Скрытое в глубинах.

—Твою мать, Ян!—женский и достаточно писклявый голос вырывает меня лишь наполовину из сновидения. Я неловко переворачиваюсь в кровати, плотнее кутаясь в тёплый плед. Боязнь того, что влажный, насыщенный прохладной дождевой влагой воздух, проникнет в мой кокон, заставляет меня ëжиться сильнее. В комнате и так открыто окно, которое впускает остатки утреннего сентябрьского дождика и звуки просыпающегося города. Машины уже во всю гудяд, я слышу периодически то смех под своим болконом, то возмущения прохожих по поводу постоянной сырости, звуки проезжающих велосипедов, шины которых практически вязнут в грязи прямо на тратуаре, кажется ещё что-то... —Если ты сейчас же не спустишься, я Богом клянусь, Ян... Я снова теряюсь в временной петлье... где-то между криками, к которым настолько привык, что в голове они сливаются в усталый перезвон старого телефона, который хочется разбить о каменную стену, и где-то между звуками спокойствия и колкой прохлады. Несколько секунд и я чувствую пальцами, которые касаются пола, мрачно свисая с кровати, вибрацию от стука в дверь. Кажется, вновь крики на фоне... Начинаю ленивым разумом перебирать что же я сделал вчера? ...пришёл домой со школы, выслушал поздравления с семнадцатилетием от бабушки, после выпил кружку чая...сделал домашку, лёг спать... Я не буянил. Блять. Тогда какого хуя? Я вскакиваю с кровати. Мир слегка качается перед глазами, пока я фокусируясь на реальности. Вижу стены, завешанные постерами чуть ли не с самых времён Великой Отечественной войны, вижу гитару около зеркала, к которому она прижата, чтобы не упала. Вижу своё бледное заспанное лицо, растрёпанные тёмные кудри и исхудалое тело, облеченное в белую мятую футболку. Резко натягиваю шорты, выругиваясь, когда не могу устоять на одной ноге, обдумывая то, что всё таки придётся вернуться к бегу по утрам, потому что денег на абонимент в качалку больше нет, а моя недавно полученная травма головы просто не позволит работать на стройке... —Ян! Ты, чëртов подонок, открывай дверь! —это вопит Лиля. Моя мать. Или мачеха? Я уже потерялся кого и как называют в случае потери обоих кормилицев. —Чего надо? —интересуюсь я, мельком взглянув на наручные часы. 5:32. Блять. Это же ещё спать два часа можно. Издаю какой-то сдавленный свист, похожий на жалобный стон. Заебала каждое утро будить, словно по приколу. —Как ты разговариваешь со мной? Тебе кто такое право дал? —её голос ещё пуще начинает садиться, от чего я довольно улыбаюсь. Слава богу... Может хоть на детей в своей гребанной музыкальной школе орать меньше будет. —Сам и под расписку, —отчеканиваю я, закрывая окно, сквозь которое так и сочиться энергия внешнего мира. —Ты ещё поговори тут у меня! Ни какой благодарности, если бы не я... —То я бы так и остался в детском доме... Да, ты напоминаешь об этом каждое утро уже на протяжении двух лет, спасибо, —заканчиваю я. Она на секунду в растерянности замолкает. Я оглядываю серые стены и ноут, который примостился на стуле, рядом со шкафом. —Дверь открывай. —Чего тебе надо? —Ты вчера вечером уходил. —Вчера вечером я спал как убитый. —Ты врешь мне, мелкий сучонок!—выдавливает она. Я не выдерживаю и резко распахиваю дверь, въезжая прямо в локоть рыжей женщине. Вижу её взгляд, всё осознаю. —Дядя Федя значит уже приложился и ты следом за ним... Прямо с утречка, неплохо, —комментирую я, облакачиваясь на дверной косяк. Низенькая ростиком тётя вновь злиться и её толстое лицо искривляет гримаса злобы. —Тебе какое дело, недоумок двухметровый! —К твоему сведению я всего 1 метр 85 сантиметров. —Мне плевать! Скажи мне вот что, куда ты дел бутылку?! Я злюсь ещё больше. Чувствую, как в горле клокочет эта злоба, сдавленная многолетним слоем безнадёжности и страха. Грудь вновь давит и я кладу ладонь на шею, вдыхая. —Я