О, тут только я, я сам и моя персона, Еду один до самой смерти, Потому что я буду рядом со мной всю жизнь, О, мне не нужна рука помощи Даже холодной ночью Me, Myself & I — G-Eazy
Просыпаться под стук капель о стекла приятно, расслабляюще, но лучше бы была возможность лечь обратно. Освальд потягивается, спина его слегка хрустит, — надо бы проверить у врача не только ногу, — и заворачивается в одеяло по самые уши. Он знает что уже не уснет, но хочет немного подумать о своем. Он разворачивает одеяло, разваливается на не мягкой, но уютной кровати. Его голову заполняют тяжелые мысли, именно такие, какие должны быть после пробуждения. Матушка права: если человек не хочет общаться, то надо либо дать ему время, либо оставить его в покое — пусть второе она в слух озвучивать не стала. Освальд выбирает второй вариант. Парень понимает, что он боится получить жесткий отказ, а от одноклассника он может получить именно это — такой озлобленный на мир взгляд ничего другого не предвещает. Не то чтобы Освальд успел понять его взгляды, но по глазам многое можно прочесть. Отказ уже был, но в следующий раз будет еще больнее. Незнакомец явно остер на язык и не разбрасывается словами по пустякам. Освальду нужно время, чтобы переварить такое отношение к себе со стороны человека, который, что удивительно, показался ему довольно симпатичным и умным. Парень заставляет себя подняться с кровати, — погода на улице мерзкая и хочется завернуться в одеяло, не вылезать из кровати, — одевается, как всегда, с иголочки, насколько это возможно при его ограниченном гардеробе. Он идет на кухню и остро чувствует под языком неприятное тянущее ощущение: он голоден, а еще он абсолютно один. Матушка уже ушла на работу, и чувство вины разъедает Освальда изнутри. Он ничем не может ей помочь, школа съедает все его время. Пока на плите греется суп, парень смотрит в окно, опершись о подоконник. Интересно, как бы складывалась его жизнь, выйди мама замуж за отца. Он практически ничего не знает о человеке, который стал его родителем столько лет назад, и Освальда расстраивает это. Печаль от недоговаривания иногда становится слишком сильной. Вскипает чайник, и свист заставляет отойти от окна, налить себе чай и замереть за столом под мерное тиканье часов. Завтракает парень медленно и нехотя, но ему нужно запихнуть в себя хоть что-то. Следующий приём пищи будет только вечером — брать что-то с собой не хочется, слишком затратно, да и перед матерью будто бы стыдно. Будто бы Освальд заставляет ее готовить, а он слишком поздно приходит после уроков, так что не всегда получается помочь. Тыквенный суп всё ещё вкусный, пусть и вчерашний. Освальд не хочет думать, чего стоило матери купить хорошую тыкву — будь тыква старой или слишком дешевой, она бы горчила и неприятной слизью оставалась на языке. В голове стучит неприятная и навязчивая мысль: нужно попробовать найти подработку, пока нога еще не начала болеть из-за чертовой погоды. Хотя погода с каждым днем все сильнее портится, и тупая боль от когда-то сломанной лодыжки расползается по всей ноге, до бедра и даже затрагивает живот. Освальд ненавидит себя за ту беспечность, которая стоила ему мобильности и облегченной жизни, как у других людей: если бы тогда он подумал заранее, что его друзья на самом деле злейшие враги, он бы избежал произошедшего. Действительно, залезть на стройку и надеяться на обычный, скажем так, пикник после получения адреналина было глупо. Только Освальд был тогда мальчишкой лет десяти, а эти ребята старше, практически закончившие обучение. Он всё ещё вспоминает тот ужас, когда его столкнули с балки вниз. Ему очень повезло, что он пролетел мимо штырей, иначе бы его не собрали лучшие врачи. Отделался сломанной ногой, но страховка не покрыла повторную проверку и хорошую фиксацию. Кость срослась, но нога осталась искривлённой на всю жизнь. Врачи сразу сказали — ломать заново нельзя, кость рассыплется, и парень останется инвалидом, ходящим только с костылями. Освальд никогда уже не побежит радостно по полю, усеянному цветами, как в каких-нибудь глупых сериалах. Когда он очнулся в больнице, то рядом никого не было, и это оказалось больнее сломанной ноги, которая, от неправильной фиксации, сильно болела. Маме никто не сообщил о его состоянии, не посчитал нужным — остался жив, так что никого приглашать не стоило, это раздражало врачей. Она узнала только поздним вечером, но и тогда не смогла прийти сразу, даже не получилось позвонить. Слишком устала со смены, и Освальд не смеет ее винить. Мама старается прокормить его и дать самое лучшее, так что парень старается просто замять это воспоминание. Только он все еще думает о том, как же сильно событие детства повлияло на него, да и до сих пор влияет. Будто бы ощущение беспомощности, подавленности и одиночества так и застыли в нем с того днч в больнице. Броня колкости, язвительности и агрессии плотным слоем закрывают нежность, желание любить и получать любой в ответ. Возможно, ситуация с больницей и не связана с его замороженными чувствами, но определенно проблему обострила. Доброта к людям точно пропала в момент, когда его столкнули со стройки. Освальд все еще просыпается от кошмаров. Он думает о том, как же сейчас исправить то, что собиралось годами в снежный ком. Его агрессия отпугивает людей, язвительность заставляет держаться на расстоянии, и когда он сам пытается сблизиться, но чувствует неприязнь. Он надеется, что с одноклассником у него получится поговорить. Он попробует снова поговорить со странным парнишкой. В конце концов, за пробу денег не берут, но вот эмоционально станет хуже от отказа. Освальд попытается подготовиться к этому морально — хотя парень вроде не выглядит так, будто перейдет на личности. Освальд доедает, убирает посуду и подхватывает сумку, не забывает у двери стоящую трость. Стоит поторопиться, если он хочет успеть пройти через парк и немного так побыть, прежде чем пойти на уроки, где его мозг снова изнасилуют непонятной логически и бесполезной информацией. Парень выходит на улицу и глубоко вдыхает свежий, чуть влажный от дождя, запах улицы.***
Парк, несмотря на мерзотную погоду, все еще удивительно красив. освальд понимает, что времени полно, — его способность приходить минимум на полчаса раньше поражает его самого, — так что можно прогуляться. Освальд останавливается, чтобы дать своей ноге небольшой отдых и посмотреть на медленно покачивающиеся ветки. Медитативное занятие, пусть по своей сути оно абсолютно бесполезное. Когда матушка сообщила, в какую из школ переводят парня, он тут же принялся исследовать местность: где можно отдохнуть в обеденный перерыв, где спрятаться от других людей, а где просто помедитировать. Правда, с агрессией ему плохо помогает медитация, зато гордо можно делиться знаниями о дыхательных практиках. Естественно, наткнувшись на такой парк, он не мог не найти себе особенное местечко. Ему нравится сидеть под клёном и просто слушать шелест листвы, пение птиц. Конечно скамеек в парке много, но Освальд легко выбирает себе то место, к которому прикипает душа. Скоро деревья окончательно пожелтеют, покраснеют, и можно собрать целый букет красивых листьев, которые потом высушат и поставят в маленькую вазу. Освальд каждый раз смущается когда делает так, будто ребёнок, но в то же время ничего в этом плохого нет — если радуется душа, то почему