хорошие дети плачут молча

      Дети плачут, чтобы их пожалели. Погладили по головке, обняли потискали. Эндрю это знает, он видел в продуктовом магазине девчонку, которая падала на пол и рыдала, чтобы ей купили игрушку. Он видел мальчика, который, свалившись с велосипеда сначала прокатился по асфальту, а потом спокойно встал и дошел до матери, чтобы привлечь ее внимание и заплакать. Чтобы она подула ему на ранку и поцеловала в лобик.       Когда Эндрю решился сделать так же, его оставили в магазине. Приемные родители посмотрели на него и бросили рыдать на полу, когда он закрыл глаза. Это была его первая приемная семья. Эндрю хотел быть нормальным ребенком. Ему было всего четыре.       Старший брат прижал его к стенке, держа за горло. Карлос был высоким и коренастым, явно выше Эндрю, а он сам-тот же щуплый низенький мальчик. Фарфоровая милая кукла. Такой же хрупкий. Он ничего не мог сделать, когда Карлос начинал колотить его–это произошло бы неизбежно рано или поздно. Таких как он никто не любит. Родители лишь делают вид месяц, а может и два–а дальше возвращают обратно и все начинается по новой. Он снова мальчик для битья, он снова молчит, он снова надеется. Ему снова нечего есть: старшие отбирают. Он снова спит, прижавшись спиной к стене, чтобы видеть всех входящих в комнату. Воспитатель утирала ему слезы и отправляла обратно. Ему было пять.       Папа. Надежное слово. Папа–главный детский защитник. Только вот... Папа любит его не так. Может, это правда нормально. Может, это плата за дом и защиту. Может, Эндрю зря жалуется, ведь папа любит его и защищает, только у них есть маленький секрет, как говорит папа... Эндрю понимает, что это ненормально, что так не должно быть. Но он думает,что если... если он будет молчать, то может, ему позволят остаться... Папа говорит ему прямо сейчас, что остановится, если он только попросит. Пожалуйста. Пожалуйста, остановись. Слезы душат, застревают в горле задушенным хрипом, но Эндрю старается, правда старается не плакать. Ему было семь.       Старший брат прижимает его руки к изголовью кровати. Деревянные прутья отпечатываются на детской коже. Над ним навесает громадная туша, прижимает его к матрасу и залезает руками под футболку и трогает там своими отвратительными мозолистыми руками. Трогает везде, и Эндрю от этого не по себе. Брат его любит. Любит. Почти не бьет, а значит любит. Так говорит ему Касс. Врет, думает Эндрю. Если любят так, то пусть его вообще никто никогда не любит, и он тоже любить не будет. Он размышлял так, когда ему было двенадцать.       Он сидит в машине со своей родной матерью, разглядывает ее лицо, когда она отвлекается и с ужасом узнает в ней себя и Аарона. Они близнецы, черт возьми, они должны быть похожи. Но то, что они с Тильдой словно две гребанные капли воды, он, почему-то, не ожидал. Это не усложняло ситуацию, нет. Просто в сердце где-то болезненно екнуло, когда он осознал, что она его мать. Она его выносила, родила и... отдала в детский дом. Ей просто не хватало денег, чтобы содержать их двоих и по несчастливой случайности, когда стоял выбор, забрала домой не его. Но она бьет его брата. Родного на этот раз. Это мало что меняет, потому что Аарон, как и все остальные, его ненавидит, но он родной. И благодаря кабану Хиггинсу Эндрю нашел его. Теперь никуда не отпустит. Только поэтому Тильда должна умереть. Никто не должен вредить его семье, даже если это другой ее член, даже если это его мать. Никто. Никогда. Да, поэтому он провоцирует аварию. Поэтому его вытаскивают из искореженных обломков машины едва живого, с переломанными конечностями,ребрами–всем, в общем, но живого. И он смотрит на бездыханное тело матери, накрытое черной простыней, и ему не жаль. Ему было пятнадцать.       Ники избили. Он пришел домой с разбитым носом, подтеками крови на лице, и бог весть чем на остальном теле–за яркой толстовкой и брюками видно не было. Да и кровь на черной коже не то чтобы прямо была яркой, просто не заметить этого Эндрю не мог. Он спросил прямо, но брат отмахнулся. Подрался по пьяни. Конечно, это же нормально. Только вот Роланд на следующий день сказал, что Ники не вышел на смену, потому что его избили четыре парня на заднем дворе за то, что он открытый гей. Этих четверых Эндрю нашел быстро. Спасибо Роланду. Ему было семнадцать, когда он попал в колонию для несовершеннолетних.       Би на сеансе сказала, что он может плакать, если хочет. Он усмехнулся, незаметно царапая себе ладонь: "Пчелка Би, я ведь уже говорил тебе, что у меня нет чувств?". И они оба определенно знали, что это не правда. Только теперь Би поняла, что Эндрю не может себе позволить даже простые эмоции. Она сама едва не заплакала в тот момент. Профессионализм или их уговор–она не знала, что ее спасло. Если весь чертов мир не может обеспечить его семье защиту, то Эндрю сам ее обеспечит. Сам подарит своей семье дом, деньги и свое обещание. Он сам обеспечит их безопасность.Когда он признался в этом, ему было девятнадцать.       Эндрю высматривает в толпе рыжую макушку. Чертов Нил Джостен, где же тебя черти носят? Ты не должен был сбежать. Ты обещал мне, и даже не думай напоминать мне, что я взял обещание с патологического лжеца. По голове словно молотком раз за разом бьет: "Спасибо, ты был потрясающим". Блять. Что значит был? За что, мать твою, спасибо? Если ты собрался сдохнуть, как последняя безызвестная бездомная псина, то я не собираюсь тебе это позволить. Не собираюсь, слышишь ты, ебанный наркоман? Только найдись и... я придушу тебя. Сам придушу. Он спотыкается о что-то на земле, и едва не падает, снесенный толпой, но прямо перед его носом сейчас–черная спортивная сумка и кнопочный мобильник. Эндрю хватает его и встает. Проверяет последние вызовы: там он сам, Ваймак и Ники. Во вкладке "сообщения" с неизвестного номера последним высвечивается многозначительный "0". Нила Джостена они находят через день. С ожогами от ебанного автомобильного прикуривателя, порезами от мясницкого ножа, но живого. Когда он снова захотел заплакать, ему было двадцать.       Би в больнице. Она звонила ему вчера, спрашивала, в силе ли сеанс на этой неделе, вечером Эндрю кидал ей фото своих кошек и Нила. Сегодня она в больнице. В коме, по словам Ваймака по телефону–в тяжелом состоянии. Эндрю задыхается, теряет возможность здраво оценивать то, что происходит в его больной голове, но он чувствует страх. Он беспомощен. Он не может ничем помочь. Аарон не может ничем помочь. Кейтлин может, но немногим–передавать информацию из реанимации. Это ничего не изменит. Он ничего не изменит. Ему тридцать шесть, и он снова маленький, он снова чувствует свое отвратительное бессилие. Но теперь его заземляют руки Нила на его плечах, бережно проводящие до поясницы и обратно и его тихий шепот на ухо: "Тише, тише, родной". Эндрю почти с ужасом понимает, что плачет.