Зелёная панамка, или дело в шляпе!

      Здравствуй, дорогой шисюн Чжоу. Пишет тебе твой шиди Чжэнь Янь, то есть теперь Вэнь Кэсин. Скажи, хорошая ли погода в «Четырёх сезонах» и кормил ли ты матушкину акулу?       А-а-а!!! Гадость какая, ну почему, когда я пишу письма, всегда так?       Здравствуй, Чжоу-сюн. Очень надеюсь, что ты не сердишься на меня, а шифу — на матушку и отца. Я, конечно, поросенок, и нет мне прощения, и съедят меня собаки, но у нас столько всего произошло!       Я не хотел прогуливать школу.       Правда-правда, Иго свидетель. Давай я тебе сам всё расскажу?       Помнишь, вы с учителем уехали в столицу, а я остался дома? Мы с отцом пошли как-то на рынок, взяли Иго, а там торгует веерами и редисками юноша в зелёной панаме. Красивый, весёлый, улыбается всем, девчонок смешит. Он был очень похож на лису, правда, ужасно худую, будто её всей деревней били, а потом не кормили, да и редиска у него попалась на редкость кусачая. Мне она, когда я на прилавок полез (я только попробовать хотел), чуть палец не отгрызла, такая засранка! От неожиданности я разре пообещал ей выбить все зубы, ноги переломать и задушить. Этот самый юноша, а точнее, торговец в зелёной панамке (он был всё же постарше, а мне сразу захотелось себе заполучить эту дурацкую панамку, сам не знаю почему), бросился меня утешать и корчить рожи и подарил веер с облаками и кроликами. А ещё рядом с ним был помощник, очень хороший, но безнадежно мертвый, и мальчик младше меня, похожий на симпатичную булочку.       — Ну и зачем ты полез на прилавок, А-Янь? — грустно спросил меня отец.       — Захотелось! — ответил я.       Палец болел ужасно.       Я, конечно, подумал и простил всех, а редиску слопал, хоть она верещала и отбивалась. Почему-то отец странно посмотрел на этого в зелёной панаме и пригласил его к нам домой пообедать. Тот смутился и сказал, что только если нам надо что-то починить, и тут! Прямо из-под моего подола! Выскочил Иго! Он очень хотел дружить, вилял хвостом, размахивал языком во все стороны, честно работал собакой, но этот в панамке и с редисками заорал от ужаса и влез на ближайшую сосну. То есть дуб. То есть иву. То есть персик. То есть крышу. Спускаться вниз он отказался.       Наотрез.       — Сянь-гэ, слезай! Ты же большой! — сказал мальчик-булочка.       Торговец в зелёной панамке вытащил из-за пояса черную флейту и погрозил ею.       — Я боюсь!       Мертвый помощник жалобно повесил нос.       — Молодой господин Вэй, слезьте. Иначе сестра вам и мне иголками голову оторвёт.       — Это собака! Кровожадное чудовище! Демон!       — Неправда! — выкрикнул я и показал язык. — Иго хороший! Дядя Вэй, ты что, трус?       — Я не трус. Но я боюсь!       Не знаю что, но что-то дядю Вэя убедило. Может, приход матушки. Может, то, что я начал на глазах у всего рынка целоваться с Иго. Дядя Вэй слез с дерева, то есть с крыши, и мы пошли домой. Он и впрямь починил нам ворота и дверь и выгнал из кладовки призрака-пьянчугу. Он все время шутил — матушка и отец давно столько не смеялись. Оказалось, дядя Вэй особенный человек. Заклинатель. Не герой, как в Цзянху, а тот, кто крутит хвосты нечисти. У дяди Вэя семья: братец Юань — тот мальчик-булочка, дядя Вэнь и его сестра, а с ними ещё пятьдесят человек. Дальше я не понял почти ничего, кроме того, что ради своей семьи дядя Вэй послал всех к гуям и теперь живёт на братской могиле. Мама, услышав это, схватила его за руку и вскрикнула:       — Ты что сотворил с собой, дурень? Разве так можно?       — Так было надо, госпожа.       — Ты понимаешь, что умираешь? Что это, — матушка пребольно настучала дяде Вэю по голове, — тебя сожрёт?       — Ну так пусть подавится! Не надо жалеть меня, госпожа. Всю жизнь я делал что хотел.       — И поэтому собрался умереть как собака? Хоть бы место хорошее выбрал, благо их на свете немало достойных.       — Какие, например, госпожа? — спросил дядя Вэй, явно задетый.       Я сидел тихо-тихо, а матушка словно считала в уме, сколько трав и порошков уйдет на лекарство. Она страшно сердилась, а я слушал в оба уха и превратился в один сплошной глаз.       — Вершина горы. Или своя школа. Эта братская могила, это неупокоенное кладбище вытягивает из тебя разум и силы. Что будет, когда ты потеряешь власть над собой?       Дядя Вэй вдруг улыбнулся так, что мне сразу стало горько.       — Я родился на кладбище, госпожа, жил на кладбище и, верно, умру на кладбище. Братец А-Янь, подойди! Тебе же понравилась моя шляпа?       Я подошёл, и он отдал мне свою зелёную панамку. Она довольно, как кошка, заурчала, и села на голову, будто на меня шита.       — Если нужно будет, брось её в ближайшее дерево, и я приду.       Я задрал голову. Дядя Вэй улыбался мне, он грел будто большущее солнце, но в его глазах плескалась такая темнотища, что мне вдруг стало боязно и жутко.       — И что же вы сделаете? У вас даже нет меча, и вы не герой.       Отец дёрнул меня за рукав.       — В мире немало достойных людей. Не все они герои.       Дядя Вэй выхватил из-за пояса свою флейту.       — Ай-я, маленький братец Чжэнь! У меня есть моя девочка! Она кому хочет покажет цзиньгуаншаневу мать! Героям, генералам, императору и самому Будде! Никого она не боится!       И он заиграл громко и радостно, наш Иго тоненько завыл, а отец заткнул уши.       Из окна напротив полетело тухлое яйцо.       Матушка прикрывала лицо рукавом.       Само собой, я тоже захотел научиться играть.       — А можно?       — Только собаку свою убери!       Иго как раз вырвался и скакал на задних лапах. Он радостно вилял хвостом, а у дяди Вэя застучали все зубы.       — Иго хороший!       — Я его боюсь!       На флейте мне поиграть не дали, сказали, что Чэньцин (дядя Вэй любит стихи так же, как я, кто же не узнает Цюй Юаня) слишком сильная, а вот панамка в самый раз.       После того, как они ушли, я долго-долго вертел её в руках. Она становилась то шире, то уже, а я никак не мог понять, почему. Я решил, что разгадаю эту тайну в другой раз, на следующий день у нас всё и случилось!       А было вот что. Играл я возле дома, вижу — возле наших ворот усатый дядька ходит, и ходит, и говорит, что он друг отца и матушки, даже имя своё назвал: Чжао Цзин. Я удивился: у матушки и отца не осталось друзей, да и из дома, из Долины то есть, мы сбежали. Мама, как этого усатого увидела, испугалась, но виду не подала.       — Заходи, брат Чжао.       Через одну палочку от благовоний усатый вылетел из нашего дома бешеным шмелем, а в обед нас пришли убивать.       Ты только не пугайся, шисюн, все кончилось хорошо!       Обещаешь никому не говорить? Это были призраки! Всамделишные! То есть совсем, совсем настоящие! Из Долины!       Они требовали отдать какой-то там ключ. И этот усатый был с ними. Все было очень плохо, мне вспоминать жутко, самый главный призрак бросил в матушку свой трезубец, а я… я так испугался, что кинул ему в лицо панамку!       Сначала будто колокол зазвонил, заискрили молнии, а затем из панамки вылез злющий и пьяный дядя Вэй.       Он громко и ужасно невоспитанно икнул, мама аж поморщилась.       — Ничего себе проводимость между временами и измерениями! Вэнь-цзе, я был прав!       — В чём прав, пьяница?!       Из шляпы раздался ужасно недовольный и строгий голос, да такой, что я сразу вспомнил, что не чистил зубы, а посуду нам языком, когда матушка не видела, мыл Иго.       Призраки замерли.       — В то, что время — застывшая неизменность и данность. Это мы изменяемся, прохдимчерзнго! Ой, а это что за уроды мне мешают заниматься наукой?       И тут я понял, что надо делать!       Я укусил призрака, который меня держал, за руку и завопил:       — Дядя Вэй, они хотят нас убить!       Что здесь началось! Матушка на всякий случай отползла в сторону.       Глаза у дяди Вэй стали красными-красными, над его головой закружили вороны, а он как гаркнул:       — Знаете что, вы спятили, целителей убивать, зря я им, что ли, ворота чинил?! Да ещё при ребёнке?!       И он взлетел на крышу, и заиграл так, что уши чуть не лопнули, и призраки на том кончились, потому что вороны выклевали им глаза, только женщина в красном уползла, ну так она и не пыталась нас убить, а защищала матушку и отца. Но даже у неё от гневных криков Чэньцин кровоточили уши и глаза.       Только при виде Иго дядя Вэй всё равно упал в обморок, как барышня. Такой грозный, такой страшный, а собак боится, представляешь?!       Мама сунула ему под нос тухлое яйцо, отец собирал вещи, и тут из зелёной панамки вылезла та самая строгая госпожа в ало-белых одеждах.       — Это кто здесь целителей опять убивает?       — Уже никто, — матушка отряхнула пыль с одежды. — Сестрица, помоги мне спрятать трупы. Их тут больше полусотни.       — Полусотни? — живо спросила женщина. — Нас как раз столько. Есть одна мысль. Помоги мне привести этого недоумка в чувство!       — А это ваш жених или муж? — на всякий случай спросил я.       Женщина скривилась, будто увидела жуткую гадость.       — Этот баламут и пропойца мой названый брат. Такой же сумасшедший, как я.       