бы и не попробовать делать то, что доставляет искреннее удовольствие. Совсем скоро начнется именно такое время: вся земля покроется плотным ковром цветных листьев, и воздух станет морозным, световой день короче, а в домах теплее. Пока деревья только тронула желтизна, ветра не такие сильные, а солнце еще радует остаточным теплом. Освальд продолжает дорогу по тропинке, тростью отпинывая маленькие камушки. Шорох листвы над головой и хруст сухих веток не перебивают странных звуков, до которых не меньше пары метров: у парня хороший слух, не зря же столько времени учился играть на фортепьяно. Странные звуки, — смесь борьбы, смеха и чего-то падающего, — не прекращаются. Парень останавливается, прислушивается, невольно хмурится. Пока он стоит, то услышать получается гораздо больше, и звуки ему точно не нравятся. Слышен чей-то всхлип, потом шорох, после сильный удар и скрип скамейки. Освальд ковыляет в сторону звуков, неловко прижимая трость к телу и будто бы защищая куском дерева солнечное сплетение. Парень заворачивает за ствол клена. Освальда практически не видно, особенно если не присматриваться: редкие деревья и сломанную скамейку окружает плотный куст, такой длинный, что практически замыкается, будто бы змея, кусающая себя за хвост. Не самая логичная задумка дизайнера, если местные власти вообще заморачивались с заказом дизайна ландшафта. Освальд понимает, что опасности нет. Он явно опоздал, как минимум, на пару минут, но для него же лучше — получить по больной ноге точно не хочется. Освальд быстро осматривает местность, прежде чем склонить голову по-птичьи, немного на бок. Он снова встречается с тем парнем, пусть и не в самый лучший момент. Освальд не торопится выходить из тени, осматривая разбросанные бумаги, находит очки с треснувшими стеклами, рваные клочки тетради разносятся ветром по кустам. Одноклассник, слепо щурясь и крупно дрожа, пытается нащупать хоть что-то на земле. Интересно, насколько все плохо с его зрением, если он даже с близкого расстояния не может увидеть белую бумагу на жухлой траве. В голове звенит неприятная мысль о том, что может проблема не со зрением, а нанесли травму? Одноклассник громко всхлипывает, трет щеки ладонями, после дрожащими пальцами собирает в рваный — оторвали лямку, — рюкзак помятые бумажки. Каждую разглаживает аккуратно, но слезы не добавляют целостности листам. Освальд переживает, что одноклассник испугается и убежит, — как убежит, если ничего не видит, — если заметит или услышит наблюдателя, так что пока Освальд просто рассматривает человека. На скуле одноклассника цветёт синяк, на запястье проступает след от сильного сжатия, если смотреть выше по руке, то синяки полностью покрывают ее. Рукава рубашки закатаны, так что всё это увидеть не составляет труда, только Освальда поражает их количество: темно-синие, коричневые, фиолетовые, разных размеров. В груди поднимается справедливый гнев на тех, кто смеет так поступать с теми, кто не в состоянии постоять за себя. Слабых обижать могут лишь слабые люди, чьи моральные принципы не дотягивают до собачьих. Противные, мерзкие люди, неспособные посмотреть правде в глаза и признать насколько же они ничтожны. Освальд каждый раз показывает, где их место, но таких ребят слишком много. Они будто тараканы, расползаются по всей округе и вывести их не может никто. Освальд понимает, что что-то с его эмоциями не так, когда руки сжимаются в кулаки, а челюсти начинают болеть. Обычно Освальд так не реагирует на слабеньких мальчиков, которые не могут себя защитить, да и сцены насилия так сильно не волнуют его, но этот беззащитный взгляд подслеповатых глаз бьёт куда-то под рёбра. Освальд подходит ближе и молча принимается собирать разбросанные бумаги, вытаскивает их из-под кустов и скамеек, разглаживает и рассматривает красивые рисунки. Незнакомец молчит, но видно, что просто пытается сдерживать слезы. Губы сжаты в тонкую линию, дрожат, глаза мутные от слез — пара соленых капель стекает по щекам. Освальд делает вид, что не видит уязвимого положения одноклассника. Он не планировал как-то заводить разговор именно в такой момент, но внутри все сворачивается в тугой узе, когда он смотрит на чужие слезы и дрожащее тело. Освальд подходит ближе, присаживается на колени, — трость откладывается в сторону, и без нее парень чувствует себя беззащитно, — невольно голос хрипит от напряжения — Хей, ты как? Я тут бумажки твои собрал. — Освальд перелистывает бумаги, которые держит в руках, и только потом передает их одноклассников, точнее просто кладет рядом, ведь парень не поворачивается к нему. На одном из листов нарисована красивая птица в реалистичном стиле. Удивительно как простым карандашом можно создавать настолько прекрасное. Очень красивый рисунок, вроде как дрозд, но Освальд не силён в распознавании видов — стоит подтянуть свои знания, чтобы не выглядеть идиотом. Наконец одноклассник выходит из ступора, собирает бумаги и пытается разобраться с разошедшейся молнией. Пока тот не ушёл, Освальд решает продолжить монолог — Твои рисунки просто чудесны, очень красиво и реалистично. Должно быть, ты много практикуешься. Удивительно, ведь ты столько времени уделяешь учебе. — одноклассник замирает напряжённо, но плечи постепенно опускаются, спина его расслабляется. Освальд всем видом пытается показать, что его бояться не надо, что он не такой же, как остальные — Пересядем на скамейку? Ты выглядишь плохо, да и замок у тебя явно сломан. Я могу попробовать починить, если эти ублюдки не выломали его с концами. — Освальд криво усмехается. — Прости, что так наседаю, но на скамье мне будет легче тебе помочь. Проблемы с ногой, ну, ты умный человек, сам понимаешь. — Освальд начинает говорить как умственно отсталый, запинаясь и вставляя слишком много вводных слов. Мальчишка с чёрными глазами, что удивительно, не сбегает, а даже наоборот, кивает. Контакт, похоже, налаживается, пусть и странно. Освальду обычно плевать, что чувствуют другие в отношении него, но сейчас, глядя на мальчишку в погнутых очках, он не хочет, чтобы его боялись. Освальд, нелепо поднимаясь и опираясь на трость, протаскивается до ближайшей скамейки и грузно падает. Парень и не думал, что может так стесняться из-за неловких движений. Незнакомец садится рядом, прижимая к себе сумка так, будто её сейчас отберут, но через пару тихих минут протягивает ее Освальду. Кобблпот принимается за починку замка и периодически кидает косые взгляды на притихшего одноклассника. Когда тот сидит рядом, то его внешность кажется интересной для рассмотрения. Возможно, такие типажи с удовольствием рисуют в качестве моделей. У одноклассника красивый разрез глаз, длинные ресницы, карие глаза, — только они не медовые, а скорее темный шоколад, — нелепые очки с трещинами в стеклах и острые скулы, бледная кожа с проступающей сеткой вен под глазами. Невольно думается, когда последний раз ел этот мальчишка? Он выглядит слишком худым: эти скулы, слишком тонкие запястья и длинные пальцы. Освальд жалеет, что ничего с собой не взял, но, скорее всего, парень не знает как подкатить к странному однокласснику и хочет использовать все доступные варианты. Кобблпот чуть ближе подсаживается, продолжая ковыряться с замком, — осталось чуточку, и починит, — и решает спросить — Можешь показать свои рисунки? Я не успел все рассмотреть, да и это было не слишком вежливо. Мне