не знаю, —коротко и чётко. Хочу уже закрыть дверь, но моё запястье хватает Лиля. —Ты, мелкий засранец, послушай меня... Я точно знаю, что это твоих рук дело! Я вытягиваю свою руку, стараясь сохранять самообладание. —Ну да, я же один в этом доме нахожусь на постоянной основе. Спустись вниз и поинтересуйся у своих женихов, которые спят на кухне, по-любому их рук дело. —Заткнись, не тебе меня учить. —Я и не учу. Я констатирую факт. Мне в принципе насрать на ваше бухалово каждый вечер, так что отвали, —спокойно отвечаю я. —Мне звонили со школы. —И что? —Говорят ты на премию какую-то идешь... Хирург будущий, —слышу презрение сквозь её натянутые в горле связки. Знает на что давить. —Отличник по всем предметам, спокойный, умничка прямо... Только вот твоё обучение в меде никто оплачивать не будет, убогий кусок дерьма. Гони бутылку! —У меня её нет. Вали. На этом я захлопываю дверь и выдыхаю. В чем-то она права. Я умничка. Работаю день и ночь, только вот живу хуже не куда и смысла делать то, что я делаю практически не осталось. За исключением того, что я сам уперто верю в то, что всё выйдет и всё получится и я обязательно покину это место. Не зря же я в одиннадцатый перешел, верно? Быть единственным отличником в классе тоже не самое лучшее положение в обществе, точно также, как и буквально выскребать свои «отлично» у злобных грымз нашей школы. «Тяжело?»—подумал я. Это вам-то всем тяжело? Тем, кто не задумывается о том, что ему есть сегодня на завтрак и как за два часа успеть обернуться с одного конца города в другой, потому что единственное место подработки находится у чëртика на куличиках? Это невыносимо тяжело тем, кто не спит по ночам, лишь потому что половину времени работает, а в единственный выходной готовится к грëбанному ЕГЭ. Я вздыхаю и сжимаю кулаки, чтобы успокоиться. Этими мыслями вообще не поможешь сложившейся ситуации. Нужно просто жить дальше и пытаться работать. Усерднее. Нужно просто делать ещё лучше, тогда всё выйдет, обязательно. Я снова прилёг на кровать, но уснуть больше уже не мог. Слышал звуки битой посуду и гневного крика с нижнего этажа. Снова ругаются. Утренняя погода не радовала. Дождь усердно накрапывал, выбивая на крышах домов, вывесках, стёклах машин, уличных урнах свою любимую мелодию жизни, обозначая ритм. Люди закрывались от него под зонтами, а кто-то лишь набрасывал капюшоны и платки на голову, с недовольным видом что-то бормоча в трубку телефона. *** Всё вокруг было погружено в типичную сонливость утра и грязную слякоть позднего сентября. Я не закрывался от дождя. Моя светло-серая толстовка с тёплым начёсом стала заметно намокать, но я лишь поправил вьющиеся от влажности каштановые пряди и посмотрел на небо. Оно было пасмурное и словно пропиталось людским негативом. Люди часто не любят дождь, часто злятся, когда он идёт. Но никто даже не думает, что очень часто люди сами причина этому дождю. Я ничего против не имею, дождь есть дождь, просто природа. Ну и что, что промок? Это высохнет, а вот человеческие пороки и ножом не выскребешь из сердца и захудалой души. Стоя на остановке ещё не проснувшегося города, я ждал 135 автобус в школу. Вспоминал, что в моём тканевом рюкзаке вполне могло что-то намокнуть, но я стоял практически на краю тратуару, наслаждаясь сыростью и смотрел на то, как машины петляют по дороге, удаляясь в нужном им направлении. Всё это особенно ничего не значит, но это даёт ощущать, что ты ещё здесь, в этом мире. Что иногда стоит остановиться и вспомнить, что жизнь до сих пор жизнь и ты растёшь и меняешься. У меня были настоящие друзья? Я был на крутой тусовке? А был на море? У меня есть семья? А когда я был счастлив? А я хоть раз влюблялся? На эти вопросы я и сам не знал ответа, я не стремился к тому, чтобы постичь истинную суть этой жизни, но я часто