из которых за секунду пропадает та трогательная радость, что поднимала лидера над землёй. Кажется, Чонсу совершил ошибку. Он не хотел лишать Гониля радости. Он хотел забрать себе её кусочек, чтобы преумножить его, чтобы отдать Гонилю ещё больше, но выбрал не тот способ. Он искренне полагал, что признание не загустит воздух в номере, не станет давить на плечи и не отяготит мысли старшего. Но всё случилось наоборот. — Прости, — Чонсу опускает взгляд и руки, роняя ладони Гониля вниз. Он не знает, что делать, он думает, что обычно в таких случаях герои романов сбегают, чтобы не слышать жестокий отказ, но Чонсу хочется увидеть улыбающегося Гониля намного сильнее, чем остаться наедине с собой. Тем более, побег за пределы номера кажется глупой затеей. — Я имел в виду… — парень откидывается назад, опирается на кровать руками и надеется, что выглядит достаточно спокойно, чтобы слова звучали правдоподобно. — Ты хорошо постарался над этой песней. Я совсем не удивлён, что её так любят. — Ты не это сказал, — утверждает Гониль тихо и чётко, на что Чонсу может только поджать губы и снова отвести взгляд. Ему неловко. Теперь он хочет сбежать, раз уж сменить тему не получилось. Он понятия не имеет, как объяснить Гонилю свои чувства. — Угу, — не открывая рта, подтверждает Чонсу. Теперь он уже надувает губы и выпрямляется, кажется, даже придумывает, что ещё сказать в своё оправдание, но не успевает. — Я напишу тебе такую песню, — вдруг обещает Гониль, пересаживаясь на самый край своей кровати. Чонсу зависает. До него совсем не сразу доходит смысл чужих слов, не сразу доходит, что тёплая ладонь ложится на плечо, тянет на себя, настойчиво прося посмотреть на Гониля. А тот всё ещё смотрит безрадостно, с долей изумления и это снова огорчает Чонсу. Он думает о том, что обещание ничего не весит, ведь Гониль сказал его только чтобы успокоить бушующие в душе Чонсу чувства. Чонсу не сразу замечает, что этот почти печальный взгляд направлен на его губы, а горячая ладонь скользит к шее и продолжает тянуть. — Что ты?.. — Гониль поднимает глаза всего на половину секунды, но Чонсу, на удивление, не видит в них ни капли грусти. Он сглатывает вязкую слюну и, несколько раз быстро вздохнув, собираясь с духом, выпаливает. — Если ты поцелуешь, я уже не отлипну. Гониль ужасно близко. Ближе, чем когда-либо. В груди бушует буря. Взгляд носится по лицу напротив. — Ай! — шипит Гониль. — Почему ты меня вообще отговариваешь? Действительно, почему? Чонсу не успевает подумать об этом, забывает напрочь, как только Гониль касается его губ своими, тёплыми, почти горячими, как ладонь на затылке, как дыхание, оседающее на лице Чонсу. Гониль весь кажется куда теплее, чем воздух в номере, и Чонсу понимает, что замёрз, когда мурашки табуном проносятся по спине. Ему холодно. Поэтому он тянется вперёд, кладёт руки на шею Гониля и хочет прижаться ещё ближе. Он мёрзнет и не перестаёт дрожать, поэтому приподнимается на ватных ногах и бесцеремонно садится на колени Гониля, надеясь, что тот его выдержит. Чонсу едва ли становится теплее, поэтому он льнёт ближе, обнимает Гониля за шею и радуется, когда тот не возражает. Гониль кладёт руки ему на спину, тоже обнимает. Наверное, думает Чонсу, и он замёрз, поэтому и целует, пытается украсть тепло и изнутри. Да только у Чонсу те же цели. Голова идёт кругом и приходит в норму только когда Гониль решает отстраниться. Его руки продолжают гладить Чонсу по спине, на губах и в глазах играет слабая улыбка. Он, кажется, хочет что-то сказать, но Чонсу целует снова, совсем коротко, почти по-детски, лишь чтобы почувствовать эту улыбку. А потом ещё раз. И снова, пока Гониль не начинает посмеиваться. — Я же говорил, что не отлипну, — смущённо бормочет Чонсу, когда очередной поцелуй достаётся больше зубам, чем губам Гониля, из-за широкой улыбки. — Я знал, на что шёл, — только и отвечает Гониль. Чонсу кладёт голову ему на плечо, прижимается ещё ближе, хотя, кажется, уже успел согреться. Отпускать Гониля не хочется. Хочется заснуть, обнимая его. — Я посвящу тебе такую песню, — повторяет обещание Гониль, пока плечо, в которое он утыкается носом, заглушает его слова. — Но она будет намного лучше.