нравятся, когда другие рисуют, но у меня нет терпения к искусству. А у тебя, видимо, хватает выдержки не только на учебу. — мальчишка в ответ молчит, но кивает, разрешая Освальду залезть в рюкзак и достает помятые бумаги. Так что Кобблпот может рассмотреть не только птицу, но и наброски улиц, зданий, людей. Это оказывается настолько занимательным занятием, что он даже не замечает пристальный взгляд. Кажется, рисунки рассматривает он слишком долго, но наконец убирает их в сумку, застегивает и отдает парню. Замок все-таки удалось починить. Освальд не хочет уходить, несмотря на поджимающее время — Как тебя зовут? Знаешь, я сам тот ещё изгой в классе, так что мы можем вместе противостоять хулиганам. Не обязательно даже дружить, просто выручать друг друга. — он невольно усмехается. — Я сильнее, чем выгляжу. Парень представляется ещё раз, хоть и понимает, что одноклассник точно его запомнил — Я Освальд. Как зовут тебя? — мальчишка в ответ лишь машет отрицательно головой, слишком сильно, будто бы на него сейчас давят со всех сторон, заставляют делать то, что ему противно. Освальд невольно тушуется, отсаживается сам, невольно краснеет от стыда. Они молчат, и Оз понимает, что такими темпами они опоздают на урок — а не все ли равно? Они отлично учатся, и опоздание на урок не сильно повлияет на их жизни. Освальд слегка оборачивается, спрашивает чуть тише и уже не так уверенно — У тебя есть друзья? Ты ведешь себя так, будто бы я начну тебя бить сразу же, как ты скажешь своё имя. — парнишка в ответ фыркает что-то себе под нос и бормочет еле слышно — У меня есть друг. Ответ звучит неубедительно. Если друг и есть, то определенно выдуманный для отвода глаз, чтобы не казаться настолько одиноким. Возможно, парнишка один из тех странных детей, которые придумывают хоть кого-то, чтобы не чувствовать то бремя, которое на них валится. Освальд решает перевести тему — У тебя есть задатки художника, и ты очень разносторонен, как я успел заметить. Родители, должно быть, тобой гордятся. — незнакомец вздрагивает так, будто Освальд его ударил или сказал что-то очень болезненное. Оз решает сделать вид, будто бы не замечает и не станет допытываться. Ещё пара минут тишины, прежде чем раздаётся робкое, еле слышное и дрожащее — Я Эдвард. Эдвард Нигма. — очень интересная фамилия, видимо, не местный, но Освальд лишь довольно кивает. На лице странная радость и в груди непонятное ворчание, будто все налаживается. Наконец есть продвижение в их отношениях, хотя странно что Освальд считает их первый диалог именно отношениями. Он слегка улыбается и поднимается со скамьи, опираясь на трость — Очень рад с тобой познакомиться, Эдвард. Хочешь сегодня сесть со мной? Я на уроках тихий, так что мешать не буду. А хулиганы не станут кидаться в тебя бумагой, потому что я их потом накормлю их же писаниной. Новый знакомый на это лишь сухо усмехается и поднимает взгляд на Кобблпота. Только сейчас, установив зрительный контакт, Освальд понимает, что же не так во взгляде Эда — глаза абсолютно пустые. Они карие, вроде как темно-медового или древесного оттенка, но в них нет искры, нет задора. В их возрасте должно быть иначе. Будто перед Освальдом стоит человек, уже проживший долгую тягостную жизнь. Звенит звонок, и он глухим раздражением отдаётся где-то глубоко в мозгу. Парень недовольно выдыхает и смотрит на Эдварда. Тот уже поднимается, притом так резко, будто бы опоздание на урок станет для него ударом. Освальд инстинктивно хватает его за сумку, — чертова порванная лямка так удачно болтается, — и видит в глазах Эдварда животный страх. Эд вырывается и, не попрощавшись, убегает в школу. Видимо, сегодня они вместе сидеть не будут. Освальд не хочет идти, ему нужно всё обдумать, но не появиться на уроках во второй день учёбы не очень прилично, так что парень быстро, насколько позволяет нога, хромает в школу. Он не может не думать об Эдварде, о его глазах, полных ужаса и усталости, когда Освальд схватил его за сумку. Чего тот испугался? Почему так быстро убежал? Освальд хочет узнать, но в то же время он будто бы хочет оставить это в тайне. В конце концов, они всё равно ещё не друзья. Только он уверен, что их отношения разовьются. Это, конечно, очень странно, но Освальд в принципе всегда выделяется настойчивостью и желанием получить то, что ему срочно нужно, даже если это ощетинившийся на весь мир парнишка в очках. Освальд попадает в кабинет еще и не самым последним, что очень радует — претензии от учителя падут не на его голову. Парень своего нового знакомого обнаруживает на старом месте, где изначально тот сидел до появления Кобблпота — тот разложил свои вещи и уже устроился читать книгу. Освальд невольно улыбается, видимо, его попытки наконец венчаются успехом, хоть Эд и смотрит на него так, будто в любой момент готов либо напасть, либо убежать. Никто не может похвастаться такой настойчивостью, Освальд в этом уверен. Сложно подбирать слова и составлять предложения, когда не знаешь, как отреагирует явно стеснительный и пугливый Эд. Освальд садится рядом, оставляет трость около парты. Эд неожиданно поднимается, обходит стул, берёт трость — Кобблпот вспыхивает внутренним гневом и уже готов высказать все, что он думает, — и ставит её со своей стороны. Объясняет сухо — Трость могут прихватить ребята. С моей стороны это сложнее сделать, да и слишком близко к тебе не подойдут. — злость быстро уступает место замешательству. Освальд бурчит еле слышное — Спасибо. Я не подумал об этом. — звенит второй звонок, наконец начинается абсолютно бесполезный предмет, который нужно перетерпеть. Освальд окидывает всем взглядом, глаза злобные, блестящие от бешенства. На них смотрят как на крыс, взгляды презрительные, будто бы задняя парта собрала лучших отбросов этого класса. Что ж, видимо с нападками они столкнутся вдвоём: Освальд определенно справится и поможет Эдварду. Вместе легче пережить боль, злость и разочарование от общения с людьми. Только Эдвард явно не вери в то, что ему кто-то собирается помогать. Он ведёт себя нервно и отстранённо. Освальд благодарен, что тот хотя бы рядом сел. Парень, как бы ему не хотелось, не может отвлекаться на Эдварда, но все равно кидает заинтересованные взгляды. Тот пишет красиво, каллиграфическим подчерком, учебник лежит под определённым углом, и парень нервничает, если его случайно двинуть. Освальд подмечает каждую мелочь, так учила его матушка: запоминай человека и он отплатит тебе тем же. Освальд сомневается, так как этот способ много раз не срабатывал, но он попробует снова. Пока Эдвард единственный человек, с которым у него сдвинулось общение с мёртвой точки. Видимо, Освальд слишком настойчив, или Эдвард слишком одинок — сложный выбор, так ещё и неприятный. Не хочется чувствовать себя обузой, хотя одноклассник пока не выказывает большого негодования. Уроки проходят быстро. Освальд половину не помнит, просто просиживает, пялясь в книгу по криминалистике. Эдвард держит её открытой все уроки, и если та захлопывается — темно-карие глаза блестят от наступающий слез. Эд определенно очень странный, но Освальд от своей идеи знакомства не отказывается. В конце концов, они оба довольно неординарные личности. Парень с тростью вечно похожий на шуганного воробья и парнишка в нелепых очках и с определенными навязчивостями. Освальду хочется узнать, врёт ли Эд на счет друга, но не