думал о причино-следственных связях, которые помогли сформировать меня и моё сознание для этого мира. Нëс ли я что-то особенное в этот мир? Мог бы принести или только принесу? Небо совсем сгустилось до сероватых оттенков, оттягивая купол неба куда-то ниже к земле. Туман был ещё гуще, казалось, что при желании, его можно собрать ладонями и сложить в пакет. Сырость так и неслась над уровнем голов людей, как бы грозясь упасть на их плечи, раздавив под своим упругим весом. Дать задохнуться в своей прохладной каше. Но люди словно марионетки друг за другом, торопясь, шаркали по тратуару, попадая подошвами кроссовок и ботинок в лужи, растаскивая грязь по плитке. Они не замечали или убеждали себя в том, что не замечают то, как тяжёлый купол вот-вот рухнет на их головы и прижмëт к земле. Они просто шагали. А я ждал. Свой 135 автобус. Я знал, что был прав, когда говорил себе начать брать с собой куртку. Но я не обещал, поэтому накинув капюшон на голову, резко поднял голову навверх, чтобы в последний раз ощутить влагу на своём сонном лице. «Мне семнадцать в последний раз»—подумал я, и набрав в лёгкие густого тумана, уставился на вывеску любимого кафе «Ocean». Из-за того, что на улице всё ещё было утро, причём не очень доброе, то вывеска отливала белыми и синими тонами. Сквозь густой слой тумана до моих глаз всё ещё доходило её свечение. Из-за грязи на тратуаре и самой проезжей части, я старался всë же стоять на небольшом островке около остановки, чтобы не запачкать свои чёрные брюки. Но судьба распорядилась иначе. Машины неслись с огромной скоростью, видимо время всё же поджимало, люди торопились на работу, учёбу... Я задумчиво глядел в сторону, всё ещё ожидая автобус. Бросив взгляд на часы, я не успел опомниться, как в паре метров от меня резко остановилась чёрная машина. Я заметил это боковым зрением слишком поздно. Пару секунд и мои брюки, которые я выстирал на выходных, оказались в густой слякоти сентября. Я ошарашино посмотрел на машину, чувствую злость, которая застряла где-то в горле. Дëрнув ногой, позволив воде стекать по моей ноге, я сделал пару шагов к машине. В этот самый момент, дверь её отворилась и из неё уверено вышел паренёк. Я в недопонимании изогнул брови, когда практически бегом, суетясь вышел водитель в чёрном костюме средних лет и кинулся к молодому человеку. Тëмные волосы и такие же тëмные глаза, такой же тëмный костюм, с золотой эмблемой на пиджаке, вероятнее всего ученик какой-то местной элитной школы. Такой же тëмный взгляд и феерично бледная кожа, которая призрачным контрастном впадает в восприятие. —Матвей Сергеевич, зачем же вы вышли? Такая грязь на улице, —снисходительным тоном промолвил мужчина, приближаясь к парню. Тот не проявил ни какой реакции, даже когда водитель раскрыл над его головой такой же чёрный зонт. —Я же сказал. У меня кружится голова, —голос его был спокоен, но это не унимало какой-то стойкости в слоге, от которого мужчина поëжился. —Матвей Сергеевич, ну я же... —Виктор Витальевич. Я сказал—нет. Мужчина опустил взгляд, когда парень скептически сунул руки в карманы своих брюк и бросил недовольство в его сторону. —Понял,—отчеканил он. —Дай зонт, —проигнорировав его, бросил Матвей. Его мимика лица, выражающая только злость, была весьма скупа, но видимо этого было достаточно для того, чтобы Виктор отдал в руку подростка вещь, избегая зрительного контакта. Всё это происходило быстро, но никто из присутствующих не обратил на меня даже долю внимания. Настроение было и так на нуле, автобуса также не было, я опаздывал просто безнадёжно, так ещё и какой-то богатей облил меня грязью, даже не извинившись и сейчас делает вид, будто я не человек, а призрак и просто растворился в воздухе. Злость встала поперёк горла. Последней каплей стал сморщенный нос парня, которого видимо