Запах ромашек.

Аретуза. Это слово, это место пропитано горечью воспоминаний, никогда не покидавших головы Йеннифер. Боль, осколки сердца, мысли о прошлом еще до прибытия в Аретузу, память об отражении в зеркале все еще жива и теплится где-то на подкорке сознания, переодически накатывая волну грусти на хозяйку. У девушки никогда не было желания возвращаться в академию, на то не существует веских причин, но просьба лишь одной женщины может заставить сорваться с места и бежать без остановки, пока ноги не принесут в залы школы чародеев. Тиссая Де Врие, ректор Аретузы, одна из старейших чародеек истории. О, эта женщина, что вызывала в душе Йеннифер ураган эмоций и противоречивых чувств, которые разъедали ее изнутри. Девушка по началу не испытывала к Тиссае ничего, кроме ненависти. Купить ее, как какое-то животное, за каких-то жалких четыре марки. Это задевало хрупкое достоинство девушки, разбивая ее на мельчайшие кусочки, растирая в порошок и сдувая как ненужную пыль. Но отношение стало меняться после инцидента с порезами на венах, после которого осталось белесое напоминание поперек запястий. И не только шрамы и повязки остались красоваться на теле Йеннифер, но и пара маленьких, нежных ромашек, которые вдруг расцвели на коже рук. Девушка настолько не прибывала в таком шоке от того, что ректор спасла ее, насколько поразилась этим цветочкам. Ее это пугало и настораживало, но Йен не могла найти этому никаких объяснений, разве что она больна и это может быть смертельным. Но прошло каких-то пару часов и ромашки осыпались, не оставив после себя и следа, лишь яркое воспоминание в голове девушки. Она разглядывала сухие лепестки, вертела их меж пальцев, разглядывала руки чуть ли не под лупой, но никаких шрамов или ранок не обнаружила. Случившееся еще долгое время не давало спать по ночам; лишь когда Йеннифер поняла, что это не повторяется спустя многие дни, она успокоилась. Подобное больше не повторялось вплоть до новых масштабных перемен в жизни и во внешности девушки. Отношения между ею и ректором оставались холодными, сдержанными, но порой и толика заботы, некого тепла, согревающего алое сердце, что томилось под ребрами и всегда билось чуть быстрее под прохладным взглядом директора, проскальзывали между ними. Хватало всего кроткой, невидимой полуулыбки, коснувшейся губ Тиссаи, чтобы по грудной клетке разлилось щекочущее тепло. События в Соддене показали Йеннифер, что в женщине глубоко-глубоко спрятана искренняя привязанность к ней. Этот страх в глазах, переполненная переживаниями голова говорили о многом. Девушка это ценила, с трепетом сжимая перепачканные ладони в своих руках, ощущая, как в глазах скапливаются горячие слезы, вызванные ободряющими словами Тиссаи. Ради этой женщины можно убить. Сжечь весь Нильфгаард и глазом не моргнув. Лишь одно слово, одна просьба и Йен смогла бы броситься на край света по первому зову. Так она и поступала все следующее время, находясь в плену без магии и сил. Ею двигала мысль, что Тиссая Де Врие ищет и зовет ее, что она нужна этой женщине, нужна живой, а потому должна во что бы то ни стало выбраться и прийтий «домой». Там ее встретили лазурные глаза, вмиг устремленные лишь на нее одну. Йеннифер готова поклясться, что видела, как маска льда и хладнокровия великой чародейки рассыпалась на кусочки, как в уголках глаз собирались жгучие слезы неудержимой радости встречи. Тиссая покинула собрание, наплевав на все косые и осуждающие взгляды тех, кто не разделял теплых чувств ректора, что неслась к девушке, от которой по-прежнему пахло так знакомо и терпко сиренью и крыжовником. Женщина сама не заметила, как ее руки обвились вокруг плеч Йен, с трепетом прижимая к себе, желая, чтобы воздух был соткан лишь из одного этого аромата, что переполнял легкие с каждой секундой. Йеннифер опешила на мгновение, растерянно глядя куда-то перед собой, прежде чем коснуться холодными ладонями спины Тиссаи, осторожно кладя голову на плечо и прижимаясь своей щекой к чужой, кожей ощущая прохладную влажность, которую ректор хотела бы скрыть, но не успела. Девушка промолчала, хотя почувствовала что-то жгучее в районе солнечного сплетения, заставляющего податься еще чуть вперед. Они стояли молча, неподвижно, боясь нарушить вдруг создавшуюся идиллию. Йен почувствовала щекотливый аромат, но никак не могла найти точную ассоциацию и название для этих цветов, которыми была пропитана абсолютна вся