может заставить себя спросить. Такой вопрос пока не уместен, может их отношения разовьются так, что они будут знать друг о друге всё. Освальд понимает, что торопиться нельзя, да и ревность свою стоит успокоить — она тут ни к чему. Когда они собираются по домам, Эд всё складывает в сумку в определённом порядке, прежде чем сунуть в руки Освальду трость и молча исчезнуть из кабинета быстрым шагом. Они не прикоснулись друг к другу, но от Эдварда веет могильным холодом, что непривычно. Обычно от людей тянет либо духами, либо едой, либо определенным теплом. От Эдварда тянет морозом, мокрыми листьями и сырой землей. Освальда слегка расстраивает, что Эд даже не удосуживается попрощаться. Разве знакомые не должны хотя бы ради приличия здороваться и прощаться? Видимо, у Эда свои правила приличия. Что ж, бывает. Освальд надеется, что парнишка в очках не испугался того, что между ними произошло в парке, их общение продолжится. Кобблпот покидает кабинет, постукивая тростью и провожая взглядом здоровых ребят, легко бегущих по ступеням и подпрыгивающих от переизбытка эмоций. Не то чтобы Освальд завидует, просто обидно. Он невольно подтаскивает больную ногу ближе к телу, прежде чем начать преодолевать неприятное препятствие: лестницу. Спускаться тяжеловато, но он не жалуется, по крайней мере, вслух. Зачем просить помощи, если можно сделать всё самостоятельно? Да и будто кто-то захочет ему помочь. Освальд выходит на улицу и задирает голову к небу — собираются чёрные тучи. Он осматривает двор в надежде, что заметит Эда, но нигде нового знакомого не видно. Способности человеческого организма поражают — Эдвард выглядит не совсем здоровым, но при этом скачет как конь. Освальд вздыхает и отправляется домой. Ему очень хочется поделиться своими успехами с мамой и наконец поесть после тяжёлого эмоционального дня. Он не замечает взгляда тёмных глаз, следящих за ним из-за угла.***
Этой ночью свежо, но пока не холодно. Эдвард благодарен погоде, что даёт ещё пару теплых деньков и можно отдыхать на скамейке в парке, а не прятаться по грязным подъездам, где на каждом шагу валяются бутылки, а наркоманы гоняют со своих мест. Парень, развалившись на скамейке, смотрит в розоватое небо: рассвет только-только занимается, звезды всё ещё горят белыми огоньками. Эдвард не может уснуть уже который час. Он проваливается в беспамятство от усталости, но на любой шорох тут же привстает и напряжённо ждёт, когда из кустов кто-нибудь вывалится: пропитый алкоголик, заядлый наркоман или просто странноватый человек. Иногда действительно помогает просыпаться на любой звук, но по большей части мешает. Эд не высыпается, и мешки под глазами, усталый вид не придают ему привлекательности, пусть он и так не отличается интересной мордашкой. Разве что хулиганы рады отметить бледный вид мальчишки, его недостатки, всё ещё детскую нескладность. Эдвард знает, что у него сильный недовес, — школьные медсестры говорят это из раза в раз, но ничего не делают, — потому угловатость, которая присуща скорее детям младших классов, так и не пропадает. Не то чтобы это волнует Эдварда, в его жизни есть проблемы посерьёзнее. Эд садится поудобнее, ставит ноги на скамью и обнимает себя за колени. К утру всегда становится прохладнее, и вскоре, через недели три, максимум, четыре, придётся возвращаться ночевать домой, если он не хочет замёрзнуть где-то на лестнице. Мысли о возможном возвращении вызывает тихий ужас: неужели он заслуживает такой участи, когда вокруг столько мест, где можно остановиться, но все они зимой не топятся. Воспоминания о родителях заставляют внутри всё сворачиваться от тревоги, хочется блевать, забиться в судорогах, лишь бы не возвращаться домой — уж лучше в больницу. Эдвард с трудом выдыхает сквозь зубы, пытается расслабить челюсть, опустить плечи и просто дышать. Когда он думает о семье, — тех людях, с которыми нужно жить не по своей воле, — то начинает задыхаться, и нужно самостоятельно восстанавливать свои силы в такие моменты, когда воздуха не остается. О самопомощи он прочитал в какой-то потрепанной книжонке по психологии. Обидно что психология не может загрузиться в головы родственников, чтобы жизнь Эда стала легче. Сколько бы книжек он не прочел, в каждой есть глава о семье, отношениях, друзьях. У Эдварда ничего из этого нет и не предвидится, так что такие главы он просто пропускает, но вчера, когда с ним заговорили, он впервые намеренно открыл главу, где расписано социальное взаимодействие. Только обостряется недоверие, ведь зачем такому парню, как Освальд, дружить с таким как Эд. Освальд вполне может влиться в компанию сильных, если постарается, зачем ему такой убогий мальчишка? Эдвард всегда старается предугадать ход мыслей других людей, но в этот раз он в растерянности — к нему подошли слишком близко, и Эдварду страшно. Его хотят использовать, как было уже не один раз, или обмануть, или же Освальд в первый же день умудрился проиграть пари и он с отвращением мило улыбается и налаживает контакт? Эдвард не может понять логики, поступок парня с тростью не укладывается в его восприятие мира, и разрушение привычных логических цепочек приводит Эда в тихую злость, когда можно только сжимать кулаки. Злость разрушает его изнутри, вырваться наружу не может — слишком силен самоконтроль — и Эдвард может лишь бессильно плакать от беспомощности, в которую сам себя и загнал. Эд понимает, насколько он жалок, а потому попытки других вытащить его на свет: пообщаться, подружиться или вместе куда-то сходить — кажутся лишь убогой шуткой. Эдвард постоянно на иголках, ведь он не может постоять за себя, даже вопрос напрямую задать уже проблема. Каждое движение тратит огромное количество энергии, а Эд сам по себе очень экономный. Эмоциональные силы сгорают быстрее спички, и кажется, что в любой момент тонкая струна лопнет — сознание Эдварда пропадет, он перестанет существовать. Эду страшно, он теряется при мысли, что ему когда-то придется плотно общаться с людьми. Они двуликие твари, от которых Эд не сможет отбиться. Парень невольно горбится от тяжести своих мыслей, ложится на скамейку — твёрдо, неудобно, но привычно, другого варианта нет и не будет, — и замирает, старается лишний раз не двигаться, чтобы твердое дерево не вбивалось в его тело. Эдвард закрывает лицо руками в надежде согреть себя дыханием, но чувствует соленые слезы, катящиеся по щекам. Он растерян и напуган: не впервые к нему кто-то подходит познакомиться, но каждый раз это заканчивается слишком плохо для Эда, но никто об это не задумывается, будто Эд только расходный материал на один день. Если вспомнить прошлый раз… Нет. У парня мороз по коже и неприятный горький привкус во рту от одного воспоминания, всплывающего перед глазами. Эдвард не хочет попасться так во второй раз, но он попадается в эту ловушку: голос Освальда сквозит теплом, глаза поразительно светлые и добрые, будто этот человек никогда не сталкивался с тяжелой несправедливостью жизни. В то же время Освальд сильный, пусть и не физически — хотя он явно не маленьких габаритов и даст фору любому, кто полезет. Эдвард им, пусть и невольно, заинтересован. Эдвард не в восторге от слова. использующегося в психологии как обозначение связи двух людей — симпатия — но именно это слово отлично описывает его отношение к Освальду. В учебниках симпатия звучит прекрасно и описывается