А потом эта женщина рассказала, что у них была война и ее семья потеряла всё, потому что… потому что люди клюют не виновников, кто принёс на их земли войну и горе, а тех, до кого могут дотянуться, особенно если это побежденные враги, их женщины и дети. И что вот этот человек всю войну сражался против них, но потом нашел в себе силы заступиться и вывести родных тети Вэнь (у неё фамилия совсем как у отца) из места, где их убивали.       — Ответь мне, — вдруг спросила матушка и сжала кулаки, — это ведь ты сотворила с ним это?       — Что «это»?       — Не строй из себя дуру! Золотое ядро!       — Он сам попросил.       — Зачем?!       — Из любви.       А дальше дядя Вэй проснулся и сказал, что нашёл решение.       — Нас рано или поздно убили бы, но теперь, Вэнь-цзе, они нас не найдут! С моей зелёной панамкой мы сможем сбежать куда угодно. Я обещал тебе спокойную жизнь — я это сделаю. Старейшина Илина всегда выполняет свои обещания! Особенно ради Вэнь Цин Золотые Руки.       Матушка с отцом радостно, будто узнав что-то хорошее, переглянулись, и спросили хором:       — Ну и где вы будете жить? Куда пойдете без клана?       — Брат Чжэнь, госпожа Гу, я чернокнижник и пьяница, тонких намеков не понимаю.       Матушка схватилась за свои иголки. Она всегда так делает, когда раздражена.       — У тебя есть панамка и ясный ум, а у нас — подходящее место, где могут разместиться полсотни человек. Мы хотим с тобой работать.       — Да ну! Я же пьянь, рвань, развратник, отступник, и вообще, где моя тысяча девственниц? Или хотя бы хорошее вино, а не это пойло!       Матушка всё же побила дядю Вэя поварешкой, а отец ей помогал.       — Есть гора. Есть арсенал. Есть наука. Что, обязательно себя убивать? Может, тебе ещё лопату принести, чтобы ты могилу себе выкопал?!       — Можно. Для всеобщей гармонии и торжества справедливости зло вроде меня надо непременно казнить, но что-то мне умирать не хочется!       — И правильно, — воскликнули мама и тетя Вэнь, — мы, если надо, тебе и ядро восстановим!       — Эй, я уже привык без него. Больно нужен мне этот павлиний хвост! Я и без него хорош!       Отец потянулся за лекарскими ножами. Теперь дядя Вэй рассердил и его.       И тут вылез я.       — Дядя Вэй, а вы обещали меня научить на флейте играть! Давайте вы сначала научите меня, отдадите мне Чэньцин, а потом уже помрёте? Мы вас в красивом гробу похороним. И жену тоже красивую на посмертие найдем!       Все засмеялись, а мне на голову вновь нацепили панамку.       — Вырасти сначала, а потом меня в злодействах перещеголяй!       Вечером и ночью отец и дядя Вэй перетаскивали трупы из нашего двора в панамку, а утром мы уехали на снежную-преснежную гору.       Здесь очень холодно, но столько книг по поэзии и нот, и А-Юань очень хороший, только вечно тянет в рот что попало, я таким не был, бу-бу-бу, почему младшие братья и сестры такие глупые?!       Жаль только, бездельничать и голубей гонять мне некогда. Дядя Вэй учит нас нас писать и работать с энергиями, правда, от Иго он всё равно падает в обморок. Тетя Вэнь ругается и пугает нас всех своими серебряными иголками, но мы все знаем, что на самом деле она всех нас очень любит, и особенно дядю Вэя.       А недавно я облизал замок на двери нашего нового дома и насмерть прилип языком, пришлось ставить чайник и отогревать. Язык болел ужасно.       — Ну и зачем ты это сделал? — спросил меня более трезвый и уже не такой худой дядя Вэй.       — Захотелось, — сказал я и буркнул грустное, — ну я же не чужую бороду обрил! Снег невкусный! Кто его вообще ест! Гадость!       — Великие бессмертные, но тебе туда точно не надо.       Наверное, эти великие бессмертные — праведники и кошмарные зануды.       Каждый день Иго таскает нам снежных кротов. Он не теряет надежды подружиться с дядей Вэем и по-своему, по-собачьи любит его. Ага, а дядя Вэй бегает от него по горам и боится. Матушка говорит, что любовь зла, полюбишь и дядю Вэя, но я верю в Иго, ведь он такой преданный и весёлый, так хочет дядю Вэя накормить и облизать с головы до ног, а он не ценит!       Пожалуйста, передай поклон и извинения учителю. Надеюсь, он меня простит, и мои невыученные уроки тоже, а лучше всего знаешь что…       Приезжайте к нам в гости!       У нас так много книжек и снега! И Иго. И можно в снежки играть. И дядя Вэй рассказывает истории, как он учился на героя, но его выгнали за то, что он доводил учителя и его племянника — страшного белоленточного зануду. Дядя Вэй не знает, но я видел его портрет с пионом в волосах. Он необыкновенно красивый, только строгий ужасно, ещё хуже, чем тётя Вэнь.       Пожалуйста, приезжай ко мне.       Я очень по тебе скучаю.       Чжэнь Янь. Вэнь Кэсин.