ещё и воздух улицы не удовлетворил. —Ты вообще не собираешься извиняться? —спросил я достаточно громко, потому что Матвей наконец поднял голову и наши глаза встретились. По взгляду я понял, что он действительно только сейчас меня заметил. Не то, чтобы оно вдруг выразило удивление, скорее лёгкое непонимание. Он равнодушно окинул меня взглядом, который словно сковал изнутри. Я рассматривал его с ног до головы, думая, что я видел много подобных ему, которые создавали видимость своей отстранённости, но на самом деле так никогда не было. Только вот на этот раз мне попался весьма редкосный экземпляр в виде апатичного подростка. —За что? —спросил Матвей, опуская голову чуть в бок, проходясь по мне глазами очень даже открыто, только вот без единой капли любопытства. Это было открытое и ярко выраженное раздражение. —Издеваешься?—практически прошипел я, —одежду мне ты будешь стирать или твой водитель? Видете же, что грязно, какого хрена так гнать? Я был в бешенстве, потому что единственнное, чего смог удостоиться, это слегка приподнятые брови и морщинка между ними. —Стоять нужно на остановке, а не за пять метров от неё. Тратуар есть для этого, —отстранённо пояснил он. —Ну конечно. Ты слепой? Грязь по всюду, я бы... —Какая разница. Есть правила, если ты их не соблюдаешь, то не перекладывай отвественность за свою безалаберность на других людей. —Я не перек... —Чего ты хочешь от меня? —со вздохом спросил Матвей. Я замер. Он действительно был странным. Только раздражение я могу прочесть в его лице и по тому, в какой позе он стоял. —Ты должен был извиниться, так обычно делают люди при подобных ситуациях. —Люди, —фыркнул он. —Да, люди. Обычно они уважают границы других, даже если нарушили их случайно. —Ты не торопишься? Кажется ты ждал автобус, —напомнил он всë также равнодушно. —Спасибо. Думаю, если бы моя толстовка и штаны стоили хотя бы половину от твоего пиджака, тогда думаю «ваше высочество» удостоили бы меня хотя бы парой слов. Я развернулся и направился к нужной мне стороне, чтобы успеть добежать до общественного транспорта. *** «Его высочество» так и осталось стоять в неподвижном положении, даже не пытаясь, что-либо сказать уходящему парню. «Он был вспыльчив и достаточно эмоционален, всего скорее день не удался»—вновь прикинул Матвей. Взгляд конечно у него был просто бешенный, словно кусок хлеба силой вырвали. Голубизна глаз искрила молниями и приковывала к себе. «Интересно», —подумал парень, разглядывая ещё не ушедшие с его лица мелкие веснушки. Они слегка покрывали нос, в котором красовалось небольшое колечко. «Я думал, что веснушки только у рыжих». Его нос странно поднимался, когда тот говорил, создавая весьма необычную картину. Худое лицо, очерченные скулы и злость, залитая в чёрные круги под глазами. «Усталый вид у него»—ещё один пункт, который пометил в своей голове Аверин. Эта злость. Матвей думал о том, что злость, которую он последний раз видел, была не настолько глубоко встроенна в зрачки глаз человека. Да, этот парень был вовсе не из эмпатов, ему обычно было всё равно на что-либо. В его привычках игнорировать тех, кто не нравится, не утруждая себя не нужным, чтобы не переполнять голову. Но только вот этот случай был странным для него. «Злость бывает такой яркой и красочной? »—спросил он себя. «Ну да, как же. Я забыл, что злость обычно направлена на человека, а тут будто прошла мимо меня. Обычно я ощущаю вибрации где-то в области затылка или переносицы, когда человек словно пилит меня взглядом, не понимая, что я ощущаю даже то, как он дышит. Мне достаточно чувствовать его дыхание, чтобы понять настроение. Но тут злость была, но я её не чувствовал, я видел её. Мне казалось, я могу дотронуться до неё кончиками пальцев и ощутить, что у неё тоже есть свой пульс и своё дыхание». *** —Матвей Сергеевич, время. У вас зачёт по экономике через пол часа, думаю стоит выдвигаться, —вырывая из мыслей, сообщил Виктор. —Угу. —Этот парень вам что-то сделал?