красиво, но в реальной жизни симпатия оборачивается чем-то мерзким, за этим скрывается только глубокая боль и разочарование, перед — страх расставания. Эдвард нахлебался симпатии сполна, больше желания нет — не выплывет, пойдет камнем вниз. Только сердце снова тянет его в воду. В любом случае, времени на облизывание мыслей и желаний о счастливом будущем у него не так много — скоро начнутся первые уроки, пусть Эд и практически не спал. Он ответственный ученик и обязательно появится на каждом предмете, даже если будет падать на стол от усталости. Эд садится и трет замерзшие руки. Он на самом краю парка, недалеко от часовни. Люди медленно подтягиваются туда, крестятся, переговариваются и смеются у входа. Колокола бьют шесть часов утра, и Эдвард поднимается со скамейки, разминает затекшее тело. Он чувствует себя щенком с помойки, таким же жалким, и за счёт жалости получающий подачки от неравнодушных людей. Эдвард понимает, что, шарахаясь у церкви, он выглядит как человек без места жительства или настоящим беспризорником, и ему тяжело признавать что так и есть. Эдвард не верит в бога, жизнь научила его не поддаваться на такие провокации священников, что все они братья, что будет лучшая жизнь, что вот сейчас пострадайте, а дальше вы обязательно получите все, что хотите. Эда ведёт в часовню лишь удушающий голод. Звон колоколов раздражает, хочется бежать, бежать, пока ноги не подломятся от усталости, лишь бы не слышать эти звуки — они в очередной раз напоминают, где место Эдварда. Парень рысью преодолевает расстояние до церкви и заходит в боковую дверь, чтобы сильно не светиться перед людьми. В нос ударяет прогорклый запах ладана, и Эд задерживает дыхание, чтобы проскочить побыстрее. Эдварду стыдно понимать, что он ни разу не остановился у иконы, но с закрытыми глазами может найти дорогу до столовой — вообще та для работников и бездомных, и Эд не попадает в эти категории, но его принимают. Эдвард добирается до лестницы и на дрожащих от холода ногах спускается в подвальное помещение. В нем влажно и сыро, но запах свежей выпечки перебивает все остальное. Только почувствовав этот запах Эд понимает, насколько он голоден: в животе неприятно и болезненно тянет. Эдвард потерянно озирается, заходя в большое просторное помещение, заставленное длинными столами и скамьями, ищет давно знакомую ему женщину. Эдвард чувствует себя убого: он пресмыкается или лжет? Видит ли Адель, — так зовут ту, которая помогла ему выжить, — каким он является на самом деле? Наверное, матушке при храме абсолютно все равно, кем он является за пределами церкви. Она видела его забитым, с разорванной от провода кожей, с заплывшим от воспаления глазом. Адель подобрала его с улицы ночью, когда морозы только-только покрывали мостовые корочкой льда. В холод, от которого даже взрослые кутались в меховые одежды и спешили домой, Эдвард сидел под лестницей, которая вела на крышу, в рубашке, легких штанах и туфлях. Кровь на морозе быстро застывает, но жар не давал Эдварду подняться. Когда его заметила полиция, он вырывался яростно, кусался, за что получил пару затрещин. Эда спасла Адель: величественная, со спокойным и добрым выражением лица, она забрала его, мол, новый воспитанник. Она привела в порядок явного беглеца. Позвала медбрата, промыла раны, держала за руку, пока медбрат зашивал слишком глубокие раны. Рассеченная кожа горела огнем, Эд все еще помнит, как горько плакал, уткнувшись в чужое плечо. Он не пустил ни слезинки когда над ним заносился для удара провод, но не смог сдержать болезненные рыдания. В тот момент с него спала вся защита, которую он так долго выстраивал, чтобы никто не смел сделать ему больно. Может, поэтому он и ушел тихо, незаметно, оставив лишь записку в надежде, что он видит Адель первый и последний раз. Только ничего в семье не изменилось. Эдвард вздыхает и проводит пальцами по волосам: давно бы пора принять душ, но он снова ночует где угодно, но не дома. Видимо, придется выжидать время между уроками, чтобы сбегать в школьную душевую. Парень невольно морщится и снова ощущает чудовищный холод: то ли воспоминания, то ли в помещении действительно настолько морозный воздух. А ведь могло быть все иначе. Адель предлагала остаться еще тогда, впервые его встретив, но Эд был уверен — его мама изменит свое мнение и отчим уйдет, но чуда не произошло. Ребенок остался, и остается, на вторых ролях в своей семье. Эдвард так и не смог попроситься к Адель, пусть ему и очень хотелось, да и хочется, до сих пор. Ему было всего двенадцать лет, естественно он хотел к матери, в родной дом. Возможно, Эд жалеет о принятом решении, но теперь назад сдать не получится. В конце концов, кому нужен проблемный подросток? В свои двенадцать он выглядел маленьким несчастным щеночком, таких продают на птичьих рынках. Сейчас же Эд — подросшая облезлая собака со злобным взглядом, в любой момент готовая откусить протянутую руку. Эдвард определенно невыгодная партия для христианской церкви. Ему дико стыдно, но он продолжает приходить сюда — больше идти ему некуда, хочется есть, хочется где-то спать, чтобы было хотя бы тепло, на комфорт уже плевать. Адель, — Эдвард прочитал в книгах, что со шведского ее имя переводится как благородность, — не только добрая женщина, но и мать четверых детей. Эдвард не знает как их зовут, да и не хочет, потому что чувствует зависть. Они имеют все, что не имеет он. Да, они не богатая семья, но каждый день у них полноценное питание, родители ждут их дома. у них есть возможность, даже если плохо учатся, поступить в хорошие университеты — церкви между собой связаны, своих пристраивают куда надо. Эдварду мерзко от двуличия, он бы с удовольствием забыл дорогу сюда, но физические потребности не закопаешь рядом с амбициями и мечтами. Они всегда лезут наружу, напоминают о себе ежедневно, ежечасно. Эд вздрагивает от слишком громкого хлопка двери и наконец отмирает. Подходит к знакомому повару, тот уже без приветствий понимает, что от него нужно. Эдвард выглядит очень плохо, раз ему наливают суп, накладывают второе, еще и в пакет заворачивают пару буханок хлеба. Эдвард старается не плакать, когда забирает еду и садится в самом дальнем углу. Слезы все равно предательски щипают глаза, тяжелыми каплями оседают на ресницах. Парень знает, что он в этом не виноват, но все равно чувствует себя кошмарно — если бы он старался больше, то не пришлось бы вставать на одну ступень с бездомными сиротами. От горечи он поджимает губы. Он не хочет быть сиротой, но ничего не может с этим поделать. Он так старается, но все это проходит впустую: его родителям на него наплевать. Чтобы душевный голод по любви ушел, Эд заполняет его едой, удовлетворяя хотя бы физические потребности. Он, словно собака у помойки, не может медленно есть и буквально заглатывает каждый кусочек, чуть не давится, но не может себя остановить. Он не знает, когда сможет еще раз сюда зайти — совесть не часто позволяет пользоваться чужими благами. Он видит Адель краем глаза, замечает как она садится, поправляет платье. Она просто смотрит, и Эду стыдно. Он знает этот взгляд: полный жалости, пустого сочувствия и беспомощной веры. Адель давно не пытается погладить его по плечу, тем более обнять — Эд не терпит физического контакта, отшатывается как дикий звереныш. Эдвард понимает, что его проблемы точно не нужны женщине, у которой в