женщина. Запах за пару секунд въелся в разум, начиная душить и завораживать своей пряностью. Чародейка удивилась, что никогда не предавала столько внимания простому запаху, который вдруг стал самым любимым. Когда они разошлись – в легких продолжал томиться аромат цветов. Таких мелких, трепетных, но по-прежнему слабо известных. Цветы следовали за Йен повсюду, позволяя вдоволь надышаться собой. На следующее утро Йеннифер проснулась в комнате в Аретузе и обнаружила на правой щеке белые ромашки. Сердце явно пропустило пару ударов, пока чародейка глядела в зеркало с открытым ртом, невесомо касаясь цветов, боясь их сорвать, тем самым причинив себе боль. Она никогда их не трогала, не зная, что может за этим последовать. Белые бутоны покрывали скулу одной кривой линией, выглядя совсем свежими и такими живыми. Глаза недоумевающе сверлили собственное отражение больше получаса, всячески проводя пальцами, проверяя, не распадаются ли они через минуту. В голове среди сотни мыслей появилась лишь одна внятная – Тиссая Де Врие пахнет ромашками. Именно цветы доминировали над остальными ароматами – такими как табак ,чернила или старая бумага. Йен с теплом на сердце думала о женщине, но никак не могла смириться с этими цветочками, разросшимися на ее щеке, нервно измеряя комнату шагами, каждый раз переживая, когда в коридоре слышались шаги. Ей чертовски не хотелось, чтобы кто-то увидел ее с ромашками на лице, которые появились из ниоткуда и должны исчезнуть в никуда. Они осыпались через час, когда девушка начала смиряться со своим новым обликом, новой изюминкой. Чародейка в этот момент в пятый раз осматривала полки с книгами, стараясь найти что-то подходящее для лечения, когда на темное дерево начали опускаться мелкие пожухлые лепестки. Это вдруг принесло облегчение, которое так ждала девушка. Йеннифер вновь потеряла сон, слоняясь меж библиотечных полок в поисках чего-то похожего на ее болезнь. Болезнь ли? Чародейка не смогла бы точно ответить, потому как это не приносило ни боли первоначальной, ни боли после отцветания цветов не было. Это напрягало еще больше, не позволяя просто взять и забыть. Девушка старалась вспомнить, что она такого сделала, чтобы щека вдруг покрылась ромашками. Тебя что-то беспокоит? Голос в голове раздался настолько неожиданно, что Йен подпрыгнула на месте, ощутив, как ее плечи содрогнулись. Этот напускной холод, сквозь который явно просачивалась забота и переживания, окутывал сознание чародейки, почти позволяя ей все рассказать. Но девушка быстро взяла себя в руки, не желая выдавать своих проблем. Только то, что Вы так легко спрашиваете об этом в моей голове. Она постаралась ответить не резко, но твердо, чтобы дать понять, что это – действительно единственное, что беспокоит ее на данный момент. Последовало молчание, которые больше не прервалось ничем, кроме как редкими мыслями о чарующем голосе, который можно было бы запросто слушать вместо музыки. Больше они толком не виделись и не пересекались вплоть до конклава, в организации которого первой помогла именно Тиссая, в первую очередь поддерживая Йеннифер и ее слова. Эта забота отзывалась вибрациями между ребер девушки, что с благодарностью глядела в небесные глаза ректора, думая, что этого никто не заметит. Их отношения стали менее напряженными в этот период, они общались чуть больше и охотнее, обменивались переглядками в толпе, безошибочно находя друг друга среди толпы неинтересных и незапоминающихся лиц. Кто бы мог подумать, что общие беды настолько сильно сближают людей. Гром Альзура сильно подкосил Тиссаю, вытянув из нее абсолютно все силы, не давая возможности даже стоять на ногах без поддержки вовремя подоспевшей Йеннифер, что обхватила женщину вокруг ребер, осторожно прижимая к себе. Запах гари, крови, крики где-то на фоне не заглушали столько, как шум учащенного биения сердца в ушах. Девушка успела бы подумать о том, что оно совершенно точно сможет выпрыгнуть, если забьется еще чуточку быстрее, если бы не была так занята тем, что практически уносила Тиссаю Де Врие. В памяти болезненной стигмой отпечатался не столько момент разрушения Аретузы, которая все же была родной не для Йеннифер, так для Тиссаи, сколько болезненная хватка женщины, что вцепилась в предплечье. Йен металась между разрушающейся школой и разбитой ректорессой, глаза которой не выражали ничего кроме нескончаемой боли и скорби. Очевидно болезненные шипы вины уже прошибли