—настороженно поинтересовался мужчина. Я закатил глаза от его навязчивости. Так и пытается каждый раз залезть в мой мозг, чтобы раскрутить каждую извилину. Сразу чувствуется длинная и скользкая рука моего папочки, которая может пролезть даже в самое труднодоступное место. —Нет. —Тогда может сядете на место, Матвей Сергеевич? —он вновь пытался обратить внимание на себя, но я смотрел вперёд. На то место, где пару минут назад стоял тот парень. —Думаю ещё что-то будет. —Вы о чëм?—я боковым зрением видел, что морщины на его лбу собрались—признак того, что он не понял. —Неважно. Поехали. Я уселся на заднее сидение чёрной BMW, чувствуя контраст тепла и прохладного сырого утра. —Во сколько вас забрать после занятий?—спросил водитель, поймав мой взор через зеркало в салоне. Я отвёл его на затонированное окно. —В 15:00, —ответил я. Машина тронулась, а я глубоко задумался над тем, к чему вообще нужна была это встреча. *** Ехать в автобусе, который набит людьми так, словно это банка с солёными огурцами, отвратительно. Особенно утром. Из-за нежелательных случайных прикосновений у меня скручивало живот, и тошнота пробиралась ближе к горлу, не давая дышать нормально. Я злился ещё больше. Если я опоздаю на занятие, это будет ужасно для моего рекомендательного письма. Телефон издал жалобный писк, и я с трудом вытащил его из кармана. Дима [8:05] Где тебя носит, обалдуй? Ты забыл, что сегодня мы ответственные за мелких на первом этаже? Вы [8:06] Снова застрял в пробке. Ненавижу автобусы. Дима [8:06] Понял. Ян, ты в норме? Может встретить? Вы [8:06] Всё ок. Купи воды. Я кину на карту. Дима кинул в чат свой любимый стикер с ухмыляющимся котёнком, а я подавил чередной позыв к рвоте. Толкучка была та ещё, в особенности из-за того, что я ещё и стоял, держась за поручни. В голове промелькнул чёрный зонт и рука, сжимавшая его. *** —Ты как? —спросил кучерявый светлый паренёк на голову ниже меня. Это был Димка Егоров. Мой друг детства. —Да нормально, —выдавил я, трясущимися руками открывая бутылку минеральной воды. Мы быстрым шагом шли по коридору, чтобы не опоздать. —Где ты так вымазался, чувак? Я и думать забыл, что наполовину в грязи. Фыркнув на воспоминания о том мистере «огромное высочество», я закатил глаза. —Даже не спрашивай. Тот кивнул. Знал, что если я не в духе, то лучше не узнавать. «Ян Смечников, просьба подойти к кабинету директора в срочном порядке»—прогудел школьный оповеститель. Я замер с бутылкой в руках. —Как думаешь, лишат премии или снимут с должности старосты? —спросил я, взирая на громкоговоритель. —Да забей ты. Думаю, что опять какая-то фигня. Ты занимался репетиторством в последние время? —бросил парень. —Я завязал ещё в прошлом месяце. —Тебе лучше поторопиться, напиши, когда выйдешь оттуда! Он бросился бегом к нужному классу, как только раздалась трель звонка. Дойдя до нужного кабинета, я постучал и только после громкого «войдите», открыл дверь. Лидия Ивановна расположилась в своём любимом кресле, перебирая бумаги. Чёрный костюм и собранные в пучок волосы—всё как обычно. Я уселся на предложенный стул, сморщив нос от количества цветов в маленьком помещении светлых тонов. —Слушаю вас, Лидия Ивановна, —сказал я, упоминая о своём присутствии. Она без слов протянула мне документ, положив его на стол прямо передо мной. —Как тебе такое, Ян? —Вы о чëм? Верхняя строчка письма гласила: «Ян Дмитриевич Смечников, просим вас прибыть на собеседование в Академию Золотой Лиги». Голова закружилась. Я вспомнил вышитую золотыми нитями на тёмном пиджаке эмблему—венок из листьев каллы. Символ преклонения и восхищения. Думать долго не пришлось. Я ждал этого слишком долго.