жизни все хорошо. Он не говорит что с ним происходит, в порядке ли он, почему он опять выглядит как с помойки. Для Адель главное что он сыт хотя бы в этот день и может переночевать не на холодной скамейке в парке. Только Эдвард редко остается ночевать — стыдно. Он и так слишком много берет, но ничего не может отдать. Парень не хочет быть кому-то обузой. Когда еда закончилась, Эд чувствует себя переполненным. В ближайшие пару часов будет болеть живот, но так лучше, чем оставаться голодным и чувствовать боль от голода. Эд поднимается, прячет пакет с хлебом в сумку, — что ж, на вечер еда есть, — и быстро исчезает. Ему стоит поторопиться, если он не хочет попасть на начало службы. Эдвард возвращается на свою любимую скамейку, окруженную плотным кольцом кустов и высоких деревьев клена — так он меньше мерзнет, веть растения гасят ветра. Здесь тихо и спокойно, а этого ему не хватает в повседневной жизни: боль, разочарование, опасность преследуют его ежедневно, просто сменяются местами. Эд падает на скамейку, прижимая к себе рюкзак, и смотрит в него: рассвет мажет оранжевой краской темно-синий небосвод. Эд невольно улыбается устало, глаза невольно прикрываются. Он бы задремал, но громкие голоса заставляют открыть глаза, поднять голову, оглядываясь, будто он лань, в которую целится охотник. Парень подскакивает, замирает, пытается сообразить, куда ему бежать, но уже поздно: единственный выход в виде тонкой песчаной тропинки перекрыт одноклассниками. Через кусты он не побежит — нет сил, да и протиснуться через плотное кольцо колючих ветвей он не сможет. Эдвард замирает как кролик перед фарами машины, смотрит и не может двинуться, дыхание замедляется. Одноклассникам, видимо, весело, на их лицах животный оскал и бешеный блеск в глазах. Темно-карие глаза оглядывают каждого парня: все из внешне благополучных семей. Хочется прокричать им в лицо проклятья, пожелать смерти, но они не несут всей вины за то, что такими стали. Доля вины есть, но воспитание никто не отменяет. Эдвард такая же злая сука, только слишком слаб, чтобы нападать. Он не помнит, что происходило дальше. Парень отключает память, вместо воспоминания лишь черное полотно и тихий шипящий звук телевизора. Он не хочет чувствовать боль, она поглотит полностью и сожрет каждую клеточку тела, принесет страдания, и Эдвард знает — не вынесет. Ему пора бы к врачу, провалы в памяти происходят слишком часто, иногда Эд не помнит дни, недели, но ему некуда идти — родителям страховка не нужна, а сын без медицинской помощи протянет. Парень приходит в себя лежащим на земле, свернутым в позу эмбриона и прикрывая голову. Рядом уже никого нет. Тело практически не болит, только губа разбита, по подбородку стекает тонкая струйка крови. Эд вытирает ее ладонь и морщится, пытаясь подняться. Новые синяки самое то, они будут ныть недолго, но останутся яркими пятнами на неделю, а то и дольше. Очки нащупать не может, а потому, сильно щурясь, пытается в пятнах узнать свои бессменные очки. В груди неприятно давит страх: если очки окажутся окончательно сломаны, он не сможет учиться, да и банально дорогу перейти будет тяжеловато. Придется обращаться за помощью к Адель. Эдвард скорее спрыгнет с моста, чем будет ползать в ногах и слезно просить то, что ему нужно для выживания. План прост до смешного: найти очки, собрать остатки вещей — хлеб благополучно стащили богатые детки, которые скормят булки крысам, — и пойти в школу, даже если хочется лечь и выплакать всю боль, переполняющую его. Эдвард стискивает от злости зубы. Он хочет убить этих людей. Раздробить им ребра, вытащить сердце, смотреть как ублюдки захлебываются в луже крови и корчатся от невыносимых страданий. Эдвард хочет стать мучителем, палачом, который восстановит правосудие убийством мерзости. Когда-нибудь Эд обязательно осуществит свои планы, но пока он ползает на коленях, как червяк после дождя, и пытается найти свои вещи. Каждый раз все заканчивается вот так, и Эд жалеет, что провал в памяти не образовывается на ближайшие два года. Возможно, тогда он станет счастлив и ему больше не придется страдать так сильно. Эдвард надеется, что ему хватит сил пережить оставшиеся годы учебы. Он смотрит в землю, хмурится, кусает поврежденную губу. Эд теряет веру в себя, в свои способности. Он ничего дельного не умеет, только собирает в себя информацию, анализирует ее и способен с ней работать, но в этом мире такое не ценится. Парень в моменте чувствует насколько он слаб перед внешними обстоятельствами, но с ними ничего не сделать. Эд держится на зубах из последних сил: ему нужно поступить в хороший университет, найти работу и оставить в прошлом родителей, детство, школу, все то, что причиняет невыносимую боль. Слишком уж детские мечты в его голове. Эдвард пытается от них избавиться, но хочется же обычной ласки и поддержки и знать, что все обязательно получится. В глазах стоят невыплаканные слезы. Шарканье заставляет его тут же спрятать слезы, стиснуть зубы и вскинуть злобный взгляд, но невольно замирает, наткнувшись на открытый взор серо-зеленых глаз, смотрящих не враждебно, даже сочувственно. Незнакомый парень — как там его зовут Эдвард уже и не помнит — молча собирает его вещи. Эдвард только сейчас чувствует, как сильно дрожат его руки. Он находит очки и теперь только наблюдает, по большей части даже не двигаясь, за него собирают сумку. Одноклассник рассматривает рисунки, и Эд хочет выцарапать ему глаза, лишь бы тот не портил свой вкус кривыми каракулями на помятых клочках бумаги. Вроде как нападать на Эдварда не планируют: у одноклассника вовсе не боевая поза, а трость сильно ограничивает возможность передвижения, так что тут шансов убежать явно выше. Эд поднимается на ноги и невольно морщится. Мир перед глазами плывет, растекается яркими каплями, на задворках сознания вновь играет странная музыка. Эдвард дергает головой, звуки слегка замолкают, пусть и не уходят полностью. Сил бежать нет, так что остается лишь вариант идти пешком, желательно не сшибая каждое дерево плечом — вправлять его та еще морока. Его останавливает голос одноклассника и просит присесть. Освальд — теперь-то Эд точно запомнит его имя — держит в руках слишком много важных для Эда бумаг, так что парень садится на скамейку. О чем они будут разговаривать? Кажется, Эдвард вообще потерял навыки диалога, разве что глубокие монологи крысам или голубям под крышей вести может, с людьми не складывается. Эд понимает, что доброе отношение требует такой же отдачи, даже если будет обычный диалог. Свое внимание в обмен на кучку бумажек — проститутки берут дороже. Освальд задает вопросы, рассказывает что-то про себя, хочет слышать ответы, и Эд отвечает: отстраненно, еле слушая, желая просто встать и сбежать. Парень смотрит на листья, будто бы помещает себя в эти прожилки, по которым уже ничего не бежит, и скоро листочек упадет на землю в последнем пируэте. Эдвард придурок, и он прекрасно за собой это видит. Он хочет общаться, хочет строить отношения с людьми, но не умеет — не хочет уметь. Это всегда заканчивается грандиозным провалом. Парень поворачивает голову к новому знакомому и беглым взглядом осматривает Освальда: острый нос, явно сломанный несколько раз, много веснушек, которые уже меркнут без солнечного света, длинные густые ресницы, серо-зеленые глаза. Эдвард успевает отвернуться до того, как взгляд