насквозь душу Тиссаи, начиная разъедать ее, подобно чуме. Девушка прижимала чародейку к себе с особой силой и трепетом, словно стараясь укрыть и спасти от всех невзгод и несчастий, желая создать купол вокруг них, вокруг нее, дабы ни один ублюдок, подобный Вильгефорцу, не проник внутрь не только щита, но и сердца женщины. Когда ректор наконец отвернулась от рухнувшей Аретузы, то уткнулась лицом в плечо Йеннифер, пряча глаза, переполненные слезами. В то мгновение сердце девушки дало новую трещину, грозясь расколоться в скором на два страдающих куска. Чародейка с осторожностью обнимала Тиссаю, ощущая под ладонями мелкую дрожь и редкое сотрясение плеч, сопровождаемое почти беззвучным всхлипом. Йен внутренне кричала, осознавая случившееся, осознавая, что сейчас в ее руках содрогаются осколки былого могущества. Это пугало, разгоняя панику и адреналин по венам. Девушка старалась проглотить часть слез, что рвались наружу, параллельно аккуратно кладя руки на щеки чародейки, призывая ту заглянуть ей в глаза. — Мы справимся, ты слышишь? — ее хриплый шепот доносился лишь до слуха Тиссаи, во взгляде которой смешивались растерянность и немая боль. Йеннифер на мгновение показалось, что мы пошло и неуместно, но эта мысль тут же была придавлена теплом и благодарностью, струящихся в лазурных глазах. Йен прижалась лбом ко лбу чародейки, как это когда-то сделала она, там, в Соддене, ощущая запах пепла, слабый шлейф табака и, о, боги, травянистый, с ноткой яблочной кислинки, аромат ромашек. Вдруг среди всех запахов именно последний выбился на передний план, кружа голову девушки, перед глазами пронося бутоны мелких цветов на лице. Она постаралась успокоиться и не уделять этому больше внимания, чем нужно. — Мне жаль, что я не нашла тебя сразу, с утра, — шепнула Йеннифер, оставляя невесомый поцелуй на макушке Тиссаи, которая чуть поутихла, избавилась от раздирающей истерики. Женщина не ответила, наконец выпрямляясь, собираясь идти за остальными, притом, сжимая руку Йен, сплетая их пальцы между собой, словно этот жест был щитом от других проблем и оказывал ей особую поддержку, такую необходимую в данную минуту. Аретузу удалось частично восстановить. На это было потрачено немало сил, но это того стоило. Йеннифер была готова создать школу из пепла и пыли, лишь бы хотя бы немного порадовать этим Тиссаю, что выглядела столь безжизненно и подавленно в последнее время. Она готова нести для женщины звезды с неба и складировать их в своей комнате, готова вклеить полумесяц в рамку и повесить в кабинет ректора. Я готова на все, лишь бы тебе стало хоть чуточку легче. Тогда приди ко мне, Йеннифер. Этот голос, ослабленный, с легкой хрипотцой и просящий подорвал девушку с дивана в ее комнате. Она буквально сорвалась с места, на ходу открывая дверь нараспашку, прибавляя шаг на пути к кабинету Тиссаи, что действительно ждала ее. Чувство нужности, необходимости затопили Йен с головы до ног, тягучей смолой растекаясь по грудной клетке, обволакивая жгучим теплом ребра, которые вдруг заболели из-за быстрого бега. Лишь на подходе к заветной двери Йен опустила глаза на собственное запястье, покрытое мелкими цветами. Их аромат не переставая бил в нос настолько сильно, что начинала слегка кружиться голова. Ромашки не могут пахнуть так сильно, пронеслось в голове девушке, когда она другой, как ей показалось, чистой рукой отворила дверь кабинета. Ее лиловые глаза столкнулись с полумраком, в котором сияли лишь желтоватые свечи, размеренно покачивающиеся от небольшого сквозняка. В следующее мгновение взгляд врезался в посветлевшую, буквально платиновую макушку, склонившуюся над горсткой бумажек. Йеннифер признавалась себе, что с новым цветом волос, пара прядей которых небрежно обрамляли расслабленное лицо, Тиссая выглядит нежнее, домашнее, если не брать во внимание неестественно ровную спину, морозный взгляд. Девушка прикрыла за собой дверь, тем самым создавая привлекающий к себе внимание шум, столько необходимый, чтобы оторвать вечно занятую Тиссаю от груды макулатуры. О, этот растерянный взгляд, вдруг столкнувшийся с лиловыми сияющими глазами. Женщину явно застали врасплох, раз в ее ушах зашумело биение беспокойного сердца. Теперь черед Йеннифер удивляться – щеки ректора, на которых пару дней назад лежали ладони девушки, были покрыты мелкими светло-фиолетовыми цветками сирени. Чародейка молча приблизилась, обходя стол, разглядывая как