Освальда падает на него. Сердце бьется слишком быстро, от этого становится тошно и в голове лишь шум крови. Пальцы Эд заламывает в нервном жесте, чуть не ломает, когда мозг обрабатывает вопрос — У тебя есть друг? Эдвард слишком долго думает. Он вертит на языке несколько ответов, но выдает лишь тихое яростное — Есть. Звучит глупо даже для Эда, но вранье — сильная сторона. В этот же раз он не то чтобы врет, просто не договаривает — реальные люди для тех, кто не может оставаться наедине со своими чувствами. Дружеские связи лишь иллюзия того, что ты кому-то нужен, а тебе — кто-то. На деле же это простой обмен информацией, перебрасывание эмоций — больше ничего. Зачем такому, как Эдвард, люди? В отличие от большинства, Эд имеет то, что другим недоступно — богатое воображение, еще в детстве подарившее ему друга. Сколько лет было, когда он появился? Лет тринадцать, может, младше — счастливое время для приобретения кого-то значимого. Эд никогда не чувствует себя одиноким, тем более ему не скучно в одиночестве. Всяко лучше, чем тратить свое время на мерзких людей. Испытание общением заканчивается благодаря звонку. Эдвард срывается с места, сбегает трусливо, но ему хочется защититься, уберечь себя от возможной опасности. Ему не дает покоя чужая неожиданная доброта, она как удар в живот: сильно, больно и после неприятно тошнит. Эд прячется за углом школы, чтобы выдохнуть, привести в порядок свой внешний вид — выражение лица. Нельзя показывать себя растерянным, тогда удвоенных насмешек будет не избежать. Изнутри грызется вина: зачем он так отнесся к Освальду? Стоило остаться и помочь ему дойти. Может, требовалось сказать, что все в порядке и больше никогда не стоит пересекаться? Теперь же эти вопросы бессмысленны и лишь сотрясают воздух. Не стоило говорить свое имя. В любом случае, назад этот разговор уже не вернуть и не исправить свои ошибки. Если Эд не хочет опоздать, то придется идти в класс. Он подхватывает сумку, которую ему починил абсолютно незнакомый человек, и заходит в школу одним из последних. В классе как обычно: шумное шебуршание, громкие редкие смешки, недовольные возгласы. Эд движется быстро и рвано, старается обходить неудачно поставленные сумки и подножки. Пару раз запинается, чуть не падает, — в классе на пару секунд зависает смех, — но успешно встает. Эдвард стискивает зубы и лишь смотрит волком, но ничего не может сделать в ответ: в последнюю попытку себя защитить ему сломали дужку очков, а ведь новые купить Эд себе позволить не может. Выбирая между местью и возможностью видеть парень выбирает первое отложить. Он растет, крепнет, и кто знает, на каких ролях они кажутся завтра. Эдвард невольно касается дужки очков. Ему стоило больших усилий заклеить ее так, что заметна лишь черная полоса, меж которой дикая смесь из различных клеев, которые возможно достать. Эдвард с удовольствием бы выкинул их в реку или сам разбил бы стекла, но он никогда не был эмоциональным и вспыльчивым — это удел тех, кто может себе позволить быть недальновидным и что за спиной будут те, кто исправит их ошибки. Эдвард может рассчитывать только на себя. У Эдварда есть выбор, куда сесть, но он возвращается на свое старое место, с которого согнал его Освальд. Со стиснутыми от напряжения зубами, будто бы он делает что-то до невозможности тяжелое, Эд проходит к своему месту у стены, стараясь даже одеждой не зацепить нового знакомого. Взгляд падает на трость, приставленную к краю парты, и Эдвард хватает ее до того, как в голове появляется дельное объяснение его поведению. Он падает на свое место, ставит трость со своей стороны. Дерево удивительно приятно лежит в руке. Лак потрескан, но в остальном они почти как новая. Эдварду нравятся аккуратные люди, человек познается в мелочах. Эд бросает взгляд на Освальда, вспоминает про трость, понимает, как это выглядит, и говорит — Трость могут прихватить ребята. С моей стороны это сложнее сделать, да и слишком близко к тебе не подойдут. — Эд надеется, что его голос не дрогнул, когда взгляд сталкивается с зелеными, от злости, наверное, глазами. Сердце колотится, мысли бешено разбегаются. Страшно же, вдруг сейчас Освальд огреет его по лицу или окончательно сломает очки, вместе с этим раздробив лицевые кости. Только Освальд лишь улыбается и отвечает, что все в порядке, даже благодарит. Урок начинается, и впервые за долгое время Эд рад математике — никто не видит его смущения. Раньше Эдвард был добрее к окружающим, но со временем появилось лишь желание топить других, убирать их со своей дороги — и вот появляется Освальд. Эд дергает головой чтобы привести себя в чувства и открывает учебник криминалистики рядом с учебником математики: учиться он не планирует, но для вида нужно что-то записывать и вникать в диалоги. Эдварда забавляет наивность Освальда — тот серьезно думает, что Эд не видит его заинтересованного взгляда, направленного в книгу? Эдвард терпеть не может, когда трогают его вещи, — личных вещей у него и так практически нет, — но книгу не закрывает, не запрещает Освальду подглядывать. Умственные способности знакомого Эд еще не успел оценить, да и ситуации правильной не предвиделось, так что пока он не понимает, как относиться к неожиданно доброму незнакомцу. Кажется, Освальд не глуп, а Эд редко ошибается в людях. Глупцов Нигма не любит, презирает, хотя на самом деле боится стать такими как они. В его положении легко попасть в плохую компанию и закончить короткую и болезненную жизнь где-нибудь в канаве. Начало следующего урока знаменуется недовольными вздохами учеников: литература мало кому нравится. Эдварду скучно, он изнывает от безделья, потому что книгу читать в шестой раз утомительно, он может переписать ее в легкую, буква в букву. Его никогда не спрашивают, знают, что будет не заткнуть, а потому Эд лишь давится своими замечаниями и старается отключиться от урока. Эта лекция оказывается интересной. Освальд, недовольный выводами учителя по малоизвестному классическому произведению, вступает в полемику, занимая весь урок логическими доводами, громким звучным голосом. Слушать его приятно, Эд неожиданно замечает, как же ему нравится просто сидеть и наблюдать за Освальдом, за его движениями. Эд тут же отворачивается и утыкается взглядом в осточертевший учебник литературы. Парень делает себе пометку: Освальд любит внимание, задирчивый, в обиду себя не дает, голос громкий и уверенный, внешнее уродство — ну а как еще назвать его искривленную ногу — нисколько не мешает, интеллект высокий, судя по разговорам и по стилю мышления, выше среднего. Эдварду с ним точно будет интересно — или же придется его остерегаться? Смогу ли они ужиться вместе? На ближайшие два года они будут в одном классе, и это самое противное. Чтобы не придушить друг друга, не стать врагами, они оба должны настроиться на контакт. Освальд уже настроен, а вот Эдварду придется нелегко. Эдвард не может отвлечься на книгу и возвращается взглядом к покрасневшему от напряжения Освальду: с учителем он уже говорит на повышенных тонах, в классе тихо. Эд сосредотачивает все свое существо на Освальде. Когда он опирается о стол, слегка откидывая голову назад, когда глаза его блестят зеленью — он привлекателен. Не то чтобы Эдварда вообще интересуют люди, но ему нравятся интересные личности. Парень все-таки вновь отворачивается, ведь так пристально кого-то разглядывать не стоит — быстро заметят. Эд не знает, как отреагирует Освальд, поймав на себе чужой пристальный взгляд. Хотя такому типу личности определенно будет приятно видеть внимание со стороны людей. В голове проскальзывает неприятная, но до смешного простая мысль: может, это судьба? Эдвард не верит в судьбу, это неприятное слово, резкое, будто бы пенопластом по стеклу скребут. Только все равно хочется знать, что в жизни появляется то, о чем он долгими вечерами просил в детстве в своей спальне и каждое утро надеялся, что сегодня это произойдет. Парень невольно фыркает, сжимает губы. Он надеется, что Освальд не слышит слишком громких звуков со стороны Эда, иначе будет очень неловко. Эдвард точно подумает о своих детских мечтах, которые до сих пор будоражат расстроенный немелодичный мозг. Его никто нигде не ждет, но покинуть помещение хочется невыносимо — Освальд прожигает его взглядом. В сумке все лежит не так, как нужно, и приходится затормозить. чтобы разложить все правильно. Понимает, что не отдал трость, может, потому на него и смотрят, и передает ее Освальду. Встретившись взглядом с одноклассником, Эд невольно застывает на пару секунд, и это становится ошибкой. Тогда его и застигает вопрос — Обменяемся номерами? Так нам будет проще поддерживать связь. — Эдвард невольно поджимает губы и лишь проскальзывает мимо, поспешно удаляясь. Он не знает, имеется в виду номер мобильного или стационарного телефона — у него нет ни того, ни другого. Конечно можно дать номер домашнего, но на него никто не ответит: отключен за неуплату. Мобильные телефоны для более благополучных людей, чем Эд. Он много сил и времени тратит на то, чтобы выглядеть презентабельно, но есть вещи, которые даже трудом не достать. Интересно, как долго будет длиться общение Освальда с ним? Как долго тот сможет терпеть непростой, даже мерзкий, характер Эдварда? Парень не может дать себе ответа на эти вопросы. Эд быстрым шагом выходит на улицу и направляется к темным переулкам, сворачивая за школу. Он замедляет шаг только когда понимает, что опасности нет — он уверен. Непонятно страшно ли ему из-за Освальда или просто пугает контакт с любым человеком. От мыслей отвлекает пронзительный ветер, распахивающий полы короткой не по сезону куртки. Эд застегивает ее слегка дрожащими пальцами и прячет руки в карманы. Судя по прогнозу из газет, обещают похолодание, и стоит искать себе местечко потеплее. Мелькает мысль про приют, но Эд ее старательно отвергает. Несмотря на присутствие Адель и что он может в любой момент уйти, он не пойдет туда. У него же есть родители, он не беспризорный мальчишка, ему есть куда вернуться. Эдвард заскакивает в открытую подъездную дверь и спешит на третий этаж шестиэтажного дома — там теплее. Эд садится у еле теплой батареи, прячет нос в сгибе локтя и замирает, чтобы не тратить энергию. Ему все равно придется вернуться или в то место, которое люди называют домом, или отправиться в приют. Этот выбор за него никто не сделает. Эд смаргивает выступившие слезы, укладывается на рюкзак, прикрываясь курткой, и сворачивается калачиком. У него никого нет, и если он замерзнет зимой в подъезде вот так, в такой же позе и с рюкзаком в руках, никто не будет искать его родственников, скорее всего даже не похоронят. Так просто бывает, Эду не повезло. Он не может смириться. За плотно закрытым окном слышится первый стук капель о стекло. Тяжелые мысли отпускают, и Эдвард медленно засыпает под шорох ливня.***
Освальду удается попасть домой до того, как порывы ветра взяли к себе в друзья проливной дождь, и от косого ливня не спасает даже зонтик. Это настоящая удача, ведь с ногой быстро передвигаться физически невозможно. Промокнуть насквозь такая себе перспектива. В прихожей, как и всегда, он оставляет трость, аккуратно складывает одежду и заходит на кухню. Мама все еще на работе, и Освальд не может сдержать тяжелого вздоха и грустного взгляда в окно. В груди ворочается вина, хочется залечь куда-то на дно и вообще не выбираться на белый свет. Освальд взрослый парень, он должен облегчать жизнь маме, а по итогу только усложняет. Его слишком много, ребенку всегда требуется внимание, любовь, в каком бы возрасте он не был. Гертруда все дает своему сыну, но Освальда смущает ее усталая улыбка. До весны он все равно ничего не сможет сделать. Сезонные работы кончились, а больше его никуда и не возьмут. Торговать возможно только летом, когда нет учебы, там же и сезонные. Зимой Освальду некуда себя пристроить, на работу парня с проблемной ногой не берут, за свой товар боятся. Простывающий от любого ветра Освальд не может стоять на улице и всучивать гражданам листовки. Остается только ждать, когда все сложится в его пользу. Только дома Освальд чувствует голод. День оказался насыщенным, так что даже про обед забыл, а ведь брал с собой пару яблок. Что ж, пойдут в пирог. Парень достает тыквенный суп, — матушка прекрасно готовит, — пирог и ужинает в одиночестве. Ему не привыкать, мама часто работает сверхурочно, но иногда он представляет свою семью другой, где маме не приходится вкалывать за двоих. Не то чтобы им плохо вдвоем, но матушке определенно не хватает поддержки, а сил у Освальда не достает. Освальд невольно представляет Эда, парнишку в очках со злобным взглядом. Он ушел и не попрощался, что, как минимум, невежливо, но на Эдварда глупо обижаться: жизнь явно не сахар. Освальду его немного жалко, но в то же время хочется сблизиться не только из-за желания помочь. Эдвард ему нравится. Освальд не уверен, что стоит обсуждать это с мамой. Она очень расстраивается, зная, что ее сыну не удается с кем-то познакомиться. Ее вообще убивает знание о несправедливости окружающего мира. Парень решает оставлять все за пределами дома, матушка дорога ему больше, чем какие-то проблемы с людьми. Он прекрасно все решает сам, пусть и нестандартными методами. Освальд смотрит на окно, по которому расползается вода — дождь заливает улицы и, по возможности, чьи-то квартиры. Парень думает о том, как же страшно остаться ему непризнанным, одиноким, той самой серой вороной, которую никто никогда не примет. Про любовь Освальд и не думает, хотя бы простого принятия будет достаточно. Он должен давно привыкнуть, но никак не может отделаться от мысли, что так не должно быть. Правда, реальный мир не состыкуется с хотелками простых смертных. Освальд знает, что когда он всего добьется, то обязательно получит признание. Только нужно ли оно будет тогда? Парень убирает за собой и выключает в квартире свет. Очередной день подходит к концу, на улице дождь, и под него так приятно засыпать. Хоть что-то должно отвлечь Освальда от мыслей. Парень, уже лежащий в кровати и пытающийся уснуть, не может перестать думать. Как там Эд? Он ведь ничего не знает о парне в очках, только имя и что он любит рисовать, увлекается криминалистикой и немного странный. Только этого все равно недостаточно. Освальд ворочается, прячется под одеяло с головой. Интересно, Эдвард вообще дома? Освальд не знает, есть ли у него родители, но Эд выглядит так, будто их нет. Освальд надеется, что Эдвард о нем лучшего мнения и их отношения не станут хуже. Вопросы загружают голову, и парень долго не может уснуть. Когда ему удается закрыть глаза и провалиться в сон, он видит тёмно-коричневую обложку книги и тонкие пальцы, постукивающие по испещренной парте в такт дождю.