зачарованная лицо Тиссаи. По ее глазам все было ясно – она рассчитывала избавиться от этого прежде, чем Йен заявиться сразу же, а не спустя пару десятков лет. — Я как раз искала информацию об этом… — женщина была прервана появившейся в паре десятков сантиметров руки Йеннифер, покрытой ромашками, которые уже начинали увядать, но продолжали ярко пахнуть. Тишина вдруг разбилась о яркий смех двух женщин, глядящих друг на друга с немым обожанием и неожиданным пониманием всего происходящего. Чтобы удостовериться в реальности происходящего Йен взяла ладонь Тиссаи в свою, разглядывая ее на наличие цветков, и не ошиблась. Что удивляло еще больше – чародейка не могла различить запаха сирени, хотя находилась достаточно близко, чтобы он ударил в голову. Улыбка, играющая на розовых губах женщины, была настолько искренней и теплой, что внизу живота завязался тугой узел, будто нити наливались раскаленным свинцом. Это двигало на безумные вещи, такие как, например, только что врезавшиеся губы Йеннифер в чужие, с осторожностью целуя, слабо прикусывая нижнюю губу Тиссаи, вырывая из нее сдавленный стон, ладони опустились на сиреневые цветы, придерживая от падения или от отстранения, если вдруг ей захочется. Женщина поясницей уперлась в собственный стол, вовсе не желая прерывать столь желанный поцелуй, которым ее наградили спустя долгие годы грез. Чародейка не останавливалась лишь на одних щеках, перемещая руки намного ниже, подхватывая Тиссаю под бедрами, сажая ту непременно на стол из темного дерева. Резкий вздох сорвался с чужих губ, когда Йеннифер задрала подол белого легкого платья, обнажая кремовую, никому ранее недоступную кожу, что сияла при свете золотых свечей. Теперь ей чертовски хотелось, чтобы все тело ректора покрывалось цветущими бутончиками прямо у нее на глазах. Они не выяснили количество времени, которое должно пройти после прикосновений. Оно явно было независимым и могло быть любым – цветы могли появиться мгновенно, а могли и спустя несколько дней. Это распаляло огонь особенно сильно, когда бледные бедра начали медленно зацветать. Глаза заискрились от завораживающей картины, что предстала перед девушкой. Йеннифер осыпала поцелуями вытянутую шею Тиссаи, что была так открыта и расслаблена перед девушкой, предоставляла в дар свое тело и душу, не требуя ничего взамен. Но Йеннифер откупалась любовью, которой хотела осыпать абсолютно всю женщину. Ее зубы слабо прикусывали кожу на ключицах, довольствуясь этим привычным запахом ромашек, что вскружил ей голову. Тиссая пахала нежностью, полями, полными свободы, над которыми расстилалось бескрайнее небо и большое солнце. Этот аромат сводил с ума, при этом начиная больно давить на виски. Йен плевала на это, желая прикасаться к нежной золотистой коже, осторожно гладить, проводить руками и пальцами и смотреть, как через пару минут там зацветают цветки сирени, создавая причудливые линии. Девушка была очарована подобной картиной, тяжелыми вздохами, доносившимися до ее слуха, довольствовалась хриплым «Йеннифер», что распаляло в пару раз сильнее. Сердце больно колотилось по ребрам, окутанным густым туманом любви, когда Тиссая сама потянулась к девушке за новым поцелуем, на этот раз позволяя углубиться чуть больше, впуская чужой язык, позволяя ему ласкать себя с особым трепетом. Новый глухой стон приятно ласкал слух, призывая пальцы невесомо касаться внутренней стороны бедра, с осторожно раздвигая податливые ноги, продолжая дразнить и играть, ощущая жар горящей кожи. Им понадобилось приличное количество времени, чтобы выместить друг на друге всю любовь, что таилась в душе долгие годы, покрываясь пылью. Но она всегда оживала при встречах, и теперь они не собирались расставаться. Все тело Тиссаи покрылось цветными соцветиями, преобразовываясь в незамысловатые узоры, закорючки, обвивая бутонами выступающие ребра, грудную клетку, шею и ключицы, так прекрасно сияя сиреневым в свете всходящего солнца. Руки и талия Йеннифер были укрыты ромашками, они же украшали скулы девушки, которые были расцелованы вдоволь. Сейчас она наблюдала за расслабленной и умиротворенной Тиссаей, что лежала напротив. Глаза сияли синевой, в них приглядывались крупицы золотистой зари, что рождалась за окнами. Девушка старалась вспомнить, когда еще была так счастлива, как сейчас, но на ум не приходило ничего, кроме тех редких совместных встреч. Она была счастлива лишь с этой женщиной и ничего более.